Читать книгу Островитянин - Томас О'Крихинь - Страница 4

Я помню себя у груди своей матери. – Моя семья. – Ведьма-соседка. – Мой отец и моя мать. – Корабль с желтым маслом. – День, когда на меня надели штаны. – Морские свиньи. – Корабль пшеницы. – Большущий морской угорь.

Я помню себя у груди своей матери. Мне было четыре полных года, когда меня отлучили от соска. Я поскребышек со дна кувшина, последний из выводка. Вот по какой причине меня так долго оставляли у груди.

А еще я был любимчиком. У меня было четыре сестры, и каждая норовила вложить мне кусочек прямо в рот, будто птенчику. Майре Донал, Кать Донал, Айлинь Донал и Нора Донал, Патрик Донал и я, Тома́с Донал[3]. Майре все еще жива, она здесь, на этом Острове. Двое других живут в Америке. Патрик до сих пор жив. Кать скончалась, когда уже три месяца как получала пенсию. Вот какой нас тогда был рой ребятишек, и все очень дружили в ту пору, когда я был еще малышом, поэтому неудивительно, что я стал среди них любимчиком. К тому же моего появления на свет никто особенно не ждал.

Отец мой был человек невысокий, но сильный и крепко сбитый. Мать – ростом с полицейского, рослая, дюжая, светлая и статная. Только в то время как я был при груди, молоко ее не давало никакого подкрепления силам, да вдобавок сам я был теленок у старой коровы, и поднять меня на ноги было трудно.

Так или иначе, разбойник Смерть уносил замечательных крепышей, а со мной все мешкал, все откладывал мой конец. Возможно, ему просто было жаль на меня времени. Я рос и закалялся в трудностях, и шел сам по себе куда хотел, но со вниманием смотрел, прежде чем ступить на берег моря. На мне пальто из серой овчины, вязаная шапка. И всего-то надо мне: куриное яйцо, кусочек масла, кусочек рыбы, улиток да ракушек – понемногу всякого и с моря, и с земли.

Маленький тесный дом, в котором мы жили; тростник с холмов, уложенный на крыше. Часто у задней его стены, наверху, куриное гнездо, а в нем дюжина яиц. В углу обустроена кровать, и еще две кровати в задней части дома. В доме две коровы, две свиньи, куры, а при них яйца, и осел – и все мы вместе с ними. Задняя часть дома отводилась для семьи, так что ее двери были на севере, а двери другой части – на юге.

Еще один дом был прямо рядом с нами. Жильцы обоих хижин общались друг с другом каждый день. Хозяйка того дома чуть ли не каждую минуту ходила то к нам, то от нас, и зачастую причина этих путешествий была в том, что ей что-нибудь надобно. Она была сплетница, маленькая, взъерошенная, трусливая, нрава мелочного и неприятного, охочая до болтовни и пересудов. Нередко втолковывала она моей маме, что в Ирландии никогда не выйдет поднять теленка от старой коровы. Только, пожалуй, никогда не бывало в Ирландии ни старой коровы, ни молодой, у кого теленок был испорчен больше, чем эта баба.

Немного времени прошло, как начал я прилично подрастать, и серое пальто сделалось мне коротко. В этом возрасте я уже стал соображать, что к чему. Вскоре я научился распознавать старую ведьму среди прочих людей – и давать ей знать об этом. Жители обеих хижин каждое воскресенье собирались в нашем доме, и мой отец принимался читать краткий розарий[4]. Хозяйка из дома напротив говорила тогда моей матери:

– Оставь мальчонке серое пальтишко, пока не начнешь жену ему искать. Ох и славно же он растет, дай ему Бог благоденствия! – Так говорила она, положив себе в желудок большой кусок свежего морского леща.