Читать книгу Личные истины - Тимофей Артурович Шерудило - Страница 3
Собеседник слушающих
Предисловие
II
Оглавление***
Я не могу предложить никакой «новой философии», да это было бы и самонадеянно. Я только хотел бы не потерять детской серьезности в отношении жизни и не забыть о заповеди вечной готовности, оставленной Христом: «Смотрите, бдите, чтобы не застал вас спящими день тот». Для чего бы мы себя ни готовили, в час его прихода нельзя спать.
***
Время, которое объявляет, что оно постигло человека, что человек для него прозрачен и не представляет больше загадки, – это время ожидают большие заблуждения и неудачи, и именно связанные с человеком и его душой. Непризнание души в себе самом, а тем более в человечестве, мстит ужасно, хотя и может приводить к кратковременным успехам. Лучше ошибиться на пути познания человека, чем отказаться от него вовсе.
***
Дьявол всегда обещает успехи ценой некоторой внешней деятельности без внутренних усилий, и это независимо от того, признаём ли мы существование дьявола. Основной смысл колдовства во всех его видах есть овладение силами путем ряда внешних приемов, заклинаний, движений. Как было замечено еще Достоевским, черт и прогресс сходятся в своих обещаниях.
***
Только после обретения личности приходит грусть. До определенного времени дети не грустят; а некоторые и никогда не познают грусти; это говорит о развитии их личности… Где грусть, там душевная жизнь, внутренняя борьба, вопросы и поиск ответов.
***
Радости всегда маленькие; велико только счастье, и то неуловимо, не имеет границ и пребывает всегда в движении, оставляя ни с чем того, кто пытается его задержать. К радости, пожалуй, еще можно стремиться; счастье же, как и смерть, мы носим в себе; стремящийся к счастью хочет потерять себя (счастье, если и есть, то в нем самом, в неразделимом сплаве с трудом и печалью, а он стремится прочь от себя).
***
Славолюбие благороднее сластолюбия. Желающий славы желает ее, конечно, для себя, но при этом он желает и подвига; подвиг же для себя не бывает. Желание славы выше желания удовольствий и сродни жажде любви, именно потому что этих вещей желают не для себя одного. Герой нуждается в человечестве; любящий – в предмете любви.
***
Всё печальное и всё тревожное имеет власть над сердцем. Печаль и тревога содержат в себе ожидание разрешения, перемены; они преходящи и потому милы; как и надежда, они направлены в будущее. Сердце же «будущим живет».
***
Мечты – признак непримененной творческой силы. Там, где начинается творчество, оканчиваются мечты. Мечтают всегда о том, чего нет, и о недоступном, и невозможном. Творец же имеет дело с еще не существующим, но уже возможным.
***
Поэзию создают вечное беспокойство, ощущение речи как немоты и неутоляемая жажда выразить себя; то же можно сказать о всех искусствах. Обычная речь для поэта хуже молчания – молчание бывает необыкновенно выразительным, – и из материала этой обычной речи он создает свою. Психологическая сторона поэзии такова, что неосознанные душевные стремления обретают силу, только когда для них находят верные слова. Молчащая истина – только половина истины; нужен поэт, чтобы ее выразить.
***
Мудрость – своего рода признак упадка и усталости, если не личных, то эпохи, которой принадлежит личность. Время, которое достаточно молодо для того, чтобы увлечь в нем живущих, не располагает к поиску новых путей. Ницше требовал естественности, называл Сократа декадентом, но сам сознавал, что «естественный» человек не может быть мудрым. «Естественный» человек действует, не рассуждая; мудрость, с позволения сказать, не естественна… Источник мудрости – обширное знание как плод опыта целой эпохи; в том числе знание о тщете многих путей. Времена действия и «естественности» не подозревают о тщете своих путей и по-своему преуспевают на них; только время усталости размышляет…
***
Как правда, так и ложь для продолжения или прекращения своего существования должны быть высказаны. Молчаливый лжец – гораздо большая бессмыслица, чем молчаливый пророк (употребляя слово пророк в значении слуга истины); ложь особенно нуждается в словах; истина может молчать… В определенном смысле, правдивость или ложность высказывания связаны с тем, долгое ли молчание ему предшествовало. Тот, кто испытывал себя молчанием, едва ли выйдет на люди, чтобы преподнести им выношенную в одиночестве ложь. В этом предложении все слова противоречат друг другу: ложь не вынашивается; ложь не терпит одиночества; лжецы не молчат. Вот почему свобода слова на 9/10 свобода лгать…
***
Всё делается для кого-то, кроме того, что делается «для себя». Для себя человек ест, и пьет, и ищет удовольствий, но творчество и жизнь вообще, в ее высшем смысле, как наложение своего врожденного внутреннего склада на вещи, дела и суждения, – всегда для кого-то. Так и эта книга – дар неизвестному.
***
Сжечь свою рукопись – способ самоубийства, доступный только писателю. Между его личностью и произведением есть теснейшая связь, может быть и более тесная, чем между родителем и ребенком. Сжигая рукопись, он сжигает лучшее в себе, а оставшемуся не стоит и существовать.
***
Юности свойственно убеждение в том, что Бог не обманывает; юноша верит в судьбу, как в любовь. Это считается признаком легкомыслия… Но та же убежденность в зрелом муже – признак мудрости. (Я говорю: муже, потому что женщины редко верят в Бога, чаще они только знают о вере в Него мужчин.) – Можно кстати заметить, что судьба есть не у каждого. Если люди, которые живут вне судьбы, как народы, которые живут вне истории. Там же, где судьба присутствует, всегда трудно решить, благословение она или проклятие.
***
Чему нужно учить ребенка? Быть свободным; не подчиняться; любить; не лгать. Впрочем, любовь исключает ложь; где одна, там нет другой. Быть свободным тяжко, и свобода жестока, но только в той же мере, в какой жесток несвободный человек, следующий за большинством. Чтобы избавить человека от собственной жестокости, его следует сделать свободным, т. е., кроме прочего, дать ему испытать жестокость других.
***
Счастье – в непрерывности или хотя бы длительности ощущений; иными словами, там, где не ощущается времени (время может быть определено как то, что заставляет вещи кончаться). Счастливый уже находится там, где «времени больше не будет». Именно здесь противоположность счастья и удовольствия: удовольствие всегда во времени и конечно; оно, собственно, познаётся в мгновение своего конца; для счастья времени нет, оно неуловимо, у него нет высшего подъема и ясного начала. Вот я счастлив, а вот уже нет.
***
Наибольшее удовольствие доставляет не до конца утоленное желание, когда внутри удовлетворения еще живет жажда; такое желание, которое еще может длиться. Удовлетворенное желание находится целиком в прошлом.
***
Жажда любви совсем не то, что желание удовольствия. Жажда любви сугубо лична; это личная тоска по гармонии и общению с другой личностью; желание удовольствия совершенно безлично и представляет собой в сущности волю рода к продолжению, но никак не волю личности (воля личности вкладывается только в разврат; и тот скорее проявление отсутствия или недостатка воли). Две совершенно разные вещи называются любовью, и вся судьба человека зависит от понимания любви, которое он изберет.
***
Жестокость как желание наносить душевные раны является не только противоположностью, но и дополнением любви. Мы бываем жестоки именно к тем, кого любим. Чужая обида доставляет радость, потому что свидетельствует о тесной душевной связи и значении обидчика для обиженного… Обижающий самоутверждается, видя свою ценность для того, кого он обидел (никто не обижается на посторонних и чужих).
***
У толпы обычно есть общая ненависть, но редко бывает общая любовь. Можно сказать, что толпа – сообщество, сплоченное общей ненавистью (или страхом, что то же). Общество любящих одно и то же перестает быть толпой. Любовь лична по своей природе.
***
Личностью можно назвать ту часть человека, которая не поддается запугиванию со стороны большинства. Там, где запугивание происходит успешно, нет смысла говорить о личности. Личность оттачивается в приятии и неприятии, то есть, говоря языком чувств, в любви и ненависти, во всякой борьбе. «Романтизм», в самом широком смысле, с его признанием ценности борьбы и тревог, весьма способствует личному развитию.
***
Нет ничего хуже чувств поколения, которое знает, что ему не за что погибнуть, и, следовательно, придется погибнуть ни за что. Жизнь тяжела в отсутствие ценностей, ради которых ее стоило бы отдать. Причина в том, что жизнь – не самодостаточная ценность; всё, что придает ей цену, находится вне ее. Всякие ценности «потусторонни» по отношению к жизни, или, иначе говоря, жизнь имеет ценности, но ценностью не является.
***
В повседневном понимании, взрослый есть отчаявшийся ребенок. Его отчаяние поощряется как признак «зрелости», его надеждам дается почетное название «детских мечтаний»… Но настоящая зрелость не в том, чтобы потерять душевные движения, присущие детству, а в том, чтобы развить их.
***
Юность – если не добродетель, то достоинство, но она часто бывает обезображена ранней нравственной порчей. Особенность душевной жизни подростка в неспособности противостоять обаянию слова «все», или, во всяком случае, в борьбе с этим обаянием. Заповедью подростка должно быть: «не последуй за большинством».
***
– Это вопросы, свойственные молодости.
– А других не стоит и задавать.
***
Что общего у слов «перемены, неизвестность, вечер, прощание, путь, подвиг, смерть»? Это не бессмысленный перечень. Есть глубинная потребность подвергать свою жизнь опасности, испытывать неизвестность, прощаться, терять, уходить.
***
Счастье нуждается в известной нравственной чистоте для своего оправдания. Хотя и говорят о счастье негодяев, не думаю, чтобы им можно было завидовать. Самое большее, негодяи добиваются довольства, но счастье от них ускользает. В этом смысле, есть связь счастья с нравственной смертью – состоянием души, по достижении которого жизнь лишается своего оправдания, или, другими словами, «смысла». Самая распространенная ошибка – достижение счастья (на самом деле – довольства) ценой утраты смысла жизни.
– Но что такое «смысл жизни»?
– Это потребность дожить до завтра. Если вы не ощущаете необходимости продлить свое существование хотя бы на день, ваша жизнь лишена смысла.