Читать книгу Русская сага. Выбор. Книга первая - Тина Вальен - Страница 15

Отец, Иван Ильич, был честным безукоризненным коммунистом, свято верившим всем лозунгам и программам партии, напечатанным в газетах. Газеты он был обязан выписывать, хотя польза от них была одна: чистить на ней ржавую несвежую селёдку. Честным человеком Иван Ильич останется, а вера в партию вскоре очень ослабнет.

Партия отправила его укреплять колхозные кадры, и он выбрал для этой миссии родную деревню и старался, как мог, по очереди занимая руководящие должности, но «не справлялся». Призванный партией строить коммунизм в родной деревне, он и строил его, не щадя живота своего. В конце концов он потерял последнюю прибыльную должность заведующего свинофермой.

Везде отец запрещал в первую очередь воровать. Слыханное ли дело!? Как можно не взять пару поросят от свиноматки себе в хлев, ведь на рынке они стоили полугодовой зарплаты?! Возмущению свинарок не было предела. Получали они за свой непосильный труд копейки, а мизерные премии за выхаживание всех поросят или почётные грамоты были скорее насмешкой. Только сворованные молочные поросятки и были счастьем, «сплачивая трудящихся» на этой вонючей ниве и «активизируя» в какой-то степени. Причём все слои. Их возмущённый ропот был поддержан руководством, и отец стал просто колхозником и периодически депутатом.

Руководство колхоза подсмеивалось над принципиальностью отца, тихим сапом подворовывало, обогащалось и отстраивало свои дома. Да и не только руководство, взять хотя бы соседей Бирюковых. Однажды их дочка, с которой Ина познакомилась после переезда в купленный дом, раскрыла ей семейный секрет. У них опоросилась их собственная свиноматка, которую перевели из сарая в хату в отведённый угол. Вокруг неё копошились семь славных поросяток.

Ина приходила в гости, любовалась ими и жалела трёх самых слабеньких, лежавших подальше от свиноматки.

– Лера, а почему поросяток стало одиннадцать? И куда делись три самых маленьких и больных? – удивилась Ина через два дня.

– Так мама же на свиноферме работает, у них тоже опорос начался.

– Ну и что?

– Мама задохликов отнесла на ферму и поменяла их на здоровеньких, – простодушно призналась подружка.

– А нам как раз продали очень слабенького поросёнка с фермы. Мы его выхаживаем.

– А мы к весне всех продадим на ярмарке за большие деньги! Мама мне приданое собирает к свадьбе!

– К какой свадьбе, если тебе только девять лет? – удивилась она. – И из-за этого приданого у вас каждый раз такая вонь в доме!

– Мой папа не дурак, если завёл свиноматку, – заявила Лера. – И не он один!

«Мой папа тоже не дурак, – с обидой подумала Ина. – Просто у подружки две комнаты, а у них одна». В конце зимы телилась их коровка, её телёночка приносили в дом, чтобы не замёрз. Телёнок пил молочко и постоянно писал. Ей поручалось подставлять ведро, но всё равно в комнате очень плохо пахло.

Какой бы не была истина, но Иван Ильич, из принципа оставался честным коммунистом и поэтому выпал из руководящего состава. Уже через полгода, работая простым колхозником, он неожиданно для себя понял, почём фунт лиха.

Тракторов не хватало, поэтому землю продолжали пахать на лошадях, запряжёнными в плуг, руками и всем телом налегая на ручки этого плуга, чтобы борозда получалась прямая. Сеяли ручным способом: шли с корзиной, висевшей на лямке через плечо, по бесконечному полю и разбрасывали картошку или семена. После появления первых росточков, начиналось боронование, распашка и прополка бороздниками-тяпками.

Сенокос! Мужики машут косой на лугах до вечера, а бабы ворошат подсохшую траву граблями. Потом её, высохшую, надо собрать в копны, а уж из них вилами метать стога. На жаре! Майки на мужиках не выдерживали едкого пота, сгорая за пару недель.

Заготовка торфа для себя – праздник! Почему праздник, если надо вырезать из торфяных недр ручным резаком до двух тысяч штук кирпичей, выбросить их из ямы наверх, сложить пирамидкой, два раза за месяц перевернуть, чтобы быстрее высох, погрузить на телегу, перевезти и сложить в сарай? И всё равно именно резка торфа считалась праздником, потому что для себя работали всей деревней и в одном месте.

К торфу ещё и дровишек надо заготовить. В выходные ждала работа на своём участке, где и зерновые, и огород. Беспросветно тяжко до самой зимы, когда можно и на печи пару часиков полежать, но не больше, ибо своя скотина требовала ухода.

К 65-му году в колхозе появились сеялки, жатки, стало хватать комбайнов и тракторов с насадками, но лошадь и плуг так до конца и не исчезнут из деревенского бытия. Ина помнит, как огромные поля ржи, пшеницы жали ещё серпами – рабский невольничий труд. Даже детей брали на помощь, чтобы снопы перевязывали и складывали в копны. А уж сбор колосков – только детям, цветам жизни: по колючему жнивью босиком. Ина помнит, как снопы зерновых культур с собственного участка молотили цепами, такими крутящимися палками на длинной ручке, потом это зерно веяли на ветру.

С средины шестидесятых годов разрешили использовать комбайны на частных наделах. Обычно поздно вечером или в выходной день мама прибегала домой и кричала:

– Ваня! Я договорилась с комбайнёром, он обмолачивает копны у Нины, потом и к нам заедет. Доставай мешки, а я самогон разолью по бутылкам. Он просит две! Ой, кажется уже едет! Скорей!

В их колхозе сеяли коноплю, которая вырастала выше головы, её рвали, вымачивали, мяли и плели из этой пакли верёвки. В сентябре школьников уже со второго класса посылали помогать колхозу. Ина помнит, как их заставляли прочёсывать конопляные поля в поисках какого-то сорняка и выдирать его с корнем. Пыль жёлтая столбом, головка у деток бо-бо…

Детки, детки. Летом они уже с десяти лет впрягались в работу на своём приусадебном участке, а отцы брали мальчиков помогать распахивать колхозные поля: папа за плугом, сын впереди лошадь ведёт, чтобы шла ровно между свекольными или картофельными рядками.

«Впервые, после столетий труда на эксплуататоров, – писал Ленин, – появляется возможность работы на себя, работы, опирающейся на все завоевания новейшей техники…»

Техника?! Ха-ха! Работа на себя? За пять копеек в час? Три раза «ха». Недавно, перебирая документы, Ина наткнулась на отцовскую трудовую книжку колхозника, просмотрела и прослезилась. За 1960 год отец отработал 261 день, за что ему начислено 574 трудодня, за них получено 89 рублей, по 45 копеек в день. Ещё продукции колхоза выдано на 152 рубля. Это, видимо, зерно и пару раз в год несколько килограммов мяса. В Интернете она нашла сведения о среднемесячной зарплате по стране в эти годы. Она равнялась 76 рублям в месяц. В колхозе она едва дотягивала до 20 рублей, из них живыми деньгами 7,5 рубля. В 1970 году ничего не изменилось. Даже ей в первый год работы начальником смены на железнодорожной станции платили 60 рублей в месяц, по два рубля в день. В эти годы минимальная плата самого низкооплачиваемого жителя США была три-пять долларов в час…

В этот день памяти Ина просмотрела и военный билет отца, он вырос от мичмана до полковника, уже запаса. Награждён, награждён… Четыре орденских книжки, семь медалей. С такими заслугами и высококвалифицированной специальностью он мог бы служить и служить родному отечеству в ином качестве и принести гораздо больше пользы. Мог бы…

Ина снова вспоминает возвращение из Китая в Ригу, где отца три месяца гоняли по кабинетам, после которых он возвращался взбешённым и всё крепче сжимал зубы. Честный, принципиальный и взяток не умеешь давать? Веришь, что партия – ум, честь и совесть? Пора в колхоз. Припомнился князь Мышкин. С чего бы?

Сначала папа не пускал маму на работу, потому что работа для неё была только в полевой бригаде, а она и со своим хозяйством еле-еле справлялась. Но работать её заставили, потому что тунеядство в советском обществе было уголовно наказуемо. Председатель колхоза пришёл к ним в дом и доходчиво объяснил это Ивану Ильичу. Его жена Мария взяла серп и пошла жать жито, так называли рожь. После пяти часов работы под палящим солнцем она потеряла сознание.

Менее ста колхозников обрабатывали чёртову пропасть гектаров полей и лугов, свиноферму, коровник, овчарню и конюшню. Колхозный ГУЛАГ. Вот тогда отец и решил завербоваться на завод в Сталинграде, где обещали дать жильё. Пожил там в грязной коммуналке три месяца, постоял у станка и понял, что перевозить туда семью нет никакого смысла. В деревне был чистый воздух и картошки от пуза, а галеры что здесь, что там. Работу по специальности с трудом, но можно было найти, только жильём её не обеспечивали. Работать и жить без прописки, снимая для семьи какой-нибудь клоповник, тоже не выход. Так и осталась попытка исправить ошибку и выбраться из колхозного навоза нереализованной.

Как всегда, в выходные дни Иван Ильич брал в руки газету «Правда» и читал уже с отвращением. Съезды и Пленумы КПСС продолжали плести кружева из обещаний прекрасного будущего для всего народа и каждого человека, только он больше им не верил.

Надо сказать, что раньше Иван Ильич не пил, позволяя себе лишь несколько рюмок в праздники. Ина никогда не видела его пьяным, он никогда не ругался матом! Через пять лет жизни в деревне Иван Ильич запил, начиная с маленькой стопки.

В деревне пили все. Делали брагу из картошки и солода, а по ночам гнали из неё самогон в появившихся, наконец, банях, построенных на задах, то есть в конце приусадебных участков. Делали это тайком. Уж не самогон ли стал причиной постройки бань, а не желание помыться раз в месяц? Рецепт приготовления браги она запомнит на всю жизнь.