Читать книгу Семь дней в июне - Тиа Уильямс - Страница 6

Понедельник
Глава 4. Мантра

Оглавление

– Позвольте мне поговорить с Таем, директор Скотт.

Озадаченная женщина подалась вперед над столом, заваленным бумагами.

– Мистер Холл, когда вы в последний раз «поговорили» с Таем, я обнаружила его сидящим на подоконнике пятого этажа, свесившим ноги наружу.

– Он пишет плоско. Ему нужно было изменить перспективу.

– Ему тринадцать лет. Вы подтолкнули ребенка к потенциально смертельно опасному поведению.

– Тай провел прошлый год в центре содержания несовершеннолетних строгого режима. Думаете, это окно было самым ярким моментом в его жизни?

Он вежливо улыбнулся, стараясь скрыть панику, которая охватила его на самом деле.

Шейн Холл был не там, где должен бы находиться. Согласно маршруту, составленному рекламным отделом его издательства, пять минут назад он должен был прибыть в аэропорт. Но Тай был его любимым учеником. А здоровые, работоспособные люди не уезжают надолго, не попрощавшись.

В тридцать два года Шейн не привык быть здоровым и работоспособным. Когда двадцать шесть месяцев и четырнадцать дней назад он проснулся трезвым впервые с тех пор, как был ростом ниже пяти футов, то понял, что наконец-то научился жить без алкоголя. Однако как стать ответственным взрослым, пока не понял. Можно было бы обратиться к психотерапевту, но, черт возьми, нет! Он был писателем – зачем ему отдавать свое дерьмо бесплатно? Вместо этого он бегал по пять миль в день. Пил столько, сколько весил. Добавлял семена чиа во все блюда. Не ел красного мяса. И сахара. Не ходил к проституткам.

Он терпеливо ждал того дня, когда наконец в результате почувствует себя нормальным.

Единственное, что Шейн умел делать хорошо, – это писать, но он делал это только пьяным. Пьяным он стал любимцем критиков. Он разбогател, будучи постоянно пьяным. Он выпустил четыре «гипнотические, экстатические элегии разбитой молодости» – как написали в «Нью-Йорк таймс» – в пьяном виде. Он выиграл Национальную книжную премию, будучи пьяным. Он не написал ни одного предложения трезвым, и, честно говоря, ему было страшно даже пытаться. Поэтому писательство он пока отложил. И начал делать то, что делает каждый не пишущий писатель, – преподавать. Поскольку его имя открывало двери (и привлекало спонсоров) в высокооплачиваемые частные школы, он стал востребован в кругу «приглашенных авторов-стипендиатов».

Шейн преподавал литературное творчество маленьким засранцам в элитных школах в Далласе, Портленде, Хартфорде, Ричмонде, Сан-Франциско – и теперь в Провиденсе, Род-Айленд. Обычно его нанимали только на семестр. Достаточно времени, чтобы встряхнуть детишек, пробить бреши в их привилегированном мировоззрении, прежде чем они снова потонут в самодовольстве. Это все замечательно, но то были не настоящие причины, по которым он устраивал преподавательские туры.

Каждый раз, когда Шейн приземлялся в новом городе, он спрашивал у водителя Uber, где находится самый плохой район. Потом отправлялся туда и находил самую неблагополучную школу в этом районе – такую, где семиклассников заставляли стоять в очереди на холоде с семи утра, чтобы пройти контроль безопасности, на который уходил почти час, из-за чего ученики опаздывали на занятия, а потом их исключали за опоздание. Школу, в которой закрывали глаза на охранников, лупивших детей дубинками за «непристойные выражения». Школу, которая позволяла отправлять несчастных, обиженных, голодных, неухоженных, часто бездомных детей в детские тюрьмы за выдуманные проступки.

В колонии они получали настоящее образование. А к восемнадцати годам понимали, что больше всего им нравится роль заключенных.

Шейн находил такую школу в каждом городе и буквально бросался к директору, предлагая услуги репетитора и наставничество после уроков, что угодно. Шейна неудержимо тянуло помочь этим детям. Он даже не был уверен, кто кому больше помогает.

Шейн стоял по другую сторону стола директора Скотта, осматривая затхлый кабинет размером с чулан. И вдруг его взгляд задержался на пожелтевшем плакате, приклеенном к блевотно-зеленой стене:

Запрещенные предметы: электроника, солнцезащитные очки, одежда цветов бандитских группировок.

«Цвета бандитских группировок» было написано красными чернилами, вероятно, для того, чтобы достучаться до группировки «Кровавых», вынашивавших грандиозные планы. Шейна поразила такая некомпетентность. Неужели это придумала лично директор Скотт? Возможно, двадцать лет назад она согласилась на эту работу, полагая, что спасет молодежь, как Морган Фриман в фильме «Держись за меня». Но сегодня она рассталась с прошлыми надеждами – к тому же на ее скуле красовался фиолетовый синяк от удара канцелярской точилкой, которую швырнул в нее ученик. Шейн видел, как это произошло.

– Мистер Холл, – устало произнесла она, – вы бы проделали этот трюк с окном с учениками частной школы?

– Нет, потому что мне на них наплевать. – Осознав, что у него вырвалось, Шейн замер. Господи, надо держать себя в руках, чтобы не проболтаться, о чем бы он ни думал. – То есть я имею в виду… Мне не все равно. Я просто не так сильно заинтересован. Дети в школах Лиги плюща принимают эстафету от старшего поколения; они и так хороши. Меня же там используют для рекомендательных писем и селфи.

– Вы делаете селфи с учениками?

Может быть, это неэтично? Шейн не разбирался в социальных сетях, он на самом деле ничего о них не знал. В вопросах современного цивилизованного поведения у него оставалось много белых пятен. Шейн недалеко ушел от того, кем был, когда отключился на плече Гейл Кинг[29], пока Джесси Уильямс объявлял, что он выиграл премию Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения 2009 года за выдающееся произведение художественной литературы.

Поклонники считали его загадочным – он всех сторонился, не подписывал книги, не читал отрывки из своих произведений, не появлялся в литературных кругах, потому что был хулиганом, которому все до хрена. Но на самом деле Шейн просто запутался в противоречиях. И не хотел выносить свою «противоречивость» на публику. Поэтому, как только он смог позволить себе кочевать, где вздумается, влача существование втайне ото всех, в далеких уголках земного шара, он так и поступил.

На Тобаго[30] он делил хижину на пляже с соседом, которого не шокировали его неумелые манеры поведения за столом или режим сна, как у младенца, потому что его соседом была черепаха. Шейн с удовольствием делился безумными признаниями с барменшей в Картахене, потому что она говорила на четырех языках, и ни один из них не был английским.

Хотя Шейн Холл добился огромного успеха благодаря своей писательской деятельности, написал все это человек, который никогда не должен был стать знаменитым.

И в традиционном, полном условностей литературном мире присущие ему качества только окрепли.

Взглянув на часы, он понял, что вот-вот опоздает на самолет. Шейн задумчиво нахмурился. Потом почесал бицепс под футболкой с короткими рукавами. И рассеянно потянул себя за нижнюю губу. Нервный тик, бывает. Но Шейн почувствовал, что настроение в кабинете изменилось. Взгляд директора из усталого превратился в… настороженный.

Шейн часто делал что-то бессознательно (это он тоже понял недавно, когда стал все чувствовать). Однако привлекать внимание к его рту, руке, чему угодно было нечестно. Он знал, женщины в его присутствии не остаются безразличными. Впервые он это понял, когда был не намного старше Тая. Тогда Шейн не знал, почему он вызывает такую реакцию, да его это и не волновало. Он просто был благодарен за то, что у него есть карта, которую можно вытащить и использовать, когда ты в отчаянии, голоден и одинок.

«Тебе кажется, я похож на ангела? Хорошо, тогда позволь мне постоять здесь, у кассы, пока сходишь за моей любимой газировкой в подсобку. Думаешь, я бандит? Хорошо, тогда найми меня ограбить твоего бывшего. Думаешь, меня можно трахать? Хорошо, тогда предоставь мне жилье на месяц».

Шейн одернул себя. Здоровые ответственные люди так не поступают.

– Я оплачу вам обеды на месяц вперед, – выпалил он.

– Что, простите?

Вот вам и «так не поступают».

– Вы принимаете банковские карточки? Я не ношу наличные – плохо контролирую импульсные покупки.

Вяло усмехнувшись, она сказала:

– Идите к нему. Он в комнате для наруши…

Прежде чем она закончила фразу, Шейн выскочил в коридор.

* * *

Шейн нашел Тая за партой в пустом классе. Мальчик отрешенно рисовал на обложке тетради. Он так исписал страницу, что рисунков было не разглядеть. Но если провести по ней пальцами, то можно ощутить бороздки от шариковой ручки. Шейн неделями наблюдал за этим его занятием. Должно быть, мальчика это успокаивает.

Тай был огромным для своего возраста – весил больше ста килограммов при росте метр восемьдесят четыре, то есть на полголовы выше Шейна. Угрюмо-застенчивый, он мгновенно разъярялся при малейшей угрозе или от смущения. Но Шейну он доверял. Шейн не ругал его за одни и те же треники и толстовку каждый день. Шейн знал, что Тай живет с тетей в наркопритоне, которым заправляет португальская банда (и что его маму и сестру в последний раз видели в Хартфорд-парке), но никогда об этом не упоминал. Шейн разговаривал с Таем так, будто они были равны.

Шейн встал напротив мальчика, прислонившись к учительскому столу, и сообщил, что уезжает из Провиденса.

Тай не поднимал глаз.

– Куда поедешь.

– В Бруклин. Там в воскресенье будут вручать премию Littie Awards, – объяснил он. – Я ведущий. И это странно, потому что обычно я не хожу на церемонии награждения.

– Почему.

– Ты слышал о Гейл Кинг?

– О ком?

– Неважно, – пробормотал Шейн. – Я туда не хожу, потому что это бессмысленно. В две тысячи тринадцатом году году Национальная ассоциация критиков присудила премию за лучшее художественное произведение Чимаманде Нгози Адичи[31], а не мне. Считаю ли я, что она пишет лучше меня? Нет. Но это все субъективно.

Тай приподнял уголок губ.

– Ты злишься.

– Да, черт возьми, злюсь, – ответил Шейн. – Потому что мне не все равно. Потребовалось нажить и потерять состояние, выслушать гадателя на картах Таро и посетить кучу заседаний Анонимных алкоголиков, чтобы наконец набраться ума и сил, чтобы произнести эти слова. Мне не все равно.

Тай понял, что его подводят к какой-то мысли.

– Ты все это говоришь, ты зачем это говоришь.

– Тай, почему все твои вопросы звучат как утверждения?

– Ни фига это не значит.

– Слушай, я признаю, что меня волнуют награды. А что волнует тебя?

– Ничего. Я не размазня, ниггер.

– Здесь нет ниггеров.

Тай удивился.

– Ты доминиканец?

– Что? Нет. К тому же доминиканцы – ниггеры. Погугли «африканская диаспора», хоть что-нибудь узнаешь. Господи. – Шейн покачал головой. Время шло. – Слушай, если тебя что-то волнует, ты не размазня. А просто живой человек.

Тай пожал плечами.

Шейн серьезно посмотрел на Тая. Тай ответил на взгляд, будто бросая ему вызов.

– Тайри.

– Да.

– Выслушай меня.

– Да.

– В этой школе не учат. Она готовит вас к тюрьме. Каждый ваш шаг ведет к преступлению, так устроено. В большинстве школ детей не исключают за слово «мудак», не бьют электрошокером за опоздания и не сажают в карцер за пропуск одного урока. В большинстве школ восьмиклассников так не терроризируют. Им позволяют быть детьми, у которых на уме только девчонки и Roblox[32].

Тай снова сосредоточился на блокноте. Он с болью осознавал, что Шейн говорит о нем. Его отправили в колонию для несовершеннолетних за то, что он не высидел положенные часы в школьной комнате для наказанных.

– Ты злишься? Хочешь кому-нибудь врезать? Ничего удивительного. Тебе скажут, что ты животное, но это не так. Ты здравомыслящий человек, реагирующий на безумие происходящего вокруг. Я знаю, потому что был на твоем месте. Мне потребовалось трижды попасть за решетку к выпускному классу, чтобы усвоить урок, который ты выучишь сегодня.

Шейн вздохнул, понимая, что говорит так быстро, что его слова звучат неразборчиво.

– Я тоже боролся. Так же, как и ты.

Ну, не совсем. Как и у Тая, в личном деле Шейна с начальной школы стояло клеймо «жестокий и непредсказуемый». В отличие от Тая, насилие у Шейна не было связано с яростью. Он даже не боролся, чтобы победить. Его целью было причинить себе боль, успокоить свою тягу к саморазрушению – пораниться, раздробить кости, захлебнуться кровью. И именно это заставляло его метаться от приемных семей к детским домам и наконец привело в пустоту, потому что никто не хотел брать в семью чернокожего мальчика с пустыми глазами, тревожными навязчивыми идеями и тревожной… красотой… которая казалась такой странной для неблагополучного ребенка.

– Никто не придет тебя спасать. Ты должен сделать это сам. – Шейн понизил голос, желая, чтобы Тай прислушался, приложил усилия. – Не реагируй на школьных охранников. Не дерись. Не высовывайся, учись, окончи школу и убирайся из этого города на хрен. И не возвращайся, пока не будешь в состоянии помочь такому же ребенку, как ты. Ты меня понял?

Тишина.

– Тай. – Шейн шагнул вперед и ударил кулаком по столу. Мальчик подпрыгнул. – Ты меня понял?

Тай потрясенно кивнул. Шейн всегда казался ему веселым дядюшкой. Он никогда не видел учителя таким серьезным. Поколебавшись, мальчик сказал:

– Я так распаляюсь. Не могу успокоиться.

– Можешь. – Шейн чуть расслабился. – Верь.

– Ну да. Церковь.

– Если тебе это подходит. Но я имел в виду веру в себя. Что тебе нравится?

Тай пожал плечами.

– Наверное… планеты.

– Почему?

– Нравится… что там есть что-то еще. Я не знаю. Мне нравится думать о других мирах. – Он растерянно пытался описать то, о чем никогда даже не думал. – Я… Я рисовал планеты, когда был маленьким ниггером. Глупо.

– Неплохо. – Шейн достал из кармана упаковку жевательной резинки и сунул два кусочка в рот. Потом бросил один Таю, который поймал подарок одной рукой. – Есть восемь планет, так? Я не помню всех названий. А ты?

– Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун.

Шейн сложил руки на груди.

– Когда захочешь подраться, произнеси их в голове. Это называется мантра. Мантра – это как магическое заклинание для твоего мозга, приказывающее ему остыть.

– Глупо.

– Разве? Тебе ведь нравится «Игра престолов»?

– Нет.

– Ты сам выучил дотракийский[33]. Я видел, что ты пишешь в этой тетради.

Тай снова пожал плечами, его подбородок утонул в складках шеи.

– Что делает Арья[34]? Когда она в опасности? Она произносит имена людей, которым хочет отомстить. Это ее мантра, и это помогает ей выжить. Планеты будут твоей мантрой.

Тай едва мог скрыть свой восторг и унижение от того, что его сравнивают с Арьей Старк, и его голова еще больше спряталась в шее, а складки кожи проступили под щеками.

– У тебя есть мантра?

Тай действительно задал этот вопрос с правильной интонацией.

– Да.

– Какая?

– Моя, – коротко ответил Шейн.

У него действительно была мантра. Подарок от девочки, когда он был еще мальчиком. И когда поддержка понадобилась, мантра сработала.

Он посмотрел на часы. Пора было ехать в Нью-Йорк.

– Тебе надо заниматься, – сказал Шейн. – Учитель естественных наук сказал, что ты любишь астрономию. Поэтому я записал тебя на стажировку в планетарий Провиденса. Кроме того, каждую пятницу в три тридцать ты будешь помогать с уроками по естественным наукам отстающим. И не забывай: Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун.

– Подожди. Ты знал, что мне нравятся планеты?

Шейн ухмыльнулся и от души ткнул Тая в плечо.

– И ты сказал, что не можешь их назвать, но только что это сделал!

– Конечно, я знаю названия планет, – сказал Шейн, похлопав по карманам джинсов, убеждаясь, что бумажник на месте. – Я тебя обманул.

Рот Тая открылся.

– Это твоя мантра, не моя. Ты должен был произнести ее вслух, чтобы придать ей силу.

– Я тупица, – в восторге прошептал Тай.

Шейн усмехнулся. Ему будет так не хватать Тая. Он хотел обнять мальчика, но в личном деле ученика говорилось, что он не любит, когда к нему прикасаются. Шейн все понимал; он тоже не любил, когда его трогали.

Он уже направился к двери, когда его остановил голос Тая.

– Ты…. Может, тебе нужна помощь? В Нью-Йорке?

Шейн обернулся.

– Помощь?

– Можно мне поехать с тобой? – робко пробормотал Тай. – Я могу быть твоим помощником.

Шейн чуть ссутулился.

– Если я тебе понадоблюсь, сразу вернусь. В любое время. По любой причине. Обещаю.

Тай несколько раз моргнул и опустился на стул.

– Ты не успеешь по мне соскучиться, парень. Я буду писать тебе целыми днями.

Мальчик кивнул.

– Мне пора. Будь умнее. Просто… веди себя хорошо, – сказал Шейн и выскочил за дверь. У него закончились слова. И он опаздывал. В горле стоял комок, а глаза слезились. Но плакать он не собирался. Он не плакал с тех пор, как ему исполнилось семнадцать.

Шейн скользнул на водительское сиденье взятой напрокат «ауди», включил кондиционер и помчался по шоссе № 1 в сторону аэропорта Грин. Он слишком сильно полюбил этого ребенка. Он не знал, как учить, не любя. Возможно, это было вредно для здоровья.

Он знал, что Тай, скорее всего, не попадет на стажировку в планетарий.

Просто не попадет, и точка. Шейн не мог контролировать каждый его шаг, но будет оставаться на связи. Он всегда так делал. В каждом городе у него был свой Тай, или Деймонд, или Марисоль, или Рашад. Он сохранит им всем жизнь силой воли.

Новый Шейн не затем любил, чтобы исчезать.

Так он поступил с ней. Потому и летел теперь в Нью-Йорк.

Шейн ничего не хотел и не заслуживал от нее. И ему была ненавистна мысль о том, чтобы вторгаться в ее жизнь или копаться в прошлом. Но он должен был объяснить то, что не смог объяснить раньше. А потом уйти.

Справедливости ради, он знал, что это ужасный план. И все равно собирался так поступить, даже себе во вред.

Так было нужно. Шейн не мог притворяться, что принимает новую жизнь, убегая от старой.

Она была огнем, который он разжег много лет назад, и слишком долго он позволял ему тлеть. Пришло время потушить пламя.

29

Американская телеведущая CBS News, главный редактор журнала O, The Oprah Magazine.

30

Остров в Атлантическом океане.

31

Современная нигерийская писательница-романистка.

32

Онлайн-платформа, позволяющая пользователям играть в созданные другими пользователями игры и создавать свои.

33

Дотракийский язык – искусственный язык, разработанный специально для дотракийских реплик в сериале «Игра престолов».

34

Арья Старк – персонаж, созданный американским писателем Джорджем Р. Р. Мартином, героиня сериала «Игра престолов».

Семь дней в июне

Подняться наверх