Читать книгу Дис - Тима Феев - Страница 2

2. Крест

Оглавление

«ибо, где выросло худшее из всех дерев – крест,

– в такой земле хвалить нечего!» (Ф. Ницше)

Это была пустыня. Бескрайняя, жаркая. А ночью холодная. Она была такой огромной, что, как казалось, целого мира мало, чтобы уместить ее в себе. В ней ничего не было. Ни примечательного, ни даже такого, на чем бы мог хоть как-то задержать свой взгляд внимательный, живой, разумный человек. И так было всегда. Долгие годы. Сотни, тысячи лет. Во всяком случае до тех самых пор, пока обыкновенная, ничем не примечательная, тихая безлунная ночь, в очередной раз не сменилась ярко вспыхнувшим красно-оранжевым рассветом. И все в том рассвете было как обычно, как всегда. Почти все. И тем не менее, в пустыне этой появилось тогда нечто, оставшееся будто от самой, той, предшествующей, морозной, темной ночи. Маленький кусочек ее, не канувший с восходом звезды в небытие. Нечто, удержавшееся на поверхности. Холодное, бездушное, черное. Словно бы вобравшее в себя все то беспредельное и таинственное, что скрывалось в исчезнувшем ночном полумраке, а также том, давно позабытом первозданном черном хаосе. Той кромешной мгле, предшествовавшей зарождению самого мира. Когда зыбко и как будто неуверенно начало течь бесконечно-протяженное неумолимое время. Когда часы мира пробили первую секунду его существования, когда свет родился из тьмы, а тьма распалась на мелкие, едва различимые фрагменты, мгновенно выброшенные невероятным взрывом в только что возникшее, расширяющееся трехмерное пространство. Впрочем, та мгла не исчезла тогда совсем. Она словно бы затаилась в молчаливом, холодном, терпеливом ожидании того далекого часа, когда ее сила вновь превзошла бы силу первородной генезисной вспышки. Когда свет, зажатый гравитационным давлением исказился бы, закружился исполинским белым вихрем, после чего был бы навеки поглощен все той же мглой, из цепких объятий которой очень давно, десятки миллиардов лет назад, вырвался.

И это была частица той мглы. Она была даже еще чернее самой той минувшей темной ночи, из цепких объятий которой совсем недавно как будто бы вышла. Вот только откуда она взялась здесь в этой пустыне, трудно было определенно сказать. Так же как нельзя было и установить точное время ее возникновения. Ведь она не отражала свет, а поэтому оставалась совершенно незаметной даже в призрачном сиянии далеких звезд. Однако сейчас, когда взошедшая над горизонтом близкая уже звезда осветила поверхность пустыни своими лучами, она, на фоне розовеющих барханов и нежно-голубого, а местами и ярко-бирюзового чистого неба проявилась очень четко. И это был крест.

Он был большим. Метров десяти в высоту. Поверхности пустыни он не касался, а просто висел в воздухе неподвижно безо всякой опоры. Ни дуновения ветра, ни свет восходящей звезды никак на него не действовали. Он выглядел словно навсегда застывшим не только в пространстве, но и во времени. Не будучи ни в малейшей степени подвластным им. Ничто, очевидно, не могло поколебать строго вертикального его положения, а также замутить идеально-черного цвета его граней. Тонкие, почти с абстрактной точностью выточенные ребра, могли, как казалось, своими ровными прямыми углами резать сталь. Вот только пустым был этот крест. И не было в нем ничего ни живого, ни теплого. Одно небытие. Холодное, лишенное всякого смысла, и куда как не благословенное.

И все же появление этого креста не осталось в пустыне совсем незамеченным. Сразу, едва лишь взошедшая над горизонтом звезда осветила своими лучами это чудовище, как вокруг него и непосредственно под его основанием, стало происходить нечто. Послышались слабые, едва различимые стоны. Тяжкие вздохи и причитания. Словно бы это уже сами барханы вдруг и очень робко вознамерились обратиться к кресту. То, что находилось в них самих, очень медленно, почти незримо тянулось вперед, простирая свои невидимые длинные руки как можно дальше, так, чтобы хоть как-то до него дотронуться. Хотя, это было отчасти и неудивительно. Ведь в этой пустыне как и в любой другой день очень быстро поднималась температура и становилось нестерпимо жарко. Еще несколько часов или даже минут, и песок снова бы начал привычно пищать, шипеть и потрескивать. А рядом с крестом было прохладно или даже совсем холодно. Причем холод этот был настолько сильным, что под самим основанием креста на песчаной поверхности бархана образовался и удерживался самый настоящий искрящийся белый иней. В это трудно было, конечно, поверить, но это было именно так.

Разыгравшийся утренний ветер налетал и наскакивал на крест, принося с собой уже довольно сильно разогретые облачка кварцевого песка. Но это не имело ни малейших последствий. Ничто не действовало на крест. Ни ветер, ни свет восходящей звезды, ни даже сам песок, который от столкновения с ним буквально кололся и лопался, разлетаясь мелкой снежной пылью в разные стороны. Слишком уж большим был перепад температур, кварц просто не выдерживал. Стоны и голоса, доносившиеся с разных сторон, тем временем только усиливались. Вот уже действительно, хотя и с определенным трудом, стало возможным различить некоторые слова. То, – это нечто, что, как казалось, еще совсем недавно тянулось к кресту, также стало постепенно обретать вполне определенную, хотя и призрачную форму. Форму человеческих рук. И эти руки тянулись к кресту. Они словно бы гладили его на расстоянии, превозносили. Но отчего-то не благословляли. Они тянулись к нему так, как будто от этого зависело все, что с ними когда-либо было, есть, и еще будет. Как мог бы только смертельно уставший от долгого, тяжкого перехода путник тянуться к холодному, журчащему, искрящемуся своей живительной влагой и свежестью ручью.

Крест же оставался неподвижным. Эти руки и голоса никак на него не действовали. А ведь они начинали уже почти доставать до него и иногда на самом деле легонечко к нему прикасаться. Однако прикоснувшись, тут же, словно от термического ожога, сначала резко отдергивались назад, но затем снова неумолимо к нему тянулись. Вот уже и головы показались над поверхностью пустыни, и плечи. Вот уже кто-то из этих бесплотных призраков весь, целиком выбрался на поверхность бархана и встал на колени. А затем истово, всем телом и прижался к кресту. И это была женщина.

– Милый мой, любимый, единственный, – были первые ее слова. – Почему я так долго тебя ждала? Ведь я всегда очень сильно любила тебя и знаю кто ты. Ты всегда был со мной. В тихих грезах ночных и фантазиях при свете дня. Ради тебя я здесь. Ради нашей любви, вечной, нерушимой. Я убила своего мужа и тем заслужила проклятие отца. Детей своих оставила умирать голодной смертью. Но теперь я здесь и ты мой. Навеки.

– Дура, тварь, – послышалось с разных сторон, – прочь от него! Ты не одна здесь страдаешь. Мы тоже имеем право. Законное право, мы заслужили его.

После этого еще несколько обнаженных призрачных женских тел поднялись над поверхностью бархана и, кто на карачках, а кто и так, по-пластунски, быстро поползли к кресту.

– Как хорошо! Как же хорошо здесь в этом месте… – они смеялись и плакали. Переворачивались на живот и подпрыгивали, встав на ноги. – Нет большего блаженства, чем вкусить прохладу после стольких лет страшных пыток. Ненавистный песок, будь ты проклят! У нас теперь есть защита от тебя. Своя защита. Он укроет нас. Мы не дадимся тебе больше. И впредь ты уже не властен над нами, гадина.

Женские тела, призрачные и обнаженные, немного утолив свою тягу к прохладе, теперь распростерлись под парящим в воздухе крестом на покрытой инеем поверхности бархана. Они явно наслаждались. Несколько мужских тел, таких же призрачных и полупрозрачных, показались через некоторое время над поверхностью соседнего бархана. Они, очевидно, также хотели подползти к кресту и насладиться его прохладой. Но были тут же забиты и затоптаны, в мгновение ока обратившимися в настоящих фурий, призраками женщин. Когда же жестокая расправа была завершена, счастливые победительницы вновь вернулись на свои места и приняли прежнее, полное невыразимого и неистового блаженства распростертое положение. Они не собирались никуда уходить с этого места. Они не уступили бы его никому и ни за что. Решив, пожалуй, провести рядом с этим крестом остаток самой вечности. Они теперь разговаривали друг с другом и больше уже не ссорились. Они были счастливы.

Остальные же призраки мужские и женские, которые тоже томились от нестерпимого жара полыхавшей уже полуденным зноем звезды, находились довольно далеко от креста, отчего и не ощутили его присутствия. Видеть же его с большого расстояния да еще и с глубины из-под тяжелого сыпучего песка они просто не могли. И участь их была все так же незавидна.

– Нийя, – обратилась одна из призрачных женщин ко все еще прильнувшей к кресту девушке, – вот ты много чего сделала в миру, когда жива была. И мне даже неинтересно зачем. Но мне все же любопытно узнать, как ты поняла, что это именно он, твой милый и единственный. Когда ты впервые увидала его?

– Я увидела его перед алтарем, когда выходила замуж. Он стоял прямо передо мной, то есть, между мной и тем другим… моим мужем. И когда я надевала обручальное кольцо на тот жирный его палец, то надевала это кольцо своему любимому. И целовала я его, и в верности клялась ему же. Поэтому я никаких клятв не нарушала. И я до сих пор не понимаю, зачем я здесь, – она с удивлением посмотрела по сторонам.

– Но ведь мужа-то своего ты же не просто так не любила, ты еще и убила его. Как это, по-твоему, хороший поступок?

– Нет, конечно, – ответила девушка тихо, – но ведь он хотел близости со мной. А я принадлежала только моему любимому. Что мне оставалось делать? Да и отец мой, как оказалось, тогда обо всем узнал и проклял меня. А дети… Ну, они не были моими. То есть не теми, желанными, каких я хотела. Они были от того скота, который называл меня своей женой. Но я никогда не была женой ему и никогда его не любила.

– Понятно, – ответила призрачная женщина спокойно. – После чего зевнула и перевернулась на другой бок. – Но хорошо же, – продолжила она, – вот ты сейчас говоришь – «любимый». А ты хотя бы знаешь его имя?

– Нет, – чуть даже всхлипнув, ответила девушка. – Раньше я знала его, но потом отчего-то забыла. Я все помню, а вот этого нет. Это все проклятые пески! Они отнимают мою память, специально. – Тут она ненадолго отвернулась от креста, и что было сил топнула своей маленькой изящной ножкой по поверхности бархана. – Но ведь это все равно, не так ли? – она вновь обратилась к кресту. – Ты все равно помнишь меня и узнал? Я вот тебя узнала. И хотя ты сейчас в таком, – она чуть отстранилась назад и окинула крест несколько удивленным взглядом, – образе, но я все равно узнаю тебя. И вижу, как прежде. Таким, каким ты был на нашей с тобой свадьбе. И я всегда тебя узнаю и везде, даже с закрытыми глазами.

– Идиотка, – зашептались другие женские призраки между собой, – она всегда была чокнутой. – Даже имени его не знает, а все туда же, в невесты. – Тут они, даже не договариваясь, все разом накинулись на девушку, оторвали ее от креста и с диким хохотом швырнули подальше в раскаленный и шипящий песок пустыни.

То, что произошло потом, довольно трудно описать нормальным языком обычной человеческой речи. Однако, если опустить подробности, – то в мгновение ока эти женские призраки были ну просто-таки разорваны на части осатаневшей до беспредельного безумия девушкой. Она била их и рвала ногтями, грызла зубами. Терзала с силой непостижимой. Словно бы не то, чтобы она сама в ту минуту сошла с ума, а еще несколько таких же буйных, впавших в неистовый маниакальный припадок безумцев, оказывали ей помощь. Со стороны вся эта молниеносная схватка вполне напоминала драку диких кошек. Вот только последствия ее были куда более ужасными. Разорванные на части женские призраки не могли более существовать в виде цельных, хотя и бесплотных субстанций, отчего, обратившись в некую полупрозрачную, такую же как и они сами, вязкую жидкость, плавно стекли на покрытый инеем песок пустыни. Девушка же, не обращая ни малейшего внимания ни на душераздирающие вопли своих подруг, ни на сами последствия своего бешеного припадка, вновь прильнула к кресту. Да так и застыла у него в абсолютной неподвижности. Она была счастлива.

День тем временем постепенно заканчивался и приближалась ночь. Местное светило быстро и как всегда почти вертикально скатилось за зыбкую, подернутую призрачными миражами линию горизонта. После чего на пустыню непроницаемым саваном опустилась кромешная мгла. Она укрыла и тот крест, и девушку, которая все так и стояла, прильнув к нему всем телом. И даже звезды, засверкавшие бриллиантовой россыпью в ночном безоблачном небе, не смогли осветить их беспредельной, счастливой, но абсолютно черной любви.

Дис

Подняться наверх