Читать книгу Мария Каллас. Дневники. Письма - Том Вольф - Страница 14

От Эльвиры де Идальго – по-итальянски

Анкара, 3 января 1949 года

Дражайшая Мария,

твоя телеграмма пришла только вечером в воскресенье. Можешь вообразить, как опечалена я была, что не смогла послушать тебя хотя бы по радио. Цитаты из газет, присланные тобою, наполнили радостью мое сердце. Сама видишь, Мария, – я в тебе не ошиблась, и те решения, что ты приняла в последние годы в Афинах[70], ничему хорошему не послужили – разве только отсрочили твой успех, который по-хорошему и должен был состояться в Италии. Я была по-настоящему взволнована, когда читала в газетах о твоем триумфе, особенно в «Норме», которую мы разучивали с такой любовью. Мечта нас обеих – и вот теперь она сбылась. Я, пусть и немного поздновато, желаю тебе в новом, 1949, году новых триумфов и того удовлетворения от работы, которого ты заслуживаешь.

Баттисте – поклоны и самые лучше пожелания, а тебе – пламенный поцелуй. Всегда пиши о своих новостях. Очень хочется, чтобы ты приехала сюда дать два концерта, а еще два – в Стамбуле.

Эльвира де Идальго.

Джованни Баттиста Менегини – по-итальянски

Пятница, 28 января 1949

Мой дорогой,

пишу тебе несколько слов отсюда, из Палермо, где я так мучаюсь. Во-первых, потому что это далеко. Во-вторых, я не знаю, как мне удастся работать над «Парсифалем»[71]. И наконец, как здесь работают – это просто катастрофа. Вчера была генеральная репетиция. Мне не объяснить тебе в двух словах, во что я влипла. Ничего не было готово. На сцене не меньше трех десятков рабочих (зачем – не могу тебе сказать, потому что они ничего не делали, просто стояли и смотрели!). У меня не было шишака[72], ни щит не готов, ни копье. Оркестр строил гримасы, маэстро много говорил и ничего не делал. Бас Нери не выучил роль! В общем, сегодняшний спектакль я надолго запомню! Представь, я, привыкшая к работе чистой и совершенной, заехала в такую даль, чтобы так влипнуть! Единственное, что со мной хорошо обращаются, ну прямо как с богиней! Все, что бы я ни делала, замечательно.

Дорогой Баттиста, на что он мне сдался, этот Палермо? Это пустая трата времени и очень тягостно. Одно утешение, что во вторник все кончится, и я смогу уехать восвояси. Тебе лучше не приезжать сюда. Это ни к чему. И, подумать только, мне говорили, что я застану здесь весну. Здесь очень-очень холодно, воздух такой сухой, и ветер дует прямиком из ада, если в аду бывает ветер.

Других новостей у меня нет, только с утра болит голова, я просто больше не могу. Будем надеяться, что к вечеру пройдет… Я прервала письмо, потому что кончились чернила, и, пользуясь случаем, вышла прогуляться и выпить двойной кофе, может быть, головная боль скорее пройдет. К счастью, погода хорошая, но не жарко… Снова перерыв в письме. Мне позвонили из театра, чтобы напомнить, что спектакль начинается без четверти десять! Представляешь? Я очень смеялась. Похоже, что здесь люди забывают о спектаклях, и им требуется напоминать. Короче!!!

Я прощаюсь с тобой, дорогой, напишу завтра, чтобы рассказать о спектакле и просто поздороваться. Скажу тебе правду, я немного устала. Не в вокальном плане, но в физическом. Как бы мне не помешал хороший отдых, на своем месте!

Баттиста, чао, скоро увидимся, ешь, спи и думай обо мне. Пиши, когда будет минутка, я всегда счастлива получить от тебя письмо.

Твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Палермо, воскресенье 30 января 1949

Любовь моя,

твой сегодняшний телефонный звонок стал для меня сюрпризом. Я и мечтать о нем не могла. Должна тебе сказать, что даже захоти я тебя забыть или рассердиться на тебя, мне бы это не удалось, потому что ты такой нежный и внимательный и хорошо знаешь мою слабость и благодарность за этот дар, который для меня – жизнь и счастье.

Дорогой, я написала тебе коротенькое письмо в день приезда, поделившись моими ужасными приключениями, но дальше было еще хуже. Представь себе, газеты пишут о Маньони[73], как будто это она героиня, а я статистка второго плана, более того, одна газета написала: «Мария Каллас в роди Брунгильды пела красочно, голос ее красив и приятного тембра, но ей так и не удалось стать варварской Валькирией». Какие глупцы! Сам понимаешь, как мне здесь весело! Если бы только я могла улететь первым самолетом. Сегодня здесь великолепная погода. Ах, да, чуть не забыла. Та же газета пишет: «Джулио Нери (Вотан) идеально музыкален». Я не смогу и не сумею пересчитать, сколько глупостей он наляпал и сколько взял фальшивых нот. Без преувеличения, будь опера лучше известна, его, не колеблясь, выставили бы за дверь. Я клянусь и еще раз клянусь, никогда больше ноги моей не будет в Южной Италии. Похоже, я слишком музыкальна и изысканна, чтобы меня здесь оценили. Они, наверное, хотят, чтобы мы вцепились друг другу в волосы на сцене! Я решительно возмущена и вымотана до предела.

Других новостей у меня нет, разве что повторю то, что сказала по телефону: я не знаю, как мне удастся за такое короткое время подготовить «Парсифаля», когда предстоит еще петь эти ужасные спектакли в Неаполе[74]! Это скверный и тяжелый для меня период!

Дорогой, я прощаюсь с тобой и повторяю все, что ты и так хорошо знаешь. Когда приедешь в Рим, пошли мне письмо. Как ты поживаешь, что делаешь, ешь ли, видишься ли с друзьями Пиа и Джанни? Думаешь ли хоть немного обо мне и скоро ли приедешь?

Вся, вся, вся твоя Мария.

[75]

От Эльвиры де Идальго – по-итальянски

Анкара, 15 марта 1949

Дорогая Мария,

прежде всего я должна тебе сказать, как была тронута, когда услышала тебя по радио Турина и назавтра по радио Рима в «Парсифале». Браво, Мария! Как видишь, я была права, когда говорила, чтобы ты никого не слушала, потому что с моей методикой ты сможешь однажды спеть практически любую оперу, в то время как все недоумевали, почему я заставляла петь драматическое сопрано в 16 лет «Золушку» и задавала тебе гаммы как лирическому сопрано: вот почему сегодня все удивлены и восхищены, что ты можешь петь в «Пуританах» и «Парсифале». Я очень горжусь тобой. Здесь все мои ученики без ума от тебя и просят твою фотографию. Назавтра после «Парсифаля» я послала тебе в Рим телеграмму, но мне сообщили, что она не может быть доставлена, так как ты уехала, не оставив адреса. Мне очень жаль, ведь ты могла бы погрешить на равнодушие или забвение с моей стороны, тогда как я столько о тебе думаю и не устаю говорить.

Я провела 20 дней в Афинах. Прочла все вырезки из газет, которые ты мне прислала. Друзья, разумеется, рады твоим триумфам, а враги лопаются от зависти.

Мой привет господину Баттисте, и целую тебя со всей сердечностью.

Э. де Идальго

Генри Дардику[76] – по-английски

Верона, пятница, 8 апреля 1949

Дорогой Генри,

ты должен извинить меня, что долго тебе не писала, много всего произошло, слава богу – хорошего. Во-первых, я приехала сюда в четверг утром, а утром в пятницу неожиданно нагрянула моя сестра. Так что я была очень занята с ней. А потом Баттиста решил, что мы должны пожениться до моего отъезда! Удивлен? Но, Генри, я должна тебя попросить о самой большой услуге, какую ты можешь мне оказать. Найди способ переслать мне мое свидетельство о рождении как можно скорее. Понимаешь, без этого клочка бумаги я не могу выйти замуж. Если я попрошу мать прислать его мне, она никогда не сделает этого вовремя, потому что плохо себе представляет, как это делается там. И я не могу довериться моим друзьям, они вряд ли сделают это немедленно. Боюсь, они замешкаются. Должна признаться, я доверяю тебе больше, чем кому-либо другому, зная, какой ты энергичный. Генри, ты можешь немедленно телеграфировать кому-нибудь в Нью-Йорке, чтобы получить фотокопию или оригинал моего свидетельства о рождении и послать мне его тотчас же авиапочтой? Могу я на тебя рассчитывать? Я была бы так счастлива, если бы могла выйти замуж, как только это будет возможно! Пожалуйста, Генри, и ты, разумеется, скажешь мне, сколько потратишь на эту катавасию. Все, что мне нужно, – получить эту бумагу по возможности в течение недели. Вот тебе информация о моих документах:

София Кекилия Калос (Калогеропулу)

Родилась 2 декабря 1923 в больнице Пятой Авеню

Родители Георгий Калос (Калогеропулу) и Евангелина Димитриадис.

Вероятно, они найдут свидетельство в записи актов гражданского состояния. Генри, я прошу тебя – тысячу раз прошу, – сделай это, как если бы речь шла о твоем собственном браке. Все зависит от этой бумажки, и, если она не придет вовремя, я умру. И я знаю, что она придет, непременно придет, если кто-нибудь займется там этим лично. Отдаюсь на милость твоей доброты, как всегда. Умоляю тебя, ответь мне быстро и еще быстрее телеграфируй в Нью-Йорк. До скорого, милый, сделай меня счастливой и не забудь написать мне твой сон. Я предпочла бы, чтобы ты пока не распространялся о моей новости, пожалуйста!

Поцелуй Брукса!!!

Мария.

Генри Дардику – по-английски

15 апреля 1949

Дорогой Генри,

я получила твою телеграмму и должна сказать, что ты еще энергичнее, чем я думала. Спасибо. Спасибо и еще раз спасибо. Я очень надеюсь, что свидетельство мы скоро получим. Как ты думаешь?

Скажи, что у тебя нового? Как поживает Брукс? Удивились ли вы? И ты не написал мне свой сон.

Других новостей у меня нет – кроме того, что я счастлива, – Баттиста нежен и внимателен как никогда, и, если так будет продолжаться после нашей свадьбы, я буду счастливейшей из женщин. Он хочет, чтобы я продолжала петь – разумеется, не так интенсивно, как раньше. Только вещи, которые того стоят, в местах, которые того стоят! Он шлет вам горячий привет и свою бесконечную благодарность.

Напиши мне побыстрее и скажи, сколько это стоило. Молюсь, чтобы мои бумаги прибыли.

До скорого и спасибо. Поцелуй Брукса.

Мария.

Эльвире де Идальго – по-итальянски

Верона, понедельник, 18 апреля 1949

Дорогая Мадам,

пишу вам всего несколько строк, чтобы поблагодарить за ваши прекрасные слова. Я вдвойне довольна, что смогла вселить в вас гордость за меня. Через несколько дней я отправляюсь в Буэнос-Айрес, где у меня контракт с театром Колумба. Мне пришлось согласиться в последний раз спеть там «Турандот», потому что они дают мне также «Норму» и, скорее всего, «Аиду». Я думаю, что буду там 14 мая. Если вы мне напишете, я буду рада, и вы можете писать мне в Театр Колумба.

Итак, сообщу вам мою хорошую новость. Я выхожу замуж за Баттисту. Мы решились на это, потому что любим друг друга бесконечно и ладим как никто. Я знаю, что вы будете рады, потому что вы рассказывали мне о вашем муже. Дорогая, пишите мне побольше, и обещаю вам отвечать тем же и посылать все отзывы. Будем надеяться, что они будут хорошими! Будьте здоровы и пишите мне.

С любовью, ваша Мария.

PS. от Дж. Б.Менегини: к любовным приветам и доброй памяти Марии, которая всегда думает с бесконечным благоговением о той, что открыла ей двери искусства, подарив сокровища знаний, я присоединяю мои, полные почтительной благодарности, с сообщением, что мы с Марией соединим наши сердца и наши жизни в браке.

Преданный вам

Дж. Б.Менегини

Генри Дардику – по-английски

Генуя, 22 апреля 1949

Дорогой Генри!

Пишу тебе, как ты догадываешься, из Генуи – куда после моего бракосочетания вчера в 18 часов мы сбежали.

Ты прав, дорогой, что гневаешься на мое молчание, но со всеми бумагами для паспорта и бракосочетания я думала, что сойду с ума. Что до моей экземы – я ужасно страдала. Она распространилась на всю шею & нос & уши. Но, хвала Господу, она наконец оставила меня в покое – но только три дня назад.

Новости с Арены я напишу тебе с корабля, потому что нам еще предстоит немыслимая бумажная волокита. Например, для регистрации багажа, плавания, обмена денег и т. д. Я напишу тебе побольше в следующий раз – скоро! Тысячу раз спасибо за свидетельство & не сердись на мое молчание.

Баттиста пришлет тебе возмещение расходов & тоже бесконечно тебе благодарен.

Вся моя любовь Бруксу & тебе еще больше.

Мария.

Добавлено Менегини

Рим, 23 апреля 1949

Достопочтенный господин, я благодарю вас за вашу доброту к нам. Мы поженились 21-го, а сегодня Мария уехала в Буэнос-Айрес. Мы надеялись встретиться с вами в Генуе, чтобы выполнить и наши обязательства. Остановитесь ли вы в Риме? Послать ли мне сумму в отель «Амбашатори»? В ожидании вашего ответа присоединяюсь к пожеланиям вашей доброй подруги.

Дж. Б.Менегини.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

На борту «Аргентины», воскресенье, 24 апреля 1949

Мой дорогой Баттиста!

Из Барселоны посылаю тебе привет, думая о тебе больше, чем когда-либо, в эти дни, которые должны были быть нашими. Но, как я тебе сказала несколько дней назад, я уехала настолько окрыленная счастьем, что это путешествие для меня, может быть, наименее мучительно, потому что счастье принадлежать тебе всецело утешает меня до степеней невероятных!

Дорогой, а ты? Как ты добрался, как уехал и как нашел нашу комнату? Единственное, что я могу тебе сказать, не раздражайся, ешь и спи побольше. Прошу тебя и умоляю. Понимаешь, раньше у тебя не было никого, кроме твоих родных, но теперь у тебя есть жена, которая живет для тебя и только для тебя. Представь, если ты, нет, вернее, если один из нас уйдет… Так что, если ты хочешь, чтобы я всегда была счастлива, береги себя, себя и еще раз себя! Ты мой, я твоя, и мы счастливее всех на свете. Только представь! Я буду в добром здравии (если будет Богу угодно), для тебя я буду петь и прославлюсь для тебя! А ты должен быть в добром здравии для меня.

Дорогой, я вновь открываю письмо, чтобы послать тебе еще привет, после чего запечатаю его и отправлю. Мы немного прогулялись на стоянке в Барселоне, город мне безумно понравился. Конечно, воскресенье, все закрыто, но должна тебе сказать, что сумки и шарфы здесь по очень привлекательным ценам. Представляешь, шарфы за 1500-2000 лир! И красивые!

Теперь корабль скоро отплывет, уже через два часа. Любимый, почему ты не даешь о себе знать? Даже ни телеграммы! Сегодня я так тоскую по тебе. Больше мне нечего тебе рассказать. Вот еще: я повесила над кроватью нашу Мадонну[77]. Каждую минуту дня я шлю тебе поцелуй и привет. К счастью, есть Серафины[78], и я с ними и со всеми остальными, я в хорошей компании, они не дают мне слишком предаваться грусти. Здесь неплохо кормят, и вообще на борту хорошо. Очень хорошо. Погода прекрасная, и я стараюсь побольше двигаться, чтобы немного похудеть. Все здесь передают тебе привет, а я еще раз прошу тебя, будь здоров. Пиши мне все, все и быстро.

Всегда твоя Мария.

PS: Ты знаешь все, что мне хочется тебе сказать. Думай обо мне, как я думаю о тебе.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

На борту «Аргентины», вторник, 26 апреля 1949

Дорогой, дорогой, дорогой!

Подумать только, что мы плывем всего 4 дня, а я уже страшно по тебе скучаю. У меня нет слов, чтобы сказать тебе, как я истосковалась. Я лишь молю Бога, чтобы все скорее кончилось и я вернулась бы к тебе, потому что только подле тебя я чувствую себя довольной и счастливой. Даже если ты работаешь весь день, неважно!

Чем ты занят? Как ты нашел дом? Что они тебе сказали? Что сказала твоя мама? И как ты себя чувствуешь? Я немного тревожусь, потому что не получила от тебя телеграммы. Ты должен был написать, что добрался благополучно, вот и все. Пиши мне побольше, это мое единственное утешение. Здесь на борту мы хорошо развлекаемся и едим отменно! Был вечер скачек. Я выиграла 6 песо! В другой вечер были танцы, а еще в один – кино. У Серафина случился печеночный приступ, так что мы еще не репетировали. Сплю я так себе. И скажу тебе странную вещь. Каждое утро в 6:30 или в 7:00-7:30 я просыпаюсь, как будто кто-то меня будит – мне каждый раз кажется, что это ты.

В Театре Колумба сделали ужасную вещь, они мне за нее еще заплатят. То есть они открываются «Аидой», но не со мной! Говорят, петь будет Эбрея Минкус!

Завтра мы прибываем в Лиссабон в 5 часов утра, так что мне надо проснуться очень рано, если я хочу увидеть город, потому что мы простоим на якоре всего несколько часов. Кажется, нам предстоит плыть еще как минимум 15 дней! Как я это переживу, не знаю!

Дорогой, других новостей у меня нет, только повторю, что обожаю тебя, еще больше, чем ты думаешь. Ты мой перед Богом и людьми, я горжусь этим и не прошу от жизни ничего другого, кроме как делать тебя счастливым. Только ты знаешь, что у меня на сердце и сколько я должна тебе сказать. Думай обо мне, как я думаю о тебе, и люби меня на ¹/₄ того, как я тебя люблю.

Ешь, спи и не нервничай, тебе это вредно. Я хотела бы знать, скучаешь ли ты по мне, как я по тебе скучаю?

Твоя Мария.

PS: Привет от меня Пиа, и Иоланде, и Джанни, и Марко.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

На борту «Аргентины», среда, 27 апреля 1949

Любовь моя, мой дорогой,

я пишу тебе, потому что так чувствую тебя немного ближе. Мой дорогой, от твоей сегодняшней телеграммы я так счастлива, ты ведь знаешь, когда я путешествую, мне всегда страшно. Понимаешь, Баттиста, когда любишь и счастлива, как я, всегда боишься потерять это счастье. Оно кажется слишком прекрасным, чтобы в него поверить. И я тебя обожаю, очень, очень, помни об этом. Как я хочу, чтобы ты был рядом! Как скучаю по тебе, по твоим знакам внимания, ласкам, по колокольчикам, которые звонят по утрам, (по ванной!) и, наконец, по ангелочкам!

Наш кофе и мои звонки, на которые ты всегда охотно отвечал, как будто тебе до смерти надоело работать и мой голос приносил облегчение. Мой Баттиста, зачем ты меня отпустил? Я надеюсь, что ты больше не отпустишь меня надолго и далеко от себя. Помни, что я живу, только когда я с тобой, мой любимый!

Надеюсь, тебе еще не надоели все эти длинные и скучные письма. Просто, когда я пишу, мне кажется, что я ближе к тебе, дорогой. Что ты делаешь и, главное, как себя чувствуешь? Прошу тебя, пиши мне побольше, милый, у меня ничего нет, кроме твоих писем. Сейчас играют «Травиату». От этого я еще сильнее тоскую по тебе. Здесь на борту нет никого интересного, все безобразны и ужасны, парами или семьями. Мужчины выказывают мне уважение, и меня это радует. Сегодня море разбушевалось, корабль сильно качает, но морской болезни у меня нет. Позже будет кино, тоже способ скоротать время.

Милый, у меня плохая новость. Кажется, моя экзема вернулась. Мне пришло в голову нанести крем Bice! Надеюсь, это поможет. Других новостей у меня нет, скажу только, что мы заходили в Лиссабон, и стоянка мне не очень понравилась. Все дорого, очень дорого, и город не особенно красив. Послезавтра мы прибываем на Тенерифе, откуда я отправлю это письмо.

Я прощаюсь с тобой, чтобы не утомлять тебя своими глупостями. Повторю только, пиши мне много, много и много прекрасных вещей. Понимаешь, у меня нет праздника, и не будет еще так долго, а ты знаешь, какая это для меня мука.

Чао, думай обо мне и передавай всем от меня привет.

Твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

На борту «Аргентины», понедельник, 2 мая 1949

Дорогой, дорогой, самый дорогой!

Видно, Бог хочет еще помучить меня в моей любви. Почему я должна быть в разлуке с тобой, когда я и дня не могу прожить вдали от тебя? Сколько раз я спрашивала себя: если ты меня любишь так же, как я тебя, как же можешь ты жить без меня? Клянусь, в последний раз я уезжаю от тебя так надолго и так далеко! Понимаешь, когда я в Италии и мне хочется тебя увидеть, ты приходишь, и потом я могу продержаться неделю. Но не проси меня больше оставаться неделю без тебя! Я не могу жить без тебя. Чем больше людей я встречаю, тем больше горжусь тобой, больше ценю тебя и обожаю! Я вижу вокруг столько глупости и легкомыслия, что меня тошнит!

Чем ты занят, любовь моя? Что ты думаешь обо всей нашей ситуации? Я не знаю, счастлив ли ты, женившись на мне. В телеграммах ты говоришь мне, что да. Надеюсь. Но я-то по-настоящему счастлива! И не жалею ни одной минуты. Может быть даже, эта разлука к лучшему. Потому что, понимаешь, я всегда одна, когда путешествую. Сейчас силою обстоятельств мы вынуждены путешествовать все вместе, и клянусь тебе, я вижу вокруг столько вульгарности и банальности, что счастлива быть как я есть и благодарю Бога за то, что дал мне спутника, которого я хотела, и столько любви. Я не знаю, что еще сказать, я тебя обожаю, уважаю и чту. И, дорогой, я так горжусь моим Баттистой!! Нет женщины счастливее меня! Я прославилась в пении, и, главное, со мной мужчина моей мечты! Какая женщина может похвастаться, что столько имеет?