Читать книгу Потерянные годы - Томас А. Баррон - Страница 5

Луна почти зашла, и небо на западе потемнело. Тускнеющие серебристые полосы окаймляли тяжелые облака, нависшие над деревней Каэр Ведвид. В полутьме округлые крыши домишек, крытые соломой, походили на кучку валунов. Где-то поблизости блеяли ягнята. Мои друзья, гуси, начали просыпаться. В зарослях папоротника дважды прокуковала кукушка. С ветвей дубов и ясеней капала роса, свежий аромат пролески смешивался с запахом влажного тростника.

Стоял май, а в мае перед рассветом даже самая убогая деревня кажется прекрасной. Я вытащил колючку из рукава туники, прислушиваясь к голосам леса. Май был моим самым любимым месяцем. Цветы открывали свои личики солнцу, рождались телята, распускались листья. И вместе с растениями буйно расцветали мои мечты. Иногда в майский день мне удавалось отогнать прочь сомнения, и я верил, что однажды узнаю правду. О том, кто я такой, откуда я пришел. Если не от Бранвен, то от кого-нибудь другого.

В мае все казалось мне возможным. Если бы только я научился управлять самим временем! Как хотел я, чтобы май стоял круглый год! Или чтобы можно было возвращаться в прошлое, чтобы за последним днем месяца снова следовало первое число, и все начиналось сначала.

Я прикусил губу. Я знал, что даже в самое прекрасное время года эта деревня всегда будет вызывать у меня отвращение. Это не мой дом. Раннее утро было самым лучшим временем суток – до того момента, пока лучи солнца не освещали убогие хижины и враждебные лица. Подобно большинству деревушек в этой холмистой, покрытой густыми лесами местности, Каэр Ведвид была обязана своим существованием старой римской дороге. Наша дорога шла вдоль северного берега реки Тауи, которая спустя некоторое время сворачивала на юг и бежала к морю. Когда-то по этой дороге нескончаемым потоком двигались римские солдаты, а сейчас на ней попадались в основном нищие и бродячие торговцы. Дорогу использовали для бечевой тяги, лошади тащили вниз по реке баржи с зерном, по ней шли пилигримы в храм Святого Петра, в город Каэр Мирддин[20], расположенный на юге, и еще – я хорошо это помнил – река вела к морю.

В кузнице под гигантским дубом загремели какие-то железные инструменты. С дороги послышался стук копыт лошади, впряженной в баржу, побрякивала уздечка. Обычно в базарный день деревенские собирались на площади под дубом, где сходились три главные улицы. Скоро здесь начнется шум: голоса торговцев, споры из-за цены, крики зазывал и, разумеется, жалобы ограбленных покупателей.

Я прожил здесь пять лет, но селение по-прежнему оставалось для меня чужим. Почему? Возможно, из-за того, что все – от местных богов до местных имен – постоянно изменялось, и изменялось быстро. Недавно прибывшие саксы уже называли гору Ир Видва, белая вершина которой была видна отовсюду, «Снежным холмом», или «Сноудоном». Точно так же люди теперь называли эту местность, исстари известную как Гвинед, «страной Уэльс». Но слово «страна» подразумевает некое единство, которого не существовало на самом деле. Если вспомнить количество людей, ежедневно проходивших через нашу крошечную деревушку, и количество наречий, на которых они говорили, то Уэльс можно было счесть скорее не страной, а каким-то перевалочным лагерем.

Спускаясь по тропе к мельнице, я заметил последние отблески лунного света, касавшиеся склонов горы Ир Видва. Звуки, доносившиеся из пробуждавшейся деревни, заглушал плеск воды под каменным мостом. Заквакала лягушка – где-то у мельницы, единственного здания в деревне, возведенного из настоящего кирпича.

Внезапно в мозгу у меня раздался чей-то негромкий голос, он прошептал: «Сова приближается».

Я развернулся как раз вовремя, чтобы заметить квадратную голову и широкие бурые крылья – птица пронеслась мимо меня стремительно, словно ветер, и бесшумно, как сама смерть. Мгновение спустя она камнем упала в траву за мельницей, и когти ее впились в беззащитную жертву.

«На ужин у нее будет горностай». Я улыбнулся, довольный тем, что мне откуда-то стало известно о приближении совы и о том, что ее невидимая добыча – именно горностай. Откуда я узнал об этом? Я понятия не имел. Я просто знал, и все. И решил, что любой человек, обладавший элементарной наблюдательностью, тоже догадался бы об этом.

Однако в последнее время я все чаще задумывался о своей странной проницательности. Иногда я действительно на шаг опережал других людей, как будто предчувствовал будущее. Этот дар, если его можно было так назвать, я заметил у себя всего несколько недель тому назад, поэтому я совершенно не понимал, что происходит. И никому не рассказывал об этом, даже Бранвен. Возможно, думал я, это лишь череда удачных совпадений. Однако, если это на самом деле было нечто большее, моя способность, по крайней мере, сулила какое-то развлечение. И даже могла оказаться полезной в трудную минуту.

Только за день до этого я увидел, как несколько деревенских мальчишек носятся друг за другом с палками, изображавшими мечи. На краткое мгновение мне захотелось поиграть с ними. Затем вожак, Динатий, заметил меня и набросился на меня прежде, чем я успел убежать. Мне никогда не нравился этот Динатий, который после смерти матери пошел в подручные к кузнецу. Он казался мне ничтожным, глупым и злобным. Но я старался ничем не обижать и не задевать его – отнюдь не из доброты, а потому, что он был намного старше и крупнее меня, да и любого другого мальчишки в деревне. Не раз я видел, как он получал увесистые оплеухи от кузнеца за лень и небрежность, и не менее часто мне приходилось наблюдать, как Динатий лупит более слабого. Однажды он сильно обжег руку другому мальчишке, который осмелился усомниться в его происхождении от римлянина.

Все это промелькнуло у меня в мозгу вчера, когда я пытался увернуться от противника. В этот миг я случайно заметил чайку, летевшую очень низко у нас над головами. Я указал на птицу и закричал: «Смотри! Манна небесная!» Динатий поднял голову, и как раз вовремя – птица уронила необыкновенно вонючий подарочек, который угодил моему обидчику прямо в глаз. Пока он бранился и вытирал лицо, а остальные мальчишки хохотали, я успел сбежать.

Я с улыбкой вспоминал вчерашнее приключение. Впервые мне пришло в голову, что я, возможно, обладаю даром – или могуществом – более ценным, нежели просто умение предсказывать грядущие события. Если предположить, просто предположить… а вдруг я могу действительно управлять событиями? Заставлять вещи и людей повиноваться себе. Не с помощью рук, ног или голоса. При помощи лишь своих мыслей.

Как это здорово, думал я. Конечно, возможно, это только мечта, одна из тех, что приходили ко мне майскими ночами. А что, если это правда? Я решил испытать себя.

Подойдя к каменному мосту, перекинутому через реку, я опустился на колени около какого-то скромного цветка с плотно сомкнутыми лепестками. Сосредоточив все мысли на цветке, я постарался отключиться от окружающего мира. Постепенно стихли звуки – крики телят, бряканье железа в кузнице; я уже не ощущал на лице дуновения прохладного ветерка.

Я пристально смотрел на лиловую чашечку; с восточной стороны она была тронута золотистым светом первых солнечных лучей. Края каждого лепестка обрамляли крошечные волоски, на которых застыли капельки росы; маленькая бурая тля пробежала по бахроме из зеленых листочков, окружавших основание цветка. Цветок источал свежий, но не сладкий аромат. Почему-то я был уверен в том, что внутри он желтый, как созревший сыр.

Наконец, я приготовился и, собрав всю свою волю в кулак, приказал цветку раскрыться. «Покажись, – мысленно произнес я. – Раскрой лепестки».

Несколько долгих минут я ждал. Ничего не произошло.

И снова я сосредоточился на цветке. «Раскройся. Раскрой лепестки».

Опять ничего.

Я начал подниматься на ноги. И в этот момент бахрома из зеленых листиков едва заметно затрепетала, словно тронутая легчайшим ветерком. Мгновение спустя один лиловый лепесток пошевелился, край его развернулся, затем медленно начал раскрываться. За ним последовал второй лепесток, и еще один – и вот, наконец, полностью распустившийся цветок приветствовал зарю. В сердцевине его прятались шесть нежных тычинок, похожих на перышки. И каков же был их цвет? Желтый, как созревший сыр.

Мощный пинок в спину повалил меня на землю. Раздался хриплый хохот, и волшебство было грубо развеяно – а лиловый цветок погиб под тяжелым башмаком.