Читать книгу Боевые девчонки - Точи Онибучи - Страница 2

Юго-восток Нигерии, апрель 2172

Утром Онайи первым делом отстегивает руку. Другие Боевые девчонки, лишившиеся рук или ног, спокойно спят без них, но Онайи никак не может привыкнуть: даже во сне ее преследует фантомная боль. Во сне руки и ноги целы, и она может бегать. Она бегает так быстро, что может убежать от любой погони. Она может держать винтовку и целиться. Она может ощупать лицо всеми пальцами. А потом – просыпается и пытается дотронуться до себя правой рукой, которой больше нет. Она так и не привыкла просыпаться и не ощущать свое тело целиком, поэтому всегда спит, прикрепив искусственную руку, несмотря на то что иногда случайно корежит протез, ударяясь им о кровать во сне. Несмотря на то, что хрупкие микросхемы ржавеют от пота, когда ее мучают ночные кошмары. Несмотря на то, что каждое утро она просыпается с отпечатками металлических пластин на щеке. Вот почему она встает раньше всех в лагере. В утренней тишине она часами возится, выправляя и смазывая механизм. Она сидит возле кровати, и только отблески металла вспыхивают в темноте ее палатки в этот предрассветный час.

Айфи до сих пор спит.

На мгновение Онайи замирает и слушает, как она похрапывает. Снаружи уже доносятся голоса птиц, но пока не так громко: Онайи отчетливо слышит сонную мелодию Айфи. Два ровных, плавных всхрапа – и следом короткий икающий звук. Сны Онайи – сплошной мутный хаос, кровь, вопли и выстрелы. Льет сильный дождь, но никакой ливень не смоет слезы с ее лица. Айфи же спит безмятежно. Племенные шрамы на ее щеках – словно мягкие волны. Уголки губ слегка приподнимаются. Девочка жила мирной жизнью – почти всегда.

Онайи отсоединяет руку от блока питания и приставляет ее туда, где кончается плечо. После той давней битвы еще оставался обрубок руки, но врачам пришлось ампутировать ее совсем – из-за инфекции. Теперь на месте раны сеть из проводов, гнездо, похожее на розетку, к которой можно подключить механизм, и ничего больше. Из металлического разъема руки доносится гудение: наноботы вытягивают соединительную сеть, которая затем прикрепляет металл к ее плечу. Электрический разряд пробегает по телу – слабый укол тока, наподобие того, что случается, когда потрешь ноги о ковер и сразу возьмешься за дверную ручку. Теперь Онайи может сгибать пальцы. Пробует согнуть локоть, болтает рукой взад-вперед, вращает плечом, наконец потягивается, зевает изо всех сил и выходит из палатки.

После недавнего дождя мир кажется влажным и зеленым. На траве еще не высохла роса. Мокрые листья смотрят вниз с ветвей деревьев.

Налетает внезапный порыв ветра. Где-то вверху шумят моторы. Онайи поднимает голову и успевает увидеть воздушных ме́хов – тяжелых человекоподобных роботов с бело-зелеными полосками на плечах. Они рассекают небо с пронзительным звуком – как раньше, как в прошлом году. К их массивному корпусу прикреплены наплечные пушки и ракетные двигатели. Самая современная навигационная система. Однако они до сих пор не нашли лагерь биафрийских повстанцев у себя под носом. Пока тут работают глушители сигнала и прячут это место от нигерийских властей, лагерь в безопасности. Правительственные вооруженные силы даже не видят повстанческий флаг, который развевается прямо под ними. Половинка желтого солнечного диска в нижней части голубого полотна. Золотые лучи сияют, словно молнии.

Онайи вытягивает свою настоящую руку и плечо из плоти и крови, выгибает спину и слушает, как щелкают позвонки. Встряхивается, расслабляя тело. На ней все еще компрессионный бюстгальтер и спортивные шорты, в которых она спит. Воздух в Дельте тяжелый и влажный; одежда прилипла к коже. Но для утренней пробежки сойдет.

Она совершает свой обычный круг по лагерю. Сначала к его границе, мимо школы и ангара для автотел – места, где можно починить сломанную робототехнику, сделать руки или ноги. Здесь девчонки могут стать аугментами – обрести органы или конечности гораздо сильнее тех, с которыми родились. Иногда тут проводятся хирургические операции: кто-то получает новые глаза, кому-то останавливают внутримозговое кровотечение и собирают заново черепную коробку. Онайи знает, что многие насмехаются над этим местом: вроде как люди идут туда людьми, а выходят – уже не совсем. Но те, кто косо смотрит на работавших там и получивших помощь, сами никогда не были на войне. Полуконечности становятся «полу» лишь потому, что человека пытаются сделать снова целым. Аугмент – это не уродство.

Она поворачивает налево и видит сад с фруктовыми деревьями. Позади сада – огород, заключенный в теплицу, такую большую, что там могут свободно прохаживаться несколько человек. С потолка свисают вращающиеся краны, запрограммированные на автоматический полив, по стенам – панели искусственного освещения. Они не всегда нужны, но, когда ночи становятся длинными – слишком длинными, – необходимо позаботиться об овощах, чтобы не остаться без пищи.

Двигаясь по спирали, она пробегает мимо столовой, обычно пустой в этот ранний час. Но сегодня Онайи замечает девушку в камуфляже. Та дремлет, опершись на винтовку. Куртка расстегнута и небрежно наброшена на плечи. Это Чайк. Услышав шелест травы под ногами Онайи, Чайк просыпается и вытягивается струной. Просто чудо, что она тут же не направила винтовку на Онайи, – нервы у нее никуда. Придя в себя, Чайк расслабляется и принимает прежнюю позу.

Это всего лишь я, думает Онайи, всего лишь та, что башку тебе снесет, когда командир узнает, что ты спишь в карауле!

Онайи неторопливо пробегает мимо. Эти утренние пробежки – еще и дополнительное патрулирование, помощь дозорным. Пусть аванпост и скрыт от вражеских сканеров и радаров, но что может помешать бело-зеленым случайно попасть на их территорию? В свои пятнадцать Онайи – одна из самых старших в лагере. Младшим – некоторые даже не привыкли жить самостоятельно, а другие учатся заново быть людьми после звериной жизни в джунглях – трудно привыкать, трудно бодрствовать в дозоре, трудно фокусировать внимание на уроках и не кричать во сне. Иногда их ружья больше них самих. Но девчонки медленно превращаются в закаленных бойцов, на которых можно положиться во время атаки. Бойцов, с которыми Онайи была бы рада – и даже горда – сражаться бок о бок.

Маршрут приводит ее к тренировочным площадкам, где учатся обращению с оружием. Широкие тяжелые листья тропических деревьев скрывают девочек – сверху их не видно. Листва такая густая, что поглощает даже звуки пальбы, когда они стреляют в сторону берега.

Онайи уже на скале, внизу протянулся пляж. Здесь проводят и рукопашные бои, по расписанию, но в теплый сезон Онайи иногда прибегает сюда по утрам, взглянуть на девчонок, которые, сбросив одежду, загорают внизу, смеются и дурачатся. Глядя на них, она вспоминает, что многие – еще совсем дети. И солнце для них все еще доброе и ласковое. Некоторые пока ни разу не видели, как в чистом голубом небе в одно мгновение возникает дрон, чтобы сбросить бомбу на их дом. А кто-то и видел, но не слишком переживает. Такие всегда становятся хорошими бойцами. Отчаянными, но хорошими.

Вода утром, на таком расстоянии, кажется скорее черной, чем голубой. Онайи слышит слабые всплески волн, бьющихся о металл. Она знает, что маленькие пятнышки и силуэты вдоль горизонта – буровые вышки. Старые, заржавевшие, но все еще способные выкачивать богатства Дельты. Их богатство, их ресурсы. Прямо под ногами Онайи и дальше, под океанским дном, – залежи природных ископаемых. Вот за что нигерийцы убивают биафрийцев. Дня не проходит, чтобы Онайи не думала о том, как бы взорвать буровые, смешав их с обломками кораллов. Говорят, что священное право на ископаемые минералы принадлежит народу игбо[1], благословленному Чукву – Высшей Сущностью, дающей энергию всему живому. Но для Онайи минералы – просто пыль. Да, важная, да, дающая власть, но – пыль, и ничего больше. Она никогда не была особо религиозной.

Нигерийские мехи, проносящиеся иногда над головой, и вышки – единственные для Онайи проблески внешнего мира. Кроме нас и наших врагов там есть и другие люди. Каждый раз, глядя на вышки, она целится в них из невидимого ружья своей настоящей рукой.

Она поворачивает назад и пробегает мимо ангара, где хранится мобильная экипировка. Ржавчина разъедает броню костюмов, они меньше, чем нигерийские мехи, со скрежетом рассекающие небо, и ближе по форме к человеческому телу. Онайи знает, что их деталям не хватает смазки. Но старые костюмы, оснащенные боеприпасами, приборами ночного видения и нейронной адаптационной системой, позволяют уцелеть. Есть еще и другие костюмы, скинсьюты, – «вторая кожа». Тут все зависит от твоего возраста и размера. Они или обтягивают тебя так, что можно задохнуться, или болтаются, как чужие обноски, даже кнопка сжатия на запястье не помогает. Они – как еще один слой плоти, необходимый для вылазок за пределы лагеря, туда, где радиация настолько сильна, что кожа отслаивается почти моментально.

На ящиках с боеприпасами флуоресцентными голубыми чернилами нарисованы китайские иероглифы. Но девчонки знают и так, в каких хранятся пули 7,62 мм, а в каких – боеприпасы для наплечных пушек робокостюмов. Знают, где лежат патроны для винтовок, а где – ножи, на случай если кончатся патроны.

Этого контрабандного оружия, кажется, всегда было мало. Но сироты никогда не крадут столько хлеба, чтобы хватило на пир, всегда – только на день.

Онайи приближается к Обелиску. Искры, летящие от постамента, видны раньше, чем она добегает до него. Выглядит так, будто там установлена мини-вышка, буровая для добычи ископаемых, хотя и микроскопического размера. Под ногами Онайи, через весь лагерь и даже за его пределами, проложены оптоволоконные кабели, от которых земля постоянно гудит, по почве идут разряды, чтобы высвободить воду, которую она впитала. Затем воду очищают, и она становится пригодной для питья, приготовления пищи и других нужд. Кроме того, здесь добывают минералы, благодаря которым работают почти все электронные устройства в лагере.

Однако сегодня что-то не так.

Онайи опускается перед постаментом на корточки и видит почерневший, обугленный участок, кончающийся там, где кабель уходит в траву. Кабели прокладывала не она, но налаживать и ремонтировать ей доводилось самые разные вещи.

Прищурившись, она долго смотрит на повреждения, пока легкое движение воздуха не отвлекает ее. Возле нее внезапно появляется долговязая, с виду нескладная Чинел. И как-то же она умудряется двигаться бесшумно. Ни капли неуклюжести, напротив – удивительная грациозность в каждом движении. Онайи помнит, как увидела Чинел впервые – высокую даже в детстве, – но такой удивительной пластики ей прежде не встречалось. Вся в саже, пепле, перемазанная кровью, Чинел выступала с уверенностью генерала.

Теперь на Чинел компрессионный лиф камуфляжной расцветки и штаны с множеством глубоких карманов. Волосы убраны под зеленую узорчатую бандану. Старомодные «сотовые телефоны» – реликвия прошлой эпохи – подвешены на ее ожерелье и брякают друг о друга. Звук не очень-то нравится Онайи.

– Хочешь, чтобы у нас воды отошли, да? – острит Чинел.

Черный юмор. Ее вечные грубоватые шуточки, мол, здешние девчонки – понятно почему – не из того сделаны, чтобы рожать детей. Онайи когда-то слышала: если отходят воды, значит, скоро родишь.

Но сейчас, глядя на Чинел, на то, как блестит ее кожа от ночного пота и утренней росы, Онайи видит девчонку, которой только дай посмеяться.

– Давай быстрей, а то мы так вонять станем, что бело-зеленые нас учуют, – парирует Онайи с усмешкой.

Чинел ухмыляется, и пчелы вылетают из ее волос. Крошечные роботы-насекомые сообщают Чинел температуру и влажность воздуха, а также уровень радиации в каждой капле дождя, которая падает с листвы деревьев над головой. Приносят данные о температуре тела Онайи и состоянии ее протеза. Пока Онайи наблюдает, пчелы спускаются к колодцу, чтобы сказать Чинел, что нужно исправить. Затем они приступают к работе.

Онайи все еще в боевой готовности. Чинел сидит в траве, пока робопчелы выполняют свою задачу.

– Надо пробежаться и проверить, – говорит Чинел самым будничным тоном, будто предлагает пойти поплавать. Ее аугменты у нее внутри. Черепная коробка, передача данных напрямую в мозг, металл вместо многих костей. Внешне же она ничем не отличается от обычного человека, а внутри тикают и мурлычут идеально настроенные механизмы. Но хотя ее тело способно самостоятельно подключаться к лагерной сети, она все равно больше человек, чем машина. В оцифрованном теле бежит настоящая кровь.

– И что мы там такого найдем в лесу, чего нет здесь? – Онайи уставилась на колодец, наблюдая, как солнечный свет ползет по обугленной части проводки.

– Вот именно. Никогда не знаешь. У нас заржавели инструменты, нам нужны боеприпасы, а еще на днях в теплице перегорела лампочка. Ночи сейчас длиннее, генераторы не справятся.

Онайи хочет сказать Чинел, что они тут со всем справлялись годами, что все у них получалось даже с меньшими ресурсами, но этот разговор повторялся уже миллион раз.

– А что, если на бело-зеленых наткнемся?

Чинел толкает Онайи локтем:

– Они нас до сих пор не нашли. С чего бы им найти именно сейчас?

– Потому что мы все не мылись неделю. – Онайи пытается сохранить невозмутимое лицо, но улыбка кривит ее губы, и, не в силах сдержаться, она хохочет так, что среди деревьев разносится гулкое эхо.

Чинел катается по влажной траве, схватившись за живот, а пчелы тем временем возвращаются в ее волосы. Онайи хочет сказать, что надо быть потише, пока они не привлекли внимание нигерийских патрулей, оказавшихся поблизости. Но смех Чинел согревает ее.

– Дай хоть попрощаться с малышкой, – говорит Онайи, рывком встает и тянет Чинел, поднимая ее на ноги.

– Может, прокладки найдем. – Чинел осматривает отремонтированный колодец. – Девчонкам они пригодятся.

Сколько же лет прошло? До сих пор Онайи умиляется каждый раз, когда видит, как мирно спит Айфи. Старое грубое одеяло поднимается и опускается, поднимается и опускается. Иногда Онайи хочется, чтобы у них обеих на шее были специальные разъемы, такие круглые розетки, как на конечностях, чтобы она могла подключиться к Айфи и посмотреть, какие сны видит маленькая девочка. Может быть, танцует на прохладном ветру в красивом платье. И никаких москитов в воздухе.

Шаркая ногами, Онайи идет на сторону Айфи. Внутри палатки все еще царит голубизна не до конца наступившего утра. Айфи, конечно, будет протестовать против раннего подъема – до уроков еще далеко, – но ничего страшного, если она помаленьку начнет приучаться к такому режиму. Онайи садится на деревянный ящик возле кровати Айфи и мягко трясет ее за плечи.

Девочка приоткрывает глаза совсем чуть-чуть, потом широко распахивает их на секунду. Даже в темноте Онайи видит фиолетовую радужку ее глаз с осколками золота, и у нее перехватывает дыхание от красоты.

– Привет, малышка, – шепчет Онайи.

Чинел ждет у входа в палатку, и Онайи чувствует ее нетерпение, но она решила как можно больше времени проводить с Айфи. Идет война, никогда наперед не знаешь, что случится. Потерять человека, которого любишь, ничего не стоит. Воспоминания о тех днях, когда она была ребенком-солдатом, все еще свежи в памяти. Слишком свежи. Несколько долгих секунд Онайи гладит Айфи по безволосой голове, пока та не отворачивается, натянув на себя одеяло.

– Эй. – Онайи трясет ее, на этот раз более настойчиво.

– Еще рано, – хнычет Айфи.

– Мне нужно на разведку.

Услышав это, Айфи поворачивается. Она учится быть жесткой, Онайи видит это, но видит и мольбу в фиолетовых с золотом глазах.

– Нам нужно пополнить запасы. Со мной Чинел, так что не волнуйся. Я не одна. Энаймака побудет с тобой.

– Пока я что буду делать?

Онайи хмурится. Язвишь, Айфи?

– Пока ты будешь заниматься. – Онайи достает с полки планшет и включает. Экран мигает, и Онайи хлопает планшетом по колену, чересчур сильно – свет экрана вдруг освещает все их жилище.

– Но, Онайи, у меня и так отличные оценки. Дай поспать!

– Хорошо. – Онайи кладет планшет на тумбочку рядом с кроватью. – Не занимайся. А в классе не слушай учителя, если хочешь. Не обращай внимания вообще. Включи планшет и играй в игры. Болтай. Бла-бла-бла-бла. – Она повышает голос: – Но, если вернешься в палатку с результатом ниже самого лучшего, – она делает драматическую паузу, – мы посмотрим.

Айфи еще чуть-чуть нежится под одеялом напоследок, потом сбрасывает его и машет ногами.

Онайи встает и отворачивается, прежде чем Айфи увидит ее улыбку. Чинел подавляет смешок.

Отключенная Энаймака стоит в углу ссутулившись. Если бы кто-нибудь захотел проявить к ней великодушие, то сказал бы, что разноцветная броня придает ей индивидуальность. Поблекший фиолетовый металл одного предплечья, местами проржавевшая оранжевая пластина вместо одной груди, мозаика из зеленых, красных, желтых, оранжевых и голубых проводов, заменяющих ребра. Ей бы сказали, что это похоже на красивое платье, просто буйство красок. На самом деле она просто дроид, сделанный из всего, что Онайи и другие девчонки притащили из прошлых вылазок или подобрали после стычек с бело-зелеными. Металлические пластины ее ног заржавели на стыках. Глазницы потемнели от копоти. Спина поросла мхом, где-то на теле проглядывает плесень.

Онайи встает на цыпочки, глубоко вдыхает, чтобы открыть камеры и клапаны в своих искусственных органах, и вдувает в ухо Энаймаке слизистую струю наноботов. Когда Айфи спрашивала, как ожила Энаймака, Чинел шутила, что это все Онайи: она вроде роутера с беспроводной связью для дроида. Глаза Энаймаки оживают, механизмы начинают гудеть, она выпрямляется, расправляет плечи и сканирует комнату.

– Присматривай за ней, пока меня нет, – приказывает Онайи.

– Хорошо, мама, – отвечает Энаймака.

Пока она заряжается, ее голос двоится. Она подходит к Айфи:

– Ну, малышка. Давай делать математику. – Энаймака произносит это в точности как Онайи. Так ей спокойнее.

У входа в палатку Онайи берет рюкзак и взвешивает винтовку в руке-протезе.

– И не забудь, что ее надо побрить, – обернувшись, кричит она. – Наголо. Чтоб ни одной волосинки на голове! Скоро пекло настанет.

С этими словами Онайи выходит в прохладу утра.