Читать книгу Восхождение Ганнибала - Томас Харрис - Страница 10

У Грутаса имелась тонкая цепочка, она холодила кожу детям, когда он петлей накинул ее на шею Ганнибалу, а потом – Мике. Кольнас с обоих концов вдел в цепочку тяжелые замки. Грутас и Дортлих приковали детей к перилам на верхней лестничной площадке, где они никому не мешали, но были хорошо видны. Тот, которого звали Кухарь, принес им из спальни одеяло и ночной горшок. Сквозь лестничную решетку Ганнибал увидел, что мародеры бросили в огонь вращающийся табурет для рояля. Он подоткнул воротник Мики под цепочку, чтобы холодный металл не прикасался к шее девочки.

Сугробы снега высоко поднялись вокруг охотничьего домика, только верхняя часть окон пропускала сероватый свет. Ветер, завывая, гнал снег наискось мимо окон, и казалось, что охотничий домик – это огромный, мчащийся вперед поезд. Ганнибал с сестрой завернулись в одеяло и ковер, лежавший на лестничной площадке. Мика кашляла, но одеяло и ковер заглушали ее кашель. Лоб девочки обжигал Ганнибалу щеку. Ганнибал достал из-под пальто корку черствого хлеба и сунул себе в рот. Когда хлеб размяк, он дал его Мике.

Каждые несколько часов Грутас посылал одного из своих людей из дома наружу – расчищать дорогу к дверям и тропинку к колодцу. А один раз Кухарь отнес кастрюлю с объедками в амбар.

В занесенном снегом доме время тянулось болезненно долго. Не было еды, потом вдруг еда появилась. Кольнас и Милко водрузили на плиту ванночку Мики, прикрытую сверху толстой доской; края доски обгорели там, где они выходили за края ванночки. Кухарь поддерживал огонь, бросая туда книги и деревянные салатницы. Поглядывая краем глаза на плиту, Кухарь взялся заполнять «бортовой журнал» и подбивать счета. Он высыпал мелкие трофеи мародерства на стол и принялся их сортировать и подсчитывать. Тонким неразборчивым почерком он написал наверху страницы имя каждого члена банды:

Владис Грутас

Жигмас Милко

Бронюс Гренц

Энрикас Дортлих

Петрас Кольнас

А в самом конце – свое собственное имя: Казюс Порвик.

Под каждым именем он перечислил все, что приходилось на долю этого человека из награбленного добра: золотые очки, часы, кольца, серьги, золотые зубы; все это он отмерял, используя в качестве мерки украденную серебряную чашку.

Грутас и Гренц обыскивали охотничий домик с упорством одержимых, с силой выдергивая ящики столов и комодов, отламывая задние стенки секретеров.

Через пять дней погода улучшилась. Все надели снегоступы и отвели Ганнибала и Мику в амбар. Ганнибал заметил струйку дыма, поднимавшуюся из трубы там, где было жилье для обслуги. Он взглянул на большую подкову Цезаря, прибитую над дверью – на счастье, – и подумал о коне: очень хотелось знать, жив ли еще Цезарь. Грутас и Дортлих втолкнули детей в амбар и заперли дверь. Сквозь щель между дверными створками Ганнибал смотрел, как мародеры подошли к лесу и направились в разные стороны. В амбаре было очень холодно. На соломе валялась скомканная детская одежда. Дверь в жилье для обслуги была закрыта, но не заперта. Ганнибал толкнул ее, и она отворилась. Укутавшись во все одеяла, снятые с коек, жался как можно ближе к маленькой печке мальчик. На вид ему было не больше восьми лет, вокруг запавших глаз – темные круги. Одет он был в самую разную одежду, натянутую на худое тело в несколько слоев, на нем были даже какие-то девчачьи одежки. Ганнибал подтолкнул Мику к себе за спину. Мальчик съежился еще больше и попятился от Ганнибала.

– Здравствуй, – произнес Ганнибал по-литовски. Он повторил «Здравствуй» по-немецки, по-английски, по-польски. Мальчик не отвечал. На ушах мальчика и на пальцах вспухли красные ознобыши. Пока тянулся этот долгий холодный день, он ухитрился как-то дать понять, что он родом из Албании и говорит только на своем родном языке. Он назвал свое имя – Агон. Ганнибал дал ему ощупать свои карманы – не найдется ли там какая-нибудь еда. Однако он не позволил мальчику прикоснуться к Мике. Когда Ганнибал жестами объяснил Агону, что тот должен отдать половину одеял ему с Микой, тот не воспротивился. Маленький албанец вздрагивал при каждом звуке, его испуганный взгляд тотчас же обращался к двери, и он делал ладонью такие движения, будто что-то рубил топором.

Мародеры вернулись перед заходом солнца. Ганнибал их услышал и стал смотреть в щелку между створками дверей амбара.

Они тащили за собой худого, изголодавшегося малорослого оленя, еще живого, но спотыкавшегося на каждом шагу. Шею оленя петлей стягивал шнур с кистями, явно из какого-то разграбленного поместья, в боку торчала стрела. Милко взялся за топор.

– Смотри кровь зря не пролей, – сказал Кухарь авторитетным тоном опытного повара.

Примчался Кольнас со своей плошкой. Глаза его сверкали. Со двора донесся вопль, и Ганнибал закрыл уши Мики, чтобы она не услышала звук топора. Маленький албанец плакал и возносил хвалу Богу.

Позднее, когда все уже насытились, Кухарь принес детям кость – обглодать с нее остатки мяса и сухожилий. Ганнибал поел немного, потом разжевал мясо в кашицу для Мики. Если давать девочке еду пальцами, сок вытечет. Ганнибал стал кормить ее изо рта в рот. Потом люди Грутаса вернули Ганнибала с сестрой в охотничий домик и снова приковали их цепью к перилам лестничной площадки, а албанского мальчика оставили одного в амбаре. Мика горела в лихорадке, Ганнибал прижимал ее к себе, вдыхая запах холодной пыли от ковра, в который они закутались.

Грипп свалил всех до одного; мужчины теснились поближе к затухающему камину, кашляя в лица друг другу; Милко нашел расческу Кольнаса и обсасывал с нее жирную грязь. Череп олененка лежал в сухой ванночке Мики – он был выварен так, что на нем не осталось ни волоконца.

Потом у них снова появилось мясо, и они ели, урча и крякая, не глядя друг на друга. Кухарь дал Ганнибалу и Мике хрящей и бульона. Но в амбар он ничего не отнес.

Погода все не менялась. Серое, словно гранит, небо низко нависало над поляной, шумы леса были приглушены, слышался только треск и звук падения ломающихся от наросшего льда ветвей и сучьев.

Еда закончилась задолго до того, как небо прояснилось. Казалось, в тот ясный день, когда прекратился ветер, кашель зазвучал громче. Грутас и Милко, шатаясь, вышли из дома в снегоступах.

После долго тянувшегося лихорадочного сна Ганнибал услышал, как они вернулись. Они громко спорили и шаркали ногами. Сквозь лестничную решетку Ганнибал видел, как Грутас вылизывал окровавленную птичью кожу, а потом швырнул ее сотоварищам, и они набросились на нее, словно псы. Лицо Грутаса было все в крови и налипших перьях. Он повернул его к детям и произнес:

– Нам надо есть, не то все подохнем.

Это было последним осознанным воспоминанием Ганнибала Лектера об охотничьем домике.

Русский танк двигался по заледеневшей дороге, вибрация корпуса была такой сильной, что в триплекс трудно было что-либо разглядеть. Это был огромный KB-1, в трескучий мороз продиравшийся по лесной тропе: фронт стремительно шел на запад, ежедневно продвигаясь на многие мили вперед, вслед за отступающими немцами. Два пехотинца в белых маскхалатах ехали на броне танка, примостившись над двигателем. Солдаты следили, чтобы какой-нибудь случайный немец из «Вервольфа», фанатик, оставшийся позади с фаустпатроном, не попытался их танк уничтожить. Они заметили какое-то движение в кустарнике. Командир танка услышал, что солдаты на броне начали стрелять, и повернул башню в ту сторону, куда они стреляли, чтобы и пулемет целил туда же. Вглядевшись в триплекс, он увидел, что из кустов вышел мальчик, совсем ребенок, а пули взбивали снег вокруг него – солдаты стреляли с движущегося танка. Командир высунулся в люк и прекратил стрельбу. Они и так уже по ошибке убили нескольких детей, на войне такое случается, и были рады, что не убили этого.

Перед солдатами стоял ребенок, исхудалый и бледный, вокруг шеи цепь на замке; свободный конец цепи с пустой петлей тянулся за мальчиком. Когда они усадили его рядом с двигателем и обрезали цепь с его шеи, на звеньях остались кусочки кожи. Мальчик изо всех сил прижимал к груди мешок с очень хорошим полевым биноклем. Танкисты тормошили его, задавали вопросы на русском, польском, неумелом литовском, пока не поняли, что он вообще не может говорить.

Солдаты постыдились отобрать у мальчика полевой бинокль. Они дали ему половинку яблока и разрешили ехать позади башни, в теплом дыхании двигателя, пока не добрались до деревни.