Читать книгу Мастер Альба - Том Шервуд - Страница 18

Полуголый, с коричневой кожей старик схватил древко топора и резко поднял его вверх. Этот рычаг вздел дверцу до половины. Бросив топор и выхватив Кобру, Альба скользнул, пригнувшись, в проём. Бэнсон, подбежав, рванул дверцу и поднял её вверх до конца. (Клацнула невидимая защёлка.) Вдруг в эту дверь навстречу Бэнсону вылетел бледный, с безумьем в глазах, Пёсий папа. Тяжким ударом Бэнсон сбил его с ног (а какое-то впервые явившееся ему чувство принесло уверенное знание того, что в ближайшие полчаса “папа” не встанет), наклонился – зашипев от боли в прокушенной ноге – за топором, – и поднял его. Очень вовремя. Навстречу ему, в пространство наполненного воем двора вылетел чёрный, с взрезанной шеей пёс. Бэнсон, качнувшись вперёд, просадил его широкую, мускулистую грудь навершиями окровавленных лезвий и, вскинув топор вертикально, поднял бьющуюся тварь над собой.

– Бэн, это последний! – сообщил, выглянув во двор, блестящий от пота коричневый Альба и, на секунду остановив взгляд, добавил: – Оторви у “папы” рукав, перетяни свою ногу – и жди; оставшийся молодняк не выпускай, а я быстро – к конюшне, чтоб никто не сбежал, а то гнаться придётся…

– Альба, там один связанный – в ловушке, в подвале, его не ищи! – прокричал вслед исчезнувшему монаху Бэнсон, и оттуда, из недр лабиринта “папиной” псарни долетел слабый крик: “Хорошо!..”

Прочертив широкий мах топором, Бэнсон сбросил обвисшего пса под стену и огляделся. Громадный, идеально ровный квадрат ристалища[11] завален телами собак. С десяток их, воя и задыхаясь, и обессиленно взвизгивая, пытаются куда-то ползти. Пять подрощенных однолеток сбились в дальнем углу и утробно ревут. Бока их трясутся, как будто изнутри бьют палками. “Папа” лежит на спине и, закатив глаза, со свистом и бульканьем дышит. Бэнсон подошёл, разорвал на полосы его прогулочный тонкий халат и наложил на прокушенное бедро широкую тугую повязку. Потом сел, привалившись спиной к закрытой двери, и стал ждать.

Ждал он долго. Прошёл почти час, когда за дверью послышались звуки присутствия кого-то живого. Бэнсон вскочил, встал в стороне, сбоку, и приподнял топор.

– Бэн, это мы! – раздался спокойный и такой знакомый Бэнсону голос.

Но во двор вышел не Альба. Появился привратник, бледный, трясущийся, за ним – тот, кто запер Бэнсона в ловушке, потом – хромающий, любитель случайного золота, владелец дубинки. И уже последним – неторопливый и бодрый, с внимательным взглядом, монах. Бэнсон встретил его широкой улыбкой. Посторонился, пропуская мимо себя троих пришедших, так как каждый был обременён громоздкой ношей: привратник тащил убитого неудачливого стрелка, коварный провожатый – ушат с водой, а любитель золота – скамью, – широкую, длинную.

Трое опустили на землю свои ноши и, отойдя к стене, встали кучкой немой и дрожащей. Альба прошёл вглубь двора, поднял и надел свой балахон с капюшоном. Спрятал под ним привычным движением Кобру. Вернулся и коротко проговорил:

– Ты (кивок в сторону помятого, болезненно сжавшегося владельца дубинки) – иди в дом. Неси сюда всё деревянное – стулья, шкафчики – что сможешь поднять. Ты и ты – соберите собак в одну кучу, в середине двора.

И, подойдя, взглянул пристально Бэнсону в самые зрачки. Сказал серьёзно и строго:

– Ну что, Бэн. Ну что. Молодец.

Подтащил к стене скамью, выставив её торцом к камню, показал жестом: “садись!” Бэнсон сел, привалившись спиной к нагретой стене, и Альба помог ему вытянуть вдоль скамьи повреждённую ногу. Снял повязку, осмотрел вспухшую рану.

– Пустяки. Мясо прокушено. Артерии целы.

И, наматывая снова обрывки халата, добавил:

– Хорошо, что собака. У них слюна имеет целебные свойства. Любые раны вылечивает. Видел когда-нибудь, как собака на себе раны зализывает? Неспроста. Любой охотник в лесу знает – поранился – дай зализать рану собаке. Затянется тотчас. Вот если бы тебя укусила кошка – это было бы скверно. Жди нарывов и воспалений. Так что, Бэн, поздравляю тебя.

– С тем, что легко отделался?

– Не только. Ты стал меньшую плату вносить за уроки!

Оба тихо рассмеялись. Альба поднял и протянул Бэнсону ушат. Тот взял и долго, с наслаждением пил. Окатил грудь и лицо. Потом монах попил сам – и, подойдя, вылил остатки на лежащего Пёсьего папу. Тот вздрогнул, замычал и открыл глаза. Сел, отполз поближе к стене.

– Встань! – сказал Альба.

Тот послушно стал подниматься, придерживаясь за стену.

– Двигаться можешь? Твои люди стаскивают псов в одну кучу. Ступай к ним. По большому счёту, эта работа – только твоя.

Спустя какое-то время в подчищенном дворе образовались два холма. Один – маленький, плотный – бывшие четверолапые охотники на людей. (Альба взял Бэнсонов длинный топор и, метая его как громадный трезубец, – вернее, двузубец, – добил всех собак, до последней.) Второй – высокий, громоздкий и неуклюжий: куча дерева, – мебель, доски… Этот второй, деревянный холм Альба поджёг. Четверо бывших работников псарни забросили на него трупы собак.

– Этого, может, тоже туда? – спросил Бэнсон, указав на тело стрелка.

– Нет, нельзя, – сказал назидательно Альба. – Его похороним. Он мёртв, и стал теперь вне упрёков.

Затем он подозвал к себе четверых обитателей дома-псарни. Они, заметно дрожа, подошли. Альба вытянул Кобру – и немедленно их успокоил:

– Нет, я вас не убью. Только метку поставлю. Мне нужно на висках у вас, сбоку, вырезать памятный знак. Вы останетесь жить. Но если я или кто-то из тех, кто меня знает, застанет вас за каким-либо гнусным делом – пусть это будет хоть мелкая кража – вот тогда вас убьют. А сейчас подойдите. Метку я всё равно вам поставлю – или вытерпите, согласившись, или – на теле бесчувственном. Это понятно?

Первым, согласно и быстро кивая, приблизился странно довольный привратник. Склонил голову, зажмурил глаза. Монах тремя быстрыми взмахами рассёк височную кожу – два кровавых штриха легли обращённым вверх клином, как крыша над домиком, а третий – внутри них, снизу-слева – вверх и наискосок. Привратник выпрямился, зажал ладонью этот похожий на греческую букву “А” дарующий жизнь знак, отошёл. Ещё двое приняли грозную метку, покорно и молча. А вот Пёсий папа неожиданно озадачил. Он завыл, захрипел – пал на землю и пополз вдоль стены. Альба, быстро склонившись, схватил его за ногу, дёрнул назад. Посадил, прижав плечами к стене. Тот попытался его укусить, рванулся, отчаянно, дико визжа.

– Всё это напрасно, – сказал непреклонно – и как-то устало – монах. – Это моё правило для всех негодяев. Есть возможность не убивать – живите, но с вечной меткой. Так что ты потерпи.

Он сдавил горло “папы”, отчего тот, захлебнувшись, умолк, сдёрнул с него атласный, малиновый, домашний колпак, отвёл с виска волосы… И вдруг вскрикнул:

– Ах ты!!..

Бэнсон, не понимая, в чём дело, подошёл, посмотрел. На левом виске Пёсьего папы синели чёрточки трёх тонких, затянутых шрамов, сложенных в виде греческой буковки “А”.

Альба отпустил замолчавшего “папу”, отступил. Спросил тихо:

– Когда?

Белый, как полотно, оцепеневший “папа” с усилием вымолвил:

– Двадцать пять лет назад…

– Где это было?

– Там… В Плимуте…

– За что?

– Мы убили прохожего… Деньги его поделили…

– Вас было трое?

– Д… Да… Ты нас случайно увидел… Двоих ты… Это было ночью… А меня…

– Да. Я помню. Ты лично не убивал. Просто был в их компании и взял свою долю из денег убитого. Да, ты был предупреждён. Двадцать пять лет назад.