Читать книгу Покушение на убийство - Тони Кент - Страница 19

Девятнадцать

Оглавление

Майкл Дэвлин сидел в гостиной своего дома в Ислингтоне. Огромный плазменный телевизор был основным источником света в брутальной комнате, созданной для удобства, а не эффектности. Черные кожаные диваны стояли на голом деревянном полу и были повернуты к экрану под самым удачным углом. На каждой из белых стен висело по маленькой беспроводной колонке, подключенной к стереосистеме последней модели. Подставкой для ног служил кофейный столик из стекла и металла. То, что комната доставляла и эстетическое наслаждение, было удачным совпадением.

Он глотнул мексиканского лагера из бутылки, свисавшей у него между пальцев. Насладился терпкостью дольки лайма на горлышке. В левой руке, лежавшей на шее Касса, его шестилетнего чистокровного ротвейлера, он держал пульт от телевизора. Купленный для охраны, Касс оказался абсолютно для этого непригодным и уже очень давно отвоевал свое право жить в доме. Сейчас он лежал на диване, а его квадратная голова покоилась на коленях Майкла. Он должен был казаться неуместным в этой комнате, однако каким-то образом он прекрасно вписывался в обстановку.

Майкл ни о чем таком не думал. Приехав домой как раз к первому повтору записи Джека Магуайра, он успел поймать и оригинальный репортаж Сары Труман, до того, как ее заменили на Мартина Хона. И с тех пор не отрывался от экрана.

Дитя Смуты, он вырос в окружении пуль и бомб. Это научило его тому пониманию терроризма, которого другим не хватало, и привило ему интерес к атакам, потрясавшим британское правительство в этом году.

Опыт подсказывал Майклу, что нынешний терроризм отличался от прошлого. Его было сложнее понять. Необычным было то, что на материковую часть Великобритании нападали и католики и протестанты разом. Раньше такого не случалось, а теперь казалось обыденностью. Одна сторона бомбит – и другая отвечает тем же. Око за око. Это не было обычной практикой. Чутье подсказывало Майклу, что что-то было неладно. Это же чутье включилось и сейчас, не оставляя сомнений в том, что ужас на экране уходил корнями на север Ирландии.

При первом просмотре картинка шокировала даже Майкла. Он задавался вопросом, насколько более ужасающее впечатление она производила на обычных людей, которые не видели подобной жестокости вблизи. Но сейчас, после стольких часов перемотки и повторений, эффект от записи улетучивался. Привычность притупляла ужас; это было нормальной человеческой реакцией. Казалось лишь, что для Майкла она наступила чуточку быстрее.

Его взгляд оставался прикованным к экрану, но мысли разбрелись. Если бы позже его спросили, он не смог бы вспомнить, как долго просидел, уставившись в телевизор, ничего не воспринимая. Картинки, которые должны были вызывать жуткую тошноту, теперь лишь однообразно мелькали перед глазами. Из этого гипнотического транса Майкла вывело внезапное появление на экране члена парламента Энтони Хаверсьюма.

Запись, которую крутили целый день, прервали для прямого включения с пресс-конференции. Ничто не предвещало столь резкой перемены, поэтому неожиданно возникшее крупным планом лицо Хаверсьюма встряхнуло задремавшего Майкла. Проглотив остатки забытого пива, Майкл включил звук. Комнату моментально заполнил натренированный голос Хаверсьюма, оплакивающий потерю Нила Матьюсона.

Высокий, стройный и элегантный, пятидесятилетний Хаверсьюм обычно был воплощением профессионального спокойствия. Но не сегодня. Сегодня он с трудом справлялся с эмоциями, и Майкл понимал почему. Он знал Хаверсьюма лично. Так уж случилось, что тот был крестным Дэниела Лоренса. Следовательно, Майкл знал, насколько близки были оба политика: Хаверсьюм потерял брата.

Хаверсьюм остановился на минуту, беря себя в руки. Но камеры не давали ему передышки. Они приблизили, увеличили его боль, сфокусировались на его глазах. Майкл не мог понять, зачем политик заставляет себя делать подобное теперь, когда боль от утраты была еще столь свежей. Но затем он кое-что заметил. Он увидел огонек в глазах, осушавший выступившие слезы. Увидел силу, которая поможет Хаверсьюму пройти через все это. В этот момент Майкл понял, что стал свидетелем того, как пишется история.

Хаверсьюм продолжал:

– В течение дня мне стало известно, что стрелявшим был ирландец по имени Эймон Макгейл. Правительство не собиралось разглашать эту информацию, но я не вижу причины скрывать факты. Всем вам известна моя позиция. Всем вам известно, как я отношусь к подходу нашего нынешнего правительства в вопросе терроризма. Зная это, спросите себя: какова вероятность того, что стрелявший работал на одну из ольстерских террористических группировок, которые неоднократно нападали на Британию за последний год? Я не могу с уверенностью ответить на этот вопрос. Мои возможности ограничены. Следовательно, мое убеждение, что Эймон Макгейл должен быть связан с одной из таких групп, – лишь догадка. Тем не менее тот ужас, свидетелями которого мы стали сегодня, отчетливо напоминает те трусливые действия, к которым эти группировки уже неоднократно прибегали. Я говорю: всему есть предел. Время подвести черту и сказать «хватит». Время дать отпор.

Майкл понимал, что по другую сторону камер должны быть десятки репортеров. Едва ли в футе от Хаверсьюма должны стоять мужчины и женщины с телевидения, из печатных изданий, даже парочка из интернета, – никто из них не издал ни звука. Не было даже вспышек фотоаппаратов. Казалось, никто не ожидал, что Хаверсьюм скажет нечто подобное, и никто не знал, как реагировать. Откуда бы им знать? Разве могли они предвидеть, что член британского правительства публично озвучит имя подозреваемого в терроризме, чья личность все еще была служебной тайной? Или что он пойдет даже дальше и обвинит своего собственного правителя в том, что тот избегал единственно возможного объяснения? Хаверсьюм фактически потребовал, чтобы Уильям Дэвис отложил мирные переговоры и объявил войну ирландскому терроризму.

Аудиосистема Майкла уловила бы звук упавшей скрепки, однако из динамиков не доносилось ничего, кроме ошеломленного молчания. Он придвинулся ближе в кресле. Его острый адвокатский ум обрабатывал полученные сведения, подвергал их сомнению. Журналистам, в отличие от него, потребовалось больше времени на осмысление услышанного.

– Что, если одна из ирландских группировок возьмет вину на себя? Чего бы вы ожидали от премьер-министра в этом случае?

– От премьер-министра я не ожидаю практически ничего.

Глаза Хаверсьюма покраснели: результат решительного гнева и подавленных слез. Когда он заговорил, его голос был пропитан негодованием:

– Я не жду, что он вернет в тюрьмы сотни выпущенных на свободу за последние годы осужденных террористов. Я не жду, что он вновь пошлет наш спецназ в Ольстер, чтобы предать суду виновных в этих атаках. Я не жду, что он выдвинет ультиматум и католикам, и протестантам, чтобы те либо навели у себя порядок, либо были готовы к повторной милитаризации региона. Я не жду, что премьер-министр сделает что-либо из перечисленного потому, что все эти вещи нужно сделать. Он просто не хочет этого признавать.

Вновь тишина.

Они не привыкли к такой прямолинейности от политика, подумал Майкл.

– Утверждаете ли вы, что премьер-министр больше не справляется со своими обязанностями?

– Да, – ответил Хаверсьюм, – именно это я и утверждаю.

Вновь воцарилась тишина, в этот раз по понятным причинам. Уильяма Дэвиса объявили неспособным управлять страной. И сделал это человек, который после смерти сэра Нила Матьюсона был его очевидным преемником.

Выстрел к старту гонки за лидерство был дан, и она будет иметь глобальные последствия.

Хаверсьюм выждал не мигая, пока его слова улягутся. Казалось, он смотрит сквозь экран, сквозь тишину, словно вступая в зрительный контакт с каждым. Майкл понимал, что это не так, что на самом деле Хаверсьюм смотрел в пустые лица обескураженных репортеров в паре футов от себя. Однако стоило признать, что эффект был завораживающим.

– Не поймите меня неправильно. – Хаверсьюм вновь заговорил. Он не дал прессе и шанса перевести дыхание. – Я не говорю, что не уважаю премьер-министра за те попытки, которые он предпринимал. Он рискнул, шел на уступку за уступкой, поставил свою выдающуюся карьеру на кон, стремясь принести мир в Ольстер. За это я ему аплодирую. Однако одних лишь чистых намерений недостаточно. И военизированные католики, и военизированные протестанты нарушили свои обязательства по мирному соглашению. В результате погибло много людей. И тем не менее премьер-министру не хватило сил признать, что его ставка проиграла. Он явно не хочет делать то, что нужно, чтобы восстановить контроль над ситуацией. Сейчас нам нужен сильный лидер, способный защитить нашу страну. Сегодняшний премьер-министр не тот человек. Он непригоден для этой работы, он слаб для нее, и он больше ее не заслуживает!

Хаверсьюм говорил страстно, с нарастающим пылом. Его возмущение и настроение были ясны каждому. Присутствующим журналистам оставалось задать лишь один-единственный вопрос, который и последовал незамедлительно:

– Как вы можете оставаться членом правительства, в действия которого больше не верите и главу которого не уважаете?

– Я не могу, – ответ был однозначным. Позднее списать его на оговорку не удастся. – События последних двух лет сделали мою роль на посту несостоятельной. Сегодняшняя атака была последней каплей. Предложение, которое я высказываю сегодня, останется истинным вне зависимости от того, были ли ирландские террористические организации причастны к сегодняшним зверствам.

– И что именно это за предложение, мистер Хаверсьюм?

– Думаю, это очевидно, не так ли? – В его интонации не было и тени покровительственности. Он был слишком опытным политиком для подобного. – Я сослужил бы Соединенному Королевству плохую службу, если бы не призвал Уильяма Дэвиса к ответу. Следовательно, я объявляю о своем решении добиваться вотума недоверия политике правительства в Северной Ирландии. И, косвенно, премьер-министру. Если вотум будет направлен, тогда я выдвину свою кандидатуру и вступлю в гонку за лидерство, которая начнется после того, как премьер-министр покинет свой пост. И, если меня изберут, я буду добиваться вотума доверия от нового правительства. Правительства, ведомого лидером, который положит конец тому урону, что наносит нашей стране этот слабый, безвольный человек. Время пришло, и я готов встать и заявить о себе.

Последние слова Хаверсьюма были сокрушительным ударом, нанесенным уверенно и решительно. Они также были заключительной репликой. Не дожидаясь реакции, он собрал свои бумаги, развернулся и, шагая гордо, удалился. Он сказал достаточно.

Покушение на убийство

Подняться наверх