Читать книгу Проценты счастья и граммы радости. Когда мой ребенок заболел сахарным диабетом… - Тоня Третьякова - Страница 7

Дни в больнице тянутся медленно. Кажется, я была дома не одну, а целых три жизни назад. Я почти не помню, как выглядит сын и когда у дочки заканчивается школьный семестр. О спокойной ванне, полной пены и горячей воды, остается только мечтать. Зато телефон стал предметом первой необходимости, почти как глюкометр и коробочка с инсулином. Вчера мы целый день измеряли количество выпитой воды и собирали мочу в специальную банку, предварительно тоже измерив. Расписание дня выглядело так:

7.54 Выпили воды 55 мл.

8.00 Моча 60 мл.

9.00 Завтрак. Измерение сахара крови – 16,4 ммоль/л, вкололи 4 ед. новорапида, 2 ед. левемира. Съели еды на 3 ХЕ: каша (1,5 ХЕ), хлеб с маслом (1 ХЕ), кофе с молоком (0,5 ХЕ), яйцо.

10.17 Выпили 25 мл воды.

10.45 Воды 10 мл.

10.50 Моча 160 мл.

11.00 Перекус. Измерили сахар крови – 20,3. Расстроились. Вкололи 2 ед. новорапида и съели печенье на 0,9 ХЕ.

12.25 130 мл мочи.

13.00 Обед. Измерили сахар крови – 12,1 ммоль/л. Вкололи 4 ед. новорапида, съели обед на 3 ХЕ: суп гороховый (0,5 ХЕ), каша гречневая (1,5 ХЕ), компот несладкий (0,5 ХЕ), 1/3 яблока (0,5 ХЕ).

14.00—16.00 Сон.

16.00 Перекус. Измерили сахар крови – 8,3 ммоль/л. Обрадовались и на радостях съели немного отварной говядины без всяких уколов. Там же одни белки.

16.35 Вода 60 мл, моча 140 мл.

17.00 Вода 75 мл моча 100 мл.

18.00. Ужин. Измерили сахар крови – 12,9 ммоль/л. Поняли, что радовались несколько преждевременно. Вкололи новорапид 4 ед. Ужин на 3 ХЕ: карт. пюре (2 ХЕ), несладкий компот (0,5 ХЕ), половинка яблока (0,5 ХЕ).

20.30 Измерили сахар крови – 5,4 ммоль/л. Это очень хороший результат! Съели слоеный хлебец на 0,9 ХЭ, чтобы не бояться ночной гипогликемии.

21.10 100 мл мочи.

21.45 75 мл мочи.

22.00 Вода 25 мл. Измерили сахар крови – 7,4 ммоль/л. Ввели 1 ед. левемира.

23.00 Вода 125 мл.

3.00 Измерили сахар крови – 17,6. Медсестры на посту не было, а врач сказал ни в коем случае самой ничего не вкалывать. Легла дремать, кусая губы.

6.00 Измерила сахар крови – 16,2 ммоль/л. Медсестра была – вкололи новорапид 1 ед. Дана даже не проснулась. Заодно сдала собранную мочу, получилось 805 мл. А воды за день дочка выпила 575 мл, но ведь еще были суп, компот и кофе. Думаю, литр жидкости мы все-таки выпиваем.

Утренний сахар сегодня порадовал – 9,1 ммоль/л. По крайней мере, мы в десятке. Можно позвонить домой и узнать новости.

– Алло, Клавдия Анатольевна? Как ваши дела? Что Женька?

– Отлично. Хорошо кушал. Какал два раза. Спал. Только всё время на левый бок поворачивается, у него и головка немножко сплющилась.

– Надо полотенце подкладывать, – заволновалась я. – Или можно кровать повернуть. Кормить еще на другой сторо…

– Держи ножки, держи, Никита!

– Клавдия Анатольевна?

– Минутку, мы с Самсоновичем пеленаем. Ник, ну кто так держит, это же не транзистор, а живой ребенок. Во-о-от… А кто тут мой лучший в мире, кто мой хорошенький? Никита, я не тебе.

– Клавдия Анатольевна, почему у нас в квартире Константинов? – громким шепотом интересуюсь я.

– Потому что мой сын – подлец. Усвистал на семинар, а кто будет составлять программу для школ? Согласно приоритетным направлениям развития образования? Ректор?

– Так я не поняла, Никита Самсонович пришел к нам, то есть к вам, чтобы составить программу?

– Ну да. У нас взаимовыгодное сотрудничество. Я ему программу, а он с Женечкой погуляет.

– А где Семен Филиппович? – осторожно спросила я.

– Они с Майкой в картинной галерее. Я их выперла, чтобы под ногами не болтались. Да, мое солнышко?

– Э-э, Клавочка…

– Никита, я не тебе!

Хорошо или плохо, что проректор гуляет с моим сыном? Не забудет ли он подоткнуть одеяльце? Поможет ли спасти от сокращения моих домашних?

Положив трубку, задумчиво вдыхаю аромат инсулина. Он довольно специфический, но не противный. Просто отчетливо узнаваемый. Немного похож на запах метро. Некоторым нравится, других передергивает от одного упоминания. Я пока не определилась с отношением. Но вот то, что смогу с закрытыми глазами найти инсулин на манер хорошей охотничьей собаки, – несомненно.

Делаю укол, старательно собирая кожу в складочку. Не захватывать мышцы, только жировая ткань. Какая у моего исхудавшего малыша жировая ткань? Ни бедро, ни предплечье не кажутся мне в смысле упитанности достаточно надежными. Только на животе еще осталось какое-то подобие жирка. Теперь взять шприц, перехватить его как дротик для игры в дартс, мысленно проговариваю инструкции, и, быстро разогнавшись, вонзить шприц. Ой! Разогнаться удалось, а вот попасть – нет. Шприц-ручка улетела под кровать.

– Мам, ты чего кидаешься? – открывает глаза Дана. Она зажмуривается, чтобы не видеть страшного момента, когда игла вонзается в кожу.

– Не умею играть в дартс, – бормочу я, вытирая животом пыль под кроватью. – Старость не радость, ох-хо-хо.

Наконец выползаю с добычей. Иголка погнулась и поцарапала запястье. Чертовски больно! Как такая маленькая иголка может приносить столько боли? Укол вообще не должен ощущаться. Техника так и называется – безболезненных инъекций. Идиоты.

Меняю иголку, поминутно облизывая запястье. Итак, складочка, прицелиться, ускориться… Попала. Дана вздрагивает всем телом, будто в нее вонзилась не маленькая игла, а минимум разрывная пуля. Некоторые говорят, что надо считать до пяти. А другие – что до пятнадцати. На всякий случай считаю до двадцати, мысленно проговаривая невесть как всплывшую из детства считалку «Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, царь велел ее повесить, а царица не дала и повесила царя». Насколько помню, дело кончается тем, что царь в помойку улетел, но мы до таких деталей не доходим – достаю шприц раньше.

Складываю всё потенциально опасное на подоконник, самое недоступное для детей место, и выглядываю в коридор: надо сделать отметку об уколе у медсестры.

В коридоре неожиданно обнаруживается вечно запертый в палате Димка.

– Привет, – улыбается он.

Я невольно улыбаюсь в ответ. Димка очень обаятельный. У него огромные, на пол-лица, мультяшные глаза и вытянутые на коленках треники. Я думала, ему четыре года, но ему уже десять. Димка не растет. Он ворует сахар и хлеб из чужих холодильников и ждет, что мама-алкоголичка заберет его домой. Только вот мама не заберет. Она даже ни разу не пришла навестить сына.

– Что делаешь? – заводит светскую беседу Димка. – Не знаешь, чье это яблоко?

На столе у медсестры лежит краснобокий глянцевый фрукт, будто сделанный из папье-маше.

– Не знаю. Но у меня тоже есть яблоко. Хочешь?

Глаза Димки загораются. Это настолько завораживающее зрелище, что я ненадолго зависаю на полпути к холодильнику.

– Так где твое? – подгоняет собеседник.

Выдаю ему зеленое «симиренко» из собственных запасов. Димка вгрызается в него, как оголодавшая гусеница.

– Ах ты, гаденыш! Отдай немедленно! – придонная медсестра несется к нам разгневанной фурией. Димка начинает жевать быстрее и чуть не давится особо крупным куском.

– Это я ему яблоко дала. Что вы ругаетесь? – ужасно боюсь скандалов. Но не бросать же крошечного Димку наедине с этим придонным ужасом. Может, переименовать ее в Ската? Вон как молнии мечет.

– Вы что, издеваетесь? Он и так из всех холодильников еду ворует! Вы не видите, что он заперт? Ему ничего нельзя, у него желудок совсем расстроен. Он теперь три дня с горшка не слезет, а мне убирай!

– А нормально разговаривать тоже нельзя?

– Вы бы, мамаша, за своим ребенком смотрели. Никак сахар не можете в десятку вогнать. На обед давно пора идти, а вы тут прохлаждаетесь. Совсем без мозга! – медсестра заталкивает Димку в палату.

Он прижимается лицом к стеклу, размазывая яблочный сок по щекам.

– Прости, – шепчу я и прячусь в палату. Изо всех сил прижимаю к себе Данюшу. Она покорно выдерживает объятие и осторожно спрашивает: кушать еще не пора?

– Сейчас пойдем.

Делаю три глубоких вдоха. Разворот. Не смотреть на измазанное соком стекло соседней палаты. Не смотреть, не смотреть.

Спускаемся по огромной лестнице, которая больше подошла бы для красной дорожки «Оскара», чем для маленьких ножек больных детей. Больница расположена в старом особняке, там высоченные потолки и широкие лестницы. Но Дана терпеливо преодолевает два пролета, отдыхая на каждой пятой ступеньке. Ведь мы идем в столовую!

Походы в столовую – главные радости нашего больничного бытия. Как хорошо, что они случаются три раза в день, но нам бы хотелось немножко больше. Есть еще полдник в виде мандаринки и киселя, но он не подразумевает гордого шествия по лестнице.

– Нам на три единицы, – выпаливаю в окошко раздачи.

Больничная Фрекен Бок наливает суп – два половника.

– Пол-единицы, – бормочу я.

– Есть котлета на единицу и две столовых ложки гречки – еще единица.

– Итого две с половиной.

– Можете еще кофе на оставшееся взять. Вон в той кастрюле без сахара.

Ставлю перед счастливо замершей дочерью тарелки: суп, каша, котлета

– И еще знаешь что? Кофе!

– О!

Кофе только называется кофе. На самом деле это напиток трудно определимого происхождения. Но дочери очень нравится пить что-то, кроме воды и несладкого чая. Мы в центре внимания. Вокруг мамы и дети с прописанной безглютеновой диетой, дети-диабетики, дети с болезнью Крона. Они капризничают и плохо едят. Но не мы. Дана наворачивает суп. Потом, улыбаясь, переходит к гречке. Она священнодействует, и зрители восхищенно провожают каждое движение погнутой алюминиевой ложки.

– Как она у вас хорошо кушает, – вздыхает мама толстенького белобрысого мальчика.

«У вас, наверно, тоже», – хочу сказать я. Но вовремя осекаюсь. В таких делах лучше дипломатично улыбнуться. Может, у ребенка нарушен обмен веществ, и он, несмотря на свой внешний вид, довольствуется маковой росинкой.

В столовой появляется Димка под конвоем медсестры. Ему выдают тарелку каши, и он медленно рисует в ней круги и спирали. Как только приставленная к нему медсестра отвлекается, прячет в кулак кусок сахара. Анимешные глаза просят не выдавать. И я молчу. Молчу, зная, что весь вечер он проведет на горшке, а потом будет давиться таблетками под грозные крики санитарок.

Придонная грозно зыркает в мою сторону, и я резко отворачиваюсь. Слава богу, все магниты, массажи и прочие процедуры уже сделаны. Давно известно, что в государственных учреждениях надо закатить хороший скандал или сунуть взятку. И то, и другое я не умею делать категорически. Вероятно, я слишком труслива, кроме того, натура хорошо воспитанной маминой дочки берет верх при виде любых казенных стен.

Надо рявкнуть, продемонстрировать хамский рык альфа-самки – и отношение к тебе тут же изменится.