Читать книгу Собственность и процветание - Том Бетелл - Страница 17

Проблема безбилетника возникает, когда нечетко определены права собственности. Вот в чем суть проблемы. Но привести к ней могут два совершенно различных ряда обстоятельств. В коммунах вопрос «у кого есть право на что» повисает в воздухе в силу идеологических предпочтений. Совсем иначе обстоит дело там, где технически трудно закрепить выгоды только за теми, кто за них платит. Для разрешения первой ситуации нужно изменить идеологию или человеческую природу, а во втором случае необходимо усовершенствовать технологию. Либо она может оказаться неразрешимой, и тогда возникает необходимость во вмешательстве государства.

Идеологически ориентированные коммуны трудно сохранить, но история свидетельствует, что в неких особых условиях они могут быть устойчивыми. Размер их должен быть достаточно мал, чтобы члены лично знали друг друга. Они должны гореть религиозным пылом или энтузиазмом, обеспечивающим необходимый дух самопожертвования. Пожалуй, полезно и безбрачие, если члены изначально не имели детей и не были разделены на семьи. При соблюдении этих строгих условий проблему безбилетника можно преодолеть. Как мы увидим далее, поразительным примером является Коммуна, основанная в начале XIX века Георгом Раппом и приобретенная одним из первых социалистов Робертом Оуэном. Основанные на принципах коллективной собственности католические, православные и буддистские монастыри существовали столетиями.

Говорят, что гуттериты, протестантская секта анабаптистов, перебравшиеся в Соединенные Штаты в 1870-х годах, доказали необязательность требования о безбрачии. Они придерживались строгой моногамии и признавали лишь общую собственность, и при этом их численность менее чем за сто лет увеличилась с 800 до примерно 28 000 человек. Они живут сельскохозяйственными коммунами по обе стороны канадской границы, преимущественно в штатах Дакота, Альберта и Манитоба. Высокая рождаемость (примерно по девять детей в семье) позволяет им оказывать противодействие снижению численности из-за ухода членов сообщества во внешний мир. У семейных пар есть небольшие отдельные комнаты, но уединение их довольно условно – в двери принято входить без стука. Частная собственность ограничена предметами личного пользования. Трапезы у них совместные, а в течение дня женщины, как правило, отделены от мужчин. Когда численность общины достигает 150 человек, она разделяется, и часть уходит в другое место. Гуттериты говорят на диалекте немецкого языка, и, запретив радио и телевидение, они сохраняют свою автономность от внешнего мира[120]. Но именно их уникальность, а также строгость их норм указывают на то, насколько труден этот опыт. Они – исключение, подтверждающее правило.

Израильские кибуцы стремились достичь примерно такой же цели. Поначалу казалось, что они достигли успеха. Мартин Бубер назвал кибуцы «единственным не провалившимся социалистическим экспериментом»[121]. Еще в начале 1980-х годов Амос Элон мог говорить, что кибуцы реализовали «с большим успехом, чем где бы то ни было, утопическое общество, которое в ограниченном масштабе воплощает благороднейшие стремления человечества»[122]. Однако к 1989 году 3 % израильского населения, проживавшие в кибуцах, накопили более 4 млрд долл. долга[123]. Долги приняло на себя государство, но они стали накапливаться вновь. Небольшое число кибуцев (17 из 277 в начале 1990-х годов) религиозно, и некоторые полагают, что они могли бы обойтись без субсидий. Но политики предпочитают не разделять финансы светских и религиозных кибуцев[124]. Это увеличивает лоббистские возможности всех кибуцев в целом. И, в конечном итоге, значительные государственные субсидии делают недостоверными результаты эксперимента для всех участников.

Что до ситуаций, когда «безбилетничество» возникает в связи с техническими трудностями, то достаточно вспомнить о таких по необходимости общих ресурсах, как океанское рыболовство и подземные озера. Дороги, радиосигналы, свет маяков и национальная оборона – все эти блага обладают подобными свойствами. Радиовещание использует к своей выгоде общественную природу электромагнитных волн, беспрепятственно распространяющихся в воздушной среде, а для покрытия расходов использует рекламу. Некоторые радиостанции отказываются от рекламы и живут за счет взносов слушателей, но они не могут обходиться без государственных субсидий и в этом отношении находятся в такой же ситуации, как кибуцы. (Радиостанция WETA в Вашингтоне, округ Колумбия, которая на 60 % финансируется слушателями, сообщает, что в 1998 году 90 % аудитории не заплатило ни цента.)

Блага, которые не удается поставлять только тем, кто платит за них, экономисты называют общественными благами. Лучший пример таких благ – национальная оборона. Поскольку система национальной обороны защищает и тех, кто не станет за нее платить, ее частное финансирование немедленно наткнется на проблему безбилетников. Поэтому из соображений справедливости и практичности государство выступает в качестве третьего лица и раскладывает на всех налоги для финансирования подобных благ. То же самое касается полиции и системы правосудия. Организованные на частной основе, они должны будут обслуживать и неплательщиков. По сути дела, концепция общественных благ охватывает виды деятельности, отводимые государству. Если благо действительно необходимо, а рынок не справляется с предоставлением этого блага потребителям, в таком случае на сцену выступает государство. Стоит отметить, что блага, традиционно и предоставляемые минимальным государством, – оборона, полиция и система правосудия – соответствуют концепции общественных благ.

Тем временем развитие технологии расширяет круг благ, с поставкой которых потребителям может справляться рынок, то есть частные собственники. Строительство дорог долгое время было делом правительства главным образом потому, что издержки на сбор платы за пользование ими были очень велики. К тому же из-за неплательщиков величина платы за право проезда могла бы оказаться монопольно высокой. Но цифровая технология уменьшает издержки на сбор платы за проезд, и если в будущем бесплатные шоссе не будут приведены в порядок за счет проезжающих (размещенные на дороге сканеры в состоянии «считывать» магнитные метки предоплаты на автомобилях и вычитать плату за проезд), значит, идеология окажется сильнее технологии.

Технологические достижения облегчали приватизацию и прежде. Демсец предполагает, что американские индейцы, обитавшие в степях на Великих равнинах, не приватизировали свои охотничьи угодья, как это сделали гуроны в Квебеке, потому что степная живность в поисках хорошей травы перемещается на очень дальние расстояния. Огородить такое пространство было бы слишком дорого. «Подобно нефти в подземных озерах или кашалотам в океане, бизоны были “бродячим ресурсом”, подвижность которого исключала возможность установления прав собственности и, соответственно, разумное управление, – писали экономисты Джеймс Гвартни и Ричард Строуп. – Позднее проблему удалось решить, огородив огромные пастбища, но к тому времени стараниями белых и индейцев бизоны почти исчезли»[125]. Изобретение колючей проволоки, которую запатентовал в 1873 году Джозеф Глайден, сделало возможным огораживание. Она резко снизила затраты на огораживание и, возможно, спасла бизонов от полного уничтожения. Пока эти животные оставались предметом общественной собственности (были ничейными), логика общинной собственности неумолимо вела к их истреблению. В наши дни та же проблема затрагивает тигров, слонов и носорогов.

Сегодня окрепло понимание того, что если «бесплатные» природные блага – чистый воздух, океаническую рыбу, таежные леса, диких зверей – рассматривать как объект общей собственности, к которому правила частной собственности неудобоприменимы, то соответствующее благо будет подвергаться чрезмерному использованию, загрязнению или (в крайнем случае) полному уничтожению. Мировое население и способность современных рыбаков ловить и продавать рыбу увеличивались намного быстрее, чем способность океанической рыбы размножаться. С 1950 по 1990 год мощности рыболовецких предприятий увеличились впятеро, и, по оценке Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН за 1993 год, затратив 92 млрд долл., они смогли бы выловить всю плавающую в море рыбу, совокупная стоимость которой существенно ниже – всего 72 млрд долл. Было сказано, что из 17 основных рыболовных зон 13 уже истощены или серьезно ослаблены[126].

Растет понимание того, что механизмы собственности могут ослабить или разрешить подобные проблемы. Загрязнение воздуха можно контролировать с помощью системы квот предприятиям на выпуск дыма в воздушный бассейн, и разрешить свободную продажу этих квот. Тогда те, кто не может удержаться в рамках положенной ему квоты, вынуждены были бы покупать право на загрязнение у технологически более совершенных производств. Торговля квотами на загрязнение воздуха предусмотрена Киотской конференцией по изменению климата Земли в 1997 году. Что до рыбных промыслов, то Исландия и Новая Зеландия в настоящее время выделяют квоты на вылов рыбы в своих водах (устанавливающие определенный процент общего разрешенного объема вылова рыбы) каждому владельцу траулера. Эти квоты можно затем продавать на рынке и по рыночной цене, что побуждает рыболовов действовать экономно и с оглядкой на будущее. При старой системе (опоздавшему – объедки) траулеры наперегонки вылавливали самые большие косяки рыбы, подрывая долговременные перспективы рыболовства.

Применимость подобных правил собственности к общим ресурсам, где их применение считалось прежде делом крайне трудным или вовсе невозможным, была далеко не очевидной (а некоторые защитники природы и до сих пор против этого подхода). Не вызывает сомнений, что перемена во взглядах вызвана ростом населения и соответствующим давлением на общие ресурсы. Но когда политические аналитики готовы защищать решения, использующие «права собственности», это еще и признак растущего престижа собственности. В прошлом выражение «права собственности» использовалось лишь для того, чтобы обозначить сомнительность или полную неприемлемость подобных решений.