Читать книгу Двое на башне - Томас Гарди - Страница 7

Предисловие
V

Оглавление

На третье утро после отъезда молодого человека леди Константин с тревогой открыла почтовую сумку. Хотя она и встала раньше четырех часов и направилась к башне в сером полумраке, когда каждая травинка и веточка были покрыты инеем, она не чувствовала усталости. Ожидание прогнало с первым криком петуха тяжесть в ее глазах, которую апатия не могла рассеять весь прошлый день.

Там было, как она и надеялась, письмо от Суитэна Сент-Клива.


«ДОРОГАЯ ЛЕДИ КОНСТАНТИН, я вполне преуспел в своей миссии и вернусь завтра в 10 часов вечера. Надеюсь, Вы не ошибались в наблюдениях. Глядя на звезду через театральный бинокль в воскресенье вечером, мне показалось, что произошла какая-то перемена, но я в этом не уверен. Ваших записок за этот вечер я ожидаю с особым нетерпением. Пожалуйста, не пренебрегайте записывать все примечательные изменения как по цвету, так и по интенсивности; и будьте очень точны в отношении времени, которое корректируйте так, как я Вам показал. Дорогая леди Константин, искренне преданный вам,

СУИТЭН СЕНТ-КЛИВ»


Ни одного слова в письме о ее поручении; все его мысли заняты только одной астрономической темой. Он преуспел в своей миссии, и все же не дал ответа «да» или «нет» на главный вопрос – действительно ли ее муж скрывается в Лондоне по указанному ею адресу. «Когда-нибудь было ли что-нибудь более раздражающее!» – воскликнула она.

Однако ждать оставалось не долго. Его путь домой лежал в двух шагах от особняка, и хотя по определенным причинам она запретила ему приходить в столь поздний час, она легко могла перехватить его по пути. В двадцать минут одиннадцатого она вышла на подъездную аллею и замерла в темноте. Семь минут спустя она услышала шаги и вскоре увидела его силуэт в просвете между деревьями. В одной руке у него был саквояж, на другой – пальто, а под мышкой – сверток, который, судя по тому, как он его держал, был очень ценным.

– Леди Константин? – тихо спросил он.

– Да, – отвечала она, в волнении протягивая обе руки, хотя он явно не ожидал, что она протянет ему хотя бы одну.

– Вы наблюдали за звездой?

– Я расскажу вам все в подробностях, но, молю вас, сначала ваше поручение!

– Да, все в порядке. Вы наблюдали каждый вечер, не пропуская ни одного?

– Я забыла пойти… дважды, – пробормотала она с раскаянием в голосе.

– О, леди Константин! – вскричал он в ужасе. – Как вы могли так поступить! Что же мне делать?

– Пожалуйста, простите меня! Действительно, я ничего не могла с этим поделать. Я наблюдала и наблюдала, и ничего не происходило; и вот каким-то образом моя бдительность ослабла, когда я стала понимать, что со звездой, скорее всего, ничего не произойдет.

– Но само обстоятельство, что ничего не происходило, с каждым днем делало это все более вероятным.

– Вы… видели… – умоляюще начала она.

Суитэн вздохнул, приземлил свои мысли к подлунным вещам и вкратце рассказал историю своего путешествия. Сэра Блаунта Константина не было в Лондоне по адресу, присланному ей анонимно. Это была ошибка. Человека, которого видели там, Суитэн разыскал. Он сильно походил на сэра Блаунта, но был незнакомцем.

– Как я могу вознаградить вас? – воскликнула она, когда он завершил рассказ.

– Никак, разве только выразив мне свои добрые пожелания в том, о чем я собираюсь рассказать вам про себя лично. – Он говорил тоном таинственного ликования. – Этот сверток принесет мне славу!

– Что это?

– Мощный объектив для большого телескопа, над которым я так хлопочу! Такой великолепной помощи науке еще никогда не было в этом графстве, можете не сомневаться.

Он достал из-под мышки тщательно завернутый сверток, который по форме представлял собой круглый плоский диск, похожий на обеденную тарелку, завернутую в бумагу.

Продолжая объяснять свои планы более подробно, он направился с ней к двери, через которую до этого она вышла. Это была маленькая боковая калитка в стене, отделявшей открытый парк от садовых террас. Прощаясь с ней, он на мгновение положил саквояж и сверток на каменную балюстраду. Затем он повернулся и, схватив в темноте свою сумку, столкнул сверток с перил. Тот с грохотом упал на мощеную дорожку с высоты в десять или дюжину футов.

– О, святые небеса! – вскрикнул он в отчаянии.

– Что?

– Мой объектив разбит!

– Он дорого стоит?

– Он стоил все, что у меня было!

Он сбежал вниз по ступенькам на лужайку, леди Константин последовала за ним, а он продолжал:

– Это великолепный восьмидюймовый первоклассный объектив! Я воспользовался своей поездкой в Лондон, чтобы купить его! Шесть недель я делал трубу из фрезерованной доски; и поскольку у меня не хватало двенадцати фунтов на линзу, я одолжил их у своей бабушки из ее последней годовой выплаты по ренте. Что может произойти, то обязательно случится!

– Может быть, она цела.

Он пошарил по земле, нашел сверток и встряхнул его. Изнутри донесся щелкающий звук. Суитэн хлопнул себя ладонью по лбу и принялся ходить взад и вперед как сумасшедший.

– Мой телескоп! Я ждал этого объектива девять месяцев. Теперь возможность установить действительно мощный инструмент упущена! Это слишком жестоко – как такое могло случиться!.. Леди Константин, мне стыдно за себя… перед вами. Но, леди Константин, если бы вы только знали, что значит для человека, занимающегося наукой, когда у него в последний момент отнимают средства для обоснования теории! Я против всего мира; но когда на стороне мира, помимо его природной силы, случайности – какие у меня могут быть шансы!

Молодой астроном прислонился к стене и замолчал. В этой борьбе с неблагоприятной судьбой его страдания были схожи по силе и своему характеру со страданиями Палисси́18.

– Не расстраивайтесь так, прошу вас, не расстраивайтесь! – уговаривала леди Константин. – Это ужасно прискорбно! Я вам искренне сочувствую. Может, можно его починить?

– Починить? Нет, нет!

– Вы не можете еще немного поработать со своим нынешним?

– Он совершенно посредственный, дешевый и просто плохой!

– Я достану вам другой, – да, действительно, достану! Позвольте мне достать для вас еще один такой и как можно скорее. Я сделаю все, чтобы помочь вам выпутаться из вашей беды, потому что мне очень хочется увидеть вас знаменитым. Я знаю, что, несмотря на это несчастье, вы станете великим астрономом! Подойдите же и скажите, что я могу купить вам новый.

Суитэн взял ее за руку. Он не верил своим ушам.


* * * * *

Несколько дней спустя в Большой Дом прибыла маленькая коробочка необычного вида. Она была адресована леди Константин и имела пометку: «с большой осторожностью». Леди распаковала ее и отнесла в свой маленький кабинет; а после обеда, одевшись для прогулки, она достала из коробочки бумажный сверток, похожий на тот, с которым произошел несчастный случай. Его она спрятала под своим плащом, как будто украла, и, медленно пройдя через лужайку, вышла через маленькую дверь, о которой говорилось выше, и вскоре уже спешила в направлении колонны Рингс-Хилл.

В тот день ранней весны над головой сияло яркое солнце, и его лучи изливали непривычное тепло на юго-западные стороны, при этом тенистые места все еще сохраняли вид и ощущение зимы. Грачи уже начинали строить новые гнезда, а, может, чинить старые и громко звали соседей высказать свое мнение о трудностях в их архитектуре. Леди Константин свернула было со своего пути, как будто решила пойти к дому, где жил Суитэн; но, поразмыслив, направила свои шаги к колонне.

Приблизившись к ней, она посмотрела наверх; но из-за высоты парапета там не было видно никого, кто не стоял бы на цыпочках. Однако она решила, что ее юный друг, возможно, увидит ее, если он там, и спустится; а в том, что он там, она вскоре убедилась, обнаружив дверь незапертой, а ключ находящимся внутри. Никакого движения, впрочем, сверху до ее ушей не доносилось, и она начала подниматься.

Тем временем дела наверху колонны развивались следующим образом. День был на редкость погожий, Суитэн поднялся наверх около двух часов и, усевшись за маленький столик, самостоятельно им сконструированный, начал перечитывать свои записи и просматривать разные астрономические журналы, которые он получил утром. Солнце пекло в полом пространстве крыши, как в бане, а боковые стенки защищали от малейшего ветерка. Хотя внизу был февраль, на календаре колонны стоял май. Такое состояние атмосферы и тот факт, что вчера он продолжал свои наблюдения до двух часов ночи, вызвали у него по истечении получаса непреодолимое желание спать. Расстелив на свинцовой площадке толстый ковер, который он держал наверху, Суитэн прилег к парапету и вскоре впал в забытье.

Минут через десять после этого с винтовой лестницы донесся тихий шелест шелковых одежд, потом, нерешительно продвигаясь вперед, он достиг отверстия, в котором тут же появилась фигура леди Константин. Сначала она не заметила его присутствия и остановилась, чтобы осмотреться. Ее взгляд скользнул по его телескопу, теперь зачехленному, его столу и бумагам, его стулу для наблюдений и его приспособлениям для наилучшего преодоления недостатка приборов. Было тепло, солнечно и тихо, за исключением одинокой пчелы, которая каким-то образом забралась внутрь колонны, и теперь вопросительно пела, не в силах понять, что подъем был ее единственным способом спастись. В следующее мгновение леди Константин увидела астронома, лежащего на солнце, как матрос у грот-мачты.

Леди Константин слегка кашлянула; он не проснулся. Затем она вошла и, вытащив сверток из-под плаща, положила его на стол. После этого она ждала, долго глядя на его спящее и имевшее очень интересный вид лицо. Кажется, ей не хотелось уходить, хотелось решиться разбудить его; но, написав карандашом его имя на посылке, она вышла на лестницу, где шуршание ее платья стало постепенно превращаться в тишину, пока она делала круг за кругом по пути к основанию башни.

Суитэн все еще спал, и вскоре в глубине колонны снова послышался шорох. Раздался звук закрывающейся двери, и шорох вновь стал приближаться, показывая, что она заперлась – несомненно, чтобы уменьшить риск случайного сюрприза со стороны какого-нибудь блуждающего жителя деревни. Когда леди Константин снова появилась наверху и увидела, что посылка все еще нетронута, а Суитэн, как и прежде, спит, она выказала некоторое разочарование, но не отступила.

Снова взглянув на него, она так сентиментально уставилась на его лицо, что, казалось, не могла отвести глаз. Там лежал в облике Антиноя19 не любвеобильный, не галантный, а простодушный философ. Его приоткрытые губы были губами, которые говорили не о любви, а о миллионах миль; это были глаза, которые обычно смотрели не в глубины других глаз, а в другие миры. В его висках обитали мысли не о женской внешности, а о звездных аспектах20 и конфигурации созвездий.

Таким образом, к его физической привлекательности добавилась привлекательность духовной недоступности. Облагораживающее влияние научных занятий проявилось в умозрительной чистоте, выражавшейся в его глазах всякий раз, когда он, разговаривая, смотрел на нее, и в детских изъянах манер, возникавших из-за его безразличия к разнице их полов. С тех пор как он стал мужчиной, он никогда не опускался даже до уровня леди Константин. Его рай в настоящее время действительно был в небе, а не в том единственном месте, где, как говорят, его можно найти, – в глазах той или иной дочери Евы. Сможет ли какая-нибудь Цирцея21 или Калипсо22 – и если да, то кто? – когда-нибудь остановить ночные полеты этого светловолосого ученого в бесконечные пространства над головой и отбросить в Лимб23 все его могучие расчеты космической силы и звездного огня? О, как жаль, если это случится!

Она была сильно поглощена этими чисто женскими размышлениями; наконец леди Константин очнулась и вздохнула, наверное, она сама точно не знала почему. Затем на ее губах и в глазах появилось очень мягкое выражение, и она сразу стала выглядеть лет на десять моложе, чем раньше, – совсем девочка, моложе, чем он. На столе лежали его инструменты; среди них ножницы, которыми, судя по обрезкам вокруг, вырезались кривые из плотной бумаги для какого-то вычислительного процесса.

Какая прихоть, волнение или влечение побудили ее к этому порыву, никто не знает; но она взяла ножницы и, склонившись над спящим юношей, отрезала один из локонов, или, скорее, завитков, – потому что они едва достигали локона, – в которые каждая прядь его волос решила закрутиться на последнем дюйме своей длины. Волосы упали на ковер. Она быстро подняла их, вернула ножницы на стол и, как будто ее достоинство внезапно устыдилось своих фантазий, поспешила к люку и спустилась по лестнице.

18

Бернар Палисси́ (фр. Bernard Palissy; ок. 1510, Сент – ок. 1589, Париж) – выдающийся французский учёный-естествоиспытатель и художник французского Ренессанса, один из самых необычных и противоречивых в своём творчестве мастеров. Палисси был человеком Возрождения, энциклопедически образованным и разносторонним – ботаник, химик, рисовальщик, живописец по стеклу, керамист-технолог, эмальер, писатель и теоретик искусства. В декабре 1586 года он был арестован как гугенот, умер в Бастилии «от голода, холода и жестокого обращения».

19

Антино́й (лат. Antinous, вероятно, 20 ноября 110 – вероятно, 30 октября 130) – греческий юноша, фаворит и возлюбленный римского императора Адриана. О его жизни практически ничего не известно. После трагической гибели Антиноя в Египте император Адриан обожествил его. Культ юноши достиг беспрецедентных для римской истории масштабов: недалеко от места его смерти был основан город Антинополь, его именем назвали новое созвездие, в различных городах империи в его честь были учреждены праздники и игры, возводились посвящённые ему храмы и алтари, чеканились монеты с его портретами, создавались многочисленные скульптуры.

20

Аспект – угловое расстояние между точками небесной сферы.

21

Цирцея – волшебница и второстепенная богиня в греческой мифологии. Цирцея славилась своими обширными познаниями в зельях и травах. Во время морских странствий на её острове оказался Одиссей. Несколько его спутников отправились осматривать остров, но были превращены Цирцеей в свиней. Одиссей прожил на острове год в неге и довольстве, победив ее чары с помощью чудесного растения моли.

22

Калипсо – в древнегреческой мифологии нимфа острова Огигия, куда попал спасшийся Одиссей на обломке корабля. Калипсо держала у себя Одиссея восемь лет, скрывая от остального мира.

23

Лимб (лат. limbus – рубеж, край, предел) – термин, использовавшийся в средневековом католическом богословии и обозначавший состояние или место пребывания не попавших в рай душ, не являющееся адом или чистилищем. Согласно представлениям о лимбе, в нём пребывают души тех, кто не заслужил ада и вечных мук, но не может попасть в рай по независящим от него причинам. Считалось, что в лимбе пребывают души добродетельных людей, умерших до пришествия Иисуса Христа (limbus patrum – лимб праотцов, то есть предел античных праведников), а также души некрещёных младенцев (limbus puerorum – лимб младенцев). Понятие о лимбе широко распространилось в западном богословии, начиная с XIII века.

Двое на башне

Подняться наверх