Читать книгу Коробка феникса - Тимофей Гаврилов, Тимофей Контум - Страница 7

Коробка Феникса
Третий день

Оглавление

– Недавно, кстати, на соседней улице ограбили дом. Ну ладно. Мы сами всё решим, не волнуйтесь! – Прямо камень с души. – Главное, что при пожаре никто не пострадал. До свидания!

– До свидания!

Машина доехала до поворота и скрылась из виду. Я невольно улыбнулся. Зайдя в дом я налил себе чай и выпил лекарства.«Я солгал ради её блага». Но ложь во благо – всё равно ложь. «А не солгал ли я ради своего спокойствия? Ведь, скажи я правду, то меня бы заставили помогать им в расследовании, а потом, как единственного свидетеля, ещё и топить эту девушку в болоте, в котором она и так увязла по самый пояс». Нет, это было исключено! После ночной сцены, я меньше всего думал о себе. Вся моя душа сейчас рвалась к этому беззащитному ребёнку. При мысли о том, что с ней может случиться, внутри, под самыми ребрами, резко подскакивала ледяная жаба. Всё внутри сжималось, но я отгонял эти мысли, успокаивая себя тем, что всю жизнь был параноиком со слишком буйной фантазией. Я сел в машину и заехал в гараж. «Странно, – думал я – даже не думал, что когда-нибудь так сильно захочу о ком-то заботиться.»

Долгая поездка и ранее пробуждение высосали из меня все силы. Я вернулся в дом и лёг отсыпаться, но спать мой организм отказывался. Нервы колючей проволокой опутывали мою голову, мешая заснуть. Я вскочил с постели и подошёл к окну. За стеклом веселилась метель. Она прятала сгоревшие руины под толстым слоем снега. Вся улица накрылась ровным снежным ковром. Всё стало вдруг таким чистым, нетронутым. Казалось, что тут никого, будто бы ни души. Но белый свет меня тревожил, не смотря на всё это убранство, я никак не мог забыть то как Вика тащила труп своего отца. В голове появлялись страшные сцены, я стал привязываться к тому факту, что она так быстро успокоилась. «А не была ли та вспышка горя актерской игрой, специально для меня? Нет! Нет! Нет! Исключено, это действительно чистейший бред!».

Так было всю жизнь. Например, вижу невдалеке пару подростков, они начинают смеяться и мой мозг тут же даёт сигнал: «Они смеются над тобой!». Или выхожу из дома, встретиться с друзьями, и уже на светофоре думаю: «Всё ли я выключил?». Понимаю, что я отключил абсолютно всё, но тут мой мозг даёт сигнал: «А что, если тебя переклинило и ты перед уходом специально включил плиту и намеренно забыл. И вообще ты можешь быть психом!» И мучаюсь всю прогулку. У меня получается переключаться с этих мыслей, но это надо делать немедленно, сразу как они появляются. В противном случае паранойя обволакивает мой разум и медленно терзает его. Так не только у меня – это семейное.


Я схватил записную книгу, лёг в постель и приступил к чтению следующей записи. Начиналась она со стихотворных строк, которые показались мне очень знакомыми:


Как тяжко мертвецу среди людей

Живым и страстным притворяться!

Но надо, надо в общество втираться,

Скрывая для карьеры лязг костей…5


А затем, таким же красивым почерком началась сама история:

«Я ускорил шаг и поспешил за ним:

– Подождите! Постойте же!

Он не реагировал. Наверное, думал, что это не ему кричат. Я резко опустил руку на его плечо.

– Чего же вы?

Он обернулся и удивился моей внешности. Я к этому привык.

Он, не найдя ответа на мой вопрос, продолжал молча рассматривать меня. Тогда я продолжил:

– Я вижу, что жизнь вас помотала. Я проходил мимо и мне стало очень вас жаль. Я прошу вас, примите это – Я как можно медленней достал тысячу рублей. – Прошу вас, вам это точно нужно больше, чем мне. Не смогу себя сегодня порадовать сладким, зная, что кто-то столь несчастен. Возьмите, купите себе еды!

В смущении он отстранился от меня, тогда я сам положил ему деньги в карман грязной куртки.

– Не знаю, как вас отблагодарить… – Начал он, но во мне что-то вспыхнуло и боясь спугнуть это чувство я тут же прервал его.

– Единственное чем вы можете отблагодарить меня – это побыть счастливым. Хотя бы один день… Ну ладно я очень спешу! До скорого свидания!…»

Я оторвался от книги. «Этот рассказ связан с предыдущим?» Такая перспектива мне по душе. Читать от лица совсем другого героя, наблюдая ту же сцену показалось мне действительно увлекательным. Я продолжил с того же момента.

«…Я подумал обнять его, но мне было стыдно за свой поступок. „Наконец-то! Наконец-то чувства!“ Но отойдя от этого бедолаги я понял, что этот огонь был отблеском его страдания, что отразили ледники моей души. Опять эта страшная пустота. Она страшнее смерти. Бесконечная апатия и скука. В этом заточении я уже сотни, а то и тысячи лет. Я больше так не могу, но выбора у меня нет. Каждый день одно и тоже. И как у врача, который постоянно наблюдает мучение своих больных, моя душа также очерствела и затянулась толстым слоем льда. Я больше не испытывал сострадания, я вообще ничего не испытывал – издержки профессии. Поэтому почувствовав в себе легкое дуновение, хоть намёк на чувства я тут же хватался за них и тянул, упивался сладостной надеждой, что я выберусь, что наконец-то я стану свободным, но всё было лишь иллюзией. И с жгучим желанием испытать еще, я устроил эту игру, и теперь играю не по правилам…»

Во дворе разнёсся грохот. Я захлопнул книгу и аккуратно встал. Опять грохот. Я спустился по лестнице на первый этаж. Звук исходил откуда-то рядом с домом. Увидев в окне Вику, я быстро спрятался под подоконник. Грохот наконец кончился. Через десять секунд я услышал как она пробирается через толстый слой снега к калитке. Я, на четвереньках, прополз в коридор, напялил ботинки, шарф и куртку. Вика уже исчезла. Я вышел на улицу. Метель не унималась. Мой сарай с инструментами был слегка прикрыт, а рядом на снегу я обнаружил сбитый замок. Из инструментов пропала только лопата. Я знал, что она собирается сделать.

Я завернул за угол и увидел в пятидесяти метрах Вику. Ей было тяжело пробираться через сугробы, которые росли как на дрожжах. Я слез в канаву и стал следовать за ней. Занавес кустов умирающей сирени и шиповника скрывал меня от её глаз. Так, не замеченный, я шёл за ней минут двадцать. Изредка мне казалось, что я теряю её из виду, но в те же моменты слышал её всхлипывания и продолжал брести вперед. Я знал, что бедная девушка хочет похоронить своего отца.

Я хотел раз и навсегда разобраться со всем этим. Хотел остановить паровой двигатель паранойи, от которого весь мой мозг кипел. Я хотел узнать что случилось в ту ночь. Конечно, я бы мог прямо сейчас наброситься на нее, схватить и допрашивать её прямо в снегу, но я не дикарь и не изверг. Плюс правду силой не вытянешь. Будет лучше, если она мне доверится и расскажет всё на чистоту. А для этого нужно ей показать, что я хочу ей помочь. Но как это сделать я не знал…

Сбоку от меня стала вырастать чаща. Впереди был тупик и мостик, ведущий к лесной тропинке. Он располагался так, что если бы Вика решила пройтись по нему, то ей бы пришлось приложить колоссальные усилия и стать на несколько секунд слепой, чтобы не заметить меня. Рискуя быть услышанным, я кинулся вперед и забился под мост. «Теперь ей придется отгадать загадку». С мостика посыпался снег. Меня бросило в жар. Я стал считать про себя и досчитав до пятнадцати мышкой вылез из-под моста. Вика с каждым шагом скрывалась в густом лесу. Я залез на берег и пошёл за ней. Она как убитая шла вперёд, лопата плелась за ней хвостом. Она тихо плакала.


Мы шли в искусственных лесных сумерках. Высоченные сосны своей необычайно густой кроной скрывали солнце, и лишь малая часть лучей освещала нас. Я испугался, не заблудилась ли она, но её уверенный убитый шаг внушал мне спокойствие. Это преследование лишало меня сил. Постоянно пригибаясь, пролезая через ветки, ныряя в снег я еле-еле сдерживал дыхание, чтобы она не услышала меня. Нервы тоже давали о себе знать. Этакий саспенс. «…Один неверный шаг и ты погиб…»6 Всё тело гудело как трансформатор. Неожиданно она упала в снег. Её всхлипы в немом лесу оглушали меня. Я уже думал подбежать и схватить её на руки, но она поднялась и продолжила идти, только уже намного медленней. Вскоре мы подошли к небольшому оврагу. Она быстро сползла вниз и я услышал её голос. Она говорила со своим отцом… Как будто кто-то порвал нитку жемчуга, и маленькие перламутровые шарики поскакали по полу. Звук сочился солью. Это был голос надломленного беззащитного существа. Я подполз к краю оврага. Даже зная, что я увижу на его дне, я всё равно впал в шок. Эта картина ещё долгие и долгие годы приводила меня в ужас. Вика, стоя на коленях, стряхивала с трупа снег. Видно было, что частые истерики выбили бедняжку из колеи, но взгляд её был трезв, а голос чист. Она не помешалась. Я удивился тому, как сильно она любила своего отца. Её признания в любви и горькие сожаления убивали меня. Меня всего мутило. Мой разум как бы пытался оградить меня от этого, но я упорно вслушивался в каждый звук.

– Папа, папочка! – Она, кажется, поцеловала его в лоб. – Я так тебя люблю… Боже… Ты говорил, что будто бы я ненавижу тебя, но нет… Я прощаю тебя, ведь я знаю, что и ты любил меня. Любил сильнее всех на свете. О боже!.. Как бы я хотела, чтобы это был лишь сон, кошмар… Я бы прибежала сейчас домой и обняла тебя, а ты бы смутился и с наигранной холодностью спросил бы меня: «Ты что пьяна?». Ну как же так…

Её голос угас. Тело разбивали рыдания. Она склонилась над мертвым отцом, её волосы рассыпали и упали на его холодное лицо.

– Прости…

Я резко выпрямился и весь обратившись в слух пытался расслышать её слова.

– Прости меня… Это я виновата. Я просто… Просто хотела уехать отсюда… Начать всё заново… Как же я ненавижу сейчас себя… Но ради тебя и себя, я вылезу из этого болота, из этой… грязи… – Она заплакала сильнее. – Почему ты мне наврал, что ты уедешь вечером в город? Зачем?… Тебя не должно было быть дома той ночью!

Она встала и, отойдя от тела на пару шагов, со всей силой ударила лопатой в промерзшую землю. По всему оврагу разлетелся её крик. Пять ударов, десять. Она била землю и кричала от каждого удара.

5

Стихотворение А. Блока

6

Именно так, Альфред Хичкок, объяснял этот приём.

Коробка феникса

Подняться наверх