Читать книгу Бизнес в стиле romantic. Отдавай все, не считаясь ни с чем, чтобы создать нечто более великое, чем ты сам - Тим Леберехт - Страница 6

Июнь 1816 года. Женевское озеро, Швейцария. Снова установилась плохая погода. Годом ранее в Индонезии произошло крупнейшее извержение вулкана, и в Северное полушарие устремилось огромное облако пепла. 1816 год в Европе назвали «годом без лета»{62}, поскольку постоянно шли дожди и дул холодный ветер. Среди обычного потока английских туристов, облюбовавших этот район Швейцарских Альп, появилась совершенно новая группа, которая устроила лето страстей, спиритизма, экстаза – вещей совершенно не ассоциирующихся с обществом, знаменитым своим рационализмом и прагматизмом. Произошла незапланированная встреча нескольких культовых фигур западной культуры, икон романтизма – лорда Байрона, Перси Шелли, его жены Мэри Шелли (урожденной Мэри Уоллстонкрафт Годвин) и ее сводной сестры «красотки» Клэр Клермонт. Невзирая на «почти постоянные дожди», как позднее писала Мэри Шелли{63}, художники и писатели веселились на швейцарских виллах, пили вино, принимали наркотики, читали вслух рассказы о призраках, возвышая голос, чтобы заглушить шум дождя. Разве удивительно, что это времяпровождение привело к появлению главного произведения той эпохи – «Франкенштейна» Мэри Шелли?

То лето пропиталось духом «carpe diem» (лови момент). Европа была насыщена революционным настроем индивидуальной свободы, противостоящей монархическому правлению, а романтики, вдохновленные своим интеллектуальным кумиром, Жан-Жаком Руссо, сосредоточились на ценностях личных эмоциональных состояний. В поисках встречи с возвышенным художники проводили целое лето, изображая рассветы, свое благоговение перед снежными шапками гор и прозрачность озера, которое Мэри Шелли описала так: «голубое, как отражающиеся в нем небеса»{64}. Лорд Байрон организовывал пешие прогулки в Альпы, взяв в помощники только мулов. Вместе с Шелли они плавали по всему озеру на лодке под ужасным ветром и грозами. После обеда вся компания собиралась на террасе виллы Байрона и впитывала окружающую красоту.

Если дни проводились в религиозном единении с природой, то ночи посвящались экстатическому приобщению к чему-то другому. Благодаря бесконечному потоку алкоголя и новым жидким формам опиума творческие люди отправлялись на поиски высших контактов, отказывались от ограничений скучного буржуазного общества во имя свободной любви. Последняя сделка оказалась значительно выгодней для мужчин, чем для женщин, как показал риторический вопрос Байрона при известии о появлении на свет его незаконнорожденного ребенка: «Это мой шалопай?»{65}.

Лорд Байрон, возможно самый известный романтик, заложил архетипы, которые мы используем и по сей день. Английское общество отталкивало его, называя «безумным, дурным, опасным знакомцем» из-за скандальных связей как с женщинами (включая сводную сестру), так и с мужчинами, и одновременно почитало за его мрачно-прекрасное выражение лица, ауру загадочности и очарования. Байрон стал примером меняющегося «carpe diem»{66} эпохи. Если неоклассический герой XVIII века выделялся способностью думать, поражая общество ясным умом и железобетонными рациональными и последовательными аргументами, то романтический герой был эмоционален, подвержен сменам настроения, задумчив и непредсказуем.

Руссо выдвинул знаменитую формулу, отвечая Декарту: «Я чувствовал до того, как думал»{67}. Романтический герой (или антигерой) был прямым ответом на диктат рационального мышления, свойственного философам эпохи Просвещения. Поэты-романтики и байронические герои метались между восхищением и отчаянием, остерегаясь любых форм разума. Они держались в стороне от общества, зачастую скрываясь в тайных и мрачных уголках прошлого, что позволяло им оставаться неуловимыми для остального мира. Естественный всплеск интереса романтиков к различным эмоциональным состояниям и примат субъективного опыта над объективной истиной тянули их ко всему ностальгическому и сверхъестественному. Эти и другие негативные эмоции, в том числе страдание и нужда, стали визитными карточками романтика и прекрасно показаны в «Страданиях молодого Вертера» И. В. Гете, а также в образе «страдающего странника» Вордсворта, Байрона и других писателей той эпохи. Сегодня страдание мы рассматриваем как дефект, «порок» наших систем организма, требующий лечения таблетками или психиатрами, но романтики гордо несли страдание на своих знаменах, считая его обязательным жизненным опытом: я страдаю, следовательно, существую. В Германии для этого чувства придумали термин Weltschmerz – «мировая скорбь», а философ Исайя Берлин видел в нем результат «неумолимого стремления к недостижимым целям»{68}.

Подобное стремление помещало романтиков в состояние постоянной оппозиции общепринятым нормам. Дойдя до предела в своем развитии, они покидали общество и вели уединенную жизнь. Иногда о них заботились более состоятельные друзья. Британские аристократы, к примеру, начали включать в план своих поместий места для уединения и принимали постоянно живущего там отшельника в «штат». Он должен был жить на «подходящем расстоянии» от главной усадьбы поместья, «ходить бородатым и в живописно грязной одежде, издали в полумраке внушать некоторую дрожь и легкий интерес»{69}. Отшельники стали символом подлинной жизни, не тронутой порочным влиянием мира. Два века спустя писатель, актер театра и кино Стивен Райт выразил это очень точно:

«Отшельники не испытывают давления себе подобных»{70}.

Некоторые элементы романтизма живы и по сей день. Достаточно посмотреть на недавнее пристрастие нашей культуры к вампирам. Роберта Паттисона, звезду телесериала «Сумерки», сближает с Байроном не только завиток волос. Следы романтических героев в современной культуре можно найти у самых разных культовых персонажей – от Джеймса Дина и Джима Моррисона до Курта Кобейна и Эдварда Сноудена.

Мы можем распределить наших знаменитостей по разным лагерям. Если Джеймс Бонд – романтик, то хитроумный специалист по дедукции Шерлок Холмс отнюдь им не является. Хамфри Богарт – определенно байронический типаж. Том Круз – не вполне. В сфере бизнеса можно утверждать, что основатель Virgin сэр Ричард Брэнсон или основатель Apple Стив Джобс – романтические герои, а такие главы компаний, как Билл Гейтс, Уоррен Баффет или глава General Electric Джеффри Иммельт, – нет. Если говорить в целом, то любой человек, не смешивающийся с обществом, которому свойственны аура загадочности и переменчивость настроения в большей мере, чем рациональные высказывания, принадлежит к семейству романтических героев.

В этом понимании слово «романтический», изначально описывавшее художественное направление, вошло в наш современный язык. Сегодня мы можем использовать его в самых разных контекстах, и люди кивнут нам в ответ с единодушным пониманием. Когда мы думаем о романтическом опыте, большинство представляет себе что-то, что поднимает нас над рутиной повседневности. Мы видим Тадж-Махал, танго в Буэнос-Айресе или ужин при свечах на пляже; воображаем прогулку по Латинскому кварталу в Париже, «Римские каникулы», предложение о замужестве на мосту Золотые Ворота или неожиданную доставку букета цветов. Романтические тропы стали настолько известны, что для их выражения разработаны целые жанры и поджанры: от «любовных романов» в мягкой обложке до самой изысканной работы Вуди Аллена «Манхэттен», от его письменного признания в любви Нью-Йорку до знаменитых «домкомов» 1930–1940‑х годов, таких как «Воспитание крошки» или «Филадельфийская история». У французов, специалистов в области романтики, есть прекрасное выражение «je ne sais quoi»{71} – что-то необъяснимое, неуловимое, неизмеримое, преобразующее наш жизненный опыт.

От поэтов-романтиков прошлого до романтических героев современной культуры определяющими характеристиками такого типажа оставались на протяжении веков примерно одни и те же вещи: преобладание эмоций над разумом и чувств над мыслями; интроспективная ориентация и самовосхищение; гиперчувствительность и повышенное внимание к чувствам и настроению; обостренный интерес к необычным людям и явлениям; нонконформистская поза; вера в сообщество в сочетании с необходимостью одиночества; тяга ко всему возвышенному, загадочному, секретному; благоговение перед природой; вера в воображение и красоту как тропу к духовной истине; желание изменить всего себя путем сильных переживаний. Если связать все эти черты воедино, то вы проложите себе путь к более богатой жизни, такой, которая выходит за границы рациональности, социальных норм, где все исполнено смысла.

Звучит как увлекательное приключение. И все-таки мы сопротивляемся. Как же нам перенести это понятие о жизненном опыте в наше рыночное общество, в бизнес-культуру, основанную на сделках? С чего начать?

Начнем с самого начала. Что пробуждало в нас жизненную страсть до того, как мы узнали о таких «взрослых» ценностях, как деньги и власть? Как опыт познакомил нас с самой романтической составляющей нашей личности? Был ли это звук вращающейся двери, когда вы зашли в свой первый офис? Или прикосновение крепового платья к ногам, когда вас впервые позвали на собеседование? Или, может быть, холод из офисного кондиционера придавал вам силы, когда вы подписывали контракт с первым крупным клиентом? У многих из нас эти первые волнующие моменты остались далеко позади. Но мы можем воскресить их в своей памяти. Закройте глаза и отмотайте назад пленку – как эта работа ощущалась, как она звучала, как она заставляла учащенно биться сердце?