Читать книгу Серые братья - Том Шервуд - Страница 8

Чем только можно старался я отвлечь Алис от тяжёлых дум и страданий. Поэтому, когда выпал нежданный снег, я снарядил и отправил кортеж в тихий, заброшенный, несказанно прекрасный замок Шервуд. Поехали все – даже Луис и Анна-Луиза со своим малышом, – чтобы Алис и Томик были в «детской» компании.

Ехали с нами и «новичок». Им был, – как бы это вас ни удивило, – японец Тай. Он достаточно хорошо уже говорил на английском, так что был в состоянии объяснить мне, что желает жить в замке и выполнять работу, названия которой в английском языке не существует. Я помнил, как он с «Хаузена» пришёл в мою команду, и кем он был для меня в день сражения на плантациях Жабы, и в бешеной схватке с легионерами Города, и в Багдадском плену. Помнил – и согласился мгновенно, без даже самого короткого колебания. (В тот миг он пристально смотрел мне в глаза, но я тогда не придал этому значения.)

Разумеется, нашему выезду предшествовала подготовка. Когда передние кареты миновали выгнутый, с новыми некрашенными перилами мостик, распахнулись двери-ворота «каминного» зала и на приехавших, ступающих на снег из карет, пахнуло теплом уже вполне обжитого места. Носатый, стоя у полуоткрытой створки ворот, жестами приглашал входить поскорее – чтобы не выстудить зал.

Внутри зал выглядел празднично, даже – роскошно. Все доски и полусгнившие циновки с окон были удалены, и в оконных проёмах стояли новые рамы и стёкла. Прибавилось интерьера: десяток стульев с высокими спинками, – взамен исчезнувших (скорее всего, сожжённых в этом необъятном, больше, чем у сэра Коривля, камине); несколько кресел, двухъярусный гардероб, ковры, пара кушеток, игорный, с зелёным сукном, стол; угол-будуар и угол-кухня. Будуар был отгорожен высокими ширмами, и там, помимо кроватей с пологами, – для дам, – стояли ещё две детские кроватки-корзины.

– Как тепло! – воскликнул я, войдя в зал, и добавил, обращаясь к Носатому: – Ты, видно, всю ночь от камина не отходил!

– Не совсем так, мистер Том, – ответил он, и в голосе его присутствовал оттенок интриги, – здесь отопление позатейливей!

Он поманил меня в глубину зала, жестом попросив не раздеваться, и вывел сквозь незаметную, прятавшуюся в углу дверцу во внутренний двор. Здесь стояли слегка присыпанные снегом бочки с горным углем (молодец, Робертсон!), широкая, жёлтая, свежеотпиленная плаха, на которой алела расчетвертованная туша свиньи, а чуть в стороне сверкала льдистой корочкой и новенькими, такими же жёлтыми досками высокая, с длинным спуском горка для санного катания. Однако Носатый не дал мне полюбоваться на заснеженный, забрызганный солнцем двор, а манил куда-то ещё дальше. Я последовал за ним, и мы вошли в небольшое вытянутое помещение, в котором не было ничего кроме трёх вделанных в стену печей-голландок.

– Эта стена, – догадался я, – общая с «каминным» залом? И это от печей, а не от камина, в нём так тепло?

Носатый кивнул.

– Не знаю, кто возводил эти постройки, – сказал он, поднимая руку к потолку, – но возведены они хорошо!

Когда мы вернулись в зал, в нём царил хохот, топот подкованных каблуков и призывные крики: одетые в недавно сшитые алые камзолы с золочёными пуговицами Робертсон и Готлиб Глаз разносили чашки с расплавленным шоколадом.

Мы жили в замке три дня.

Я не для того упоминаю наш выезд «на нежданный снег», чтобы рассказать о том, как прекрасно и счастливо мы провели эти три дня (хотя Алис так ни разу и не улыбнулась); каким ароматным вышло мясо, зажаренное на букане в камине, как мы вечерами, собравшись за остающимся наполовину пустым столом пили, ели и распевали старинные песни, как выносили в люльках на воздух маленьких Томика и Эдвина, и они лежали, закутанные, словно толстые куклы, на свежем, с лёгким морозцем, воздухе, и молча таращили в небо свои поблёскивающие глазки, – нет, не для того я всё это упоминаю. Мне важно поведать вам, в каком настроении я получил письмо, которое ожидало меня в нашем доме в Бристоле, когда наш «снежный» поход завершился.

Рука дрогнула у меня, когда я протянул её за поданным миссис Бигль сложенным втрое, грубо залитым воском листом бумаги. Я отлепил воск. «Ну, какие ещё новости мне уготовлены?»

Письма, как такового, и не было. А были старательно выведенные на бумаге два рисунка – подковы и пивной кружки. Кузнец! Очевидно, он как-то узнал, что я вернулся в Бристоль, и вот – прислал приглашение. Да, ведь ни читать, ни писать он не умеет. Как же я про него забыл? И что делать? Отложить поездку к нему до относительно свободного времени? А если оно не наступит – да оно и не наступит в ближайшем будущем, – получение титула, хождение по кабинетам, ещё ждёт адмиралтейство, восстановление замка, тайный, упрямый поиск «охотников за черепами»… Сейчас! Нужно ехать прямо сейчас.

В двух словах объяснив случившееся домашним, я вышел во двор, взнуздал свежую лошадь и направил её в сторону кузни.

Зимой темнеет быстро, и, когда я подскакал к знакомым воротам с прибитой над ними огромной бутафорской подковой, меня окружала уже непроглядная ночь.

Ночь! Вот – лучшее время для событий роковых и нежданных. Отворив оббитую овчиной и рогожею дверь, вместе с вкатившимся клубом морозного воздуха я вошёл в дом, где получал когда-то первые навыки мастерства. Кузнец, разводя в стороны чёрные от въевшегося угля руки, поднялся мне навстречу – кряжистый, чернобородый, с улыбкой, которая в своё время казалась мне злодейским оскалом. Мы обнялись.

Кузнец был не один. Когда я вошёл, за столом, спиной ко мне сидел ещё кто-то, – крупный человек престранного вида. На голове его был повязан нелепый для зимнего времени цветной пиратский платок. Тело покрывала необъятных размеров куртка коричневой воловьей кожи. Рукава у неё были отрезаны, и вместо них вшиты рукава из медвежьей шкуры. Свет лампы, стоявшей перед ним, отбрасывал от него на стену тень, которая напоминала чудовищного подземного тролля. Когда мы с кузнецом приветствовали друг друга, человек-куб начал поворачиваться от стола, и я невольно подумал, что хорошо, что я с ним не знаком, и что не придётся с таким медведищем обниматься.

– Получил твоё письмо, – сказал я кузнецу. – Не взыщи, что не заглянул к тебе сразу, когда вернулся из плавания. Было столько забот… Сейчас расскажу.

– Это не я отправил тебе письмо, – сказал вдруг кузнец.

– А кто же? – удивлённо спросил я у него.

– Это я, мистер Том, – сказал человек-куб и его голос заставил меня вздрогнуть и замереть.

– Бэнсон!.. – прошептал я, не веря своим глазам.

– Здравствуйте, мистер Том, – сказал он, приближаясь ко мне.

Не совсем и Бэнсон. Очень взрослый, с «каменным» лицом человек. Такие лица встречаются иногда у людей, которым выпало повидать и пережить столько, сколько обычному человеку хватило бы на несколько жизней.

У меня не было сил ни радоваться, ни удивляться. Огромное облегчение, испытанное мною в тот миг, лишило меня каких-либо сил. Я опустился на стоявшую возле стенки скамью.

– Мы получили известие, что ты умер, – произнёс я, едва выговаривая слова.

– Это правда, – вдруг сказал Бэнсон. – Я умер.

– Ты это о чём?..

– Я, мистер Том, ввязался в драку, из которой живым мне не выйти.

– Бэнсон! – с недоумением уставился я на него. – Но почему ты не сообщил? «Дукат» стоит в бухте! На нём команда – семьдесят человек, и каких! Есть свободные деньги – мы можем нанять целую армию! Как это – «не выйти живым из драки»?

– Всё не так просто, мистер Том. Речь идёт не об обычной схватке с обычным противником. Эти люди – они есть, – но в то же время их как бы и нет. Они – ловкие, умелые, скачущие с места на место, жестокие невидимки. И те, кто их содержит – действительно могут пользоваться английской армией. В одной из схваток я потерял учителя, и теперь мои шансы уцелеть – ничтожно малы. Мой «последний» поход – дело ближайшего времени. Я поэтому заранее попрощался с Алис и с вами.

Он легко развернул своё массивное тело, шагнул назад, к столу, придвинул скамью и сел.

– Но, Бэнсон, – с лихорадочной поспешностью осмысливая услышанное, произнёс я. – Разве ты рождён, чтобы быть охотником на невидимок? Разве обучен? Ты – добряк с душою ребёнка. И если тебе попался такой противник, каким ты его рисуешь, то не лучше ли тебе оставить эту войну тем, кто умеет воевать по-настоящему? Иди домой. У тебя дома жена, на которой лежит неимоверное горе. Сын, которого надо вырастить. Если эти, как ты написал, «охотники за черепами» настолько страшны, – предоставь их естественному ходу событий и королевскому прокурору! Едем домой, – к Алис, к Томику!

Бэнсон покачал головой.

– Мне показывали дом Хосе, – сказал он.

– Ты был в Адоре?! – от изумления я даже привстал.

– Был, – сказал он, как будто о каком-то заурядном событии. – Так вот представьте, мистер Том, что у вас имелась возможность сбежать с плантации Жабы. Ну и что? Как бы вы смогли дальше жить, зная, что Хосе каждый день рубит живых людей и скармливает их собакам? Вот, вы встретили страшное существо – и сделали, что смогли. Сейчас я делаю то, что могу.

Мы замолчали. Кузнец глухо кашлянул, напоминая о себе. Сказал:

– За Бэнсоном скоро приедут. Давайте-ка – за стол. – И, приготавливая скорый ужин, покашливая, бормотал: – Смотри, какие страшные дела творятся. Придётся пить и за встречу, и за прощание. Для чего мальчишкам такая беда?

Обратившись к уже привычному ритуалу, мы выпили пива, стали резать окорок и колбасы. Я лихорадочно искал выход из дикой, немыслимой ситуации. Снова спросил Бэнсона:

– Если за тобой должен кто-то заехать – значит, ты воюешь не в одиночку?

Бэнсон кивнул.

– А те, с кем ты в компании, заодно, – они знают, что у тебя в Бристоле жена и маленький сын?

Бэнсон, как ни странно, вдруг улыбнулся, отчего круглый пулевой шрам на его щеке взялся морщинами.

– Мистер Том, – сказал он, – помните ночь на моле в Мадрасе? Когда мы встретились с шайкой Регента? Представьте, что в самый разгар схватки мистер Стоун, например, вдруг сказал бы: «ну вы тут, братцы, выкручивайтесь, а у меня жена и сын в Бристоле».

Я отодвинул пиво, положил руки на стол. Посмотрел Бэнсону в глаза:

– Но хоть какую-то помощь я могу тебе оказать?

– Для этого и приехал, – кивнул он головой в дурацком пёстром платке. – Нужно на время спрятать… – он на миг замялся, – …людей.

– Каких и сколько? – с готовностью спросил я.

Кузнец положил тяжёлую руку мне на плечо:

– Идём, Томас. Покажу, каких.

Он зажёг ещё одну лампу и мы прошли в спальную комнату. Отворив дверь, он пропустил меня вперёд. Я сделал шаг – и тут же попятился. На полу, занимая всё пространство, на толстом ковре из свежей соломы лежали дети. Их было несколько десятков человек – разных возрастов, – и в одеждах самых немыслимых.

– Кто это? – шёпотом спросил я.

Кузнец ответил, только когда мы вернулись в кухню-столовую:

– Плимутские карманники и попрошайки…

– Так называемая «семья», – добавил Бэнсон. – Тридцать два человечка. Принц Сова остался в их «логове» караулить компракчикосов. А я вспомнил про вас, мистер Том, и заверил своих, что смогу передать детей на необходимое время в надёжные руки. Их надо кормить, и я привёз деньги…

– Какие деньги! – махнул я рукой. – Буду кормить, сколько потребуется! – И, не удержавшись, спросил: – А кто такие принц Сова и компракчикосы?

– Компракчикосы – торговцы детьми. Принц Сова – как бы сказать… ночной охотник. Когда они встретятся, компракчикосов больше не будет, а принц Сова, быть может, заедет к вам за детьми. Можно найти, мистер Том, для них надёжное место?

– Есть! – сказал я торопливо, – есть такое место! Мой замок! Там сейчас тепло, есть еда – и предостаточно места. Да и охрана… Робертсона с Готлибом помнишь?

– Какой такой замок? – кузнец вскинул лохматые брови.

– Я только что купил имение «Шервуд». Там есть вполне пригодный для жилья замок…

В это время за стеной послышался топот копыт нескольких лошадей.

– Мы сейчас, – сказал кузнец, набрасывая на себя тулуп, – и вышел.

Вышел и Бэнсон, в куртке с медвежьими рукавами и в пиратском платке. Кивнул мне в дверях, давая понять, что они ненадолго.

Я допил пиво, поставил кружку на стол. Вдруг увидел в углу до боли знакомый предмет! Там, в тени, стоял треугольный арбалетный футляр. Встав, я подошёл и взял его в руки. «Где же ты побывал, старина?» И вдруг взгляд мой упал на тёмную «оспинку» на полированной дубовой поверхности. Это был след от удара ножом. След «сказал» мне, что удар был отменно сильным, а нож – остро заточенным.

За спиной послышался шорох. Я стремительно обернулся…

В дверях стояла девочка лет пяти, худенькая, с личиком «ясным», но чумазым и заспанным. Она стояла на одной ножке. Вместо второй в пол упирался удерживаемый ею подмышкой маленький костылёк. Конец его был закрыт толстым тряпичным коконом.

– Ты кто? – шёпотом спросила девочка.

– Человек, – так же шёпотом ответил я и поставил футляр назад в угол.

– Бить будешь? – спросила девочка.

– Нет, – ужаснувшись вопросу, ответил я и добавил: – Могу дать поесть.

– Меня зовут Ксанфия, – сказала малышка, ковыляя к столу.

Дойдя до него, она задрала голову вверх, так что её подбородочек стал вровень с краем столешницы.

– Ходишь так, что вовсе не слышно, – сказал я, глядя на костылёк и на кокон.

– Это мне Милый Слик сделал, – сказала моя маленькая собеседница, – чтобы тихо подкрадываться.

– Куда подкрадываться? – спросил я с некоторым недоумением.

– Ну, так, – неопределённо ответила девочка.

Она высмотрела на столе всё, что ей было нужно, влезла на лавку и вытянула пальчик по направлению к хлебу. Я торопливо подал. Машинально уставился на её торчащую за край лавки маленькую культю.

– Это мне давно сделали, – пояснила девочка, откусывая от хлеба кусочек.

– «Сделали»? – переспросил я.

– Да. Пилочкой отпилили.

– Отпилили?

– Ну да. Завязали туго так, и долго держали. Потом пилочкой отпилили.

– Ты что же, видела?

– Видела. Синяя ножка была, потом так красным, красным. Я потом сразу уснула. Сон был очень больной, и всё было долго.

– А кто отпилил?

– Не знаю. Они были взрослые.

– Но для чего?

– Так калекам ведь дают денег побольше. Ты что, не знаешь?

– А… когда это было?

– Давно, – сказала девочка и вытянула пальчик к окороку. Лицо её выразило ожидание и вопрос.

Я поспешно нарезал окорок тонкими ломтиками, сложил в блюдце, подвинул поближе.

– А потом, когда съем, бить не будешь? – снова спросила ночная гостья.

Горький ком подкатил к моему горлу. Я торопливо мотнул головой. Тогда маленькие цепкие ручонки схватили окорок и стали торопливо совать то в рот, то в кармашек.

За дверью послышался скрип снега под чьими-то тяжёлыми шагами. Девочка перестала жевать, замерла, втянула голову в плечики. В дверь вошёл Бэнсон. Моя собеседница торопливо сползла со скамьи, подхватила свой костылёк и припустила, подскакивая, к Носорогу. Лицо её озарила улыбка. Бэнсон, наклонившись, подхватил её, посадил на сгиб локтя и тихо спросил:

– Что ж ты не спишь, Ксанфия?

С торжеством на лице девочка достала из кармашка обрезок окорока и, показав его Бэнсону, снова спрятала. Он улыбнулся. Переведя взгляд на меня, негромко спросил:

– Мы сможем поехать в ваш замок прямо сейчас?

– Конечно, – сказал я, с трудом приходя в себя от только что слышанного.

– Лучше уехать ночью, пояснил Бэнсон. – Пять карет подогнали, с тёплыми пологами. Нужно быстро вынести детей. Они очень устали, так что мало кто из них проснётся…

Через полчаса свежие кони влекли пять тяжёлых экипажей сквозь Бристоль – не заезжая в мой дом – в «Шервуд», где остались Носатый и Тай. Я сидел на передних козлах – указывал дорогу молчаливому, в длинном тулупе, вознице. Рядом, накрыв ноги пологом, сидел Бэнсон.

– Ты говорил, – перекрикивая стук копыт и шорох колёс, – сказал я Бэнсону, что потерял учителя? Кто это был и что случилось?

– Долгая история, мистер Том. Он гнался за хозяевами Регента, а я попался им на пути. Чудом жив остался. Учитель меня выходил, – меня и ещё маленького Симеона, – ему руку к дереву прикололи. Потом были в Плимуте, затем в Адоре, потом в Турции, снова в Плимуте… Потом он умер. Выманил из подземелья Люпуса с его личной охраной, и вместе с собой всех взорвал.

– А кто это был? – спросил я, замерев от внезапного тягостного предчувствия.

– Тот, кто прыгнул со стены, мистер Том. Ночной крысолов. Мастер Альба.