Читать книгу Мария Каллас. Дневники. Письма - Том Вольф - Страница 9

Дорогая мадам Каллас, дорогая Мария,

Я пишу Вам впервые, хотя вот уже пять с лишним лет назад отправился за Вами в неожиданное путешествие, которое буквально перевернуло мою жизнь. Пять лет я странствую по миру, следуя по вашим стопам, встречаясь с близкими Вам людьми, с теми, кто все еще с нами, ибо некоторые воссоединились с Вами на небесах, как наш дорогой Жорж Претр или Ваша верная Бруна. Эти встречи увлекали и вдохновляли меня, наполняя смыслом мою «миссию», целью которой были поиски Вашей правды, стремление представить Вас такой, какой Вы были, избавившись от штампов и сплетен, воздать почести Вашему имени и почтить Ваше искусство и Вашу память, чтобы они жили и впредь, передаваясь из поколения в поколение. Я был предан этой цели сердцем и душой, и посвятил себя ей, как Вы посвятили себя служению музыке и гению дорогих Вам композиторов.

Все началось однажды вечером, в январе 2013 года в Нью-Йорке. В тот день я открыл для себя бельканто. Джойс Дидонато пела в Метрополитен-Опере «Марию Стюарт» в постановке Дэвида Маквикара (достойного преемника Вашего Висконти). Таким образом, меня к Вам привел Доницетти, – в тот вечер, вернувшись в свою студенческую комнатку, я впервые услышал онлайн сцену сумасшествия Вашей Лючии, и следом – исполненный проникновенной любви голос Вашей Эльвиры в самой первой записи «Пуритан»[8]. Вы пели «Il dolce suono mi colpm di sua voce!» («Сладкий звук его голоса поразил меня!») и меня околдовывали эти чарующие звуки, «Spargi d’amaro pianto»» («Оплачь горькими слёзами») – и я рыдал вместе с Вами, «Ah, rendetemi la speme»… («Ах, возвратите мне надежду») – и я томился от любви, «Qui la voce sua soave» («Здесь Артуро голос чудный») и чувства переполняли меня. Чувства, до сих пор мне неведомые, никакая музыка еще не пробуждала во мне ничего подобного, это было что-то неземное, от чего трепетала моя душа.

Тогда я еще не знал, почему Вас называют Божественной. Впрочем, этот титул, подразумевавший, что Вы не принадлежите роду людскому, не пришелся Вам по душе, Вы ведь так хотели, так мечтали, чтобы в Вас признали именно человечность – возможно, потому что людям прощают больше, чем богам, а вас так редко прощали… И все же в этом пении было нечто божественное. Теодоро Челли описал его настолько лучше меня в статье, которая Вам так понравилась, что я поместил ее в финале этой книги, думаю Вы были бы не против. По сей день я затрудняюсь сказать, растрогали ли меня тогда чувства персонажей, мгновенно оживавшие в звуках Вашего голоса, или Ваши собственные чувства и волнение души, которое я ощущал.

Джойс Дидонато сказала мне несколько месяцев спустя: «тебе открывается новый мир», и действительно, Вы явили мне целую вселенную, волшебную, чарующую. В тот вечер я влюбился с первого взгляда, это была любовь художественная, музыкальная, чувственная, любовь к чудесному миру, в который я перенесся благодаря Вам. В мир Нормы, Виолетты, Леоноры и многих других героинь, которых Вы пробудили к жизни. В тот довольно мрачный период моей жизни, Вы принесли мне свет.

Вскоре я понял, что Вы одаривали не только меня, но и множество людей всех поколений, разной культуры и происхождения. И так продолжается уже более шестидесяти лет. Я начал переписываться с Джоном Дональдом, молодым австралийцем лет двадцати, который, будучи когда-то фанатом хард-рока, заплетал дреды до колен и страдал зависимостью от некоторых вредных веществ, – вплоть до того дня, когда он тоже «встретил» Вас, года за два до меня. Через некоторое время после этой встречи он подстригся, прекратил употреблять наркотики, и стал одним из величайших знатоков Ваших, так называемых «пиратских» записей, которые были столь милы Вашему сердцу – только эти записи Вы и слушали дома, на закате жизни, затребовав их у самих «пиратов», у Дагоберто Хорхе, например, который посылал Вам их в нью-йоркскую «Плазу», или в Париж на авеню Жоржа Манделя[9], как он мне сам рассказывал. Джон Дональд все дни напролет оцифровывал старые винилы, вручную спрессованные в нескольких экземплярах самим Даго и его друзьями сорок лет назад, и бесплатно выкладывал их в открытый доступ. Я был одним из тех счастливчиков, которые этим воспользовались. Джон умел с ювелирной точностью объяснить в своих электронных письмах, часто длиною в несколько страниц, особо виртуозные пассажи спектаклей в Ла Скала, и различия между исполнениями одной и той же партии в разные годы. Живая энциклопедия Вашего искусства, находясь за тысячи километров от меня (мы, кстати, никогда не встречались лично), Джон, щедро делясь своими знаниями, стал моим проводником в Вашу вселенную. Он говорил: «She’s out of this world, and second to none» (Она с другой планеты, и не имеет себе равных). Как же он был прав.

Вот и я в свою очередь решил стать таким «проводником». Мне казалось, что, если я поделюсь со всеми своим опытом, тем, что я сам пережил когда-то, познакомлю с Вашей жизнью и искусством новое поколение, это будет прекрасным подарком, который и мне станет высшей наградой. И только теперь я понимаю, что это оказалось моей миссией. Поиск Ваших близких обернулся сам по себе целой эпопеей, я собирал утраченные или ревностно охраняемые документы и архивы, объездил дюжину стран в надежде найти фотографии, фильмы и, конечно же, Ваши письма, что и позволило мне осуществить уникальный, многогранный проект (фильм, выставка, три книги и неизвестные записи), в центре которого царит Ваше слово, ибо я еще в самом начале пути понял, что Вы и только Вы можете поведать нам о своей необыкновенной жизни – впрочем, так Вы и говорили, добавляя: «After all I’m the one who’s lived it» – «В конце концов, я же ее прожила».

Запустить этот гигантский проект, учитывая, что никто в него не верил, было совсем непросто. И я не без некоторого волнения смотрю, как приближается финал нашего долгого путешествия, кульминацией которого является эта книга. Вы были всегда рядом со мной, Вы казались почти вездесущей, и в самые трудные минуты сомнений, когда я сталкивался с многочисленными препятствиями, мне всегда был дан знак, свершалось маленькое чудо, и я мог продолжать свой путь. И еще меня постоянно и безоговорочно поддерживали Ваши близкие, вселяя в меня решимость и веру, без которых невозможно осуществление такого безумного предприятия.

С самого начала я подошел к этой работе и связанным с ней проектам с бесконечной любовью, бескорыстием и смирением, следуя Вашему принципу отдавать всего себя во имя чего-то большего, чем ты сам. Сегодня мои «произведения» уже мне не принадлежат. Фильм «Maria by Callas» объездил более сорока стран, книги отныне в руках читателей. Одноименная выставка оказалась сродни тибетской мандале – словно тысячи разноцветных песчинок, тщательно собранные воедино, просуществовали некоторое время, а потом их стёрло дыханием, возвышенным и изменчивым. Из всего этого я не извлекаю ни выгоды, ни прибыли, за исключением того, что я был «смиренным слугой Гения», как пела Ваша Адриана Лекуврер, и если мне и сопутствовал успех, то прежде всего и навсегда он принадлежит, естественно, Вам. Если мне удалось, благодаря усердному труду и преданному служению, внести свой скромный вклад в общее дело, это величайшее счастье для меня. В Париже, Вашем любимом городе, вместе с теми, кто Вам был близок и дорог, мы создали организацию, присвоив ей Ваше имя. На «Дотационный фонд Марии Каллас» возложена теперь миссия, которую я когда-то взял на себя. Моя же миссия увенчана этой книгой и подходит к концу, и мне кажется, я справился с ней, во всяком случае справился в силу своих возможностей, неизменно стараясь делать все так, как хотели бы Вы, честно и уважительно.

В таком умонастроении я и приступил к заключительной фазе моих странствий, собирая, переводя и аннотируя все тексты, принадлежащие Вашему перу, которые мне удалось достать, иногда не без труда, за эти шесть лет. Для меня это стало в каком-то смысле апогеем нашей истории, проникновением в Вашу сокровенную жизнь, – должен признаться, что, я открыл для себя вещи, о которых мог только догадываться. Мне показалось, что благодаря этим письмам, буквально заглянув вам в душу, я точнее понял истоки Вашего пения. Конечно, нельзя утверждать, что эта переписка включает в себя все, что Вы когда-либо писали, но, я полагаю, это безусловно исчерпывающий рассказ от первого лица почти о всей Вашей жизни. Вот почему я решил ни от чего не отказываться. Ведь даже самое обычное, на первый взгляд, письмо может оказаться откровением. От нас зависит, научимся ли мы читать между строк. Мне важно было сохранить Ваши тексты целиком, ни в чем не искажая Ваших слов, и представить их читателю в подлинном виде. Я, насколько это было возможно, постарался сопроводить их комментариями, чтобы следовать за нитью повествования и за Вами, шаг за шагом. Создание этой книги, равно как и фильма, обернулось в некотором роде составлением гигантского многофигурного пазла из архивов и документов, разбросанных по всему миру, извлеченных из коробок, подвалов и с чердаков – тех фрагментов, что сохранились чудом или стараниями Ваших родственников, друзей и поклонников, которые неизменно доверяли их мне. И я горжусь возможностью познакомить с ними сегодня Вашу публику, в данном случае – Ваших читателей, чтобы они узнали настоящую Каллас, певицу, но прежде всего – женщину. Вы говорили: «Во мне живут два человека, Мария и Каллас, и я обязана соответствовать последней. Но если меня внимательно слушать, мое пение все расскажет обо мне». Так вот, я верю, или во всяком случае надеюсь, что мы все узнаем о Вас из Ваших текстов, которые впервые позволяют приподнять завесу и краем глаза увидеть тайну, ничуть не умаляя ее магии. Фанни Ардан, голосом которой ожили ваши слова в моем фильме, сказала: «Думаю, Мария Каллас своим искусством помогла мне в жизни больше, чем кто бы то ни было.» Это одно из чудес, которые Вы совершаете.

Я знаю, дорогая Мария, что Вы просили близких друзей помочь Вам написать автобиографию, которая так и не увидела свет. Вы сказали Дорле Сориа в роковом 1977 году: «Однажды я напишу автобиографию, и напишу ее сама, чтобы все расставить наконец по местам. Обо мне было сказано столько лжи». Я приступил к этой работе, помня о Ваших словах. И стремясь к максимальной подлинности, сам занялся переводом Ваших текстов, как можно точнее передавая Ваши слова и особые характерные выражения, которые, даже если и кажутся порой неловкими, так полно раскрывают Вашу личность и Ваши чувства. Я старался хранить верность Вашим словам, будь они написаны на вашем родном английском, греческом языке ваших предков или на итальянском, переставшем быть для Вас иностранным – точнее, на веронском диалекте, который вы переняли от мужа. Вы обращались с языками так же виртуозно, как с embellimenti[10] бельканто, высказываясь порой весьма красочно и необычно. Я старался передать и эту особенность Вашей речи, сохраняя насколько это было возможно, пунктуацию и заглавные буквы, и Вашу манеру подчёркивать отдельные слова. Часто, читая вас, слышишь Ваш голос. Я также включил в эту книгу несколько адресованных Вам писем и телеграмм, чтобы пролить свет на некоторые эпизоды вашей жизни. Наконец, я добавил полную хронологию Ваших выступлений, концертов и звукозаписей, мне показалось, что это важно для того, чтобы проследить Ваш путь, или, скорее, полёт – как Икара к солнцу.

В заключение мне хочется выразить благодарность, Вам прежде всего… и тут мне не хватит слов (как говорил Жорж Претр, «Молчание выразить невозможно») – а также Вашим близким, которые помогали мне с неизменной благосклонностью, доверяя письма, опубликованные здесь, по большей части впервые.

Желаю читателям и читательницам приятного путешествия в Вашей компании, ведь это великая честь и счастье – узнать Вас, научиться Вас понимать и любить.

Ваш

Том Вольф