Читать книгу Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник) - Тим Саймондс - Страница 10

«Восток» поднял бело-зелено-красный флаг Болгарии и оглушил всех ревом своего гудка. Мы подплывали к Железным Воротам. Вспенивая лопастями гребного колеса воду цвета кофе с молоком, паром направился к правому крутому берегу Дуная, несколько задержанный в своем продвижении огромным плотом, сплавляемым вниз по ленивому течению к Черному морю и несущим на себе дюжину хижин. На берегу нас ожидал шофер, вручивший нам визитку с надписью: «Ревицкий, личный водитель Его Королевского Высочества принца Фердинанда Болгарского».

Начинался последний этап нашего путешествия. Мимо нас проносились ухоженные грядки с огурцами, томатами, капустой и сладким перцем. Аисты, вьющие гнезда на крышах монастырей, при нашем появлении взмахивали крыльями и щелкали длинными желтыми клювами. Все вокруг безмолвствовало. Издалека доносился дымок очага, в котором горят дрова, самый чудесный из всех запахов.

Меня клонило в сон, и, задремывая, я видел Дели и худых лошадей из конной артиллерии, которые перескакивали заполненные жидкой грязью рвы во время скачек с препятствиями. Я снова очутился в маленькой индийской деревушке на исходе дня, когда наступают сумерки, переходящие в полумрак, и голубая дымка стелется над полями, и почувствовал странный кисло-сладкий запах, какой исходит от покрывал кормящих грудью крестьянских женщин.

Через несколько часов мы оказались в Софии. Сначала нашему взгляду открылись заводики и мастерские, производящие одежду из шерсти, льна и хлопка, изготовляющие бумагу, мыло, поташ, изделия из меди и железа. Шины нашего автомобиля вместе с дорожной пылью вздымали вверх тысячи разнообразных запахов. Ближе к центру города машина стала петлять узкими улочками с дощатыми и бревенчатыми тротуарами.

Мы прибыли во дворец. На высокой мачте рядом с болгарским флагом развевался королевский штандарт. Это было самое красивое из всех виденных мною зданий, за исключением Тадж-Махала. Огромные окна обрамлялись кретоновыми занавесями, слегка покачивающимися на ветру. Неяркий свет, зажженный в залах, чтобы прогнать сумрак, заставлял сотни стекол сверкать, как в Пале-Рояле.

От дворца ступенями спускались широкие террасы с клумбами ярко-красной герани, обсаженные рядами белых олеандров и багряников, между которыми мелькали статуи наяд, дриады, нимфы, сатиры и бронзовый олень из Геркуланума. Стену, обращенную к террасам, венчал фронтон, изображавший сцену охоты на кабана. Под карнизами гнездились сотни ласточек, которые то и дело вылетали оттуда, устремляясь ввысь.

Составляющие причудливые орнаменты партерные цветники, прорезанные сетью дорожек, расстилались ковром к огромному озеру, которое сверкало, как сапфир. По его темной глади скользили роскошные лодки. Всю ночь сады и оранжерея освещались электромобилями, спрятанными в зарослях.

Завидев нашу машину, личная охрана принца под предводительством бравого майора выступила из тени, чтобы занять позицию на ступенях широкой лестницы. Эти лихие вояки были просто великолепны в своих алых, шитых серебром мундирах и серых каракулевых папахах, украшенных орлиными перьями в драгоценных пряжках.

А рядом, искоса поглядывая на них, высоченный и длинноногий индийский журавль замер почти в полной неподвижности. Лишь слегка подрагивала его ярко-красная голова с похожим на штык восемнадцатидюймовым клювом.

Водитель оставил нас у подножия парадной лестницы, точной копии Красного крыльца в Грановитой палате Московского Кремля, где четыреста лет назад Иван Грозный убил гонца, принесшего ему дурные вести[17]. С другой стороны, перед входом в кухню, ждали своего часа горы гранатов, ананасов и зимних дынь сорта «кассаба».

Принимая почести, мы преодолели пятьдесят восемь ступеней. Наверху дворцовая прислуга сновала туда-сюда по передней зале, распыляя хвойную эссенцию. Один из слуг предложил нам окунуть пальцы в святую воду с лепестками фиалок.

Проделав эту несложную операцию, я взглянул на Холмса. Распахнувшиеся полы длинного пальто открывали взгляду его швейцарские сверхточные золотые часы. Насколько мне было известно, этот карманный брегет с двойной цепочкой «Альберт»[18] вкупе с обшарпанным секретером, двумя-тремя булавками для галстука и старинной золотой табакеркой были единственными фамильными ценностями Холмса. Он поймал мой взгляд, и улыбка насмешливого предвкушения промелькнула на его лице. «Мы должны помнить о приличиях, Уотсон, – прошептал он. – Плевательниц, во всяком случае, я здесь не наблюдаю».

Нас провели в большую комнату, похожую на столовую, где нашим глазам открылась сцена столь живописная, что она могла бы послужить сюжетом для версальских росписей. Зала эта выдавалась вперед над террасой, создавая эффект парения в воздухе над белесым морем. К самым разным оттенкам красного и синего примешивалось золото. Вдоль стен выстроились воины в ярких албанско-турецких одеяниях – алых вышитых туниках и алых же шелковых шароварах, перепоясанных широкими пестрыми шелковыми кушаками, из-за которых торчали рукояти ятаганов.

В комнате стояли орган и несколько фортепиано, отделенных друг от друга некоторым расстоянием. За одним из них сидел музыкант и исполнял сонату Гайдна, которую Холмс частенько вымучивал из своей скрипки. Портьеры и обивка кресел были из розовато-лилового и зеленого, словно мох, бархата.

Ровно в центре комнаты за антикварным письменным столом восседал наш клиент в генеральской форме, дополненной белой меховой шапкой. Его крупный нос, наследие Бурбонов, изгибался плавной дугой. Пышные усы выглядели холеными, борода была взбита и причесана как у принцев из династии Валуа. К мундиру приколоты орден Вюртембергской Короны и Большой Крест. Над ними виднелась блестящая красная лента ордена Почетного легиона, некогда принадлежавшая предку по материнской линии, Луи-Филиппу, последнему королю Франции, еще выше – болгарский орден Святого Александра.

Над принцем с лепного потолка свисала гигантская хрустальная люстра с подвесками-сталактитами, дар династии Бурбонов.

Рядом с Фердинандом стоял настороженный царедворец, в котором мы по описанию Майкрофта узнали военного министра Константина Калчева.

Он почти терялся в толпе своих щеголеватых помощников, сплошь с аккуратными короткими черными бородками, блистающих дорогим шитьем мундиров самых разных цветов и покроев, россыпями орденов и знаков отличия.

В отличие от приближенных, Калчев был гладко выбрит. Глубокие черные глаза, пронизывающий взгляд, туго натянутая на выступающих скулах кожа и удлиненное лицо намекали на его татарское происхождение.

Помощники переговаривались тихими голосами, порой переходя на шепот.

Вокруг них, словно стены Марракеша, стояли те, кто входил в свиту принца, его «глаза» и «уши»: конюшие, адъютанты и офицеры личной охраны. Один-два человека были одеты во фраки и цилиндры.

Скользящие относительно этих кругов, подобно фигурной решетке астролябии, официанты разносили на подносах коварную f́ee verte[19].

Принц поднялся из-за стола и подошел к нам. Запах каракуля на этот раз уступил место слабому аромату пармской фиалки. К моему ужасу, он поприветствовал нас совершенно открыто как ́etrangers de distinction[20], чтобы произвести впечатление на собравшихся.

Теперь, когда он не был облачен в потешный маскарадный костюм короля Богемии, я смог рассмотреть его хорошенько. Бремя противостояния враждебному государству сказалось на нем не лучшим образом. Фердинанду не было еще и сорока, а он уже мало походил на того стройного, подтянутого блондина, который вступил на болгарский престол немногим более десяти лет назад. Единственное, что от него сохранилось, так это высокий пронзительный голос.

Неподалеку стоял сэр Пендерел. Принц подвел нас к нему.

– А это, – сказал он, – британский посол. Но представлять вас друг другу нет нужды. Вы ведь уже встречались.

– Не думаю, – промямлил я, вспомнив о настоятельной просьбе дипломата.

– Конечно встречались, – загнусавил принц. – У Железных Ворот. Разве вы не заметили там моих людей с подзорными трубами, читающих по губам? Спасибо за добрые слова в мой адрес, сэр Пендерел. Как это вы сказали? «Великий актер»? О да, без сомнения!

Через минуту нас оставили наедине с Константином Калчевым. Холодно улыбаясь, он обратился ко мне.

– Доктор Уотсон, – начал министр, – как военного медика, вас наверняка часто вызывают лечить военную лихорадку у гвардии, а может быть, даже и на Даунинг-стрит, не так ли? А не случается ли такого, что в клубах, где вы бываете, почтенным джентльменам кровь бросается в лицо, когда они обсуждают войну с Германией?

– Отчего же? – растерялся я. – О чем это вы?

Он скупо улыбнулся:

– Спешу заверить, что мы придаем большую важность вашей стране, хотя для большинства англичан Болгария остается далекой землей, населенной людьми, о которых они ничего не знают да и знать не хотят. – Он сделал паузу, ожидая моей реакции.

– В Европе поговаривают о войне, – заметил я.

– Какой вздор! – последовал мгновенный ответ. – Современная артиллерия делает войну бессмысленной. Представьте, какой вред может нанести всего лишь одна скорострельная малокалиберная пушка, не говоря уже о тяжелых орудиях «Крезо», стреляющих снарядами весом девяносто шесть фунтов.

– А что же кайзер? Каково его мнение? – вставил я.

– Что касается кайзера, то некоторые уступки в отношении Марокко могли бы сделать мир в Европе долгим. Кайзер сам заверил меня, что Германия не питает никаких территориальных амбиций. – Тут полковник указал на Фердинанда и спросил: – А что вы думаете о нашем принце-регенте?

Я не стал торопиться с ответом и попытался направить беседу в другое русло.

– А как давно вы друг друга знаете? – нанес я встречный удар.

– Мы познакомились в Австрии, в Терезианской военной академии, где нам читали курс по артиллерии, еще задолго до того, как мать отвоевала для Фердинанда болгарский престол. Я состоял у него на службе и неизменно оставался на его стороне.

– А правда ли, что принц довольно суеверен, как говорят? – свернул я в другую сторону.

Калчев расхохотался:

– Посмотрите вокруг! Видите ли вы хоть один каббалистический знак? А может, принц стреляет в каждую попавшуюся сову? Или усматривает в черной кошке, перебежавшей ему дорогу, предзнаменование столь зловещее, что не может говорить о нем без дрожи в голосе? Или вздыхает с облегчением, повстречав трубочиста? И уж не носит ли он под мундиром дюжину, а то и сотню амулетов? – Полковник понизил голос: – А ведь мог бы… Мне стало известно, что два его домочадца поклялись, если потребуется, убить его. Ежедневно мы в военном министерстве расшифровываем телеграммы самого что ни на есть компрометирующего характера. А на этой неделе к нам поступила информация, что среди нас, в самой Софии, может быть даже во дворце, находится русский взрывник с самой современной бомбой, разработанной в Париже.

– Почему же тогда принц остается здесь? – спросил я недоверчиво. – Почему бы ему не упаковать свои сокровища и не уехать обратно в Кобург, чтобы быть полезным своей родине? Или отдаться модным развлечениям Вены, Лондона и Парижа?

Калчев улыбнулся:

– Да, действительно, он мог бы бросить якорь в любой гавани.

– И что же? – настаивал я.

– А вы знаете его любимую поговорку? – ответил Калчев вопросом на вопрос. – Лучше царствовать в аду, чем прислуживать на небесах.

Между тем принц делал нам знаки, стоя у сервировочного столика. Хрустальные, в форме тюльпана, стаканы с чаем и резные чаши с щербетом выдавали турецкое влияние. Принц похлопал Калчева по плечу и приобнял его. Глядя полковнику прямо в глаза, он дружелюбно произнес:

– Джентльмены, перед вами мой военный министр, мой дорогой и преданный товарищ. Он умеет сохранять присутствие духа в самой отчаянной ситуации. К тому же это человек дела: ради Болгарии он оставил Вену, город развлечений и удовольствий, куда под чужим обличьем устремляются даже олимпийские божества в поисках Гебы. Константин, словно римский центурион, день и ночь стоит на моей защите не смыкая глаз.

Кстати, если вы уже отдохнули после долгого путешествия, мы можем отправиться в путь завтра же утром. Дорога займет у нас несколько дней. Мы будем странствовать инкогнито. Конечно, путешествовать без кирасиров или отряда кавалерии небезопасно, но мы постараемся быть осторожными.

К счастью, доктор Уотсон, мы можем воспользоваться вашим армейским револьвером. Вы станете единственной преградой между мною и врагами, жаждущими моей смерти. Без вашей защиты моя жизнь не будет стоить и ломаного гроша.

Как вам уже сообщил военный министр, за время моего недолгого правления меня уже пять раз пытались убить. Причем несколько попыток было предпринято царской охранкой, русской тайной полицией. Петр Рачковский, ее глава, питает к динамиту страсть, какую люди более здравомыслящие испытывают к опере.

Он замолчал и внимательно оглядел комнату.

– Теперь я знаю Рачковского лучше, чем улицы моей столицы или собственного полицмейстера. Я вижу этого русского повсюду. На каждом углу. В каждом закоулке. – Тут он добавил с самым зловещим выражением: – Наступит день, когда я устраню его со своего пути, и сделаю это на его же деньги и его же средствами. Очень скоро он сам и его царь испытают на себе все ужасы террора. Советую вам, господа, никогда не связываться с русской тайной полицией.