Читать книгу Фокус-pocus - Тимур Саед-Шах - Страница 4

Что бы делала душа, если б не было тела,

куда бы летела?

Какое нам дело, куда бы летела,

здесь времени нет прокормить даже тело.

И люди как люди, дышать – не дышать,

и смерти не будет, если быстро рожать,

и город как город – готов поиграть,

потом придушить, проглотить, растоптать.

курну до упора – и жизнь хороша —

лети выше неба, родная душа!

Нева с размаху бьется о гранит,

бежим куда-то, память обронив,

бесценно время до семи колен,

ступени к небу, но ныряем в плен.

Священно все, как целое одно,

но хватит камня, чтоб разбить окно.

Раскаты города, срываясь по наклонной,

обрушивают тонны на поток,

ты просыпаешься, как призрак сонный

глядишь на белый потолок.

Затем на дверь, в окно на площадь,

людские люди тут и там,

по переходу скачет лошадь

и всадник с горем пополам.

Бегут, бегут перед глазами,

звенит трамвай как кошелек,

и за спиной века бросают

в меня пропущенный урок.

И упираются копыта

в тупой ороговевший лед.

…А у разбитого корыта

в избушке, где все шито-крыто —

старуха ожидает взлет.

Пульс учащен,

в зеркале ход бытия,

отраженье не спит,

вход запрещен,

хочу выйти я,

но и выход закрыт.

Вдох из шумного молчанья,

выдох громкой тишины,

всё хранит воспоминанья —

забываем только мы…

И он выходит за дверь —

в чужеземный день.

Ступени лестницы знакомы

память проявляет пленку,

то четко, то сильно смазано,

мир намекает тонко:

все отмерено – вам отказано.

По второму, по третьему кругу

звонко скачет трамвай кольцевой.

…позвонит ли он старому другу

и найдет ли дорогу домой…

Он не помнит ни года, ни города,

и с ухмылкою смотрит в окно —

вьется улица, холодом вспорота —

чужеземное веретено.

Север и восток, эй!

запад, центр, юг, эй!

музыки исток, эй?

трансцендентный звук, эй!

это москва zoo, эй!

в каменном лесу

без мазы голой рукой

ловить осу..эй!

улицы stand up!

победил трамп?

Fuck

Мысли нагоняют суету,

трассы нагоняют пробки,

старость липнет к старику,

к пьянице – рюмка водки.

А вот ко мне не липнет суть —

видать, я не Спиноза!

Я словно пес могу лизнуть

холодный, зимний воздух

и вместе с радостью обид

ныряю в мир подлунный:

звучи, качай трехмерный бит,

горн духовых, хор струнных!

Садится Солнце над Москвой.

Краеугольный шар пылает.

Еще вчера была со мной,

и завтра можешь быть со мной —

ведь время вьется по спирали.

Гонит ветер капли по стеклу,

по прямой им почему-то дольше,

чем зигзагами в небытиё.

Ё-моё!

Я зеваю нарочито сонно:

мне неловко видеть из сапсана

жалкие развалины домов

и старушек с горечью бездонной.

Я сапиенс 22-го века,

мой лучший друг – покорный робот,

и всю мою библиотеку

в 100 терабайт храним мы оба.

Нам путешествовать не надо,

да и границы перекрыты,

и я на службе телепата

голограммирую орбиты.

Дела мои совсем неплохи,

но все же я обеспокоен —

листая пальцами обои,

читаю старые эпохи.

Хожу гулять, но ненадолго, —

чтоб жизнь проветрить через рёбра,

бессмысленно гляжу на окна

прижатый тенью небоскреба.

Неоновый окрас проспекта

синеет полицейским воем.

Дитя двух одуревших двоек —

я так похож на человека!

Вот подошел к солёной яме,

что прежде звали океаном,

присел на свой любимый камень

в межгалактической тоскане,

слежу, с мешками под глазами,

как мусор прячется в тумане.

Меня отслеживает всюду

мой верный робот подневольный.

Я никогда никем не буду —

и мне уже не будет больно.

В этой тусклой пещере коммунальной

квартиры —

и первобытное и племенное,

в этой узкой системе заплатами двери,

помещения смутны, без дао и ци,

и скребутся ночами голодные звери,

и шуршат под обоями, подлецы.

А на кухне в корзине чьи-то чешутся яйца,

и сосед у соседки тибрит борщ без стыда.

…Всякий русский, схитривши, похож на китайца,

а китаец на русского – никогда.