Читать книгу Лето, бабушка и я - Тинатин Мжаванадзе - Страница 7
Москва и муха це-це
ОглавлениеНа меня надели темно-синий костюмчик. Шерстяной, кусачий. Я все время ерзаю и чешусь.
На костюме тонкие белые и красные полоски – по низу свитера и на рукавах.
– Как ей хорошо синее к золотым волосам! Красавица, русалочка!
– Твой глаз в твою жопу, – вполголоса бормочет бабушка, – никуда ребенка вывести нельзя, налетят как коршуны. Своих нарожайте и хвалите!
– Мама! – шепотом вскрикивает мама.
– Никто не слышал, что ты нервничаешь, – осаживает ее бабушка и прерывисто вздыхает.
Я впервые в таком странном месте.
Очень много людей, очень шумно, все с большими чемоданами, и какая-то женщина квакает непонятное по радио, а люди хватают чемоданы и бегут – все в одном направлении.
Мы с мамой, папой и бабушкой стоим возле длинного железного домика. У него огромные колеса, которые сильно пахнут – как трактор в деревне у соседа Тамаза.
Старшие говорят о чем-то своем, я у папы на руках верчу головой – мне ужасно нравятся светящиеся буквы на стене.
Мы заходим внутрь домика – а там комнатки! Папа поставил меня на пол, я немедленно побежала, потому что устала без движения – ножки затекли.
– Стой, стой! Куда! Мама, как ты ее довезешь, не знаю, ей-богу!
Меня ловят на входе в одну из маленьких комнат – там темно, и сидят какие-то незнакомые люди.
– Наше купе вот тут, – говорит папа. Свет включается, я вижу диванчики с подушками и столик у окна. Папа сажает меня на один диванчик, а второй – о, чудо! – поднимает, а под ним – яма.
Мама и бабушка складывают в эту яму наши сумки и чемоданы. Диванчик снова захлопывается.
– Не вздумай пальчик туда засунуть, – предупреждает папа.
– Мы с бабушкой здесь будем жить? – догадываюсь я.
Старшие смеются – они каждый раз смеются, стоит мне сказать хоть слово. Наверное, я специальный человек, чтобы смешить других людей. Снисходительно похохатываю.
– Вот билеты, а деньги проверила? Шукри вас встретит, ничего не бойтесь. Лекарства вроде все взяли. Чай вам дадут, а где сумка с едой?
– Идите уже, – спохватывается бабушка.
Мама с папой целуют нас, выходят из комнатки. Бабушка снимает наконец с меня жаркий свитер, башка застревает, я отбиваюсь руками, падаю с диванчика, и башка вылетает вон! Какое облегчение!
Бабушка отодвигает занавеску на окне и – о, еще чудо! – мама с папой стоят уже там!
– Они не будут с нами жить? – тревожно спрашиваю я.
– Мы сейчас поедем, – успокаивает бабушка.
Как поедем? Это же дом, а не машина! Я ездила в машине. Она пахнет так противно, что меня сразу начинает мутить, и голова кружится, и я начинаю хныкать, машину часто останавливают, дают мне воды, моют лицо. Не люблю ездить в машине – если бы не деревня, вообще бы в нее не села никогда.
Но это не машина, водителя нет. Люди ходят взад-вперед по коридорчику, может, это самолет?
Вдруг домик качнулся. Мама и папа замахали так, будто собрались оторваться от асфальта и полететь. Я оглядываюсь на бабушку, она тоже машет, значит – опасаться нечего. Мама и папа, и все это странное место со светящимися буквами, и квакающим радио – все поплыло вбок, и вскоре пропало, а вместо них, как в телевизоре, пошли другие картинки.
– Мы едем? – догадалась я.
– Едем, едем, чуку-чуку, – соглашается бабушка, вздыхает, как будто сбросила большой мешок, и обращается к Богу – это ее невидимый друг и собеседник, которого она постоянно о чем-то просит: – Отец Небесный, пусть наша дорога благополучно начнется и закончится, пусть мы с миром приедем, и пусть там, где нас ждут, все будут здоровы, и те, кого мы оставили, тоже будут здоровы. Аминь.
– Аминь, – повторяю я, потому что бабушка сказала – это слово должны сказать все, и тогда все сбудется.
– Бисмилла[3], – говорит бабушка.
В окошке картинки побежали быстрее. Проплыли дома, потом улица с машинами и фонарями, потом появилась полоска моря.
– Это самолет? – уточняю я.
– Это поезд, – взволнованно отвечает бабушка. – Господи, как давно я никуда не ездила! И так далеко!
– А куда мы едем? В деревню? К Найде? – озадаченно спрашиваю я.
– К твоему дяде, в Москву. Он по тебе очень скучает! И по мне тоже. – И на бабушкином лице морщины складываются в солнце.
Ехали мы целую вечность.
Сидеть в нашей комнатке скучно, поэтому, стоило бабушке выйти по какой-либо надобности, я спрыгивала на пол и босиком бежала в соседние комнатки. Все счастливы меня видеть – это уж как обычно. Я садилась за стол, брала сушки и конфеты и рассказывала, что у меня есть собака Найда, у которой на ухе клещ, и она сильно плакала и мотала ушами, еще – что папа убил на охоте зайца, и его ели всей деревней!
Бабушка искала меня по всему вагону, проводницы искали вместе с ней, закатывая глаза. Найдя беглянку, она хватала меня и страшно извинялась, а люди смеялись и просили оставить.
– Тоже мне, нашли клоуна, – ворчала бабушка и слегка меня в сердцах встряхивала, я думала – это такая игра и реготала на весь вагон.
В поезде бабушка все время клевала носом: снизу стучало прямо в живот – дум-папа, дум-папа, и стук был ритмичный, а у меня в голове музыка складывалась на него сама собой. Я задирала ноги на мягкую стенку и во все горло распевала: «аааа-уууу-иииии»!
– Этот ребенок когда-нибудь спит? – хмуро спросил соседний пассажир.
– Чш-ш-ш, замолчи немедленно, нас скоро с этого поезда выкинут, всех довела до психоза, – зашипела бабушка. – Извините, ради бога, ей простора маловато.
Вскоре для меня нашелся компаньон.
Лысый дядечка с мешками под глазами очень много смеялся, любил поглазеть в окно и поговорить. Мы часами вместе смотрели картинки в окне, называли все их составные части и сочиняли песни.
– Поросята-поросята, а с ними – большая свинья-а-а-а-а! – распевали мы вдвоем, когда бабушка возникла на пороге.
– Дай вам Бог здоровья, – молитвенно сложила руки бабушка.
– Что вы! Такого попутчика найти – мне сказочно повезло! – смеялся дядечка, и я просила бабушку не мешать. Она приносила еду мне из нашего домика сюда, к новому другу, он тоже угощал меня конфетами, а когда я уставала и меня побеждал сон, дядечка нес меня на руках к бабушке, где она с очками на носу читала потрепанную книжку.
В Москве было много загадочного.
Например, на лестнице пряталась крошечная отдельная комнатка. Мой дядя выходил из квартиры, заходил в эту комнатку, потом нажимал на кнопочку, и двери закрывались сами. Потом они снова открывались, а там уже никого не было!
Я страшно волновалась, прыгала на месте, но не уходила. Потом мои кузены заходили к комнатку, снова нажимали кнопочку, исчезали за сердитыми дверями, и через некоторое время двери разъезжались, а там – стоял дядя с кучей газет в руке! А кузены исчезали!
– В твоем Батуми такое есть? Нету, – трепал меня дядя по кудрям и заводил обратно в квартиру.
Я очень возмущалась, когда нашей комнаткой пользовались соседи!
Кроме волшебной комнаты, была еще лестница – только не дома, а под землей. На ней ступеньки плыли, как река, глаза начинали разъезжаться в разные стороны, и надо было ухитриться попасть именно посреди ступеньки, а если между, то упадешь. Я бы каталась на этой лестнице целыми днями, но старшие поспешно меня уводили, и я мечтала убежать от них, чтобы никто не мешал изучить лестницу поближе.
Правда, людей там было столько, что немного отстанешь – и готово, тебя никто не увидит. Однако бабушка знала, с кем имеет дело, и цепко держала меня за запястье.
– Ты соображаешь – если тут потеряешься, мы тебя в жизни не найдем? Это – Москва!
«Москва» звучало так угрожающе, что я немедленно поверила – да, потеряюсь.
Хотя потеряться навсегда – это интересно.
Тем более, что мою безмятежную жизнь отравляли кузены.
Они были большие – учились в школе.
Каждое утро уходили с портфелями, а по вечерам сидели за круглым столом, уткнувшись носами в книжки. Тетя ругала брата, что он лодырь, а на сестру, наоборот, не могла нарадоваться. Брат, и без того тощенький, гнулся к столу и частенько дезертировал с места мучений. Двоюродные меня за человека не считали, не играли со мной, гнали от стола прочь и не давали тетрадки – порисовать. Поэтому я сидела в засаде за диваном, сопя в дырочки, и, стоило кузенам отлучиться, подбегала к столу, хватала ручку и быстро-быстро черкала в распахнутых беззащитных тетрадках.
– ЧТО ЭТОООО????!!!! – визг моей сестры сотрясал квартиру. – Я ее убью! Какого черта вы ее привезли на мою голову?
– Отлично! – радовался брат. – Скажу завтра в школе, что малолетняя мымра испортила мое домашнее задание!
Тетя и бабушка единым фронтом стояли насмерть, не давая отличнице меня убить. Я пряталась за их юбки и показывала язык.
– Вот, опять!!! – орала сестра. – Мне что, каждый раз переписывать все заново? А музыкой когда заниматься?
– Как тебе не стыдно – связываешься с крошечным ребенком! – выговаривала тетя, хотя было видно, что она тоже не прочь меня отметелить.
– С крошечным?! Муха це-це тоже крошечная, а запросто верблюда может в гроб загнать! Чтобы я ее рядом с собой не видела!!
– Муха це-це, – фыркал брат, – образованность свою хочут показать!
Я не подозревала о человеческой злопамятности и коварстве, поэтому легко попалась в ловушку: на следующий день кузены поманили меня конфетами за диван, и, сколько успели до включения пожарной сирены, всласть оттаскали за уши и волосы.
– Вот тебе, младшая, вот тебе! За мои тетрадки и нервы! – шипела сестра, откручивая мне ухо.
Сирена сработала на совесть: кузенов примерно наказали, а меня утешали всей семьей. Я всхлипывала, икала и торжествующе смотрела на незадачливых мстителей с бабушкиных безопасных колен.
С какой стати моей тете взбрело в голову искупать нас всех вместе? Могу лишь предположить, что, по ее мнению, общее купание должно было нас примирить. Не могла же она экономить горячую воду?!
В ванне мы пробултыхались ровно минуту, и тут мне захотелось в туалет. Сестры я боялась и не посмела позвать старших, поэтому совершенно закономерно пустила свои богатства плавать по водам.
Сирена в этот раз была нечеловеческой мощи: орали двое! Кузены выскочили из воды и самозабвенно разрабатывали легкие. Стены ванной раздулись, а вода превратилась в лед. Старшие на подламывающихся ногах вломились в комнату ужасов и…
Опустим завесу милосердия над картиной.
Должно быть, плавающая по волнам какашка сыграла роль в нашем примирении и братании: кузены, наконец, осознали, до какой степени я тупая. Или, может, коварная – не могу судить. Во всяком случае, память напоследок предлагает мне такую московскую картинку: мы стоим у окна, брат поддерживает меня на весу, чтобы я могла увидеть ночную улицу – на дворе Новый год, и всюду горят разноцветные лампочки невиданной красы.
3
Бисмилла – произнесение формулы и сама формула «бисми-л-ляхи-р-рахмани-р-рахим» («Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного»), с которой начинаются почти все суры Корана. В соответствии с многовековой традицией эта формула, которой придается магическое значение, произносится мусульманами во время молитвы перед началом любого дела. В обиходе неарабоязычные мусульмане нередко произносят лишь начальную часть формулы – «бисмилла».