Читать книгу Блики прошлого. Наследие - Тея Виллер - Страница 3

Несмотря на грустное завершение вчерашнего дня, утром Дея проснулась в прекрасном настроении, привела себя в порядок и спустилась вниз. Агаша уже суетилась возле печи, на плите все кипело и пыхтело. Федор еще завтракал. Увидев Дею, он заулыбался:

– Вот и хозяйка. Доброе утро!

– Доброе, Федор Никифорович!

Бригаду Агаша кормила рано, часов в восемь. Федор завтракал позднее, когда они уже приступали к работе. Дея спускалась в столовую, обычно, когда все уже расходились по делам, и лишь изредка встречалась с мужем экономки.

Чмокнув в пухлую щечку Пучкову, Дея уселась за стол.

– Вот и ты, – отозвалась Агафья. Ей нравилось их взаимоотношение. – Вижу, выспалась?

– Ага… Глеб еще не появлялся? – так между прочим спросила Дея.

– Глеб… Глеб уже часа три ходит, все с какими-то приборами возится, устанавливает где-то…

– А-а, понятно… Он, что, не завтракал?

– Нет еще.… Сказал, как все соединит, придет.

– Ясно. Фёдор Никифорович, а вы, почему спать не ложитесь, устали, наверно, всю ночь ходить?

– Сейчас пойду…

– У вас в комнате, наверное, жарко ближе к обеду?

– Да не то слово! Духота!

– Возьмите вентилятор у меня в комнате, я же днем не сплю.

– Вот спасибо! В этом году июнь слишком горячий.… Ну-с, я пошел.… А, чуть не забыл.… Тут, недалече, видел я следы большие когтистые… то ли медвежьи, то ли.… Хм,… да и сравнить-то не с кем больше… – развел руками Федор. – Медведь…, не медведь… Черт его знает…

Дея удивленно взглянула на него.

– Не чертыхайся, Федь! – строго сказала Агаша.

– Здесь и медведи есть? Лося я уже видела…

– Фёдор, окстись! Откуда здесь медведю-то взяться! Сроду не было. Хватит людей пугать за зря. Иди спать уже!

Пучков встал из-за стола.

– Кто его знает, …а может и показалось. Ладненько… Агаша, ты меня часиков в 11 разбуди, а то ребятам помочь надо.

– Ладно, иди…

– Всем доброе утро… – раздался бодрый голос Глеба, входившего в столовую, чуть наклонясь, чтобы не удариться головой об косяк двери.

Столкнувшись в дверях, мужчины, обменялись приветствием.

– Утречко доброе…– ответила Агаша и засуетилась ещё больше.

Дея не сразу признавшая его, весьма удивилась, но явного любопытства выказывать не стала. Она и так сидела в пол-оборота, что только краем глаз могла рассмотреть бригадира, потому поворачиваться не стала.

Как известно, угол бокового обзора женского глаза достигает отметки в сто восемьдесят градусов, что на порядок больше мужского. Природа, в мозг хранительницы очага, заложила программу, позволяющую отчетливо видеть достаточно обширный спектр объектов, а потому во время взгляда он пытается расшифровывать и детализировать информацию, которая попадает под обозрение. Поэтому более глубокое развитие бокового зрения, доставшегося после процесса эволюции, вполне позволял молодой хозяйке разглядеть внешний вид мужчины. Одет он был в бордовую футболку, внутри которой, на шее, сверкала мужская золотая цепочка; в тех же потертые джинсы и кроссовки, и теперь был без кепки. Лишь модная щетина осталась неизменной. Как оказалось, волосы у Глеба были густые и черные, как смола. Молодая женщина обратила внимание на особенности фигуры Горчевского – накаченные мышцы рук, груди, шашечки на прессе живота, вырисовывались сквозь тонкую ткань футболки – эдакий современный Аполлон, да и только. Всё в нем выдавало человека, имевшего отношение к спорту.

От наблюдательности Глеба не укрылся самый удивительный, присущий только женщине, момент истинного любопытства, граничащего с проявления ее тонкой хитрости. Он улыбнулся еле заметной улыбкой.

Поприветствовав бригадира, Дея поймав себя на том, что не ожидала увидеть преображенного мужчину, скорее постаралась оправдаться, что вчера не успела его должным образом разглядеть – куртка на нем была застегнута полностью, да, и кепку он не снимал. Дея не подала виду, что он вызвал в ней жгучую заинтересованность, продолжая изображать равнодушие, считая, это эффектное появление, намерением Глеба всего-то, произвести на нее некоторое впечатление.

А, собственно говоря, почему бы и нет?!

– Чудеснее утренней природы нет ничего: птицы поют, воздух свежий, тепло. Что может быть лучше и замечательнее?!

– Да, с этим сравниться ничто не может. Присаживайтесь, – пригласила Дея, про себя отметив, что и выглядит он сегодня заметно отдохнувшим.

– Я почувствовал, что вы уже здесь и решил все же проверить свою интуицию. Как видите, не ошибся!

– Ваша интуиция работает только в отношении меня?

– В данный момент – только в отношении вас, поскольку Агафья имеет собственного мужа, и думаю, его интуиция в отношении неё гораздо чувствительней.

Все весело рассмеялись.

– Ха-ха-ха… еще, как чувствительна, – вставила Агаша сквозь смех, продолжая колыхаться всем телом.

– Одна из тайн той женской прелести,

Что не видна для них самих –

В неясном, смутном, слитном шелесте

Тепла, клубящегося в них12

– Хотите сказать, наша тепловая энергетика отражается на всех приборах и датчиках?

– Если энергетика положительная – все приборы зашкаливают.

– Кому принадлежат эти строки?

– Эти? – мои!

Дея рассмеялась.

– Четверостишье?

– Это «гарики» Губермана. Много он в отношении вас, женщин, правильных вещей пишет. Если честно, то я, конечно, не со всеми его колкими замечаниями или, полными сарказма, высказываниями согласен…

Приятное сообщество, удовлетворенное коротким утренним общением, вовсе не печалил тот факт, что собралось оно на кухне этого полуразвалившегося дома. Добродушные люди, без корысти и злобы, все они жили с верой в прекрасное будущее, не забывая при этом приложить некоторое, не только физическое усилие, но и умственное. Их хорошее настроение сегодня свидетельство того, что накануне они не имели недостойных, их головы, мыслей.

Агаша в третий раз уже за утро накрыла на стол.

– Что решили? Сегодня поедете или здесь будете? – спросила она, разливая чай. – Обед готовить на вас, али как?

– Мы поедем в архив. Пообедаем в городе. Дея, вы, не против?

– Конечно, нет.

– Завтракаем, и сколько вам нужно, чтобы собраться?

Не смущая молодую женщину, Глеб беглым взглядом окинул внешний вид хозяйки усадьбы – ничего кричаще и со вкусом, попутно отметив про себя, что она прекрасно сложена. На Дее были летние белые, слегка зауженные брючки с манжетами внизу, еле-еле прикрывающие тонкие лодыжки. Темно-изумрудный цвет рубашки, с коротким рукавом заметно подчеркивал блеск больших глаз, глубокого серого цвета с оттенком влажного тумана, менявшего легкий оттенок зимней рапсодии при непомерно ярком свете, выделявшихся на фоне правильных черт ее лица, под изгибом бровей слегка приподнятых, придававших ее лицу вид восхищенного удивления. Осветленные волосы обрамляли овал головы модной короткой стрижкой, больше походившей на мужскую. Под легкой тканью рубашки, достаточно просторной, при движении, проявлялись линии красивой груди. Расстёгнутый ворот в две верхние пуговки, открывали длинную шею и белизну нежной кожи, не успевшей ещё сгореть на открытом воздухе, а чуть приоткрытый мыс Венеры – сам по себе уже щекотка для мужских фантазий. Короткие рукава подчеркивали изящество тонких рук. На ногах была белая легкая спортивная обувь из плотной ткани, очень напоминавшей парусин.

– Я готова, только сумочку возьму и очки от солнца.

– Отлично. Бригада задание получила, беспокоиться не о чем. Временем располагаем. Но и задерживаться не будем.

– Увидите Михал Михалыча, привет передавайте, – сказала Агаша, подкладывая горячие оладьи в тарелку Глеба.

– Это кто? – спросила Дея. – И, где мы его можем увидеть?

– Это наш родственник. Федора дядя. Он в архиве каким-то специалистом работает. Вы же к нему едете, не так?

– Что ж ты раньше не сказала, Агаша? – укоризненно произнесла Дея.

Глеб смотрел на нее усмехавшимися глазами. И только Агаша это заметила.

– Чтобы это изменило?! – сказала простодушно Пучкова, снимая со сковороды очередную партию оладушек. – Ты все равно к нему едешь только сейчас…

Плотно позавтракав, иначе Агафья бы не выпустила из-за стола, Дея и Глеб вышли во двор, где стоял новенький джип, сверкавший, как сапфир, в лучах утреннего солнца. Молодая женщина вопросительно воззрилась на Горчевского. Он только улыбнулся, открыл перед ней переднюю дверцу, сделав жест – приглашение на посадку. Дея без сопротивления запрыгнула, и уже удобно усевшись, выдержав паузу – дождалась, когда Глеб сядет за руль, наденет защитные очки, заведет машину – и только тогда спросила:

– Так откуда сия прелесть?

– Заблаговременный и предусмотрительный закуп. Николай Романович поручил мне обеспечить восстановительные работы, и вас, в том числе, всем необходимым. Вот я и стараюсь выполнять указания высшего руководства без возражений, так что – это часть плана.

– Рядом с нами автошопов нет, а машина стоит с утра.

Глеб весело рассмеялся.

– В наблюдательности, вам, не откажешь. Условия приобретения были таковыми, что автомобиль должны были пригнать на следующее утро после моего приезда. Как видите, условия договора выполнены.

– Какие вы с папой молодцы, – рассмеялась Дея. – Хотя, целесообразней было добираться на ней.

– Согласен…

Более ничего не объясняя, Глеб завел двигатель и автомобиль начал свое медленное движение со двора, между двумя неплохо сохранившимися пилонами, стоявшими по сторонам выезда, такими же, как у входа на территорию парка. И там, и тут, на пилонах были красивые барельефы, узоры, надписи и рисунки, которые еще предстояло изучить.

Агафья, наблюдавшая в окно за Деей и Глебом, осталась довольна их взаимоотношениями.

«Ну, вот, кажется и Дея повеселела. Может, и не сразу, но, кажется, они придут к согласию… во всем…» – порадовалась она про себя, провожая взглядом покидавшую двор машину.

По пыльной проселочной дороге, джип несся навстречу своему неизвестному будущему, мимо небольшого поля, поросшего рожью; густого леса, полного загадочности, где под сенью деревьев было тихо и свежо; живописной полянки, утопавшей в море ромашек, душистого клевера, окруженной курчавыми зарослями; красивого ручья, с пологими бережками. Несмотря на скорость автомобиля, картинки вдали оставались неподвижными – это были горы, не такие торжественно высокие, как на Кавказе, но тоже по-своему прекрасные, отливавшие малахитом леса. Если получасовая тряска напрочь и отбивала желание о чем-либо говорить, то молчаливую возможность Дея использовала по-другому – упивалась очарованием местного ландшафта… Небо, с пушистыми, небрежно повисшими на нем облаками, бледнело. Если приглядеться, то можно было заметить легкое кристальное мерцание, едва их касались лучи, поднимавшегося солнца. И казалось, когда они растворятся совсем, исчезнет прозрачный вход в другие измерения. В них воображение черпало вдохновение! Легкий ветерок, играючи разбавлял волшебство утренней свежести чарующим ароматом трав, еще не подсушенных жарким солнцем, превращая воздух – стихию интеллекта, мыслей царство – в мощный магический инструмент. Видимо и птицы чувствовали это чародейство – не смолкая пели, перебивая друг друга, при этом перелетая с одного дерева на другое, вдруг резко взмывали ввысь, снова опускались и исчезали в звенящей зелени листвы. Различные бабочки – пестрые, однотонные, с какими-то дивными неземными узорами – порхали парами и поодиночке с цветка на цветок, переполняясь радостью и счастьем. Всё живое своим движением и голосами заполняло природу. Казалось, что все способные дышать и двигаться не только трепетно наблюдали красоты лета, но и спешили, как можно больше впитать его, запечатлеть, и у каждого были свои методы, и свой набор возможностей…

Глеб внимательно следил за дорогой, крепко сжимая, своими сильными руками, штурвал новенького автомобиля. Но не машина была сейчас для него главной фигурой. Его внутренности пульсировали от радости и счастья, что он наедине с ней, пусть, даже и несмелы его первые шаги в этом направлении…

«Черт! Черт! Черт! – неожиданно пронеслось в мужской голове. – Я же обещал себе держаться от неё подальше… Похоже она сама есть та сила, с которой мне не справиться.… А если вновь повторится…»

Горчевский украдкой взглянул на Дею, поглощенную созерцанием природы. Хотел, было, он отделаться от мыслей, в которой молодая женщина занимала большую их часть, играла основную роль, да не тут-то было. Он вспомнил, сколько раз просыпался среди ночи и бисер пота, как пузырьки взволнованной воды покрывали все его тело, от того, что снилась она. Как перехватывало его дыхание, каждый раз, когда Николай Романович, мимолетом, упоминал о дочери. Сколько трудов ему стоит сейчас, встречаться с ней, говорить, и при этом держать дистанцию.… Миновав еще одно поле, небольшую липовую рощицу, попутно окунувшись в незабываемое благоухание соцветия, джип выехал к Ардыгели и по мосту выскочил на другой берег, на асфальтированную дорогу. Наконец, перестало трясти и рукотворное достижение современности представилось ровной, уложенной по последнему слову технического прогресса, дорогой, превратив её в совершенство, что позволяло до Нейвы домчаться быстро.

Дея взглянула на Глеба.

– Мне показалось, что в вашей жизни амазонит, каким-то образом оставил след? Я не права?

– От чего же – правы.

Во мне… живет змея воспоминаний,

Недвижно спит она под бурями страданий,

Но в безмятежный день терзает сердце мне, – улыбаясь отшутился он строками Адама Мицкевича, взглянув на спутницу.

– Ну-ну…

Того змея воспоминаний,

того раскаянье грызет…

– поддержала Дея весёлый тон строками Пушкина.

Горчевский весело рассмеялся. Было видно, что все, происходящее, на данный момент с ним, доставляет ему удовольствие. Ей же понятно, что он не хочет и не готов делиться своим тайным.

«Что ж, пусть так! – подумала Дея. – В конце концов, у каждого свои скелеты, в его собственном шкафу…»

Больше она не стала о чем-либо спрашивать Горчевского. Лицо его было чуть напряжено, но незнающему этого человека, показалось бы каменно-спокойным. За темными стеклами очков, скрывался взгляд, устремленный вперед, в тоже время, способный выдать думы Глеба. При каждом их движении, он еще с большей силой сосредотачивался на дороге. Ему хотелось спрятаться от тех мыслей, которые сейчас копошились в голове, словно червь в осенней листве. Одно Горчевский знал точно, что не хочет ни внимать им, ни принимать их.

Через пятнадцать минут въехали в небольшой и старый городок со странным названием Нейва, сохранивший в себе тот безупречный дух былого, что так нравится нам сейчас, когда мы касаемся прошлого.

Низкорослые, одно и двухэтажные, постройки перекликались со старинными особняками, горделиво выпячивающими свой изумительный фасад, утопая в пышной растительности. Короткие улицы и улочки, плавно соединяясь, вели в следующий переход, и так было бесконечно, отчего казалось, что улиц здесь великое множество, и все они запутанные, напоминающие паутину. Население примерно в пятьдесят тысяч и обилие улиц, улочек ничуть прибывших не смущало, да и городок от этого свою самобытную прелесть не терял. Напротив, глядя на нескончаемое движение людей, приходила на ум только одна святая истина – движение – это жизнь. И все же центр у него был. На нем то и находилась городская ратуша. Ну, хорошо, хорошо, пусть здание Администрации района, хотя сути это не меняет. А по выходным площадь заполнялась торговыми рядами и отдельными лотками со всевозможными товарами. Нейва, как провинциальный городок, ничем особенным не отличалась в своей этой обыденной жизни от других таких же малых городов со своей неповторимой историей и исключительным прошлым. У первого встречного постового Горчевский уточнил направление.

– Порядок в танковых войсках, – весело сказал он, вернувшись в кресло водителя.

– Не уж то так все весело?

– Именно! Прямо знаменитость наш Михал Михалыч! Этот постовой, то же оказался его родственником.

Дея рассмеялась.

– И кем же приходится постовой?

– Племянником! Так что, нам велено еще один ПРИВЕТ передать.

– Не так уж это обременительно.

Короткие улицы провинциального, но чистенького городка быстро привели путешественников к заветной цели. Старинное здание красного кирпича видно было издали. Без лишней вычурности и помпезности, он скромно хранил в своем облике задумку архитектора или быть может, учтено и исполнено пожелание бывшего хозяина.

Фасад его отделан необычным орнаментом, и это было единственным украшением трехэтажного здания, бывшего аристократического особняка с большими окнами.

Автомобиль Глеб остановил напротив входа в Государственный Архив, о чём свидетельствовала табличка, прикрепленная к стене здания. Дея вошла первой, следом шел Горчевский, о чем-то размышляя.

– Вы к какому специалисту идете? – спросила пожилая женщина, сидевшая за письменным столом, перекрывавшим вход в длинный коридор.

– А-а, простите… – начала было Дея, так как не сразу обратила внимание на нее и немного растерялась от неожиданного вопроса.

– К нам просто так нельзя. Не положено! Нужно записываться заранее.

В коридорах здания стоял гул, будто гудел пчелиный рой. Люди негромко переговаривались, а движение совершалось не просто суматошливо, а озабоченно беспорядочно. Одни ходили из кабинета в кабинет, другие сидели на лавочке возле двери, кто-то списывал образец, кто-то тут же заполнял бланки. Эта суета отвлекала внимание, так что заметить сразу маленькую женщину, да еще такой значимой должности, как дежурный, было вполне естественным.

– Мы не знали, что нужно записываться… Мы ищем Михал Михалыча… – нашлась Дея. – Подскажите, пожалуйста…

Женщина окинула изучающе-холодным взглядом и строго произнесла:

– Я сейчас ему позвоню… – и с важным видом стала быстро набирать внутренний номер. – Михал Михалыч, тут к вам пришли.… Откуда? Сейчас все узнаю. Откуда вы?

– Мы из… Е…

– Из Екатеринбурга говорят, – опередив Дею, продолжила она, не обращая никакого внимания на присутствующих, сосредоточившись полностью на разговоре. – Хорошо…

Это так здорово, когда видишь специалистов, неважно больших или малых постов, способных вносить свою правду жизни, в собственное понимание должностного регламента и так четко, и чутко относящихся к собственному труду, а также, не забывая о великом уважение к собственной значимости.

Женщина положила трубку и совсем мягко, почти добродушно обратилась:

– Сейчас дойдите до конца коридора и по лестнице поднимитесь на второй этаж. Кабинет № 34, с правой стороны будет.… Там увидите…

– Спасибо, – поблагодарила Дея.

Долго искать не пришлось. Глеб и Дея подошли к двери кабинета №34, увидели небольшую табличку с надписью.

– Старший специалист 1 разряда Михаил Михайлович… – успел прочитать Глеб, когда неожиданно дверь отворилась и на пороге очутилась невысокая, лет пятидесяти, полноватая женщина, в прозрачной блузе, темной юбке до колен, с вырезом спереди и цветастом платке. Пришлось чуть посторониться, чтобы особа, с озабоченной миной оглядев стоявших возле двери, скривив тонкие, накрашенные яркой помадой, губы, прошла, рисуя полукруглыми боками знак бесконечности, при этом тяжело ступая, будто каждый шаг ей давался с огромным усилием.

Пока внимание Глеба и Деи отвлеклось на удаляющуюся женщину, перед ними возник среднего роста, худощавый, пожилой мужчина в черном костюме, в синем галстуке поверх светло-голубой рубашки, лет под шестьдесят пять, с редкими, седыми, вьющимися волосами, чуть длинноватыми сзади. Его маленькие, серые глазки в очках золотистой оправы быстро и оценивающе пробежали по мужчине и женщине. Типичный представитель своей профессии, архивариус вежливо пригласил войти.

– Доброе утро, – мягко, с едва заметной хрипотцой, приветствовал архивариус. – Я, Михаил Михайлович Далина, но все меня привыкли называть Михал Михалыч, так что, не думаю, что откажу в любезности, позволив и вам называть меня также.

– Здравствуйте, – негромко поприветствовала Дея, слегка улыбнувшись.

Радушным приветствие Далина сразу расположил к себе гостей.

– Дея Мальвиль, хозяйка… Нынешняя хозяйка особняка Кирьяновича, – представил Глеб. – Горчевский, – пожал руку специалиста. – Глеб, руководитель бригады восстановительных работ.

– Вот как?! Что ж очень приятно.… Проходите, присаживайтесь… Чему обязан вашему визиту?

– Для начала, Михал Михалыч, разрешите передать вам «Приветы»…

– Мы, конечно, не на «Поле чудес», но мне приятно, что кто-то еще помнит старика. Рад услышать. Так от кого «Приветы»?

Серые, почти бесцветные глаза пожилого человека весело улыбались, собрав морщинки в кучу в уголках глаз.

– От Агафьи и Федора, от племянника вашего Олега…

– Спасибо, спасибо… Я действительно с ними давненько не виделся. Устаю на работе, а в выходной хочется дома побыть.… Так, что вас привело к нам?

Дея и Глеб рассказали о цели своего визита. Михал Михалыч помолчал, но потом встал, сосредоточенно смотря в центр своего рабочего стола, на котором были разложены всевозможные бумаги. И, как успели заметить Глеб и Дея, часть из них были довольно сильно потрепаны временем.

– Да-а, придется поискать эти записи… – разговаривал сам с собой Далина, потирая подбородок. Немного погодя, уже обратился к сидевшим напротив него Глебу и Дее: – Вот уж не думал, что это кого-нибудь может заинтересовать.… Хм… Я ведь, признаться, тоже в одно прекрасное время пытался об этом особняке материал собрать… да потом так и забросил… Чем-то меня другим отвлекли… Вы правильно сделали, что сюда пришли. Вся историческая документация, как раз хранится здесь. У нас есть еще один корпус, там в основном весь досоветский период с 1900 года и по нынешний день.… Пойдемте со мной в подвал.… А, вы, душа моя, – он обратился к Дее, – можете накинуть кофточку.

– Ничего, я потерплю.

– Ну, как знаете…

Выйдя из кабинета Далины, все трое прошли по коридору буквально до следующей двери. Пожилой архивариус достал ключи и отпер. Компания очутилась на небольшой площадке, а дальше виднелась винтовая лестница, ведущая вниз. Как оказалось, это был спуск на цокольный этаж. Спускались недолго, и в скорем времени пред глазами предстал безразмерный зал, конца и края, которому, казалось, нет. Архив занимал всё пространство под зданием. Высоких шкафов, где хранились документы, было бесчисленное множество, но это только на первый взгляд. Все они были одинакового стандартного размера, покрытые светло-серой краской. На каждом из них стояла своя нумерация цифровая и буквенная, да каждый ящик имел краткий справочник.

– Исторические документы у нас хранятся на нулевом этаже, при особой температуре…

– Михал Михалыч, у вас редкая фамилия, – сказал Глеб для поддержания разговора, пока архивариус вел, известными только ему, тропами меж шкафов.

– О-о, это да! Хорошо хоть не Бухта и не Утес…

Раздался веселый смех. Его внешность никак не соответствовала его внутренней энергии и юношескому задору. Было в этом пожилом человеке, что-то необыкновенно живое и энергичное, что так располагало к нему. Чувствовалась в нем жизнь, которую, он явно спешил опередить, в чем бы то ни было, не уступая ей ни полсекунды своего пребывания на земле.

– А сколько вам лет, извините за нескромный вопрос? – спросила Дея.

– Столько не живут, душа моя, – пошутил Далина. – Мне – 78…

– 78?! – удивились Глеб и Дея в один голос, приостановившись.

– Да, а чему вы удивляетесь? Мне давно уже пора сидеть дома и внуков нянчить, да дело свое люблю.

– Вам не дашь больше 60-ти, – проговорил Глеб, все еще изумленный.

– А, в нашем роду все такие, как я – худосочные, жилистые и долгожители.

– У вас вполне отличная физическая форма, я бы даже назвала спортивной, – вставила Дея. – Зря вы на себя наговариваете.

Троица, быстро найдя общий язык, друг с другом между тем продвигалась все дальше и дальше вглубь безразмерного хранилища.

– Это вы, верно, подметили, что спортивная. Я же бывший атлет. Так сказать, моя спортивная карьера идет плюсом к моим генам. Как привык свое тело в определенной форме держать, так всю жизнь с этим и живу, не меняя распорядка.… Ну, вот, почти пришли…

Пока шли меж шкафов, Дея почувствовала легкое головокружение, но это продлилось недолго и прошло.

Еще раз, повернув налево, Далина остановился. Откашлялся, выдвинул один из многочисленных ящиков с № 134528.

– Сейчас мы их явим свету…

С этими словами он принялся аккуратно перебирать костлявыми пальцами папки с надписями, файлы, листы. Дея и Глеб внимательно следили за движениями его рук и, несмотря на то, что не совсем понимали, что именно Михал Михалыч ищет, глазами переворачивали документы.

– Ага, вот они…

Далина вынул папку с кучей бумаг внутри.

– Пойдемте к столу…

Он направился к стене, возле которой стоял довольно таки скромный грубоватый стол, образца советских времен, застеленный плотным темно зеленым сукном. Положив папку посередине, развязал верёвку, сдерживавшую её внутреннее содержимое, которое сразу покатилось на стол каскадом. Далина из всей кучи выбрал нужные документы. Все склонились над пожелтевшими страницами.

– «В 1237 Старая Шуйца была сожжена ханом Батыем, но княжество еще долго сохраняло самостоятельность. С 1520 по восточной границе княжества была проложена оборонительная линия от татарских набегов. Часть мужского населения, составляло основную массу ополчения, и ушло в леса. Частыми неожиданными набегами приводили в бешенство монгольских военных начальников. В 1615 после предательства собственного князя, на Старую Шуйцу совершили набег ногайцы. Город был разграблен и сожжен дотла. Население подверглось насилию и уничтожено. К моменту нападения, ополченцы находились далеко и не успели вовремя вернуться. После того, как засечная черта прошла южнее, край утратил свое оборонительное значение. Недалеко от сожженного города, оставшиеся в живых, ополченцы, отстроили новое поселение Елань…» Так-так.… Ну, с этим понятно. – Горчевский читал очень быстро. – Это историческая справка о Старой Шуйце, но об истории Еланьки всего два слова….

Старый архивариус ненадолго отвлекся от бумаг, которые просматривал и аккуратно складывал в стопку, затем вновь вернул свое внимание к ним.

– Это… для общего представления о местах вашего пребывания…Так-так-так.… Ну, вот, смотрите… Я очень долго копался в различных документах и нашел такую запись в одной старинной книге. Оказывается, Кирьянович откуда-то привез свою жену, настоящее место не указано, но она точно не была православной.

– А как вы об этом узнали, насколько я вижу, здесь данных нет на этот счет?

– Верно, вы заметили, молодой человек, но есть другой… так сказать момент, – Далина стал быстро перебирать бумаги своими крючковатыми пальцами. – Документ, пока не нашел, но… где-то он есть.… Очень… нужный документ… Ага, вот он, – архивариус, торжествуя, аккуратно достал очередной желтый лист. – Глядите, запись мелким шрифтом… Она перед венчанием приняла православие. Обвенчался с ней Самойла по всем правилам и канонам.

–Может быть с Урала? – спросила Дея.

– Почему именно с Урала? Может быть с Сибири. Главное, что там мог делать Кирьянович?! Тут предположения будут появляться одно за другим. Нееет, это скорей всего не такая даль…. – Глеб подозрительно смотрел на документ, как-будто пытался заставить его сказать правду. Но даже через многообещающее презрение разглядеть ответ на свой вопрос у него не получилось. Состарившийся лист бумаги этим не возьмёшь. Он остался глух и нем.

Дея пребывала в молчании, ровным счетом ничего не понимая.

– Я в тех краях не была и даже не представляю, себе, те места, но судя по возгласу Глеба, это далеко.

– Далеко, но надо учесть следующее, – изрек скромный «канцлер» великого мира исторических документов, поправив очки. – Во-первых, Кирьянович был купец; во-вторых, бизнес без процесса перемещения по различным территориям невозможен, тем более в то время, и, в-третьих, возможно, у него имелись свои на то причины, чего мы с вами узнать не сможем, и даже если захотим. Здесь еще есть интересные записи, вам стоит на них взглянуть.

Далина передал папку Глебу.

– Мы выявили персонажей, но основные действия остались покрытые темной вуалью таинственности.

– В вопросах истории, молодой человек, спешить нельзя, особенно когда вы хотите глубже проникнуть в ее недра. Как только она почувствует вашу поверхностную в ней заинтересованность, попросту говоря, дилетантство, доступ в свою вотчину тут же заблокирует.

– Я понимаю, но человеческое нетерпение берет верх.

– Ни наше мнение или даже критическое замечание в ее адрес, ни попытки ускорить процесс, не помогут заставить ускорить процесс раскрытия всех тайн. Всему свое время.

– Михал Михалыч, вы можете подтвердить или опровергнуть, тот слух, что Кирьянович нашел необыкновенный камень, который принес ему несметные богатства? – спросила Дея. – Будто он рыл пещеру недалеко от Еланьки?

– Подтверждения этому я не получил и сам, когда занимался данным вопросом. Нет совершенно никаких сведений на этот счет, …если только вы найдете что-нибудь внутри дома. Что до пещеры, слышал о ней, но не более.

– А сами не хотите присоединиться к нам? Думаю, если для вас этот дом уже однажды представлял крупный интерес, то совместными усилиями мы могли бы накопать гораздо больше значимых фактов и, возможно, артефактов…

– …если они там есть, …а в том, что они там есть, я нисколько не сомневаюсь… Предложение, конечно заманчивое… – задумался архивариус. – Да, засиделся я давненько на одном месте.… Ну, хорошо. Завтра поговорю с руководством и приеду.

– Ой, вот порадуете Агашу с Федором, – радостно воскликнула Дея.

– Так-то оно так, а вот я, молодые люди, не спросил о самом главном. Любопытство мной владеет полностью, а есть ли свободные комнаты? Насколько я понял, отреставрировано только очень незначительная часть усадьбы, а стеснять кого-либо, знаете ли, мне бы очень не хотелось.

– Комната, небольшая есть на первом этаже, – сказала Дея. – Там живут Федор с Агашей. Мы с ней, на время, поселимся на втором этаже, нам места хватит, а вы могли бы устроиться с Федором Никифоровичем – внизу, тем более, что он спит в основном днем и то немного. Комната, рядом с кухней, в которой – царица Агафья. Газ привозной, проблем с готовкой – нет.

– Тогда меня все устраивает.

– Эти комнаты, – вставил Глеб, – тоже будут ремонтироваться, как и все остальное. Из всех сохранившихся, эти более-менее пригодные для житья. Там косметический ремонт произведен из расчета, что жилье, как временное пристанище, может послужить нескольким людям. Касаемо восстановления, Михал Михалыч, здание только-только начинает исследоваться. Реставрационные работы как таковые, пока только мечты. Слишком большие разрушения.

– Кстати о разрушениях.… Там среди бумаг есть проект усадьбы.

– Вот это особая ценность, Михал Михалыч! Было бы здорово, если бы и вы смогли принять серьезное участие, – с надеждой на согласие изрек Глеб.

– Поглядим.… Ну-с, молодые люди.… К великому сожалению, я более не располагаю временем. Дея, Глеб, завтра созвонимся. Эти бумаги можете взять с собой. Приедете, посмотрите, может, найдете то, чего не заметил я.

– Спасибо, Михал, Михалыч, за помощь.

– Ну, пока еще особенной помощи не было. Пойдемте, провожу.

Далина вышел вместе с Деей и Глебом на улицу. На крыльце здания мужчины обменялись номерами телефонов и, когда попрощавшись, уже собирались разойтись, Глеб неожиданно обернулся.

– Михал Михалыч, а как вы будете добираться?

– Как-нибудь доберусь, – махнул рукой Далина.

– Так не пойдет. Я послезавтра за вами приеду.

– Созвонимся, – кивнул пожилой архивариус. – До свидания.

– Всего доброго, Михал Михалыч, – почти в один голос попрощались с архивариусом Глеб и Дея.

Солнце стояло высоко и припекало основательно. Дея ждала возле автомобиля. Она рассматривала прилегающую небольшую мощеную площадь, в центре которой виднелась высокая башня с часами.

«Кажется, что пробыли немного, а уже полдень!» – подумала она.

Глеб опустился в нагретое кресло автомобиля и недовольно поморщился. Не проводя аналогию с горячими углями, ощущения были такие, словно присел на перегретую скамейку в сауне. Внутри автомобиля создалась духота. Горячий воздух проникал в легкие, будто обволакивал их изнутри пленкой. Дышать становилось трудно. Горчевский открыл окна, но легче не стало, извне влетел суховей. Он быстро поднял стекла и включил кондиционер. Повеяло долгожданной прохладой.

– Вы голодны? – заботливо, спросил он, наклонясь так, чтобы Дея могла видеть его лицо.

– Я вполне могу потерпеть, но вот что действительно не терпится, так это вернуться и полистать эти бумаги. Лучше пусть Агаша нас покормит.

– Извольте. Вернемся.

Заглянуть в глаза женщины ему не получилось, так как Дея уже была в очках, защитив их от палящего солнца. Пока выезжали из города ни Дея, ни Глеб не говорили между собой: он – думал, она – не напрашивалась на разговор. Уже на трассе, лишь раз, Глеб взглянул на Дею и спросил:

– Каковы впечатления от поездки?

– Вполне довольна. А вы?

– А я буду доволен, когда получу результат реальный.

– Это, конечно, правильно. Во всяком случае, я довольна даже тем результатом, который уже есть.

Глеб ничего не сказал в ответ. Но когда выехали за город, неожиданно сказал:

– Меня заинтриговала эта Кирьянкина нора… Что он там мог искать и найти?

Теперь Дея замолчала и погрузилась в свои мысли. Не проронив более ни слова, они доехали до усадьбы. Въезжая во двор Глеб отметил:

– Так, ребята молодцы, уже и электричество протянули. Будет теперь во дворе ночью, как днем.

Дея обратила внимание, что над усадьбой и сейчас было светло – бескрайнее, чистое небо, с бледной лазурью. Макушки деревьев, врезавшиеся в небо, как-будто пытались его проткнуть в поисках прохладительных капелек, но – увы! Летняя жара началась в мае, так что сейчас она была уже в самом разгаре, и о дожде оставалось только мечтать.

Двор был, как обычно, оживлен, и напоминал муравейник. Рабочий люд суетился. Каждый был занят своим делом. Автомобиль остановился возле крыльца, на котором путешественников уже ждала Агаша.

– Добрый день… – громко поприветствовала Агафья.

– Привет, Агаша, – чмокнула в щечку экономку Дея, выйдя из машины.

– Добрый день, Агафья. Привезли, вам, хорошие новости. Михал Михалыч обещал завтра, но я, так думаю, скорее, послезавтра приедет в гости.

– Ой, Глеб! Да, что, вы?! – всплеснула руками Агаша. – Нечаянная радость!

– Да уж нечаянная?! Дел у него много, вот и не мог выбраться. Если бы не Дея, неизвестно, когда б он еще собрался в эти края.

– Ой, Дея, спасибо.

– Нашла, за что благодарить…

– А я вас давно жду. Стол накрыт. Пойдемте, пойдемте в дом. Сейчас кормить буду. Небось, проголодались?

– Да не то слово, – пошутил Глеб. – Хозяйка, как услышала подробности про имение, так и о еде забыла.

Все дружно рассмеялись. К ним подошел один из рабочих.

– Бригадир, электрику, для ваших работ, провели, – отчитался он.

– Вижу, вижу, хорошо, Руслан. Я посмотрю, спасибо. Ты хотел уехать сегодня, изменились планы?

– Да, решил, что вам буду полезней…

Руслан Казарцев крепкий, смуглый молодой мужчина, тридцати семи лет, ростом чуть ниже Горчевского, виновато опустив, свои чуть раскосые, глаза, топтался на месте, не решаясь уйти. Всем своим видом мужчина показывал, что имеет нечто важное сообщить, но не знает с чего и как начать.

– Руслан, что ты мнешься? Что-то случилось? – внимательно наблюдал за мужчиной, ставший серьезным Глеб. – С кем-то из ребят?

– Ладно, потом поговорим… Глеб, подойди, как освободишься.

Казарцев повернулся и собирался уже уйти.

– Постой. Рассказывай.

Дея и Агаша, поняли, что мужчинам нужно побеседовать друг с другом наедине, зашли в дом.

– Похоже, что-то нашли, но без вас не стали смотреть?

– Пойдем, покажешь.

– Может ты…

Глеб уже его не слышал. Перебирая в голове все предположения, какие может таить неизвестность усадьбы, насупив брови, большими шагами он направлялся в ту часть дома, где были приостановлены работы. Бригада получила передышку. Мужчины сидели на бревнах, лежащих тут же во дворе. Некоторые весело переговаривались, кто-то, молча, курил, выпуская клубы сизо-ядовитого дыма. Ни на кого, не обращая внимание, Глеб прошел мимо. Ноги подгоняло любопытство. Разум влекла «тайна», очарование, которой в том и состоит, что человек никогда не будет ни слишком молод, ни достаточно стар, для того, чтобы перестать любить различного рода секреты и загадки от чего или кого бы они не исходили.

Уже виднелись результаты отдельных этапов работ. Сгнившие доски, когда-то представлявшие собой хороший пол, были удалены, но пока не везде. Надо отметить, что в большинстве помещений и коридорах ни деревянных, ни тем более каменных полов давно не имелось, а земля, поросшая высокой сорной травой, была единственным покрытием. Не сказать, что это облегчало задачу. В одном из помещений, мимо которых шли мужчины, после вскрытия пола, обнаружились каменные гладкие плиты, в идеальном состоянии, если учесть, сколько они здесь пролежали.

Горчевский на мгновение задержал свое внимание на них. Несмотря на то, что плиты были покрыты толстым слоем пыли, середина была практически чистой, и по ровной поверхности, как по маслу, растекались отблески света мощных ламп, благодаря одного из поручений Глеба, перед отъездом утром – электричество протянуть во всех направлениях, где шли работы, включая двор. Солнечного света, местами, было недостаточно, и провода тянулись везде, куда освещение требовалось больше всего. Но не везде представлялась возможность прикрепить временный светильник, и в этом случае переноска являла собой палочку-выручалочку. В крупногабаритных прожекторах пока острой надобности Глеб не видел. И сейчас яркий свет ламп позволял отчетливо разглядеть видневшиеся участки, где части полукруглых арок кирпичной кладки, уходили под плиты и это был намек на то, что «копать» нужно глубже. С точки зрения строительства, возможно, такое нестандартное решение вопросов и не вызывало, однако выглядело, по меньшей мере, странно, так как полы были подняты и уложены довольно высоко над плитами. В некоторых усадьбах, конечно, имелась своя система теплых полов, даже конюшен, но что она применена здесь – не похоже.

Для чего и зачем такие хитрости? Какая цель преследовалась?

От внимания Горчевского не укрылся этот любопытный факт зодчества.

«Полы, где они есть, надо будет разобрать совсем. Похоже, здесь есть тайник, возможно не один, или что-то вроде подвала, скрытого от посторонних глаз. Хорошо еще специалисты с приборами завтра прибудут… вот, и посмотрим…», – думал он, разглядывая наготу подпола. Не в первый раз уже Горчевский ловил себя на том, чем больше он занимается этой усадьбой, тем больше роднятся их души. Усадьба, вроде той чувствительной сентиментальной девицы, которой не терпится поделиться своими секретами, но она не решается, мечется между доверием и недоверием. Ощущение того, что усадьба, присматриваясь неторопливо, начинает поверять ему свои чувства, мысли, не покидала бригадира. Возможно, когда она совсем уверует в него и его силы, расскажет о доселе никому неизвестном…

Если и есть нечто исключительное, что хотелось бы иметь в собственном доме, так это личное секретное убежище, с потаенной дверцей, открывающейся в том случае, если потянуть за нужный томик или нажать на правильный выступ. Это бесспорно привлекательно. Потягивает остросюжетной авантюрой. Но, что же до тех мест, которые скрываются внизу, в подземелье.… Это, пожалуй, одно из самых загадочных мест, дающих человеческому любопытству сильнейший толчок (это утверждение, однозначно, спорно!). И нечего даже придумывать, что при слове «подземелье», сердце заколыхается в жутких предчувствиях – ничего подобного! Да и желание приключений от этого не уменьшится, а вот знаний и умений потребует колоссальных – что правда, то правда!

Пожалуй, никогда не знаешь, насколько безопасно сокрытое там, и… допустят ли тебя к тем тайнам?! Подпустят ли настолько близко, насколько, разбуженная пытливость, хочет приблизиться?!

О, предвижу, предвижу вопрос – чье разрешение требуется? Человеку несведущему в таинственном и непознанном, просто любопытному сложно объяснить простые вещи, даже исходя из обычной человеческой логики. Необходимо изучить азбуку сверхъестественного. Для этого понадобится не одна и не две лекции, не будем, сейчас, отвлекаться.

Развалины дома, хотя и были развалинами, но, с появлением Деи и Глеба, медленно оживали… Заметно ли было это остальным, но, где-то на подсознании, эти двое уже подозревали, что избраны усадьбой в её собственные духовники…

Глеб интуитивно почувствовал, что они прибыли на место. Казарцев, размеренно прошёл до узкой каменной лестницы, ведущей на верхний этаж. Она поднималась, в аккурат, между помещением столовой, практически за ее стеной, и теми комнатами, в которых сейчас шли ремонтно-восстановительные работы. Из-за этих работ, вход был перекрыт и передвижение по коридорам в оставшиеся три комнаты невозможно, потому-то мужчинам пришлось обойти снаружи, чтобы попасть внутрь.

– Мы тут начали, было, тянуть провод, – будто оправдывался Руслан. – …И хотели прибить к стене крепеж под светильник… вот сюда, – он указал пальцем на середину, – один чуть ниже.… В этих лампах мощности маловато…

– И?

– Стукнули пару раз по стене, а она и провались под ударом, а там…

В каменной кладке, которой было заложено все пространство – от пола до лестницы, совершенно чистой, от всякого рода излишеств, известки или другой строительной смеси включая краски, действительно зияла небольшая дыра, и чувствовалась за ней пустота. Глеб подошел ближе, но трогать руками ничего не стал, а обернувшись, спросил:

– Руслан, скажи, это все так и есть?

– Да, ничего не трогали. А заглянуть – сам видишь, отверстие слишком мало. Увеличивать не стали. Специально оставили до вас. Сам же утром сказал, что будете с хозяйкой исследование дома проводить. В таком случае, любая находка будет иметь веское значение.

– Да-да, ты прав. В этом случае, коль вы ее обнаружили.… Кстати, с кем ты был?

– Были Серега Вьюнков и Клим Маев.

– Позови их. Встретимся здесь, через десять минут. Принесите дополнительно, фонарь и молот… Могут понадобиться.… Будем стену эту или разбирать, или рушить… как получится…

Горчевский пошел за хозяйкой дома. Всю обратную дорогу он сомневался – стоило ли сейчас показывать Дее то, что скрыто там или все же в этом есть смысл. Сложность была вовсе не в выборе между говорить или не говорить. Он боялся, за нее, а вдруг там откроется нечто неприятное, а Дея окажется, на редкость, впечатлительной особой. Но обещание обязывало без нее не проводить исследования и потому должен…. С озабоченным лицом появился Глеб на пороге столовой.

– Что случилось?

Дея смотрела широко раскрытыми глазами, чувствуя, что есть новости, только вот какие они…

Глеб, молча, подошел к столу, но не сел. Задумался…

– Глеб, с вами все в порядке? – теперь уже забеспокоилась Агаша.

– Пока и сам не знаю…

Горчевский поднял глаза на Дею. Лицо молодой женщины оставалось напряженным. Она не задавала вопросы, предоставив ему самому объясниться.

– Дея, пойдемте…

Глеб мгновенно повернулся и направился к выходу. Не говоря ни слова, она подчинилась, отправилась следом, оставив экономку с изумлением на лице. Он вел ее тем же путем, каким вел его Казарцев.

Дея, про себя, восхищалась оперативностью бригадира и отмечала, сколько же сделано за полдня. Она совершенно не знала его, но её влечение к нему росло с каждым днем.… Когда проходили мимо комнаты с плитами, хозяйка усадьбы задержалась и уже хотела забросать бригадира вопросами, но странное выражение его лица, заставило ее промолчать. Глеб же, почувствовав на себе взгляд, обернулся. Удостоверившись, что Дея не отстает и в хорошем расположении духа, вновь задался вопросом, какое произведет на нее впечатление обнаружившееся, хотя и сам не имел представления, что там может скрываться.

Он привел ее к разрушенной стене и фонари расположил так, чтобы поток света был направлен непосредственно на интересующую всех стену. Где-то в глубине собственного сознания, хозяйка же предполагала, что становится свидетелем того, как вскрываются потаенные места. Ей очень хотелось придать своему взгляду более холодное содержание, но увиденное возбуждало в ней колоссальный интерес. Глеб отметил, как горят ее глаза. Он понял, что душа Деи, наконец, сбросив все покрова, жаждала приступить к разгадке каких-нибудь уже тайн, стать реальным участником события, которое, в свою очередь, не преминуло ждать…

Буквально через несколько минут вернулся Казарцев, ведя за собой невысокого поджарого мужчину со впалыми щеками.

– Серега пока занят, подойдет позже, – отрапортовал он.

Глеб кивнул.

– Здравствуй, Клим, – поприветствовал Глеб, пожав его жилистую руку, на которой крупными полосками, как тропинки, выпирали под кожей вены, выдавая в нем человека, трудившегося всю жизнь на тяжелой работе.

– Здравствуйте, – приветствовал Клим Дею.

– Добрый день, – ответила Дея. – Что это за дыра? – обратилась она к Горчевскому, несколько оживившись, – Там, предположительно, клад? Когда это открылось?

– Пока мы с вами были в отъезде, наши молодцы не прерывали работ – вот результат. А что там, нам предстоит выяснить, – озабоченно ответил он, не сводя глаз с отверстия. – Сейчас разберемся… клад это или вклад чей-то… – уже тихо, почти неслышно закончил Глеб, освещая фонарем пустоту и пытаясь заглянуть внутрь.

Что ждало здесь и сейчас, никто пока и не знал, и не догадывался.

Дея отошла в сторонку, но встала так, чтобы ей хорошо было видно происходящее. Она, практически, превратилась в тень, и постаралась собственное присутствие довести до уровня вдоха и выдоха, дабы не мешать разговорам и действиям, да и смысла то особого не было – здесь чисто мужская работа. Присутствия Деи, казалось, никто не замечал. Мужчины принялись осматривать внешнюю сторону кладки. Они встали полукругом, их что-то сдерживало.

– Я по этому делу, Глеб, уже давно хотел подойти… – наконец, неуверенно начал Клим, при этом стараясь выглядеть, как можно беззаботнее, поглядывая наверх, где сходились каменная кладка и лестница, превращаясь в устойчивый подъем на верхний этаж.

– Что портило обедню? – спросил Глеб, полушутя, полусерьезно, продолжая осматривать и ощупывать кладку. – Любая информация – это ценность.

– Да… как-то, вроде, и не красиво, лезть в чужие дела, когда тебя об этом не просят….

Глеб выпрямился и всерьез посмотрел на взрослого мужчину, неуверенно мявшегося.

– Все это, конечно, верно, но не в нашем случае. Нам любая мелочь – в помощь. И, вот, что, Клим. Независимо от формы собственности – он, – Горчевский указал пальцем в сторону пустых помещений, глядя в глаза Маеву, – памятник архитектуры. Пока мы все трудимся на этом объекте – он для нас для всех – самый влажный, и чужих дел здесь нет.

Клим, понимающе, кивнул. Противопоставить было нечего, да и нужно ли было. Бригадир, только озвучил то, что и так знал здесь каждый рабочий.

– Может, еще раз по ней только молотом? – внес предложение Руслан.

– Нам не нужно, чтобы кирпичи внутрь упали и засыпали все, что может пригодиться. Постарайся изнутри молотком постучать, если рука пролезет.

– Понял, значит, аккуратно убираем…

Образовавшееся отверстие располагалось на высоте чуть выше метра от пола, и для высоких мужчин было весьма неудобным – ни присесть, ни вытянутся в полный рост. Руслан возился с ней, словно уговаривал развалиться, пробуя сдвинуть кирпичи вперед, тем самым увеличивая размеры отверстия, Клим напряженно смотрел в его сторону, что не упустил из виду Глеб.

– Клим, что там может быть?

В ожидании ответа, бригадир смотрел в упор на помощника.

– Да черт его знает! Тетка сказывала, будто замурован в стене… кто-то, а где именно не говорила, но точно в доме. Один из родственников в те времена, в доме служил, да слышал сплетни слуг.

– А сам, как думаешь?

– Тетка просто так болтать не стала бы…

– Кто это был, тетка не говорила?

– А! – махнул рукой Клим. – Не захотела. Сказала, что не помнит.… Пойду, свет включу здесь…

Маев повернулся и собрался, было, уже быстро покинуть место, но Глеб, сделав два больших шага, удержал его за плечо.

– Погоди, Клим. Ты чего-то боишься?

– Да, знаешь ли, Глеб, не люблю сюрпризы с того света.

– А если там нет ничего?

– Чует мое сердце, что есть.

– А где ты еще видел, как сам говоришь, сюрприз с того света? – брови Горчевского сошлись на переносице.

Клим, не ждавший такого вопроса, переменился в лице, будто его застали на месте преступления. Было видно, воспоминание не доставляли удовольствия.

– Еще пацанами бегали мы к Кирьянкиной норе, ну, и нашли там, внутри, пару скелетов.… Помню, меня даже стошнило. Вот с тех пор и отвращение, – немного помолчав, ответил Маев, взгляд его при этом был словно подернутый туманной матовой пеленой, как-будто в него вселился призрак.

– Опять эта нора… Клим, а ты мог бы сейчас вспомнить то место?

– Какое?

– Где кости видел?

– А, так верно их уже зверьё растаскало, но сходить можно. Что ж не дойти?!

– Хватит фантастическими бреднями голову забивать, смотрите, – в этот момент прервал их Казарцев, во все время разговора, не оставлявший попыток проникнуть в отверстие. – Можно сдвинуть всю эту кладку целиком.

Мужчины прекратили свой разговор, и подошли к Руслану, который, ухватясь за края отверстия, с силой потряс кладку. Слегка поддавшись воздействию, скреплявший обожженные кирпичи материал местами осыпался. По стене побежали нити, обозначив некие границы кладки, готовой «к сотрудничеству с людьми». И только в одном месте образовалась достаточно значительная трещина, откуда вывалился довольно таки большой кусок затвердевшей строительной смеси.

– Я только не понял, а почему именно этот кусок?! Смотрите.… Остальная кладка со всех сторон соединена, там только вдарь – конкретно все обрушится, а здесь…

– Так, давайте втроем сдвинем… – предложил Маев. – Только погодите малёха, пожарный багор возьму… – С этими словами он настолько быстро умчался, что эта прыть даже и не вязалась с его возрастом, а выглядел он, по меньшей мере, лет на шестьдесят – шестьдесят пять.

Руслан и Глеб решили попробовать вдвоем. Как можно крепче взялись за края проломленного места, но было неудобно, и мешали друг другу. Глеб выпрямился, предоставив Казарцеву увеличить молотком размер отверстия. Только, когда Руслан аккуратно снял сломанные кирпичики, мужчинам удалось ухватиться вместе. Они с силой дернули на себя. Старая ссохшаяся смесь крепко держала кирпичи и не собиралась так легко сдавать свои позиции. Мужчины повторили попытку. Трещина значительно увеличилась. В тот же момент появился Клим, неся в руке багор.

– Ребята, погодите. Дайте-ка я попробую…

Он вставил наконечник в щель. Раскачивая багор из стороны в сторону, пытался глубже его засунуть, но кроме проявившегося очертания внушительного размера кладки, усилия Маева ничего не дали. Более того, пытаясь вытащить багор, Клим с такой силой рванул инструмент, что деревянная рукоять сломалась пополам. Дея даже ойкнуть не успела, сам же Маев, чуть не упал, но удержался. С большим трудом вытащив из щели вторую половину инструмента, Клим сказал:

– Может, попробуем втроем ухватиться? Понятно, место неудобное для троих, как-нито изловчимся?

– Если оторвем – зашибить может. Кусок хотя и невысокий, да широкий будет, – Руслан озадаченно смотрел на дыру, намереваясь увеличить ее.

– Давайте попробуем еще раз… – Глеб был сильно озабочен. – Если не получится, придется разбирать по кирпичику.… Это долго!

Мужчины плотнее прижались, чтобы была возможность, каждому более-менее удобно ухватиться за выступы кладки возле дыры, стали раскачивать вперед-назад. Лишь на четвертый раз кладка поддалась и упала. Не успей Казарцев отскочить в сторону, глыба рухнула бы ему прямо на ноги. Щуря глаза и отмахиваясь руками от многовековой пыли, он остался на месте, так как вместе с пылью наружу вырвалось зловоние.

Когда пыль понемногу осела, в кладке стены, взору присутствующих, предстала арочная ниша. Все бы ничего, если бы не та мрачная картина, которая портила все впечатление от обнаруженного.

Ниша, высотой до метра, шириной чуть больше шестидесяти сантиметров, выложенная изнутри камнем, оказалась склепом для человека. То была мрачная тайна смерти, которая вызывает в нас отвращение, страх и печаль одновременно. Это такая картина, в которой время не лечит скорбь, а скорее помогает если не забыть, то сокрыть, до определенной поры, детали, способствовавшие этой утрате.

Мрачная находка заставила всех содрогнуться. Клим отвернулся. Дея невольно отпрянула назад, хотя и так стояла не близко. Никто из мужчин не сделал более ни единого движения. На несколько минут все были парализованы.

Еще бы! Это вам не жалкое подобие убийства! И не молчаливое свидетельство чьего-то исступленного недуга! Это безумство души, как оно есть! Ибо, не только в приступе помутнения рассудка люди способны совершать непоправимое, выходящее за рамки принятой социальной нормы. Эта болезнь, куда более страшная, мучительная, так как ведет по пути безвозвратного саморазрушения.

Даже невооруженным глазом было видно, что застывшая фигура оставалась в нише длительное время. Она сидела боком, и хорошо видно было левую сторону. Казалось, уставший нести всю тяжесть бремени забот, найдя укромный уголок, он (Некто) спрятался от всех, чтоб в одиночестве перевести дух в покойной тишине, и заснул крепким сном, еще не ведая, что сновидение будет вечным. Уронив на колени голову, сидел молчаливый свидетель чей-то попытки подняться над обстоятельствами, ибо только они могут заставить выйти и обнажить худшее внутреннее содержимое человека. Только они способны показать, где проходит его индивидуальная грань между порядочностью и подлостью, страхом и безнаказанностью.

От того, кто когда-то носил имя, сейчас имелся только скелет, с желтыми костями, остатками былой одежды, истлевшей за долгое время. Глубина ниши словно рассчитана на ширину плеч будущей жертвы, точно по размерам. Пространство было настолько узким и тесным, что голове некуда было даже скатиться. Она опиралась лобной костью о коленные чашечки, и при жизни, этот бедолага, естественно, пошевелиться не мог, от чего его страдания увеличивались еще больше, если только на тот момент, когда его замуровывали, жизнь в нем еще тлела. Его руки (сейчас уже смешно это слово применять, но что есть, то есть) ладонями, точнее костями, опирались о дно ниши. Фаланги пальцев – безымянный и мизинец – утонули в смеси, так как мастер-пособник посланца смерти, сильно придавил их к краю ниши, заложив кирпичами на веки вечные, оставив их в таком положении. Складывалось впечатление, что кто-то очень сильно торопился с ним покончить, затолкать и забыть о его существовании. Быстрее, быстрее! Убрать с глаз долой, из сердца вон…

Все стояли, молча, не удивляясь и не возмущаясь, только лишь созерцая ничтожность чьей-то человеческой жизни, окруженной ореолом смерти, в проявлениях диких ее тонов – беспощадности и злобе.

Если религия требует метафизического склада ума, то обычаи, особенно древние, требуют задабривание духов и богов, с той, лишь, разницей, что добрым приносят в жертву цветы, масло, благовония или вино, а вот более суровым их коллегам и дары требуются серьезные. Такие невидимые помощники всегда считались, да и сегодня считаются, более сильными. А потому, и задабривали их, принося в жертву живых: животных, а в самых сложных случаях – людей. Одним из таких кровожадных обычаев было жертвоприношение при строительстве, чтобы здание было прочным. В стену замуровывали живого человека, в большинстве случаев это были молодая девушка или ребенок. Optima legume interpretes consuetudo13. По всей вероятности, с ним и столкнулись присутствующие, которым ранее не доводилось встречать нечто подобное.

– Жестоко, – тихо сказал Горчевский, лицо коего не отразило каких-либо эмоций, обличающих его мысли, и понять, о чем он думает, именно в эту минуту, было неосуществимо. Надо отметить, что Глеб Горчевский имел потрясающую способность контролировать свои эмоции, натягивая при этом такую маску непроницаемости, что уровень душевного беспокойства или радости оставался неведом для окружающих. Из себя он все же выходил, но редко.

– Вот так та-ак! – протянул Руслан, не отрывая глаз. – Находка! Ничего не скажешь…

– …кроме того, что просидел он тут… не мало, – непринужденным тоном добавил Глеб, словно это открытие сюрпризом для него вовсе не явилось. Он был невозмутимо спокоен. – Я ожидал нечто подобное…

Дея, после всех ранее услышанных ею разговоров, внутренне уже была к чему-то аналогичному готова, но это не избавило ее от неприязненного страха увидеть останки. При одной мысли, что этот бедолага находился, практически, рядом с ее комнатой, сердцебиение учащалось. При всем том, что Дею одолевало неприятное волнение и тяжелые мысли, ее разум отвергал само предположение, что они все видят Сеньку Безумного. Несмотря на ее испуг при их встрече, милое его лицо не вязалось с тем несчастным, который, сейчас, в неудобной позе сидел перед ней, и, глядя на которого, Дея проникалась состраданием и жалостью. Овладев собой, она испытала нестерпимый стыд за свои мысли, так как вид несчастного пробудил в ней, к тому же, желание к охоте, да только та добыча вполне могла бы удовлетворить не только женский азарт. Ее же охота ничего общего не имела с тем, что лишает жизни создания Божьи. Это был первобытный инстинкт охотника до поиска и постижения утаенного от глаз, где добыча – факт, и интерес к этому трофею разгорался непосредственно и естественным образом. Спокойное поведение Горчевского вернуло, хотя и не уняло до конца тлевший огонек волнения Деи, расположение духа, но к комментариям она сейчас готова не была. Глаза не хотели отрываться от находки, а на лице отразилось сильное желание начать изучение усадьбы безотлагательно, и оно должно быть удовлетворено немедленно.

Но вот была ли она готова к тому, чтобы познать насколько сложен тот, другой мир, невидимый, и как самой не стать добычей или трофеем, утонув в лабиринте таинственного, не найдя обратного пути из него?

Готова ли к взаимодействию с атмосферой призрачного, проникнуться иной гармонией, возвыситься и внутренне обогатиться?

Да-да, мир таинственного – это, прежде всего познания. До тех пор, пока в жизнь земного существа не врывается неясно-темное, непостижимое, он и понятия не имеет, как просто живется ему.… И как он защищен от всего…

Глеб сначала нагнулся, затем присел на корточки. Теперь его занимал субъект, находившийся в нише, и его история. Он выпрямился, засунул руки в карманы брюк и оставался в таком положении, задумчивый и насупившийся.

– Как-то мне рассказывали о том, что в 1877 году в Берлине, нашли скелет зайца и куриное яйцо в фундаменте здания, построенного в XVI веке, – разрушая длительное молчание начал Глеб. – Несомненно, строители решили, что яйцо допустимо рассматривать, как эквивалент птицы. Но такое… в реальной жизни, самому увидеть… – он покачал головой. – …Не доводилось.… Почему-то, мне кажется, что это наш Опекун…

– А кто такой Опекун? – спросил Руслан, почесав затылок, словно это помогало остановить круговорот мыслей и неприятных ощущений.

– Клим знает, он просветит, – отмахнулся Глеб.

– Потом приду. Не могу на это смотреть… – отозвался тут же Клим, развернулся и покинул место событий, хотя правильнее было бы сказать место былого преступления.

– Что у вас здесь? – неожиданно возник среднего роста мужчина, по возрасту одинаковому с Маевым. – Добрый день, кого не видел.

Мужчины обернулись, кивнули в знак приветствия.

– О! Серега! Серега, ты почти вовремя, – откликнулся Казарцев, который, обрадовался, что наконец появился кто-то, кому можно передать свои впечатления и выплеснуть ушат переполнявших его эмоций. – Ты, только глянь! Мы не ожидали…

Слегка переваливаясь из стороны в сторону, широкоплечая, грузная фигура Сергея Вьюнкова, размашистым шагом крепких, кривоватых ног, в кирзовых сапогах, тяжелой поступью, прошла мимо Деи. Ни на кого не глядя и не дожидаясь ответа, он подошел к нише. Нависавшие, как шоры, верхние веки придавливали и без того маленькие, прищуренные серые глазки, утопавшие в своих орбитах, которыми он внимательно осмотрел кладку вокруг. Опустившись на колено, стал пристально вглядываться в несчастного, которого пока никто не посмел беспокоить, и он по-прежнему оставался в том же положении. Вьюнков был из местных. И Маев, и Вьюнков, оба гордились тем, что являлись потомками живших в этой деревеньке много поколений. Он не понаслышке знал о происходившем в этом доме.

Молодая хозяйка, разглядывая вновь прибывшего, пыталась составить свой портрет.

Его круглая, как шар голова, была покрыта короткими рыжими волосами, с большой залысиной посередине, походившей на аэродром в густом лесу. Крючковатый нос, слишком заметный элемент, почти тонул в рыжих зарослях щетины, с проблесками более светлых тонов, на мясистых, отвислых щеках. Достаточно беглого взгляда, чтобы понять, робость не только не была свойственна его натуре, а вообще о ней не было и речи. Несмотря на то, что внешностью он походил скорее на кельта, в нем чувствовалась та самая богатырская сила, на которой держалась всегда Древняя Русь.

– А я-то думал, что он в болоте сгинул… М-да… – сказал он, ничуть не удивившись находке, скрипучим голосом. – Тогда, где же Самойла с женой?!

– Сергей, ты уверен, что это Сенька? – Глеб наблюдал за Вьюнковым.

– Мм….

– Почему такая уверенность?

– Да-а-а-а, ну дела…. Уверен, не уверен, думаю это он.… На нем был деревянный крестик, с обратной стороны, вместо «Спаси и сохрани» написано было его имя… – Сергей потянулся к скелету. – А вот и он, смотрите….

Вьюнков, аккуратно, чтобы не задевать кости ухватил и слегка потянул темную нить, которая тут же рассыпалась, оставив в цепких пальцах Вьюнкова почерневший от времени небольшой деревянный крестик.

Все присутствующие подошли ближе, чтобы разглядеть очередную находку. С обратной стороны маленького деревянного крестика, действительно, была надпись «Simeon». Каждый получил возможность рассмотреть ее. Убедившись в правоте слов Вьюнкова, основная часть исследователей, отошла в сторонку, и только Дея осталась возле того, кто был когда-то, теперь уже точно, Сенькой Безумным.

Никто не слышал, как она тихо прошептала: «Ах, ты мой бедный друг…»

Вселенская печаль переполнила сердце молодой хозяйки усадьбы. На глазах её навернулись слезы. Дее пришлось приложить немало усилия, чтобы сдержать их поток. Она редко плакала, да и особенного повода для этого никогда не было, только однажды, когда…. Дея, с грустью на душе, отошла ко всем остальным.

Мужчины, если не понурые, то, во всяком случае, задумчивые стояли в тишине. Признаться, было над чем!

– Вот тебе и «услышанный богом в молитве», – тихо нарушил шумное молчание Вьюнков. – Я уже шел к вам, когда на встречу вышел Клим и в двух словах рассказал о находке. Еще мальцом, когда бегали вокруг этого дома, было у меня предчувствие, что он здесь, но я никогда и никому об этом не говорил.

– А что-нибудь из фактов есть, о чем мог бы мне рассказать? – спросил Глеб. – Такое ощущение, что вся деревня знает по абзацу из одной большой истории, и из всех надо это тянуть клещами.… Не хотят говорить….

– И правильно делают! Глеб, ты не сердись на них. Это не от того, что вы тут люди новые, а дело связано с ведьминым колдовством. За болотом, когда-то жила одна ведьма, так говорят, что она на этот дом наложила заклятие. Вот деревенские и боятся, не то, чтобы об этом говорить, даже подумать. Знал бы ты, как нам доставалось от родителей, пока малыми были, если сюда тайком пробирались. Помню, отец меня, как-то ремнем выпорол, а мать даже не заступилась, слова не сказала. Так, что, мотай на ус!

– А что значит «услышанный богом в молитве»? – вмешалась, наконец, Дея, «обнаруживая» свое присутствие.

– Так, ты это, к отцу Луке сходи, он объяснит все. А я вдруг, что не так скажу или не так объясню. Он все же священник…

– Священник? Здесь есть церковь?

– Ну, да! Тут, недалеко, за усадьбой, как раз.

– Я ни одной маковки церковной не видел вблизи, – удивился Глеб.

– Оно и понятно. Ты же со стороны города ехал, а она за усадьбой, в глубине леса, – махнул рукой Вьюнков, как указателем, повернувшись лицом в направлении юго-востока. – Деревья, сам видишь, здоровые, высоченные, густые, а церквушка, она небольшая.… Да, поди ж, с полкилометра отсюда будет. Мы все ходим туда.

– А дорога есть? Может, кто-нибудь проводит?

– Не заплутаешь! Тропинка рядом с усадьбой проходит, мимо парка евонного. Она не петляет, прямёхонькая. По ней сразу и дойдешь.

– Ну, спасибо Сергей.

Вьюнков кивнул и направился к выходу.

– А мне тетка рассказывала легенду, она в Нижегородской области живет, так та история сродни нашей. Старинная легенда о Коромысловой башне Нижегородского кремля, – заговорил Руслан, присев на корточки. Самообладание к нему вернулось. – Говорят, то трагическое событие произошло вовремя замены деревянных стен кремля каменными. Чтобы башня надежно стояла, строителям необходимо было принести кровавую жертву. Поэтому сразу по завершении постройки они стали ждать свою жертву – первое живое существо, которое появится возле нее. Не повезло Алёне – молодой жене купца Григория Лопаты. Она шла за водой, с коромыслом и ведрами, на реку Почайну. В то злополучное утро Алёна проспала и спешила принести домой воды и решила возвращаться на верхний посад не окружной дорогой, огибая городскую стену, а более коротким путем – тропинкой по склону горы. Возле крепостной стены ее окружили строители. Для вида попросили напоить их водой. Схватив молодую женщину, крепко привязали к доске и спустили в яму. Туда же бросили и коромысло с ведрами. Говорят, что обычай требовал замуровывать жертву со всем, что при ней было. Бросить то бросили, а потом сами же пожалели несчастную и отказались зарывать беднягу. Тогда главный мастер сам выполнил эту ужасную работу. Вот так-то…

– Опять этот обряд.… Надо о нем узнать подробнее… – пробурчал недовольно Глеб, почесывая кончик носа.

– Только в нашем случае, мы вряд ли найдем того мастера, который руководил всем этим процессом… – грустно заметила Дея.

– Глеб, что теперь будем делать с этим? – спросил Казарцев, озабоченно кивнув головой в сторону «несчастного». – Негоже ему так сидеть здесь.

– Пока не знаю.… Оставлять, таким образом, мы его, конечно, тоже не можем… Полицию вызвать… надо бы…

– Михал Михалычу позвоним, расскажем о находке, – вставила Дея, наконец, овладев собой полностью. – Для него этот дом очень важен. И папе…

– Да-да, позвоним… – задумавшись и глядя куда-то в темную часть стены, ответил Глеб. – Михал Михалыч завтра или послезавтра приедет…

– А что будет делать этот скелет до послезавтра? Оставим его тут?

– Нам бы надо его сфотографировать, – вставил Руслан.

– А вот это отличная мысль, – сказал Глеб и буквально убежал. Появился он через несколько минут, держа в руке видео камеру. – Сейчас займемся делом. Дея вы умеете снимать?

– Рука у меня иногда дрожит.

– Руслан, где-то я видел невысокую стремянку…

– Сейчас принесу.

– Глеб, что вы на это скажете? – спросила Дея в отсутствии Казарцева. Она испытующе смотрела на бригадира. Молодая женщина понимала, что этот мужчина не только умен и красив, но его знаний хватит на то, чтобы раскопать всю историю до конца.

– Думаю, что не ошибусь в своих догадках, если скажу, что нам с вами предстоит довольно много потрудиться с установлением истины, если захотите продолжить.… И, если вас ничто не пугает…. А вот и Руслан…

Продолжать начатый разговор они не стали. Казарцев поставил стремянку на таком расстоянии, что бы все детали можно было бы снять, при этом не упустив ни малейших элементов. Дея принялась с энтузиазмом за дело. Несмотря на то, что её внезапно охватила легкая дрожь, с которой не удавалось никак справиться, молодая хозяйка все же приспособилась и установила камеру удобно для собственной руки и удобного ракурса для съемок.

– Этот человек, о котором мы ничего не знаем, кроме того, что он умер насильственной смертью, всю ночь будет находиться здесь? – спросил неожиданно появившийся Клим.

– Вьюнков показал нам крестик, похоже, это действительно Сенька Безумный. Я думаю, что нам необходимо полицию поставить в известность, но при этом ничего не трогать до их приезда, – заключил Глеб. – Да, и вариантов у нас нет.

– Есть! Вы уже снимаете все детали этой находки и, в принципе, ничего страшного не будет, если мы его уложим в ящик.… Ну, хотите, перенесем…

– Клим, никак ты действительно боишься?

– Боюсь, – совершенно серьезно ответил Маев. – С потусторонним, знаешь ли, мне не очень хочется ни сталкиваться, ни вообще, каких-либо делов иметь. При одном упоминании – мурашки по коже…

– Тут пока ничего колдовского не видно, – спокойно возразил Казарцев.

– А мне, знаешь ли, все равно – видно или нет. Ни в какие игры, ни с теми, – он указал пальцем вверх, – ни – с этими, – он опустил указательный палец вниз, – я играть не собираюсь. К шуткам они глухи! Не постигают они их, понятно?!

Клим разгорячился, и лицо его покрылось красными пятнами от возбуждения. Горчевский, успокаивающе, потрепал слегка его за плечо.

– Выкладывай, чего нужно бояться…

Глеб не сводил тяжелого взгляда с лица плотника, который отвел глаза в сторону, будто нашкодивший школьник выражение его лица не то, что было раздраженным, скорее напряженным.

– Глеб, шевелить мертвых – это плохая идея… Я понимаю, что и здесь ему тоже не место… и все же…

– Договаривай… – поддержал Глеба Казарцев.

– В доме еще должен быть…

– Труп… – не дав договорить Маеву, закончил за него Глеб, в тоне которого звучало настороженное, беспокойное удивление.

– … или все, что от него осталось…

– Не дом, а целое кладбище.… Мм.… Весьма оригинальный способ, и ходить никуда не надо. Ладно, разберемся. А пока, Руслан, вызови доблестные правоохранительные органы, дабы зафиксировать находку, как «редкую, историческую ценность» … Да-да, историческую… – Горчевский с грустью взглянул в сторону «несчастного».

– Мистическое празднество, да и только! – едко заметил Руслан, переглянувшись с Горчевским, и с ничего не выражающим лицом, держа в руке телефон, отошел подальше от страшной находки, встал ближе к выходу, быстро набрал номер.

– Ау-у, лю… – лю-ю-ди-и, – раздался неожиданно нервирующий, своей интонацией, голос Витька.

Дея вздрогнула, чуть не уронив камеру.

Не прошло и пары минут, когда совершенно неспособный стоять ровно относительно оси земли, зато улыбаясь в тридцать два зуба и делая маловразумительные реверансы и жесты, тайный смысл, которых был понятен только ему, в дверном проеме появился Черемнов. Его короткие волосы, перепачканные белой пудровой массой, торчали во все стороны, а следы порошка зафиксировались на лице и бровях, как-будто его кто-то хорошо приложил к мешку с белилкой или обсыпал мукой. Бордово-коричневые широкие штаны, в которых Дея его видела накануне вечером, изрядно перепачканные грязью, висели, кое-как поддерживаясь ремнем, и грозили вот-вот упасть. Расстёгнутый замок спортивной куртки обнажал его крепкую бычью шею и покрытую, кудрявыми седыми волосами, грудь, от чего вид его становился развязным и более хамоватым.

Помещение, несмотря на сквозняки, наполнилось едким, резким запахом спирта.

Бесстыдно качающийся, в пьяном угаре, мужчина, наводил на мысль, что может быть та часть человечества, которая пребывает в гордом одиночестве, даже в большей степени благоразумна, поскольку избегает встречи с подобным высшим эгоизмом и создаваемой им суетой.

О семье Черемнова в деревушке знали немного, что-то рассказывала его жена, что-то – мать. Отец его был подполковником милиции в Нейве, и представлял собой значимую фигуру в советские времена. Мать же – преподавала в школе-интернате для глухих детей и тоже была в почете. Когда отец умер, Витек был на втором курсе Воронежского пожарно-технического училища и с большим трудом закончил. По окончании распределился в Молдавию, где отслужил менее пяти лет. Постепенно пристрастясь к «зеленому змию», лгун от природы, подвел собственное руководство перед проверяющим, за что и был уволен. Ввернулся к матери – Лидии Васильевне. Однажды куражась с друзьями, в ресторане приметил яркую девицу и недолго думая, женился. Она то, как раз и была родом из Еланьки. Некоторое время семейка Черемновых жила в Нейве. Но не найдя себе применение в городе, Витек поддался на уговоры жены и приехал в деревню, где купил подержанный лесовоз, таким образом стал зарабатывать на жизнь, обеспечивая себя и жену. Первое время, местные молодушки заглядывались на Витька, не чураясь его хмельного дыхания, весело проводили время, но после потасовки со Светланой, женой Черемнова, особой вульгарной и грубой, в числе его «приближенных» осталось два верных друга-собутыльника и Зинка, к которой он время от времени бегал, втихаря от жены. Как оказалось, Светлана, не прочь была приложиться и сама к бутылке, нередко составляя ему компанию. Во хмелю Витек не терпел проявления негативных эмоций. Порой, изрядно опьяневший, он устраивал семейные ссоры и драки, с битьем посуды и окон, которые слышны были далеко на окраине деревеньки. Не редки были случаи, когда на следующий день Светлана появлялась с синяками на лице. В такие минуты Лидия Васильевна краснела, ей было стыдно и за сына, и за сноху, но… деваться некуда…

Природа, дав разум этой паре, наградила еще и хитростью их организм. Он приспособился получать дармовые наслаждения там, где не заслуживал: если сладкое – прекрасное настроение, если уж алкоголь – взлет самооценки, что является дофаминовой халявой, как говорят ученые мужи. В природе ничего не достается даром, и украдкой не возьмёшь – это иллюзорно. Кража обнаруживается, и за прегрешения приходится платить, чаще всего невозможностью к продолжению рода. Око Матушки-природы, как известно, всевидящее, а она женщина суровая. В запасниках её хранится закон, обойти который доселе ни одному хитрецу не удается. Закон тот в совокупности – расплата за нравственные прегрешения и награда за благое деяние, хотя и реже, а именуется он кармой. Выполняется он непременно по той причине, что является естественным и, подобно закону всемирного тяготения, действует на весь материальный мир в целом, а потому и не требует системы контроля типа дофаминовой. Достаточно существования на Земле, чтобы этот закон функционировал. Не таково ли доказательство нетривиальности данного мира?!

Мать же Витька проживала в Воронеже, и частенько приезжала погостить. Как не старалась вразумить сына Лидия Васильевна не могла расшевелить его и наставить на путь истинный… Довольно милая старушка, простодушная и доверчивая, бесконечно любящая своего сына, заслуженный учитель, она не смогла воспитать в нем ни настоящего мужчину, ни порядочного человека. Теперь уже из песни слов не выкинешь, и что-либо переделывать в сформировавшемся человеке поздно… Расстроенная, она вскоре уезжала назад, оставляя, взрослого мужчину, которому было уже под шестьдесят, глухим к ее мольбам и просьбам. Окутанный хмельным туманом, в крепких объятиях коварного демона пьянства, подстрекающего свою жертву к изрыганию негативных эмоций, увлекаемый им все глубже и глубже в омут спиртного болота, Витек напрочь отказывался слышать мать…

Выдающийся мыслитель ХХ века Эрих Фромм выразил одну интересную мысль: «Себялюбивые люди не способны любить других, но они не способны любить и самих себя». Согласиться бы с ним, так нет, не совсем оно так. Ведь самолюбивый человек – он трезво рассуждающий, так сказать – здравомыслящий, а тут что? – алкоголь.… Пожалеть бы, да не хочется…. Коль воля слаба, противостоять безрассудству – решение за Создателем. Любое его творение исполняет его волю и осуществляет определенную миссию. Каждый для чего-то нужен.… И даже такой…

Не взглянув на Казарцева, которому, в свою очередь, было тоже не до него, Витек продолжил движение в глубь помещения, спотыкаясь и ещё больше раскачиваясь при ходьбе.

– А я… ту -…т ф…-сех… щу…

Очередной жест не удался и Витек навалился на Глеба, оказавшегося на его пути, да так, что тот не ждавший подобного, от внезапности едва не потерял равновесие, и чуть присел, при этом, не дав упасть Витьку. Продолжая поддерживать Черемнова, вес которого превышал его собственный, Глеб выпрямился.

– Тяжелый ты, однако…

Клим подошёл и вместе с Горчевским попытался поставить Витька на ноги, но тот постоянно брыкался, махал руками в разные стороны, не подпуская к себе. Глеб увернулся от очередной партии беспорядочных движений и подсунул руки подмышки, сцепив их на груди Витька.

– Вставай и иди, – наконец раздраженно, сквозь зубы, процедил он.

– Да… пшёл ты…

Несмотря на то, что Глеб крепко держал, Черемнов резко выпрямился, тут же развернулся и со всей силой, кулаком ударил Горчевского в челюсть. Глеб отшатнулся назад, но удержал равновесие, упершись в стенную кладку, автоматически отпустив Черемнова. Витек же, потеряв поддерживающую его опору, мгновенно повалился на пол, да так, что его голова оказалась рядом с «несчастным».

Поскольку такой выходки никто не ожидал, то и предотвратить удар Витька не успели. Подлетевший тут же Руслан, перевернув на живот смутьяна, скрутил ему руки на спине, но удержать пьяного было сложно, и Клим подоспел на помощь. Вдвоем они крепко прижали бушевавшего Витька, практически не давая ему возможности пошевелиться.

Глеб потирал челюсть. Дея настолько растерялась от скорости происходившего у нее на глазах, что не сразу опомнилась. Она подошла к Глебу. Он не смотрел на нее.

– Вы можете ею шевелить? – участливо произнесла она, рассматривая бардовый след от руки Черемнова. – Надо принести лед… – Дея прохладной рукой слегка прикоснулась к его челюсти.

– Все в порядке.… Не нужно ничего, я сам приму необходимые меры, а вы ступайте в дом, Дея…

– Нет, я останусь. Не хочу, чтобы еще что-нибудь произошло…

– Не волнуйтесь, ничего не будет.

– Судя по его агрессии, все может быть.

Горчевский не стал более возражать. Он был зол, запросто мог бы ответить пьяному, но здравомыслие подсказывало, о необходимости сдерживать свой гнев. Это состояние отбивало охоту, в данный момент, спорить, и даже отвечать. Глеб повернулся к мужчинам.

– Ребята, отпустите его. Всё равно ничего не соображает…

Руслан и Клим встали с Витька, отпустив его руки. От тяжести сидевших на нем мужчин и силы, которой был придавлен, он с трудом разогнулся.

– Скру…-тили… меня… буквой «зю» … – рычал он. – Все тело… болит… У-у, гады…

Пытаясь подняться, он повернулся и сел, поравнявшись с «несчастным».

– О-о-о! А-фи-геть! А-а это, что за хрень? – от увиденного Витек моментально протрезвел. – Ребя, а что это, а?

– Тебе знать не обязательно! – язвительным тоном ответил Руслан, глядя на лицо, которого сейчас, нетрудно было себе представить, кем, обычно, пугают непослушных детей.

Витек, не обращая внимания на присутствующих, с любопытством принялся рассматривать находку. Руслан и Клим, не сговариваясь, одновременно подошли к Черемнову и подняли с пола.

– Тебя проводить или сам дойдешь? – тоном, в котором чувствовалось уже не только раздражение, а реальная угроза, спросил Клим. – Витек, ты меня знаешь, я не люблю повторять несколько раз…

– Ладно, ладно.… Пошел я…

Кое-как волоча ноги, шатаясь из стороны в сторону, словно старый баркас, унесенный в море, Витек ушел.

Чем безупречнее человек снаружи, тем больше демонов у него внутри.

Дея, не нарушая тишины, повисшей в воздухе, наблюдала за мужчинами, дивясь и отдавая должное их выдержке, терпению и спокойствию теперь. Увлекшись картиной нападения Витька, она совсем выпустила из виду, что камера продолжает работать и быстро ее отключила.

«Получается, что я все засняла… Ладно…» – подумала она и взглянула на Горчевского, растиравшего челюсть. Глаза его были прикованы к ужасной находки. Неподвижно стоявший Руслан, засунув руки в карманы брюк, потупив взор, о чем-то думал, а складки на переносице сменяли образовавшиеся борозды на лбу. Клим – осматривал и ощупывал кладку стены, простукивая местами, не делая трагедии из того, что произошло: ну, сцепились – с кем не бывает, подумаешь…

– Глеб, надо его, – Дея указала на скелет, – оставить тут, в таком же положении и ничего более не трогать до приезда Михал Михалыча.

– Пожалуй, это будет единственно правильным решением, – согласился Горчевский и попытался улыбнуться. – Ребята на сегодня, пожалуй, достаточно. Спасибо. Пойдемте, остудим мою челюсть…

– Ладно, если что, командир, зови, когда полиция появится.

Горчевский, молча, кивнул. Мужчины ушли. Глеб и Дея остались стоять. Он впился взглядом в находку. В голове мелькали разные догадки, но, ни одна из них не могла получить логического развития. Ему казалось, что каждое направление уводит от истины.

– Qui tacet, concentire videtur – Кто молчит, тот, по-видимому, соглашается, – грустно заметил Глеб. – М-да… Вероятно, ему нам нечего сказать, во всяком случае, …пока…

– Не сочтет ли он ваше благородство за слабость? – Дея была занята одной единственной мыслью… о Горчевском, пропустив мимо ушей его слова.

– Мне нет дела до его мыслей, так же, как до него самого. Не забивайте всякой ерундой голову, Дея. Он точно того не стоит.

– Я видела, какой злобой горели его глаза.… Не выкинул бы он какую-нибудь подлость.… Такие люди на все способны…

– Это всего лишь пьяный человек. Зеленый змий затуманил рассудок, – попытался улыбнуться Глеб. Было видно, что это дается ему с трудом. Он не стал ничего больше говорить, взял Дею за локоток и повел к выходу. – Как говорится: будет день и найдется, о чем пораскинуть умом.

Глеб проводил Дею до крыльца, а сам направился в хижину. Она смотрела ему в след, словно он уходил навсегда. Горчевский не имел привычки оборачиваться, вот и сейчас он шел гордо, подняв голову, уверенно ступая по земле. Проводив, взглядом, бригадира до угла времянки, Дея быстро набрала номер.

– Как моя девочка поживает вдали от любящего отца? – услышала она тут же спокойный приятный баритон отца. Дея восторженно поприветствовала близкого человека и принялась подробно рассказывать о событиях минувшего часа. Николай Романович молчал.

– Папа, папа…

– Да-да… Я завтра приеду, – услышала Дея, отметив заинтересованность в голосе. – Навещу вас с Глебом. Ночевать не останусь, некогда, да и мест для приема гостей там нет… – ответил отец, предвидя вопросы дочери о работе. – Скажи Глебу, …хотя, сам позвоню.… До завтра, моя, дорогая…

Попрощавшись с отцом, Дея взглянула на небо, на движение облаков. Их движение иногда заслоняло солнце и сразу становилось вокруг если не угрюмо, то серо и невесело. Лишь светящаяся звезда вновь являла свой лик земле и протягивала горячие лучи, в мгновение ока, все преображалось.

– Ты чего стоишь тут? – раздался голос Агафьи, как гром среди ясного неба. – Где бригадир?

– Пойдем, я тебе все расскажу…

Агаша с Федором присели напротив Деи и полностью погрузились в ее рассказ, когда она дошла до находки останков Сеньки, женщина, ахнув, всплеснула руками. Федор, успокоительно обнял жену.

– Вот тебе наши приключения сегодня, – закончила Дея.

– А этот, а?! Каков поросенок?! Не хватает ему Светки, так еще сюда приперся руки распускать! – возмущалась Агаша. – Ох, и бесстыдник!! – Продолжая сетовать, Агафья повторно накрывала на стол, подогревала остывшую пищу, кипятила чай, заодно послала мужа за бригадиром. – Дея, надо было его в дом пригласить. Человеку сейчас нужно успокоиться, а вы после поездки еще даже чай не пили. Садись!

– Я подожду…

– Нечего ждать, – не глядя в ее сторону, сказала экономка, всматриваясь в силуэты, в окне. – Если посчитает, что его гордость, ни каким образом, не задета и не пострадала его мужская четь – придет. В этом случае, он был бы молодец! Ну, надо же?! Каков подлец!!! Каков подлец!!! – Агаша, раскрасневшаяся, возмущаясь, пыхтела и охала.

Отворилась дверь и на пороге показался Федор. Женщины, молча, воззрились на него.

– Ну, что вы на меня смотрите?! – улыбнулся он в усы, и возле глаз обозначились гусиные лапки. Морщинки, длинными бороздками спускались вниз, переходя в складки, когда-то напоминавшие красивые ямочки. – Сейчас, идет.

– Ну, и, Слава Богу! – довольно улыбнулась Агаша Дее, которая выдохнула с облегчением.

Пока экономка расставляла тарелки с горячей пищей и чайные приборы, Дея заметила в окне знакомую фигуру Горчевского. Он шел, несвойственной ему походкой – неторопливым шагом, чуть наклонясь вперед, что-то прикрывая руками. Все существо женщины напряглось в ожидании.

– Я к вам… с подарком, – с порога, бодрым голосом заговорил Глеб, протягивая руки Дее, не раскрывая и не показывая, что в них. – Возьмите…

Дея пришла в неописуемый восторг, когда большие, теплые ладони Горчевского раскрылись, и на середине их она увидела крохотный пушистый комочек, трех недель от роду. Неопределенного окраса, котенок вмиг завладел полностью ее вниманием. Малыш смотрел на человека своими лучистыми большими глазками, в которых природа спрятала целую галактику. Смотрел и тихо-тихо плакал. А человек, сияя искренней радостью, улыбаясь, забрал его в свои руки и принялся мягко гладить, успокаивать, нежно целовать в носик и глазки. Вот таким незамысловатым образом в нашей жизни иногда появляются малые радости, и мгновенно достигают высоты, затмевающей большие, по своей грандиозности, события…

Взрослая женщина, Дея радовалась, как ребенок. Она подумывала о том, чтобы завести щенка или кошку, но потом убеждала себя, что сейчас ещё не время. Затем, другие вопросы и прочие заботы отвлекали её, а этот гениальный план-мечта отодвигался куда-то, вдаль… Видимо, для того, чтобы кто-то привел его в исполнение, таким вот, бесподобным, образом.… Это вовсе не было одним из тех событий, которое в глубине души, каждый человек ждет или на свершение которого, по крайней мере, надеется. Оно вовсе не совпадало ни с тем и ни с другим, а было необыкновенным дополнением, раскрывающим частицу необъятного внутреннего мира того, кого мы вовсе не знаем… Горчевский, как-то машинально подумал, что сделал все правильно.

– Ой, Глеб, спасибо! Мне так не хватало вот такого существа рядом…

Никто не возьмется поспорить с тем, что наши слова – это всего лишь слабые, блеклые тени того бесчисленного множества мыслей и чувств, которые прикрываются, как щитом, разнообразием эмоций и незаметно скрываются за ними.

– От него отказалась мать, и ребята дружно решили передать его под вашу опеку, – улыбнулся Глеб. – Судя по вашей реакции, не ошиблись.

Ему необыкновенно приятно было видеть, сколько радости он принес. Неся пушистый комочек ей, он даже не мог предположить, каковым будет истинный масштаб необычайного удовольствия, перед которым пелена обыденности тускнела и теряла свою остроту.… Это маленькое существо внесло столько оживления, что казалось, изрядно озадачившая серьезная находка, вместе с потускневшим настроением, осталась там, где-то за горизонтом жизненных превратностей и растаяла в «далеком» воспоминании дня. Но, наш солнечный день не всегда состоит только из радужной цветовой гаммы, и вполне может себе позволить перейти в состояние зебренного окраса. Неожиданное появление на пороге Клима Маева, заставил почувствовать бездушное прикосновение холодной действительности, которое сделало упор на неоконченные дела сегодня, напомнив о том, кто ждал решения о своей земной участи после смерти и успокоения души.

– Там из полиции прибыли. Кто-нибудь выйдите к ним, – обратился он к Дее и Глебу одновременно.

– Да-да, иду, – откликнулся немедленно Глеб.

– И я с вами, – добавила Дея, мгновенно став серьезной, передавая свое «пушистое сокровище» в надежные руки Агаши.

– Я говорила с отцом… – начала было Дея, пока направлялись к автомобилю полиции, прибывшего из Нейвы.

– Знаю. Рано утром поеду его встречу.… Да, чуть не забыл, Михал Михалыч тоже приедет завтра, он звонил.

– Значит, они успеют застать Сеньку в этой позе… Мне жаль его…

Во дворе ожидал средних лет майор, Аркадий Григорьевич Расторопнов, невысокий представитель достаточно многочисленной армии тучных людей. Тяжело дыша, он вытирал носовым платком, струящийся со лба, пот, слегка приподняв форменную фуражку. Его острый нос и тонкие губы на широком лоснящемся от влаги лице, колючие узенькие глазки, с опухшими верхними и нижними веками представляли слишком не вяжущиеся между собой элементы одно карикатурного портрета. Прибывшие с ним два сотрудника, успели уже пригласить кое-кого из местных жителей, как понятых, и непосредственных участников события. Поздоровавшись, Аркадий Григорьевич, представился и, испуская запах высоконравственного и неподкупного начала, просил провести его по территории усадьбы и затем показать место былого преступления. Остальным велел ждать тут же.

Разговор и объяснение с прибывшими сотрудниками правоохранительных органов много времени не отняло. Преисполненный сознания собственной значимости, в сопровождении Деи и Глеба, Расторопнов осмотрел все здание, несколько раз споткнувшись и чуть не упав, заглянул в каждый уголок усадьбы, только потом, подошел к мрачной находке. Встав перед ним, с выражением необходимой участливости и высокого драматизма, подозвал к себе криминалиста и разрешил приступить к изучению объекта. Просматривая документы на собственность, он, попутно, оглядывал присутствующих, словно оставлял в глубине собственного сознания, открытое помещение, для того, чтобы поместить туда подозреваемого, возможно, даже хозяина владений или хозяйку ( сейчас для него это было неважно).

Если хотелось, не тратя времени, сразу понять, с кем имеешь дело, то с Расторопновым было все просто. Он сразу обозначал, что безупречно разбирается не только в своих обязанностях по работе, но и во многих жизненных аспектах, и не считает непрерывное самообразование важнее, чем, выбранная до конца жизни, конкретная специальность. Но, Аркадий Григорьевич в принципе был порядочным человеком и исправным служакой. А потому зафиксировав, все показания свидетелей, проведя опрос, для порядка, среди населения, посмотрев отснятый материал, который был своего рода доказательством того, что преступление совершено не сегодня и, в принципе, уже требует изучения его другой организацией, остался доволен тем, что не ему придется раскрывать данное дело. Единственное, что показалось Дее странным, это момент просмотра Расторопновым пленки, а именно того места, где произошла стычка между Черемновым и Глебом. Аркадий Григорьевич прокрутил назад съемку и задержался на лице Витька. Ничем, не выказав более своего любопытства, он вернул камеру. Согласился с мнением криминалиста, что в этом случае судьба «несчастного», прибывавшего в двух мирах – материальном и тонком, а об истории усадьбы наслышана была вся округа, не подпадает под юрисдикцию его епархии, и лучше предоставить информацию тем, кто в ней будет более компетентен. Расторопнов, медленно повернувшись к своим подчиненным, приказал собираться в обратный путь.

– Мы можем оставить находку до утра в таком положении или переместить его в ящик? – спросил Глеб.

– Да, можете оставить так. Завтра, прибудут сотрудники института археологии и проведут свои изыскательские работы, – послышался повелительно снисходительный тон Аркадия Григорьевича, повернувшегося к машине и занятого тем, что готовился занести ногу в салон, не обращая внимания на хозяйку и бригадира.

– Вот и хорошо, – с облегчением выдохнула Дея. – Михал Михалыч увидит все собственными глазами…

– Это какой Михал Михалыч? Далина? – удивленно спросил Расторопнов, обернувшись и опустив ногу снова на землю.

– Да, – в два голоса подтвердили, переглянувшись, Глеб и Дея. – Вы знакомы?

– Конечно! – обрадовался Аркадий Григорьевич, расплываясь в улыбке и меняясь в лице. Теперь глядя на него уже было трудно представить, что несколько минут назад перед Деей и Глебом стояла напыщенная фигура со значением. – Это же специалист – Вот такой! – вытянув вперед руку с зажатым кулачком и поднятым к верху большим пальцем, довольный произнес: – Вам с ним повезло! Когда он будет?

– Завтра, – ответила Дея, удивляясь такой резкой перемене в Расторопнове.

– Передавайте ему пожелания здоровья от меня и скажите, если что – пусть мне звонит! Слышали? Пусть не стесняется.

Заверив представителя закона, что сие пренепременно будет исполнено, и молча проводив автомобиль за территорию усадьбы, Глеб с Деей вернулись к Агаше и Федору, больше уже никаких гостей и сюрпризов, на сегодня, не ожидая.

Вечер прошел славно. Дея чуть ли не каждые полчаса кормила пушистое создание, иногда поддерживая разговор. Агаша, то и дело, хлопотала возле плиты, иногда присаживаясь к остальным. Глеб и Федор обсуждали дальнейшие действия, связанные со строительством.

Никто не признавался вслух, что думает о несчастной судьбе совершенно безобидного юродивого – Сеньки Безумного. Не от того, что в целом сама тема была жутка, да непонятна или пугала тайнами, от которых дрожь пробегала по коже, оставляя отпечатки, вовсе нет. Каждый пропускал через себя всю трагедию, произошедшую с Сенькой, а это, извините, очень индивидуально. И сокровенными мыслями по данному поводу, делиться не собирался никто. Исходя из соображений, что любая мысль материализуется или исполняется, когда озвучивается, возможно, была некая опаска вызвать к себе дух несчастного Сеньки.

В некоторых случаях напрашивается риторический вопрос, что появилось первым страх или суеверие??

Не секрет, что человечество неизменно взаимодействует с внешними энергиями, будь то энергия других людей, небес или земли. Так от чего же не упокоенная душа Сеньки не может почувствовать этот еле заметный импульс? Почему же она не должна заметить колебания мыслей, если обладает столь сильнейшей энергией в тонком мире?

Мысли… Мысли… Мысли.… Это они, та невидимая связующая нить между нашей интуицией и магией реального мира. Это они подстрекают и мотивируют в постижении уровней собственного подсознания, в раскрытии талантов и способностей в восприятии тонких слоев энергетики, с которыми пересекаемся всю жизнь. Иногда они приобретают яркую форму с четкими линиями, а, иногда, превращаются в такой закрученный, уходящий в центр бесконечного движения беспредельного потока, от которого голова начинает идти кругом…

Все разошлись перед тем, как рабочие пришли ужинать. Бригада, шумною толпой, ввалилась на кухню и, рассаживаясь, наперебой стали бурно обсуждать сегодняшнее происшествие, строить догадки и предположения. По их разгоряченным лицам, было видно, тема эта задела за живое каждого.

Как не прискорбна сама мысль о трагедии, но прав Ремарк, жизнь интереснее, когда в ней есть трагедия. Любое движение смертельного в воздухе, есть сотрясание нашего мозга, своего рода землетрясение. Оно заставляет увеличивать движение и силу мысли, создает и приводит к системе разнообразных комбинаций, напичканных простыми идеями или идеей-фикс, включая моменты реализации. Спорно? Может быть. Но признаться в том, что смерть меняет чью-то жизнь, порой кардинально – духу хватит не у всех. Оставим анализ и логику в расшифровке произошедшего до того времени, когда управленцы из небесной канцелярии, сочтут за необходимость указать нам верный путь к этому…

Дея поднялась к себе со своим пушистым сокровищем, предварительно, назвав его Матильдой. Отвлекаясь этим существом, она не переставала думать о Сеньке Безумном, хотя Матильда и приковала ее вынимание к себе, пока не уснула крепким сном младенца, свернувшись калачиком на подушке из волос «большой мамы». Несмотря на то, что Дея легла рано, рой мыслей не покидал ее долго. Только, когда взгляд ее коснулся неба, на котором звезды рассыпались, как бисер на полотне, она почувствовала сильную усталость и глаза сомкнулись сами собой…