Читать книгу Колотун - Том Кай - Страница 2

Глеб щелчком отправил окурок в пустую банку, стоявшую на подоконнике. Этажом выше громыхнула дверь. Кто-то быстро, перепрыгивая несколько ступенек сразу, побежал по лестнице вниз. Глеб выскочил из подъезда и спрятался за угол дома.

Консьержка успела что-то крикнуть ему в спину, охранник дернулся зачем-то за Глебом, но когда тот выскочил за дверь, лениво махнул рукой и снова уселся разгадывать сканворд.

Глебу пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы унять бешеный стук сердца.

Снежинки мертвыми холодными мухами опустились на лицо. Зима… Сначала появляется запах. Непонятно, откуда он берется. Когда декабрьский ветер оборвет с деревьев жухлую листву, подморозит до состояния высохшей шпатлевки землю, появляется запах зимы – за несколько секунд до снега.

Уловить его – большая удача! Для этого нужно задрать голову, широко раскрыть рот, высунуть язык и поймать несколько капель замерзшей влаги.

Глеб высунул язык и закрыл глаза. С первой снежинкой он вспомнил ощущение из детства, когда нет ничего важнее первого снега, раскрытого рта и текущего момента…

Глеб накинул капюшон толстовки. Пальцы до белизны в костяшках сжали нож. Из подъезда выскочил коренастый, плотно сбитый мужчина и быстро зашагал в сторону припаркованного серебристого внедорожника. Глеб бросился за ним, дернул водительскую дверь и тут же получил резкий удар между ног. Перед глазами поплыли фиолетовые круги. Второй удар пришелся точно в подбородок. Последнее, что услышал Глеб, перед тем как потерял сознание, – хруст нижней челюсти.

Стас пинком перевернул вялое тело на живот и наступил на шею. Руки затрещали в локтях от резкого залома. Пластиковая стяжка надежно стянула кисти.

– Даже не дергайся!

Стас убрал ногу.

– С-сука!

Глеб выплюнул сгусток крови.

– Чмо ты, Глеб! Как был чмом, так и остался.

– Теперь что?

– Не знаю. Оставлю так. Выберешься – живи, нет – хрен с тобой!

Стас с оттяжкой пнул Глеба по ребрам. Тот охнул и свернулся в позе эмбриона.

– Надеюсь, сдохнешь.

Стас сел в машину и уехал, оставив Глеба лежать на снегу.

Глеб закрыл глаза. Стас Строев… Как же так получилось, что он опять появился в его жизни спустя столько лет?

Глеб кое-как поднялся на ноги. Голова кружилась, отчего к горлу стразу подступила тошнота.

Оглядевшись вокруг, Глеб почти отчаялся. Видимо, Стас вывез его километров за сто от Москвы. Вокруг только лес. Глеб решил двигаться вперед, сколько сможет. Нужно выйти к людям до темноты. Вчера еще было тепло – градусов пять ниже нуля, но сегодня основательно подморозило.

Изловчившись, Глеб вытащил из кармана телефон. Аппарат пискнул севшим аккумулятором. Глеб нащупал пальцами центральную кнопку, по памяти отсчитал три иконки вверх. Четвертой как раз должен быть WhatsApp. Глеб ткнул один раз. По идее, программа должна открыться на последнем чате – значит, нужно вернуться на предыдущий экран к списку контактов. Глеб нажал пальцем туда, где должна быть стрелочка возврата назад. Теперь нужно найти контакт Макса. Сделать это, держа телефон за спиной, не зная, ту ли вообще программу открыл, непросто. Чат с Максом должен быть вторым сверху. Глеб вспомнил, что последний раз переписывался с Настей, а до нее с Максом. Он нажал примерно туда, где должна быть переписка. Набрать текст не получится. Отправить местоположение, пока не села батарея. Телефон еще раз пискнул и выключился.

Глеб лег на землю.

Еще несколько минут назад прозрачное небо теперь было затянуто облаками. В воздухе запахло грозовым озоном, что странно для конца декабря. Облака обуглились в тучи. Стало как будто немного теплее. Казалось, что сейчас небо разорвут молнии, оглушив раскатами грома, но вместо этого в полной тишине пошел снег. Легкие снежинки сменились тяжелым и одновременно невесомым снегопадом. Уже через несколько минут колючий, ощетинившийся от мороза лес распустился белоснежным пухом на ветках. Глеб перекатился по земле в сторону, чтобы оказаться на снегу. Темное пятно земли в форме его тела сначала сопротивлялось теплом первому слою снежинок, но потом холод победил. Еще через минуту не осталось и следа. Глеб улыбнулся, словно под снегом исчезло что-то, от чего он никак не мог избавиться.

В детстве Глеб боялся темноты, седых старух и чуть позже Фредди Крюгера. Последнего бояться проще всего. Это уже не детский страх, когда не понимаешь причин происходящего, – это даже не страх. Несколько порций испуга разной степени «бу!».

Седые старухи – другое дело. Одна такая жила по соседству – бабка Фамаида. Скукоженная в изюм, длинные седые волосы, треснувшее морщинами лицо. Даже не старость – ветхость. Дунь чуть посильнее – рассыплется в пепел.

Бояться ее нужно так; залезть к Фамаиде в огород, оборвать черемуху, налопаться до фиолетовых губ и ждать, когда старушка выйдет на крыльцо. Затем перемахнуть через забор, лечь и смотреть в щель между досками, как Фамаида грозит кулачком.

– А в дом к Фамаиде залезть слабо? – Валька повис на черемухе, держась за ветку одной рукой.

– А сам? – спросил Глеб.

– А я уже был там.

Глеб знает, что Валька врет, но уличить не решается. Задира он. Чуть что – сразу в нос.

– Не слабо!

Глеб набрался смелости.

– Ладно, верю, но ты докажи! – Валька спрыгнул на землю. – Мне мама рассказывала, что у Фамаиды в черном-пречерном шкафу на самой дальней полке спрятана книга про колдовство. Фамаида по ней порчу наводит. Притащи книгу – поверю, что не слабо.

– Притащу!

Валька Чигорин. Гроза деревни. Пацаны звали его Чигой. Чига и Глеб – единственные из детей, кто всегда жил в Колотуне и нигде, кроме деревни, больше не был. Когда начинался учебный год, в школу приходилось ездить в районный центр. Остальные дети появлялись только на летних каникулах. К началу осени за ними приезжали родители.

Чига с Глебом, казалось бы, должны были стать закадычными друзьями, однако садистская жестокость Вальки отталкивала Глеба. Ему не нравилось, но в то же время он был готов вместе в Чигой мучить муравьев, заливая муравейники водой или даже поджигая их… ну, стрекозам крылья обрывать. Что там эти стрекозы и муравьи чувствуют? Ничего, наверное, не чувствуют. Когда Чига поймал соседскую кошку и заставил Глеба смотреть, как он прибивает ее гвоздями к дереву, Глеб до ужаса стал бояться Чигу. Тогда, в лесу, Глеб не мог слушать вопли замученного животного и что было сил пытался закрыть уши ладошками. А Чига только смеялся. Хватал Глеба за руки, не давая ему заткнуть уши. Когда Глеб попытался уйти, Валька схватил его за грудки и пригрозил, что если кто узнает – быть Глебу на месте этой кошки.

Детство – самое беспощадное время в жизни человека. Все чувства и эмоции наизнанку. Только дети и маньяки могут получать удовольствие от страданий живого существа. Несколько дней Глеб не мог оправиться от увиденного и как мог избегал компании Вальки Чигорина. Но в деревне особо не спрячешься. Тем более лето на носу. В Колотун понемногу съезжается на каникулы бледная городская детвора. И Глеб стал бояться Вальку Чигорина – безобидного на вид, белобрысого, веснушчатого, словно его обсыпали гречкой, пацана, внешне похожего на херувима, однако с замашками средневекового инквизитора. Отсидеться всё лето из-за него у себя в огороде не получится. Тем более в Колотун скоро приедет Алёнка – соседка Глеба из дома через дорогу.

Алёну привозили в деревню на блестящей черной «Волге». Родители Алёны казались Глебу существами с другой планеты. Отец работал в городе в одном из НИИ, мать учителем в школе. Иногда за отцом среди ночи приезжала машина. Глеб видел, как он выскакивал из дома, на ходу надевая пиджак. Мать Алёны нежно обнимала мужа, целовала и махала вслед машине. Так он мог уехать до осени и ни разу не появиться.

Алёна была единственной девчонкой в деревне. Тугая коса иссиня-черных волос, легкое васильковое платье. Худенькая, даже какая-то прозрачная, по-детски угловатая, она иногда смотрела через забор, как мальчишки со сбитыми в кровь коленями гоняют мяч. Или сидела с книжкой на берегу речки Студёнки чуть поодаль и смотрела, как Валька Чигорин, Глеб и другие пацаны сигают с обрыва в реку. Она ни с кем не общалась. Только завидев Глеба, всегда махнет ему, улыбнется. Что-то ухало внутри от ее улыбки, бросало то в жар, то в холод, и тогда Глеб сильнее всех бил по мячу, а прыгая с обрыва, делал головокружительное сальто. За это Чига Глеба ненавидел. Он не понимал, почему Алёнка всегда машет Глебу, а на него, на Вальку – грозу всей детворы даже не смотрит! Глеб не знал, почему ему хочется, чтобы она смотрела, как он играет в мяч, как прыгает в реку. Но когда он ловил ее взгляд, хотелось сделать еще что-нибудь такое, отчего она восторженно всплеснет руками. Но стоило только сделать лишнего – забросить мяч кому-нибудь в окно или прыгнуть с обрыва в реку головой вниз, а не «бомбочкой», – Алёна закрывала глаза, фыркала и сразу уходила.

Чига пытался привлечь ее внимание по-своему. Иногда подолгу прятался возле ее дома, чтобы дождаться, когда она выйдет, и схватить за косу. Или набирал на речке в бутылку ледяной воды, подкрадывался и обливал Алёну с ног до головы, после чего бежал к пацанам, сгибаясь от смеха. Глеб не понимал, почему Алёнка после всего этого обиженно смотрит на него, а не на Вальку Чигорина. Не понимал, почему чувствует себя виноватым, словно это он облил водой или оттаскал за косу. Только один раз заступился Глеб за Алёну – когда Чига пытался столкнуть ее в реку. Тогда Глеб прочувствовал на себе Валькину жестокость. Чига бил его с таким остервенением, словно вместе с болью вбивал страх, и одновременно выбивал желание перечить ему. Глебу казалось: еще немного – и он разделит участь прибитой к дереву кошки.

Алёна смотрела на избиение Глеба как завороженная. Она не пыталась ни убежать, ни позвать кого-нибудь. Когда же Чига остановился, Глеб посмотрел на Алёну и увидел, что та улыбалась. Ему показалось, она рада, что Глебу досталось. А Чига стоял над ним, задрав от гордости нос, и тоже смотрел на Алёну. Она махнула Чиге, засмеялась и побежала домой. Глеб смотрел на удалявшееся васильковое платье, на ненавистного Чигу и думал, что больше никогда ни за кого не будет заступаться. Особенно за девчонок.

Про Фамаиду разные слухи ходили. Ведьма, ведунья, сумасшедшая… Жила одна. Детей, внуков не было. Сколько лет, не определить. Фамаида достигла такого возраста, когда плюс-минус тридцать лет роли не играют.

Глеб был один раз у нее дома, однако помнить этого не мог. Родился он с пупочной грыжей. В деревне Колотун с подобными недугами принято ходить к «бабке». Фамаида была сильной по части заговоров. Несмотря на то, что ее считали ведьмой, от приворотов, порчи, отворотов и всего, что могло навредить, отказывалась. Только врачевала, пускай странными методами, от которых у неподготовленного человека легко случались приступы паники.

Мать Глеба не хотела идти к бабке, но после того, как врачи отказались оперировать и приговорили ребенка к нескольким годам мучений – пока само не зарастет, – решилась.

После манипуляций Фамаиды грыжа исчезла. Дед Глеба сразу говорил, что нужно идти к Фамаиде, но мать до конца не верила, что поможет. Поехала сначала в город. Врач в городской больнице пожал плечами и сказал, что оперировать пока нельзя – нужно ждать, пока мальчик не подрастет.

Мама Глеба сидела в длинном холодном коридоре с выкрашенными в темно-зеленый цвет стенами, – обессиленная, с орущим ребенком на руках. Врачи проходили мимо, не обращая внимания. Она не могла понять: почему в месте, которое олицетворяет сострадание, сострадания нет. Ей хотелось хоть какого-то человеческого участия, но советская бесплатная медицина была бездушна, хладнокровна и безлика, как эти зеленые больничные стены.

Народ шел к Фамаиде с разными недугами. Денег она не брала – расплачивались продуктами. Алкаши и деревенские бездельники – трудом: кто дров наколет, кто за водой сходит. Те, что порукастее, забор поправят, дом, крышу подлатают. Взрослые Фамаиду уважали и боялись, поэтому пугали ею детей.

Как-то раз Глеб был пойман на воровстве дедовой махорки. Мать тогда сказала: «Еще раз что-то подобное и к Фамаиде отведу! Нашепчет, у тебя хвост вырастет».

Те из деревенских, кому уже за девяносто, помнят Фамаиду молодой. В юности Фамаида была слишком красивой для того, чтобы спокойно жить. Красивой и нелюдимой. Не все могут справиться с красотой.

Муж Фамаиды умер рано, но после него мужчин у нее не было. Местные ловеласы с пузырем да с баяном пытались было приударить за красавицей-вдовой, но ничего, кроме презрительного взгляда, в ответ не получали.

Самым настойчивым был Степан Протопопов. Здоровенный детина. Щеголем ходил по поселку, пил как из пулемета и девкам проходу не давал.

Протопопов не работал, объясняя причину полученной в армии контузией. На какой войне воевал Степан, непонятно, однако вопросов ему никто не задавал, опасаясь буйного нрава. Ходили слухи, что он сидел, а не в армии служил, но эту тему тоже старались не затрагивать.

– Дура ты, – говорил Фамаиде Степан при встрече. – Лучше меня и надежнее всё равно никого нет – хули ты кочевряжишься?

– Уйди, Степан, – отвечала Фамаида, даже не посмотрев в его сторону.

– Всё равно моя будешь, поняла?

Степан не оставлял попыток добиться расположения своей возлюбленной и как-то раз ночью забрался к ней в дом. С тех пор его никто не видел. На Фамаиду стали коситься. По поселку пополз слушок: ведьма! Несколько раз поджигали ее дом. Один раз кто-то из соседей метнул ей в голову булыжник, когда Фамаида пошла за водой. К счастью, камень просвистел мимо. Но с тех пор она еще больше замкнулась и старалась без особой надобности из дома не выходить.

Так и состарилась Фамаида. Когда время сгорбило и выбелило волосы, ее слава как знахарки вышла за пределы деревни. Люди, хоть и с опаской, но всё же продолжали обращаться к ней за помощью.

Глеб с родителями жил на самом краю деревни. Дом Фамаиды стоял последним – дальше начинался лес, и узким лезвием блестела речка Студёнка. Нужно только перелезть через забор и окажешься у Фамаиды в огороде.

Дом добротный, ладно срубленный из сосны. По окнам резные наличники. В деревне Колотун все старые дома были украшены витиеватой резьбой. Глебу очень нравились эти замысловатые, невесомые на вид кружева.

Дед рассказывал, что окно человеку подарил ангел. В старину ведь дома строили вообще без окон. И некая женщина так устала от постоянной темени и копоти от сальных ламп в избе, что стала бегать по двору с решетом, ловя в него солнечный свет в надежде, что сумеет внести в дом. Ангел увидел дурную бабу, взял топор и прорубил в избе окно. Затем выловил в реке рыбину и ее пузырем затянул. С тех пор дома стали строить с окнами и, чтобы отблагодарить ангела, украшать их узорами из дерева. В те времена верили, что ангел по-прежнему присматривает за окнами. А резьба отпугивает злых духов, например того же водяного, что, по рассказам дедушки, живет в Студёнке, и все утонувшие на его совести.

История про ангела Глебу понравилась, а водяной порядком напугал. Тем более что теперь нужно как-то пробраться в дом Фамаиды, который как раз возле Студёнки, и украсть книгу, чтобы утереть нос Вальке.

Залезть в дом Глеб решил ночью. Но мысль, что придется пробираться в темноте, вблизи Студёнки, где обитает кровожадный водяной, да еще и в дом настоящей ведьмы, почти лишала рассудка.

На дворе стояло лето. Окна раскрыты настежь. Больше шансов выбраться из дома незамеченным.

В доме, где жил Глеб, две больших комнаты и одна маленькая – Глеба. В самой большой бабушка и дед. В другой комнате – мама.

Мать Глеба из тех редких женщин, которые видят свою жизнь только в свете преданности мужу и семье. После того как родился Глеб, слепая любовь к мужу и панический страх за судьбу сына превратили ее в тихого параноика. Страх остаться одной превратил ее в блеклую, невзрачную женщину, похожую на засохшую по осени моль.

Отец Глеба дома бывал редко. Постоянно на Севере, в погоне за деньгами. На праздники он отправлял посылки, от которых крепко пахло копченой рыбой. На открытках, которые Глеб получал на дни рождения, были нарисованы либо северные олени, либо огромная воронка в земле – кимберлитовая трубка, на которой работал отец Глеба в городе Мирный.

Отец появлялся дома раз в полгода. Огромный, заросший, как медведь. Спутанная борода, похожая на ягель. Лицо с уже въевшейся в поры грязью. Терпкий запах табака.

Когда приезжал отец, в доме начинался праздник. Забивали порося, для чего приглашали деда Игната.

Дед Игнат бил всю скотину в Колотуне. Говорили, что у Игната рука легкая и скотина не мучается – не успевает. Со свиньями дед управлялся не глядя: даст корму, и пока порося роется носом в корыте, встанет над ней да как треснет обухом топора в лоб!

Затем начиналась пьянка. Подтягивались соседи – на «свеженину». Кто-то бежал через два двора к бабке Марте за самогоном. К вечеру между домами Глеба и бабки Марты гонец курсировал безостановочно.

Русская деревенская пьянка – это не мероприятие, не праздник – это последний день перед апокалипсисом! Не важно, что послужило поводом: похороны ли, свадьба, именины – причина становится не важна после пятой рюмки! Над людьми нависает тяжелый сгусток коллективного бессознательного, и все как один достигают того «дзенского» просветления, когда нет вчера, нет завтра, а есть только этот текущий момент. И несутся песни, щедро скрепленные отборным матом. Сегодня все будут влюбляться в друг друга навсегда, а через пару часов – так же искренне ненавидеть. Возможно, кого-то убьют, если дед Игнат вовремя не достанет старый обшарпанный аккордеон с несколькими выбитыми зубами клавиш. Инструмент тяжело вздыхает мехами, на выдохе сипит и шепелявит, но кто на это станет обращать внимание? Когда же дело доходило до «Черного ворона», отец выходил во двор, мял в гармошку гильзу папиросы «Беломорканал» и звал Глеба.

– Расскажи про Север, пап, – просил Глеб.

– Холодно и красиво, – начинал отец в который раз.

Он рассказывал про лютые, бесконечные зимы, когда из-за тумана кажется, что воздух плотный, словно скатавшаяся вата. Про жаркое лето, но стоит только поскользнуться и сковырнуть мох на земле – под ним окажется грязный лед вечной мерзлоты. Про дома, которые, словно сказочные избушки на курьих ножках, стоят на сваях. Про северное сияние, когда небо кидается зелеными, сиреневыми, красно-розовыми всполохами. Глеб слушал раскрыв рот. Отец казался сказочным персонажем, который был на краю земли и теперь рассказывает ему – девятилетнему Глебке – самые сокровенные тайны.

Иногда Глеб от удовольствия закрывал глаза и представлял себя водителем «БелАЗа» – огромной желтой машины, на которой он вывозит из бесконечной воронки в земле многотонные каменные глыбы. Эти глыбы превратятся в маленькие блестящие камушки, похожие на искорки звезд, что блестят сейчас над головой. Иногда Глебу казалось, что ему холодно, когда отец рассказывал о суровых северных морозах. Постоянный холод, от которого рвутся трубы отопления, глохнут машины. От этого холода белеют щёки и уши.

Но самым страшным Глебу казалось очутиться одному зимой в глухом лесу. Когда только холод и ты. Натянув одеяло до самого носа, Глеб придумывал, как будет выживать, как найдет в кармане коробóк, но в нём окажется только одна спичка. Глеб наломает звонкого хвороста с деревьев, чиркнет спичкой – пламя трепыхнется, но не погаснет. И тогда веселый костер разгонит в стороны холод, а потом… а потом появится папа и спасет Глебку.

Глеб был единственным ребенком в семье, поэтому, несмотря на постоянное отсутствие отца дома, внимания получил в избытке. Мать чересчур опекала Глеба. Случись какая драка в нормальной пацанячьей жизни, стоит только прийти домой с синяком, мама тут же бежит выяснять, кто именно поставил фингал ее Глебушке.

Из-за такой опеки за Глебом закрепилось обидное прозвище – Стукач. Хотя он ни разу никого не выдал и не говорил матери, кто поставил ему синяк или разбил нос. Но ей не стоило большого труда выяснить, кто обидел ненаглядное чадо. Всех малолетних забияк в деревне она знала, и особенных дедуктивных способностей для расследования не требовалось.

Все, что оставалось Глебу – это мечтать когда-нибудь доказать пацанам, что он не стукач. Или сделать нечто настолько выдающееся, что заставит всех относиться к нему по-другому. Пробраться в дом Фамаиды, да еще выкрасть колдовскую книгу – это точно заставит их уважать Глеба! А может быть, он будет котироваться даже больше, чем Валька!

Глеб спрятался под одеялом с фонариком. Нужно дождаться, когда в доме все уснут, и не проспать этот момент самому. В доме Фамаиды свет горел только в одном окне.

Ночью в Колотуне такая темнота, словно деревню завернули в покрывало. Ни одного фонаря. Иногда можно было заметить холодные огоньки кошачьих глаз. Где-то в лесу ухал филин.

Когда свет в доме Фамаиды погас, Глеб выбрался через окно. Не зажигая фонарика, пробрался огородом до забора, за которым стоит дом. В темноте, с погашенным светом и зашторенными наглухо окнами, он казался еще страшнее, чем представлялось. Глеб тут же вспомнил все слухи, что ходили по деревне о Фамаиде. Страх холодным, сырым комком застрял где-то в животе.

Глеб быстро, словно за ним кто-то гнался, пересек огород и лег в траву у высокого крыльца. От страха показалось, что шум дыхания и стук сердца раздаются на всю округу. Немного успокоившись, он поднялся на скрипучее крыльцо и прижался ухом к двери. За дверью было слышно, как в сенях жужжит большая сонная муха и поскрипывают от ветхости половицы.

Глеб аккуратно открыл дверь. В сенях густо пахло пылью, лавандой и мышами. На цыпочках он прокрался до двери в избу и зажмурился от страха, потянув за ручку. В избе пахнет по-другому. Похоже на запах осеннего леса, выкошенного луга или ароматного травяного чая, который так любит заваривать бабушка.

Глеб включил фонарик. Сноп света выхватил из темноты добротную русскую печку, в которой еще тлели угли. Глеб удивился, что печку топили. На улице стояло лето, но самое странное, что ни днем, ни вечером он не видел дыма из трубы. Он заглянул в другую комнату, шаря светом фонаря по стенам, где висели старые фотографии и портреты каких-то людей. Коллодионные портреты давно уже умерших людей. Глеба всегда пугали такие фотографии. В них особый, черно-белый воздух. На них не бывает улыбающихся людей. Эпоха медлительных фотоаппаратов, когда людям приходилось сидеть неподвижно несколько минут, пока светочувствительный элемент проэкспонируется. Безжизненные фотографии без чувств, без эмоций. Просто отпечаток времени, когда всё было медлительным и неспешным. Словно сама жизнь замедлила ход.

Свет фонаря скользнул по нехитрой деревенской мебели, которая из-за старости казалась живой. Наконец Глеб увидел тот самый черный шкаф, где должна была храниться книга. Глеб открыл шкаф, доверху забитый какими-то тряпками и одеждой. Стал шарить под одеждой на полках в поисках книги и наконец нашел, что искал.

Книга оказалась огромной. Глеб удивился ее тяжести, сел на пол и стал разглядывать добычу, забыв от любопытства, где он находится.

Основательный, толстенный переплет. На ощупь похоже, что из кожи. В центре круг. В круг вписаны раскрытые ножницы. Глеб повертел книгу в руках, понюхал.

Он открыл книгу на середине. Пожелтевшие от времени страницы в свете фонарика казались еще древнее, чем есть на самом деле. Язык, которым написана книга, на первый взгляд понятен, но когда начинаешь вчитываться, понимаешь, что смысл многих слов ускользает. «При выполнении ритуала держи мысли в чистоте», – прочитал Глеб. Под текстом рисунок: книга, туго обмотанная нитками, в середине которой зажаты ножницы. На следующем рисунке изображена рука, держащая за нитку, привязанную к кольцам ножниц, книгу на весу.

Глеб перевернул страницу, чтобы рассмотреть следующий рисунок, и в этот момент почувствовал на плече чью-то руку. Он только один раз испытывал по-настоящему сильный страх, когда они с мамой поехали в город, в детский магазин, за железным самосвалом. Народу оказалось много, и в какой-то момент мама упустила сына из вида. На пару минут Глеб остался один среди толпы. Мир тогда показался настолько огромным, шумным и опасным, что Глеб от страха поднял дикий вой, благодаря которому был быстро найден матерью. Страх остаться одному в толпе оказался настолько сильным, что Глеб еще несколько дней после этого заикался. Но страх, который обрушился на него сейчас, нельзя сравнить ни с чем. Удушающий мистический ужас, парализовал тело и способность думать. Мир сжался в одну точку и ухнул куда-то в район солнечного сплетения, обдав холодом всё тело.

– Вот засранец! – услышал Глеб трескучий голос Фамаиды.

Бабка схватила его за ухо жесткими, костлявыми пальцами и потянула вверх. От страха он почти не чувствовал боли.

– Ты зачем сюда залез?

– Я… я просто… просто… отпустите, – тоненько запищал Глеб.

Бабка выпустила многострадальное ухо и включила в избе свет. Глеб на мгновение ослеп, но быстро проморгался.

Освещенная комната уже не казалась такой зловещей, как в темноте. И шкаф вовсе не черный. Обычный, цвета мореного дерева с треснувшей в мелкие паутинки лакировкой.

– Нравится? – спросила Фамаида, указывая на книгу.

– Я не хотел.

Глеб бросил книгу на пол.

– Нельзя книги на пол бросать! – Фамаида подняла тяжелый томик и сдула с него пыль. – Пошли чаем, что ли, напою, а то дрожишь, как заяц.

Глеб уселся на стул за высоким, грубым столом с отполированной временем столешницей. Он в первый раз осмелился посмотреть на бабку и не узнал ее.

Вместо длинной старой юбки землистого цвета – широкие штаны с замысловатым узором. Глеб видел такие на картинках в книге о Ходже Насреддине. Вместо потрепанной зеленой кофты в разноцветных заплатах и ватной засаленной жилетки – просторная рубаха в цвет штанов с похожим узором. Волосы собраны в тугой конский хвост, перетянутый синей лентой. Глеб удивился, насколько преобразилась Фамаида. Из ветхой, почти воздушной старушки она превратилась в крепкую пожилую женщину с идеальной осанкой и широко расправленными плечами. Даже лицо, которое всегда выглядело как высохшая на солнце глина, преобразилось. Глаза светились жизнью, блестели лукавством, словно время вообще не коснулось их.

Фамаида сняла с печки большой железный чайник, поставила на стол две пиалы вместо чашек и хрустальную вазочку, доверху наполненную шоколадными конфетами.

– Ну, рассказывай.

Фамаида вкусно швыркнула чаем.

– Что рассказывать? – насупился Глеб.

– Зачем залез, зачем книгу спер?

– Чтобы Вальке доказать. Вы мне ничего не сделаете?

– А что я должна тебе сделать?

– Не знаю.

– Что доказать-то хотел, и что за Валька?

– Что не трус и смогу книгу вашу про колдовство украсть.

Фамаида как-то странно улыбнулась и протянула Глебу книгу через стол.

– Можно?

Глеб неуверенно потянулся за книгой.

– Можно, только прежде чем ее взять, ты должен мне кое-что пообещать.

– Что?

– Ты никогда никому не должен рассказывать, что был здесь, что видел меня такой, как сейчас, и никто ничего не должен знать про книгу, ясно?

Фамаида грозно сдвинула брови.

– Ясно, но как тогда Валька поймет, что я не трус?

– Поймет.

Фамаида завернула книгу в цветастый платок и протянула Глебу.

– А теперь давай дуй отсюда!

Глеб вскочил из-за стола, но Фамаида остановила его.

– Береги книжку, – сказала она и сыпанула в карман Глебу конфет.

– Хорошо, я обещаю.

Глеб крепко прижал книгу к груди.

Он несся огородом к своему дому, не чуя ног. Он не понимал, зачем ему книга, если не может показать ее Вальке, но чувствовал, что стал свидетелем какой-то жуткой тайны.

День выдался солнечным, и Глебу не терпелось закончить наконец завтрак и бежать на улицу. Несмотря на то, что книгу он никому показать не может, внутренняя уверенность в том, что он не оказался трусом, что смог ночью пробраться в дом Фамаиды и не умереть от страха, была достаточным основанием презрительно смотреть на Вальку. Да и на всю мальчишескую компанию. Теперь у Глеба есть настоящая тайна, секрет! Он вскочил из-за стола, не доев кашу, и выбежал из дома.

Солнце брызнуло в глаза, и пахнуло теплом самой верхушки лета. Середина июля. В деревне Колотун на лугах зацвел иван-чай, яркие цветы которого размешали зелень розовым.

Глеб выкатил из сарая старый велосипед с переваренной сваркой рамой и ржавой цепью. Велосипед слишком большой для Глеба, но он приноровился ездить «под рамкой». Неудобно, ехать приходится стоя, изогнувшись как вопросительный знак, но умение справляться с таким велосипедом вызывает уважение среди тех, кто, как малышня, катается на велосипедах для детей. Или еще хуже, на велосипеде для девчонок, со специальной, низкой рамой. Такая рама допустима только для велосипеда «Кама» или «Салют». Ни того, ни другого ни у кого в деревне нет, поэтому под рамкой на «Урале». По-мужски!

Глеб поехал к речке. В Студёнке купаться было невозможно. Из-за ключей вода ледяная даже летом. Единственное место, где можно было окунуться, – заброшенный карьер для выборки песка.

На карьере с воплями и победными кличами прыгали с обрыва приятели Глеба. Валька, как всегда, шумел больше всех. Если остальные прыгали в воду с обрыва, то Валька еще и на дерево забирался, что растет у самого края, и сигал в воду прямо с него.

– Пришел? Ну что, где книга?

– Нет книги.

– Так и знал, трус! – громко выкрикнул Валька, чтобы остальные услышали. Парни быстро образовали вокруг Глеба кружок. – Ну что, зассал?

– Нет. Я был в доме.

– Докажи! Книга где?

– Нет книги, не нашел. Не было ее в шкафу.

– Врешь, ты просто зассал! – сказал Валька и стал приближаться к Глебу. – Ну что, ссыкло? Может, тебе нос разбить?

Пацанам всегда нужен тот, кого можно травить. Глеб это знал и понял, что Валька хочет сделать такого из него. Он весь внутренне сжался, приготовившись к драке. Чувство несправедливости заклокотало внутри и заставило крепко сжать кулаки. Глеб решил, что не даст Вальке сейчас унизить его перед всеми, чего бы это ни стоило. Чувствуя за собой правоту, разозленный несправедливыми обвинениями, Глеб закрыл от страха глаза и бросился на Вальку с кулаками. Тот не ожидал от Глеба такой прыти и на секунду оторопел. Но, в отличие от Глеба, который дрался всего пару раз в жизни и поэтому за неимением опыта размахивал руками, как ветряная мельница, Валька быстро сообразил, что Глеб машет руками наугад, увернулся и крепко засадил кулаком ему в ухо. Следующим ударом Чигорин попал точно в нос, отчего в глазах у Глеба потемнело, и песок под ногами быстро покрылся мелкими капельками крови.

– Ссыкло! – снова сказал Валька и пнул Глеба в живот.

Глеб скорчился на земле, разрываемый обидой и несправедливостью. Кое как поднялся на ноги, вытер рукавом кровь с лица и поднял с земли увесистый булыжник.

– Ты чего? – попятился от него Валька.

Глеб молча приближался к своему обидчику.

– Ты чего? – уже не на шутку испугавшись, дрогнул Валька.

– Я сказал, что был в доме, – книги нет.

– Ладно, ладно, верю я. Камень брось! Псих!

– Брошу, – сказал Глеб и перехватил булыжник поудобнее.

Валька сообразил, что Глеб настроен серьезно, тут же забыл о своей репутации смельчака и пустился наутек. Глеб метнул камень ему в спину. Удар пришелся точнехонько промеж лопаток. Валька охнул, загреб руками воздух и кубарем повалился на землю. Пацаны, ставшие свидетелями драки, смотрели на Глеба выпучив глаза. Он подошел к Вальке, перевернул того на спину и стал методично охаживать кулаками по лицу, несмотря на то, что Валька лежал без сознания. Кто-то из мальчишек спохватился, подбежал к Глебу, пытаясь оттолкнуть от Вальки, когда он уже поднял с земли брошенный булыжник, чтобы садануть Чигорина по голове.

Чья-то сильная рука сдернула его с лежавшего без чувств Вальки и легко подняла в воздух. Кто-то из парней с самого начала драки побежал в деревню, позвать взрослых.

– Ты чего творишь, засранец? – дед тряс Глеба за шкирку, как котенка.

– Он первый начал!

– Валька первый начал, да, – подтвердил кто-то из пацанов.

– Дома разберемся, – сказал дед и отвесил Глебу легкий подзатыльник.

Глеб забрался под рамку велосипеда и быстро покрутил педали в сторону дома.

С карьера под горку он мчался так, будто за ним кто-то гнался. Ветер вышибал из глаз слёзы, но Глеб смеялся во весь голос, не понимая причин радости. «Кто, кто теперь ссыкло, а?» – твердил он про себя.

Домой идти было страшно. Победная эйфория улетучилась, лишь только Глеб доехал до своего двора. Страх перед неминуемым наказанием заставлял голову придумывать четырехэтажные оправдания. Когда дед пришел с карьера и увидел Глеба сидящим на крыльце, он подошел к нему, положил руку на плечо и сказал:

– Ты всё правильно сделал, что постоял за себя, но то, что ты хотел сделать… – дед замолчал, подбирая нужные слова. – Так делать нельзя. Ты мог его убить, понимаешь? Никакая справедливость, никакая злость не могут быть причиной убийства человека, запомни!

– Я понял, – ответил Глеб.

– И еще: если нельзя избежать драки, если получилось победить – никогда не добивай побежденного тобой человека.

– Почему?

– Чтобы самому остаться человеком, – ответил дед и потрепал Глеба по макушке. – А теперь иди рожу мой, пока мамка в магазин ушла.

Глеб вопросительно посмотрел на деда.

– Иди, иди, никому не скажу.

Глеб любил деда и одновременно побаивался его. От него пахло терпким самосадом. У него было странное, словно выжженный на солнце пергамент, лицо. Скрипучий голос и мозолистые руки, покрытые синими реками вен. Даже взрослые смотрели на него снизу вверх и старались не упираться во взгляд. Два десять росту. Глеб воспринимал его исключительно частями. Вот ноги деда – кривые, кавалеристские, в начищенных хромовых сапогах. Вот откуда-то сверху тянутся ручищи, и маленький Глебка возносится вверх. А вот и лицо. Огромное. Половина лица рассечена ужасным шрамом. Бабушка говорила, что это его шашкой саданули во время Гражданской войны. Треплет за нос, смеется. Потом грустно сопит, и от этого сопения у Глеба порывом ветра почти срывает скальп. Могучий дед!

Ночью Глеб забрался под одеяло с фонариком и книгой, что должна была быть краденой, но оказалась подаренной.

В книге всё было непонятным, поэтому Глеб просто рассматривал картинки.

«Ритуал на исполнение желаний», – прочитал Глеб.

Он всегда мечтал о мопеде. Такой был у деревенского почтальона – красный, с блестящей хромированной выхлопной трубой мопед «Рига». Больше всего Глебу нравилось, что у мопеда есть педали. Этот мопед был пределом мечтаний, источником настоящего мальчишеского счастья. Глеб верил, что отец когда-нибудь подарит ему такой. Он даже закрывал глаза и представлял, каким будет этот момент. День рождения или Новый год. Отец зовет Глеба во двор. Глеб уже догадывается зачем, но не может поверить. Тогда отец открывает ржавый навесной замок на сарае, а там…

Глеб разволновался настолько, что услышал стук собственного сердца.

«Выполнять ритуал следует в полнолуние. Ровно в полночь возьмите крупную соль, высыпьте ее на белое блюдце и выскажите свои главные желания. Поставьте блюдце с солью так, чтобы на него падал лунный свет. Утром нужно встать раньше всех. Ссыпать соль в полотняный мешочек и следующей ночью закопать мешочек на перекрестке двух дорог».

Глеб подбежал к окну. На небе как по заказу висела полная луна. Он пробрался на кухню, нашел пачку соли, блюдце и бегом вернулся в комнату. Высыпал соль на блюдце. Крепко зажмурил глаза, чтобы сосредоточиться, и прошептал: «Мое желание – чтобы мои желания исполнялись». Затем поставил блюдце на подоконник и юркнул под одеяло. Глебу показалось, что он слукавил, не озвучив конкретного желания, но ведь в книге не говорилось, что нужно загадывать что-то конкретное. Глеба всегда удивляло: почему в сказках у золотых рыбок и у джиннов первым желанием не просят миллион желаний.

Глеб завел старенький бабушкин будильник на пять утра, чтобы встать первым, но заснуть так и не получилось. Иногда он проваливался в легкую дремоту. Тогда ему снился красный, с хромированной выхлопной трубой мопед «Рига». Глеб тут же просыпался, смотрел на часы и отсчитывал минуты, стараясь ускорить время. От предвкушения, что скоро начнут исполняться все желания, Глебу становилось даже немного боязно. Ведь тогда у него появится не только вожделенный красный мопед, но и все, что он захочет!

Ровно в пять Глеб на цыпочках пробрался в комнату бабушки и снял со стены мягкую подушечку-игольницу. Выпотрошил из нее поролон, получился мешочек. Ссыпал в соль, перевязал мешочек ниткой и вышел из дома.

Перекресток находился недалеко. Глеб закопал мешочек с солью и успел вернуться домой до того, как проснулась родня.

На следующий день, едва проснувшись, он бегом побежал во двор. Он был уверен, что там его уже ждет новенький мопед. Если он загадал исполнение всех желаний, то мопед уже должен быть там. Но никакого мопеда во дворе не оказалось. Глеб решил, что книга не работает, поэтому убрал ее в старый дерматиновый чемодан под кроватью, где хранились пожелтевшие газеты и журналы.

Это было последнее лето в деревне, когда здесь жила вся семья. В сентябре Глеб с матерью и отцом должны были переехать в город. Глеб никогда не был в большом городе. Максимум – в районном центре. Мама сказала, что на лето он по-прежнему будет приезжать к бабушке и деду в деревню.

Глеб с нетерпением ждал перемен. В детстве время тянется невероятно долго. Когда после лета возвращаешься в школу, даже не сразу узнаешь своих одноклассников. Лето тянется бесконечно, зима – это уже целых две бесконечности, а год – это вообще что-то настолько длинное, что даже думать об этом не хочется.

Полтора месяца до сентября прошли под эгидой триумфа Глеба. Посрамленный перед всеми Валька не смел больше цепляться. Никто больше не называл Глеба стукачом или трусом.

Все поверили в то, что Глеб действительно был в доме Фамаиды и даже видел ту самую книгу. Со временем история обрастала новыми подробностями – порой настолько фантастическими, что у Глеба дыхание перехватывало, когда он их рассказывал. Он сдержал данное слово и ни разу не обмолвился о том, что книга теперь у него. Или о том, что Фамаида на самом деле никакая не ведьма и даже не старуха, а вполне крепкая еще женщина в годах, которая внешне даст фору некоторым сорокалетним деревенским теткам.

Отец вернулся в конце августа. Поначалу Глеб не узнал его: гладко выбрит, в строгом костюме серого цвета вместо привычного растянутого свитера и с кожаным чемоданом вместо вещмешка.

В новом облике отец выглядел лет на пятнадцать моложе. Мать носилась счастливая и румяная. Вся семья была взволнована и своим волнением заразила Глеба. Что-то витало в воздухе. Может, запах перемен, который смешивался с настроением наступающей осени. Глеб знал, что они переезжают в большой город, но не знал, куда именно. Оказалось, что жить они теперь будут не где-нибудь, а в Москве. Глеб видел Москву на картинках. Ему казалось, что весь город состоит из башен красного кирпича, золотых куполов и рубиновых звезд. Глеб искренне завидовал ребятам, которые приезжали в деревню на летние каникулы, а осенью возвращались в город. Ему казалось, что он какой-то ущербный, когда они рассказывали про город. Ему хотелось увидеть высокие дома. Глеб не мог представить, как это жить на десятом этаже или еще выше. Даже обычная пятиэтажка казалась чем-то неземным по сравнению с низкими деревенскими домами. Больше всего хотелось посмотреть на машины, которых, по рассказам городских, в городе видимо-невидимо. В деревне машина была только у родителей Аленки. Правда, были еще дряхлый милицейский «уазик», приезжающий иногда из районного центра, и трактор у соседа через дом. Но Глеб никогда не видел, чтобы этот трактор ездил. С пацанами они облазили его и скрутили все, что можно было скрутить. Валька Чигорин срезал с руля резину и делал из нее дымовую шашку. Резина была плотной. Если поджечь и тут же потушить, она шипела, пузырилась, исходила вонючим черным дымом. Глебу очень понравилась дымовая шашка из руля. Он представлял, сколько можно будет таких сделать в городе.

В том году лето сдалось осени без боя. На календаре было только двадцать пятое августа, а воздух уже по-октябрьски свеж. По утрам в железной бочке, приспособленной под сбор стекающей с крыши дождевой воды, на воде замерзала тонкая корка льда. Дед говорил, что зима будет лютая – настоящий холод, и поэтому Глеб еще больше радовался переезду в Москву. Он никогда не любил зиму, а тем более настоящий мороз, о котором говорил дедушка.

Перед отъездом Глеб набрался смелости и решил навестить Фамаиду. Когда та открыла дверь, Глеб вздрогнул от неожиданности: Фамаида предстала в своем обычном образе и снова выглядела как злая ветхая старуха. Глеб успел пожалеть, что решил зайти, но Фамаида взяла его за руку и завела в дом. Как только Глеб вошел, она весело засмеялась.

– Ну что – испугался?

– Немного.

– Ну, рассказывай, чего пришел?

– Мы уезжаем, вот, – мялся Глеб, не понимая, зачем он действительно зашел.

– Попрощаться пришел? Молодец! Книгу сохранил?

– Да, конечно.

– Еще раз молодец! Береги ее, она обязательно тебе еще пригодится.

– Я пойду.

– Хороший парень, – Фамаида обняла Глеба и чмокнула в макушку. – Помни только, Глеб, всё помни. Про книгу помни. Про меня помни. И себя помни таким, как сейчас. Может оказаться, что случившееся этим летом станет самым важным в твоей жизни. А зима в этом году будет лютая. Настоящий холод придет. Колотун.

Дед рассказывал, что деревню так и назвали, потому что одна из зим была настолько суровой и длинной, что, казалось, никогда не закончится.

На следующий день утром к дому, где все уже собрались и приготовились, подъехал старенький автобус, который должен был довести до райцентра, а там уже – на автовокзал и до Новосибирска. Из Новосибирска на самолете до Москвы. Глеб еще ни разу не летал на самолете. От этого предстоящее путешествие казалось самым большим приключением, которое только может быть в жизни.

В автобусе Глеб уселся в конец салона. Кроме него и отца с матерью, в автобусе никого не было, но Глеб знал, что на задних сиденьях лучше всего подпрыгивать на кочках. Если вовремя подгадать, можно даже достать макушкой до потолка.

Автобус, кряхтя и переваливаясь с боку на бок на деревенской дороге, выехал на трассу. Деревня как-то резко уменьшилась в размерах и казалась совсем крохотной. Когда автобус забрался на пологую сопку, Глеб увидел всю деревню сразу. Свой дом он не нашел, но увидел дом Фамаиды на самом краю деревни и блестящий серп реки Студёнки.

Зима будет суровой, поэтому Глеб радовался, что они вовремя уехали. Он обманул холод и теперь будет жить в большом и красивом городе. Как всегда мечтал.