Читать книгу Потерянные годы - Томас А. Баррон - Страница 6

Я со стоном поднялся на ноги.

– Динатий, свинья!

Рослый мальчишка, широкоплечий, с взлохмаченными темными волосами, глупо и злобно ухмылялся, глядя на меня.

– Это не я свинья, а ты – с твоими остроконечными ушами. Или нет, ты – демон! Хотя лучше уж быть свиньей, чем ублюдком.

Кровь бросилась мне в лицо, но я сдержался. Я взглянул в глаза противника, серые, как гусиные крылья. Для этого мне понадобилось задрать голову – мой мучитель был намного выше. Динатий мог переносить тяжести, которые были не под силу многим взрослым мужчинам. В кузнице он занимался тем, что поддерживал огонь в горне – это была тяжелая работа, в помещении было жарко, как в аду; кроме того, он рубил и носил из лесу дрова, управлялся с мехами, таскал на спине десятки фунтов руды. За это он получал от кузнеца еду один-два раза в день, мешок с соломой вместо постели и множество зуботычин.

– Я не ублюдок.

Динатий медленно потер пробивавшуюся на подбородке щетину.

– Тогда где твой папаша? Может, он сам свинья? А может он – одна из тех крыс, которые живут с тобой и твоей матерью.

– У нас в доме нет крыс.

– В доме? Ты называешь это домом? Это просто грязная дыра, где твоя мамаша прячется от людей и занимается ворожбой.

Руки мои сжались в кулаки. Оскорбления, предназначенные мне, жгли, будто огонь, но когда я услышал, как он грубо отзывается о ней, кровь моя вскипела. Однако я понимал, что Динатий нарочно нарывается на драку. И прекрасно знал, каков будет ее исход. Я решил, что лучше всего будет сдержаться – если я смогу. Я с огромным трудом заставил себя стоять неподвижно, но прежде чем успел обдумать свои слова, они уже сорвались у меня с языка.

– Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала.

– Что ты сказал, щенок безродный?

Не знаю, кто подсказал мне ответ.

– Я сказал, что не тебе называть других людей безродными – твой отец был простым саксом-наемником, который однажды ночью проезжал через эту деревню и ничего не оставил после себя, кроме ублюдка да пустой фляги из-под вина.

Динатий разинул рот, затем молча закрыл его. Я понял, что произнес слова, которые он всегда боялся услышать, и которые были правдой – хотя он ни за что не признался бы в этом. Слова, которые причинили ему жестокую боль, были хуже удара дубины.

Лицо его побагровело.

– Ты лжешь! Мой отец был римлянином, солдатом! Это все знают. – Он в ярости уставился на меня. – Сейчас я покажу тебе, кто здесь ублюдок.

Я попятился.

Динатий наступал.

– Ты ничто и никто, щенок! У тебя нет отца. Нет дома. Нет имени! У кого ты украл имя Эмрис, шваль безродная? Ты ничтожество! И всегда останешься ничтожеством!

Услышав эти слова, я поморщился; я видел во взгляде Динатия разгоравшуюся ярость. Я огляделся вокруг в поисках путей к отступлению. Бежать было бесполезно. Необходимо было действовать хитростью. Но сегодня над головой у нас не пролетала чайка. В голову мне внезапно пришла новая мысль. «Над головой не пролетает чайка».

Точно так же, как вчера, я указал в небо и крикнул:

– Смотри! Манна небесная!

Динатий, который уже протягивал ко мне свои лапищи, на этот раз не стал поднимать головы. Вместо этого он скорчился, словно защищаясь от удара. Это было все, на что я мог надеяться. Я развернулся и, словно перепуганный кролик, бросился бежать по влажной от росы траве через двор мельницы.

Со злобным ревом Динатий устремился вслед за мной.

– А ну стой, трус!

Я пересек двор, перепрыгнул через треснувший точильный камень и кучу каких-то досок, рванулся к мосту; мои кожаные башмаки стучали по камням. Я еще не достиг противоположного края моста, когда услышал прямо у себя за спиной топот Динатия, заглушавший мое хриплое дыхание. Я резко свернул в сторону и побежал по старой римской дороге, проложенной вдоль берега. Справа от меня шумели волны Тауи. Слева до самого подножия Ир Видва тянулся сплошной непроходимый лес; среди деревьев петляли лишь оленьи да волчьи тропы.

Шестьдесят-семьдесят шагов я пробежал по мощеной дороге, слыша, как неумолимо приближается мой преследователь. Дорога шла вверх, и, добравшись до вершины небольшого холма, я бросился в сторону от проезжей части, в густые заросли папоротника, окаймлявшие стену леса. Какие-то острые шипы впивались мне в ноги, но я отчаянно ломился вперед. Затем, выпутавшись из папоротников, я вскочил на упавший сук, перепрыгнул через узкий ручеек, чуть ли не на четвереньках прополз по огромному замшелому валуну, высившемуся на другом берегу. Найдя едва заметную оленью тропу, извивавшуюся среди чащи, подобно змее, я понесся вперед и вскоре оказался в роще высоких деревьев.

Я остановился на несколько мгновений и услышал, как Динатий продирается сквозь подлесок у меня за спиной. Не думая, я присел на подстилку из хвои, устилавшую землю у меня под ногами, и, подпрыгнув, уцепился за нижнюю ветку гигантской сосны. Словно белка, я полез вверх, перебираясь с одной ветви на другую, пока не оказался на высоте, в три раза превышавшей человеческий рост.

В этот момент внизу появился Динатий. Я сидел прямо над ним, вцепившись в сосновый сук; сердце мое трепыхалось, в груди болело, ноги кровоточили. Я старался сидеть совершенно неподвижно, дышать беззвучно, хотя мне не хватало воздуха и хотелось вдохнуть полной грудью.

Динатий поглядел направо, налево, прищурился, напрягая зрение – в роще стоял полумрак. Он даже поднял голову, но в глаза ему попали упавшие с дерева кусочки коры, и он громко выругался: «Чертов лес!» Потом он услышал какой-то шорох неподалеку и побежал в том направлении.

Еще несколько часов я ждал на своей ветке, наблюдая за тем, как медленно движутся лучи света по пушистым сосновым лапам, слушая, как гуляет среди деревьев неторопливый ветерок. Наконец, убедившись в том, что Динатий ушел, я осмелился пошевелиться. Но я не стал слезать с дерева.

Я полез вверх.

Поднимаясь по «лестнице», образованной ветвями, я вдруг сообразил, что сердце мое снова стучит быстро-быстро, но на этот раз не от страха, не от напряжения. Сердце билось от радостного предчувствия. Что-то было такое в этом дереве, в самой этой минуте, что возбуждало во мне необъяснимое волнение. Всякий раз, забравшись на следующую, более высокую ветку, я чувствовал новый прилив радости, свежих сил. Казалось, чем выше я взбирался, тем острее становились мое зрение, слух, обоняние. Я воображал себя парящим в небесах рядом с крошечной точкой – соколом, кружившим вдалеке над деревьями.

Теперь я мог видеть пространства, раскинувшиеся далеко внизу. Я проследил за лентой реки, спускавшейся с северных холмов. Река напомнила мне огромную змею, чудовище из легенд, слышанных от Бранвен. Холмы образовывали причудливый рисунок, подобный извилинам окаменевшего мозга, лишенного черепа. Я подумал: интересно, какие размышления рождались в этом мозгу за многие тысячи лет, проведенные здесь, среди лесов? Может, сам этот лес – материальное воплощение его мыслей? Или этот день?

Из клубов тумана, скрывавшего острые скалы у подножия горы, вздымалась величественная громада Ир Видва; вершина, покрытая вечными снегами, сверкала на солнце. По склонам двигались тени от проплывавших облаков, темные и округлые, подобные отпечаткам ног великанов. Как мне хотелось собственными глазами взглянуть на великанов, посмотреть на их танец!

На западном горизонте собирались тучи, но мне удалось пару раз уловить блеск солнечных лучей на морской глади. Вид бескрайнего океана пробудил во мне смутную, неопределенную тоску. Вдруг мне стало ясно – мой настоящий дом, мое настоящее имя скрывается там… где-то там, далеко. В душе у меня зарождалась буря, что-то поднималось со дна ее, бурлило, как глубинные течения в бездонном море.

Я протянул руку к следующей ветке, напрягся, подтягиваясь выше. Обхватил обеими руками основание ветви, перекинул через нее ногу. Несколько веточек отломились и, изящно кружась, полетели вниз. Кряхтя, я собрал все силы и, наконец, уселся на ветку верхом.

Я устал, мне захотелось отдохнуть, и я, устроившись на развилке, прислонился спиной к стволу. Ощупал руки, липкие, перепачканные древесным соком, поднес их к лицу. Ноздри мои наполнил сладкий аромат сосновой смолы.

Вдруг я почувствовал, как что-то коснулось моего правого уха. Я повернул голову. Пушистый бурый хвост исчез за стволом. Я вытянул шею, чтобы заглянуть за ствол дерева, и услышал громкий свист. В следующее мгновение чьи-то крошечные лапки застучали по моей груди, затем по ноге.

Я снова сел прямо, и как раз вовремя для того, чтобы заметить белку, перескочившую с моей ноги на нижнюю ветку. Улыбаясь, я смотрел на юркое существо, которое трещало что-то на своем языке. Белка бросилась бежать вверх по стволу, потом вниз, снова вверх, размахивая своим хвостом, словно меховым флажком; все это время она грызла сосновую шишку размером с собственную голову. Внезапно белка замерла на месте, как будто только что заметила меня. Несколько секунд она рассматривала меня, затем пискнула что-то и перепрыгнула на находившуюся рядом ветвь соседнего дерева. Оттуда она перебралась на ствол, побежала вниз и скрылась из виду. Я подумал: а вдруг я показался белке таким же забавным, как она – мне?

Восторженное чувство, снова охватившее меня, побуждало меня лезть дальше. Поднялся ветер, и аромат, исходивший от сосен, усилился. Запах смолы от покачивавшихся вокруг ветвей окутал меня, и мне почудилось, будто я погружаюсь в реку благовоний.

Снова я заметил того сокола – он по-прежнему кружил над лесом. Я, конечно, не мог быть в этом уверен, но почему-то подозревал, что сокол видит меня. Зачем-то наблюдает за мной.

Первый раскат грома раздался, когда я забрался на самую высокую ветку из тех, что в состоянии были выдержать мой вес. За ним последовал еще более громкий шум – шум тысяч деревьев, сгибавшихся под порывами ветра. Я окинул взглядом зеленое море; ветви колыхались, отчего казалось, будто по лесному балдахину идут волны. Я обнаружил, что могу различать в лесном хоре отдельные голоса деревьев: глубокий вздох дуба, пронзительный скрип ветвей боярышника, шелест сосны и шорох листьев ясеня. Щелкали иголки, хлопали на ветру листья. Стонали стволы, ветер посвистывал в дуплах. Все эти голоса и многие другие объединялись в один величественный хор, поющий на языке, походившем на мой собственный.

Ветер задул еще сильнее, и мое дерево начало раскачиваться. Оно склонялось то в одну, то в другую сторону, почти как тело человека, сначала едва заметно, затем все сильнее и сильнее. Скоро я уже испугался, что сосна рухнет, и я упаду с огромной высоты, но затем уверенность вернулась ко мне. Меня поражало то, что дерево одновременно может быть таким гибким и устойчивым, и я крепко держался за сук, пока оно склонялось и шелестело ветвями, которые трещали, сгибались, описывали круги в воздухе. С каждым порывом ветра, раскачивавшим сосну, во мне росло чувство, будто я больше не принадлежу земле, что я сам – часть этого ветра.

Начался дождь, и шелест его сливался с плеском речных волн и шумом деревьев. С ветвей струилась вода, отчего они походили на зеленые водопадики. Крошечные речушки бежали по стволам, извиваясь среди поросших мхом лугов и долин, прорезанных в старой коре. Я по-прежнему летел вперед, меня нес ветер. Никогда еще я не промокал под дождем так сильно. Никогда еще я не чувствовал себя таким свободным.

Когда гроза, наконец, немного утихла, мне показалось, что весь мир родился заново. Солнечные лучи танцевали на омытой дождем листве. Над полянами поднимались завитки и столбы пара. Цвета леса стали ярче, запахи – сильнее. И я впервые в жизни осознал, что Земля постоянно возрождается, что жизнь все время обновляется. Возможно, сегодня был обычный майский день, но одновременно это было утро первого дня Творения.