Читать книгу А также их родители - Тинатин Мжаванадзе - Страница 5

– Почему ты не носишь сарафан, который я тебе подарил? – бестактно поинтересовался дорогой супруг. Где же мужчине понять такие тонкости?

Нос немедленно разбух, в глаза натекло ведро слез.

– Куда?! Куда я его надену?!

– Да на море хотя бы, – перепугался дорогой супруг, кляня себя за неосторожные слова – хотя в последнее время даже замечание о хорошей погоде могло вызвать извержение вулкана.

Жизнь была ужасна. Я стала толстой, как морская свинья, бесформенной, как ватный матрас, и слезливой, как крокодил. Все нормальные люди налегке ходили на море, а я в это время снаряжалась на ежедневную прогулку с младенцем, как в экспедицию на Южный полюс. Он должен был предварительно поспать, поесть, срыгнуть, покакать, потом его я быстро мыла, одевала в чистое и сажала к себе на грудь в сумку-кенгуру.

К этому моменту я была снаряжена, как спецназовец: волосы в хвост, штаны немаркие, кроссовки на липучках, на одном плече – сумка с бутылочками, на другом – с запасными одеждами. Шатаясь от поклажи, я осторожно спускалась по лестнице и обреченно шагала в парк. Там младенец некоторое время сонно втыкал в природу, дышал воздухом, трескал свои бутылочки и, если повезет, – засыпал. Вне себя от счастья я вытаскивала книжку и читала ее на отлете, не понимая ни слова, – сидела на скамеечке полулежа, чтобы младенцу было удобно. Потом он просыпался, мы делали еще круг по парку, и от постоянного таскания тяжестей я приобрела ухватки борца-сумоиста. Как я могу проделать все эти операции в дивном сарафане до пят?!

– А если бабушке оставить? – предложил вариант кормилец и зажмурился: опять мимо! Бабушку сложно осуждать: она вырастила своих троих погодков, сдала их невесткам и сейчас наслаждалась заслуженным отдыхом. К тому же внуки появлялись с устрашающей регулярностью, в год по штуке и, чтобы никого не обижать, она ввела мораторий: своих детей растите сами, а я не вмешиваюсь.

Тогда супруг придумал новый расклад: ребенка оставить на пару часов моей сестре, а потом забрать. Мир не рухнет, если один раз раз пропустить его прогулку!

Измученному долгим заключением воображению представилась заманчивая картинка: я выхожу на пляж в долгожданном сарафане в мелкую ромашку. Широким взмахом сдергиваю его с себя, оставшись русалкой перед родной стихией. Стремительно разогнавшись, взрезаю волны и плыву наперегонки с дельфинами, преодолевая километры. Остаюсь одна посреди морского синего простора и возрождаюсь, как Киприда. Выхожу из воды, отжимаю косы, мгновенно высыхаю – кудри красиво окружают небесное чело – и забираю младенца, кротко проспавшего все это время. Единение с природой вернет меня к прежней жизни, и я снова стану стройной, как кипарис.

– На два часа! – умоляюще сложила я руки и стала наспех зачитывать инструктаж по присмотру за наследником.

Сестра повертела пальцем у виска, напомнив, что у нее в анамнезе две взрослых дочери, и выпинала меня за дверь, предварительно всучив единственный купальник размера «очень-очень-большой».

На улице меня охватил экстаз освобожденного каторжанина. Сарафан и сумочка! Нарядные люди! Руки свободны! И долгожданное море, наконец-то!

– А может, просто позагораешь? – с сомнением спрашивает воплощенное благоразумие в лице двух моих поджарых невесток. У них дети – почти подростки, два и три года, и втянутые животы, а я в своем сарафане похожа на майское дерево.

Они что, всерьез думают, что меня испугают волны?

– Вчера был шторм, – напоминают девочки и устраиваются загорать. Море в самом деле какое-то нервное – сплошная пена прибоя и ровный гул.

– Ну и что! – По задуманному сценарию стаскиваю с себя одним движением сарафан и остаюсь в купальнике, который бы не надела даже моя бабушка: он бурый и местами пузырится.

– Девушки, – снисходительно говорю я, – вы не знаете, как я плаваю!

Девушки хмыкают и закрывают носы бумажками. Разбег по гальке не удался – пришлось входить в воду задом и позорно падать на спину. Ну, какая разница, если подумать.

Если есть на свете счастье, то я его достигла: море и свобода. Вот сейчас сплаваю вдаль, вернусь и… Что-то подозрительно: кроме меня, в воде никого нет. Волны слишком высокие, и гул чересчур громкий. А если покричать, меня услышат?

– Э-э-эй! – Хриплый крик попрыгал по волнам и тренькнул во вдохновенном шуме живой природы. Подожду еще немного, и пора выходить. Почему-то волны становятся все выше, и меня слегка укачало.

Пора бы уже выходить, но волны держат меня, как бультерьер соседскую щиколотку. Сценарий развалился на глазах. Неужели я утону? Это будет очень странно – молодая мать тонет в море на самом взлете своей счастливой семейной жизни: глупее не придумаешь.

На берегу – без перемен: яркое солнце подсушивает влажную гальку, девушки самозабвенно воркуют на пляже, подставляя солнцу тощие бока, море буйствует, и никто не смотрит в мою сторону. Вот тебе и триумфальный выход Киприды.

Сейчас я утону, и будет большой скандал. Город получит возможность смаковать подробности – экстремалка нашлась, ушла плавать в море после шторма, а грудного ребенка подкинула сестре! И этот бедный сиротка вырастет и спросит – а где же моя мама? А твоя мама, ответят ему, очень любила море!

Где-то спит крошечный мальчик, и он не виноват, что его мать – идиотка, он имеет право получить ее обратно. Самый красивый в мире мальчик, искусанный комарами, четырех месяцев от роду, похожий на совенка, скоро проснется, а мамы нет. И через два часа тоже нет. И утром… тоже нет… А все почему? Потому что я безмозглая курица, а никакая не Киприда, и впервые в жизни стало так страшно, как будто сейчас на меня из глубины движется белая акула.

– Господи, – традиционно вспомнила я о единственной возможной помощи в критический момент. – Я, честное слово, больше так не буду. Мальчик же не виноват! Пожалуйста, можно я выйду из воды?

И тут небеса прорезала молния и ударила прямо в меня, разрезав жизнь на «до» и «после». Ничего не имеет значения, кроме моего ребенка, и мои желания – тоже пыль и пустота.

Волна взяла меня на ладонь, подняла высоко-высоко над берегом и в форме морской звезды шлепнула на камни. По гальке пополз студень в затейливо развороченном танковом чехле с залепленным волосами лицом, и курортники решили, что это такой малоизвестный вид йоги.

Дальше я благоразумно погрелась под бледным солнцем, клятвенно обещая небесам больше не валять дурака. Моря мне уже не хотелось, а только быстрее к мальчику.

Он действительно все еще спал, когда я пришла его забирать. Он крякнул от моих объятий и молча схватил бутылочку.

С этого дня я не катаюсь на каруселях – начинается морская болезнь – и с парашютом точно прыгать не собираюсь. Учиться свистеть уже не имеет никакого практического смысла, равно как и ехать смотреть на северное сияние. У меня другой эстрим: проверять, как мои дети делают домашние задания.

СОЧИНЕНИЕ САНДРО: «ОПЯТЬ ДВОЙКА»

Неистребимая картина «Опять двойка» призвана мучить поколения неокрепших детских умов своим мерзким видом.

В XXI веке ее описание на уроке русского задали Сандро Д.

С разрешения автора и при сохранении авторской стилистики, орфографии и пунктуации публикуем текст.

Петя пришел к своеи семе.

(Сема у него есть, и он к ней пришел.)

Он был в плохом настроении. Петя получил двойку. Очевидно что он плохо учится. Его лицо напоминало лицо молоденца у которого отняли канфетку.

(Молоденец – это молодец в младенчестве.)

Мать Пети расстоена, потаму что ее сын плохо учится.

(Она расстоялась от горя, как тесто – ну еще бы. Сандро четко знает, что бывает с мамой двоечника.)

Но его сестра Маквала отличница, и ей тоже абидно, что у нее тупой брат.

(Сестра слишком прямолинейна – отличница не может быть солидарной даже с родным братом.)

Но больше всего расстроен брат Пети Хвича.

(Видимо, у Пети папа был русский, а потом его мама вышла замуж за грузина, и детей из патриотизма назвали такими кошмарными именами.)

Он очен слабонервный.

(Ну еще бы, такое имя носить – это кто угодно озвереет.)

Петя такой двоешник, что его даже собака жалеет.

(Самый гуманный член «семи» – животное, как водится.)

Я думаю что он не исправиться.

С него болшего не выжмешь.

(Мрак, запустение и декаданс.)

– Хоть бы у нас была собака, – горестно заметил Сандро в ответ на наши повизгивания. – Она бы меня пожалела!

Теперь в нашей семье прочно поселился неологизм «молоденец» и фраза «мама расстоена».

Хорошо все-таки, что я тогда не утонула. Кто, кроме меня, вынес бы этих ужасных детей?!