Читать книгу В объятиях сердца - Тори Майрон - Страница 2

Неделю спустя

Кто я?

Чего желаю?

О чём мечтаю?

Для чего живу?

Кого люблю?

Кого хочу?

Кого ненавижу?

Стоит подойти к зеркалу и посмотреть в своё отражение, как я каждый раз задаюсь чередой этих вопросов. И вроде бы найти ответы должно быть очень просто. Но, видимо, не в моём случае. Их нигде нет. Ни в мыслях, ни в душе, ни в реакциях тела. Теперь я абсолютно пустая. Не как после эмоционального выгорания из-за силы Адама и не как бездушная кукла Аннабель, а будто бы полностью очищенная от всего, что было до моего заточения за защитными стенами.

Хотя нет… Очищенная – не совсем правильное слово. Ведь оно подошло бы в том случае, если бы я, как многие другие желающие начать жизнь с чистого листа, избавилась бы от мешающего жить балласта, который годами пагубно влиял на меня. После чего непременно ощутила бы лёгкость и удвоенное рвение двигаться дальше, мечтать, строить планы, радоваться каждому новому дню и верить, что впереди меня ждёт прекрасное будущее.

Я же ничего из этого не делаю и не чувствую. Просто не могу. Сколько бы я себя ни заставляла. Мне кажется, за всё время моего пребывания за «щитом» я разучилась быть живым человеком. И пока пряталась там, я не только не избавилась от ненужных воспоминаний, терзающих чувств, идиотских моральных принципов и всего прочего негатива, но и пополнила коллекцию дерьмовых моментов, которые беспощадно ломали меня, превращая в беспорядочную груду обломков.

Сломанная. Сломленная. Разбитая. Бракованная.

Вот они – те самые правильные определения, которые лучше всего охарактеризуют моё нынешнее состояние.

Четыре месяца назад, отдавая всю себя в руки Аннабель, я надеялась, что сумею полностью отгородиться от влияния Адама так же, как всегда это делала в общении с другими мужчинами. Но я в очередной раз не учла один ключевой нюанс.

Адам не как все.

Он необычный. Другой. Мистический, и сколько бы я ни пыталась это отрицать, но он слишком небезразличен мне.

Страх перед потерей памяти помог мне защититься, однако, как выяснилось довольно быстро, только от его магической части. Будучи спрятанной за Анной, я не ощущала на себе воздействие «очарования» вместе со всеми его побочными эффектами, но вот от обычных человеческих реакций на все поступки и слова Харта я не смогла себя уберечь.

Я частенько воевала с Аннабель и сама порывалась разрушить стены изнутри не из-за желания выбраться наружу, а просто потому, что иначе не могла.

Я чувствовала всё!

Лютую ревность от каждого услышанного стона Виолы за стеной, разъедающую сердце обиду на вечную беспричинную злость и агрессию Адама в мой адрес, отвращение из-за его потребительского отношения ко мне и постоянное чувство униженности, ненужности, использованности, помноженное на беспросветную тоску по Остину, с которым Харт меня разлучил.

Медленно умирая от мысли, что Остин считает меня продажной шлюхой и, несомненно, ненавидит за это, я не прекращала скучать по нему каждый божий день и ночь, пока Анна удовлетворяла босса по высшему разряду. Она делала всё, что Адам ей велит, не испытывая при этом ни одной отрицательной эмоции. Но их испытывала я. Все до единой. Просто по-человечески. Без усиления его магии, которая точно испепелила бы меня ещё в первые же ночи нашей близости.

В навязчивом желании вернуть меня Адама непрерывно мотало из стороны в сторону, а мне приходилось с этим ежедневно справляться, чтобы удержать защиту и не позволить ему добраться до меня окончательно. И мне вроде как неплохо удавалось защищаться от его натиска. Временами проще, когда он заставлял унижаться перед ним, пытаясь разозлить меня до безумия. Временами сложнее, когда он пускал в бой фальшивую любвеобильность, от которой сердце заходилось в безобразном ритме, норовя выбраться наружу, вслед за собой утащив и меня. А когда мне всё-таки удавалось удержать себя и трепещущий орган за стенами, он просто-напросто разбивался, потому что Адам вновь начинал показывать своё истинное лицо.

Анна наверняка сказала бы, что каждую ночь я переживала то ещё веселье, да только мне лично смеяться не хотелось. Я мечтала разрыдаться от отчаянья, бессилия и душевной боли, которую Харт мне ночь за ночью причинял, но так как сделать это у меня как всегда не получалось, мне приходилось бороться со всей горечью вместе с застрявшими слезами внутри себя.

Но даже это не мешало мне справляться с ментальными атаками Адама, ведь, дай-ка напомню – бесконечное состояние «разбитого сердца» для меня не в новинку, и терпеть его день изо дня не являлось непосильной задачей.

До жути трудной. Мучительной. Разрезающей меня на части. Но не непосильной. Я держалась, даже когда совершенно не понимала, для чего это делаю. Ведь если так подумать, после окончания бесплатного контракта с Адамом меня никто и ничто не ждало.

Ни дома, ни денег, ни семьи, ни друзей.

Маму я бросила сама по собственному желанию, Эмилия вряд ли согласилась бы слушать меня после столь долгого молчания, а Остин… он явно вычеркнул меня из жизни сразу же, как получил всю омерзительную информацию о шлюхе, которая врала ему постоянно как сивый мерин.

Я осталась совсем одна.

Но так я думала до тех пор, пока Адам не удивил меня новостью о том, что Остин ищет меня. Ищет, даже несмотря на то, что ему известна вся правда.

Сначала я не могла в это поверить. Потом мне стало очень страшно. Я испугалась, что Остин найдёт меня и нарвётся на неприятности с Адамом, с которыми бы он не смог справиться. Но чуть позже меня с головой окатила первая за последние месяцы светлая эмоция – счастье. А за ней последовала надежда на то, что у меня всё ещё есть шанс не потерять Остина, вместе с новым стимулом не сдаваться, чтобы остаться целой и морально здоровой, после того как Харт наиграется со мной вдоволь.

И игрался он, конечно, виртуозно. Чего только не придумывал. Под конец даже Виолу к своему плану подключил. Да только всё без толку. Этим он лишь в сотый раз доказал, что все короткие, редкие моменты его нежности и адекватного отношения ко мне – всего лишь способ добиться желаемого.

Адам всегда действует лишь в своих интересах. Думает только о себе и о своих прихотях.

Я давно это поняла и ещё с самого начала плена знала, что это никогда не изменится, но, черт возьми, почему-то всё равно, как наивная дура, продолжала надеяться, что Адам изменит своё отношение ко мне.

Я не ждала от него любви. Никак нет. Ведь в нашу первую ночь в Рокфорде он доходчиво мне объяснил, кем именно меня считает. Но я надеялась, что он всё-таки прекратит так явно показывать мне моё место в его жизни. Прекратит наказывать за то, что посмела переспать с другим. Прекратит держать меня взаперти, словно свою собственность. И прекратит трахать меня как портовую девку. Нещадно. Грубо. Без души. Без искреннего желания сделать приятно, а не только ради того, чтобы выкурить меня из защитных стен.

Да. Я точно дура с самой тяжёлой стадией мазохизма.

Наверное, когда всю жизнь тебя непрерывно переполняет боль – как физическая, так и моральная, в итоге ты к ней привыкаешь настолько, что потом уже без неё не можешь.

Только так я могу объяснить, почему не переставала ждать от Адама снисхождения и хотя бы крупицы человеческого отношения. Не как к вещи, а как к женщине. И по той же причине поддавалась своим чувствам к нему, несмотря на то, что заведомо понимала – это лишь повысит возможность выбраться наружу и приведёт к моим новым страданиям.

И зная свою дурацкую привычку напрасно ждать от людей лучшего, я бы мучилась в своём склепе до самого последнего дня наших с Адамом секс-отношений, однако эпизод с Виолой, к счастью, всё изменил.

Очередная лавина ревности, обиды и боли каскадом спадала на меня всё то время, пока я наблюдала за их страстью на диване. Но не это добило меня и наконец уничтожило все мои бессмысленные надежды, а томный взгляд Виолы, окрашенный слепой любовью.

Она стонала под ним, целовала, умоляла взять её, отдавала всю себя и даже не понимала или же не хотела понимать, что Адам дарует ей толику своего внимания не потому, что хочет её, а потому что вновь ведёт игру, главная задача которой – вытащить меня.

И Виола жила так больше пяти лет. Надеялась, что рано или поздно он изменится и из всех своих счастливиц выберет именно её, попутно день за днём ожидая уникальный момент, когда ей перепадёт хоть немного его любви и ласки.

Глупая, наивная, очарованная им идиотка. Такая же, как сотни других. И такая же, как и я!

В этом мужчине нет любви ни к кому, кроме себя. Нет и никогда не будет. И я не желала больше быть похожей на Виолу. Я не собиралась и дальше чего-то ждать от Адама. Это бессмысленно. Больно. И обречено на провал. И я не могла допустить, чтобы он выиграл, добравшись до меня.

И лишь тогда, когда я стопроцентно поняла и приняла этот факт, мне удалось наконец усовершенствовать свои «стены» по максимуму, сумев дать Анне то, что Харту в ней не хватало, а затем уйти в себя настолько глубоко, чтобы больше не видеть и не слышать ничего, что будет происходить между ними дальше.

Последнее, что я помню перед полным отрешением – это стонущая на Харте Виола, и его пальцы, ласкающие её промежность. Всё. А дальше провал, в котором я толком не видела дальнейшие будни Анны.

Я не совсем находилась в темноте, а как будто погрузилась глубоко под воду, где глаза были способны видеть лишь мутные, блеклые отрывки жизни Аннабель, которые не вызывали во мне ни единого эмоционального отклика.

Но, увы, эти тишина и безмятежность окружали меня совсем недолго. Всего несколько недель, которые потребовались Адаму, чтобы осуществить свой новый план по моему вызволению.

И что ж. В очередной раз можно его поздравить!

Прошивающий всё тело ужас вмиг проломил всю мою защиту и вырвал меня, как рыбку, из безопасных глубин в реальность, где я встретилась с родным нефритовым взглядом.

Шок. Боль. Презрение.

Три чёткие эмоции в любимых глазах не оставили мне шанса сохранить стены. Я не могла думать. Не могла дышать. Не могла зацепиться за спасательную маску.

Весь мир ушёл на второй план, пока я считывала с лица Остина все оттенки разочарования и слышала, с каким оглушительным грохотом рушится моя последняя надежда на наше совместное будущее.

Я предала. Продалась. Вместо него выбрала деньги.

Все эти мысли я с лёгкостью прочла по его лицу без всяких слов. И самое ужасное, что я не могла их опровергнуть, как бы мне того ни хотелось.

Ради него. Ради его же блага я должна была молчать. И зачем я понеслась за ним вслед в желании объясниться – не знаю. Говорю же: я не думала. Не могла. Душа рвалась к нему, умоляла остановить и попытаться хоть как-то сгладить ситуацию, но Остин безжалостно пресёк мой безрассудный порыв.

– Ты сделала свой выбор. А я делаю свой: с этого дня ты для меня мертва, слышишь? Мертва!

Презрение в голосе и ненависть в зелёных глазах, что всегда смотрели на меня с теплотой, а в последний раз – с обожанием… Чёрт! Я никогда не забуду этот чужой взгляд, полный отвращения и злобы. Никогда! Он вечным клеймом отпечатался в памяти и словно тысячей стрел прошил моё тело, заставив задыхаться от боли и истекать сердце кровью, когда Остин оставил меня одну в приёмной.

И я это заслужила. На сей раз точно. Я не должна была ему врать. Я должна была сразу сказать ему всю правду. В глаза, а не по видео, чтобы он поверил… Чтобы отвернулся… Чтобы не тратил попусту своё время на попытки найти меня и спасти.

Это невозможно.

От Адама не уйти. Он меня не отпустит, пока я не надоем ему. И его не обыграть. Не обвести вокруг пальца. Не обдурить подделкой. Он всегда получает желаемое, давя всех на своём пути.

Он хотел меня. И он таки получил.

Я вернулась, да только я ли это?

Что от меня осталось после четырёхмесячного отсутствия, продолжительной борьбы с ним и потери единственного человека, который меня по-настоящему любил? Что?

Кто я?

Чего желаю?

О чём мечтаю?

Для чего живу?

Кого хочу, люблю и ненавижу?

Я не знаю. Я ничего не знаю. Я не понимаю, кто я и существую ли я вообще?

Уже полчаса просто стою и изучаю своё лицо в отражении. Вроде бы те же глаза. Те же нос и губы. Те же светлые волосы. Но я не узнаю себя. Я не чувствую себя правильно в своём теле. И оно действительно будто не моё. Рост, строение, формы, родинки и маленькое родимое пятно на руке – всё осталось прежним, но на коже не сохранилось ни одного шрама от моих многочисленных ударов и падений.

Такое чувство, будто с возвращением души стёрлись не только мои внутренние настройки, но и тело обновилось, переродилось, освободило место на себе, чтобы я начала писать на нём новую историю.

И я начала. В первый же час после камбэка – разрисовывала костяшки своих пальцев кровью и ушибами, когда наносила сильные удары по лицу Адама.

Передать, что со мной творилось в тот момент, я не смогу. Скажу лишь, что в моей голове творилась полная неразбериха, а в душе и вовсе стихийный хаос. С секунды, когда я увидела Остина в кабинете, и до мгновенья, как бессилие после срыва усыпило меня прямо в объятиях Харта, я будто была затянута в воронку из всех эмоций и чувств, которые я испытывала, пока была укрыта в своём склепе. А осознание, что для Остина я больше не существую, окончательно топило меня во всём этом бешеном водовороте. И я никак не могла выплыть из него, сколько бы ни выплёскивала из себя этот сгусток агонизирующих эмоций, пока нещадно громила квартиру Адама со всеми его вещами.

Только удары по его надменному, радующемуся своей очередной победе лицу вместе с яростными криками помогли мне хоть немного прийти в себя, а затем быстро отключиться.

Наутро же, когда я проснулась в своей постели, вся эта ядерная смесь исчезла, а вслед за ней и желание жить. У меня не было ни сил, ни рвения встать с кровати. Я планировала пролежать под одеялом до самого вечера, когда мне через не хочу пришлось бы вытащить себя из постели, чтобы подготовить себя к очередной ночи с Хартом. Однако пролежать весь день овощем мне не позволил неожиданный приход психотерапевта.

Представляете?

Харт вызвал мне на дом специалиста. Какой заботливый, прям, не могу. Хотя, разумеется, ни о какой заботе и речи быть не может. Волновало бы его моё моральное состояние хоть немножечко, он бы не избавился от Анны. Вот и всё. А он сделал это, совершенно не думая о последствиях, потому что не привык думать о других, сдаваться и проигрывать.

Адам явно не ожидал, что меня настолько накроет после возвращения, и потому теперь ему нужно быть полностью уверенным, что мои мозги не совсем превратились в кашу и я не покончу с собой, или ещё лучше – ему горло не перережу во время секса, которого, к слову, между нами ещё не было.

Адам не заглядывал ко мне ни в одну из ночей, что лишь ещё раз подтверждает мои предположения.

Но он зря опасается. В каком бы раздрае я ни была, я никогда не лишу себя жизни. Тем более из-за него. И уж подавно я не намерена марать руки его кровью.

Благодаря Адаму я уже потеряла свободу, Остина и саму себя, но больше я ничего лишаться не собираюсь. Да и нет ничего больше. Абсолютно. Он всё у меня отобрал. А всё из-за какого-то контракта.

Знала бы я, что меня ждёт впереди, однозначно затолкала бы свою любовь к Остину и все принципы куда подальше и добровольно раздвинула бы перед ним ноги. Сгорела бы после – ну и похер. Всё равно сейчас я чувствую себя ненамного лучше.

Да, все эмоции на месте, кожа не горит, внутренности не скручивает болезненными спазмами. И что самое главное – галлюцинаций нет, как и голоса Адама в сознании. Но тем не менее я ежедневно сижу в кресле напротив мозгоправа и веду с ним продолжительные беседы, которые совершенно не помогают мне возродить жизненный свет внутри меня. Мне лишь хочется отмыться после каждого нашего сеанса, что я и делаю сразу же после ухода врача.

Встаю под горячие струи воды и стою неподвижно, пока не начинаю чувствовать хоть малость облегчения после двухчасового копания во всех событиях, произошедших за последнее время. А следом, «смыв» с себя осадок после прогулки в прошлое, я выбираюсь из душа, вновь иду к зеркалу и смотрю на себя подолгу, не узнавая.

Кто я?

Чего хочу?

О чём мечтаю?

Для чего живу?

Кого хочу, люблю и ненавижу?

И где мне на сей раз отыскать этот свет, способный помочь найти в себе силы двигаться дальше?

– Где он? В каком месте? В чём? Или в ком? Во мне его точно нет! Всё исчезло, растворилось, потухло! – бросаю я с отчаяньем своему мокрому отражению, но вместо ответа, мать её, Вселенная, словно насмехаясь, вырубает в ванной весь свет. И так как на улице уже стемнело, сбой в электричестве вмиг погружает меня в непроглядный мрак.

Будто мне своего собственного было мало.

Темноты я не боюсь, поэтому никакого страха или волнения не испытываю. Как, впрочем, и интереса к тому, почему произошёл сбой. Медленно двигаюсь в сторону стены, где на полках лежат полотенца. Шаг за шагом добираюсь до них и повязываю вокруг себя махровую ткань, при этом воистину свершаю подвиг для такого неуклюжего человека, как я, не задев ни рукой, ни ногой ни один угол мебели в ванной.

Дальше придерживаюсь за стену и аккуратно ступаю босыми ногами по кафельной плитке, выбираясь из ванной в спальню, которая тоже осталась без света.

– Чёрт! – тихо выдыхаю я.

Недолго жду, когда глаза хоть чуть-чуть привыкнут к темноте, и продолжаю движение к выходу из комнаты.

За всю неделю я ни разу не покидала свою спальню. Не потому, что Адам снова запер меня, а просто из-за нежелания бродить по пентхаусу, или же заняться спортом, или выйти погулять, и уж тем более случайно встретиться с Хартом. Но, к сожалению, сейчас мне это сделать придётся. Заснуть так рано я не смогу – на часах всего полдевятого, а сидеть во тьме как-то совсем неохота, поэтому, хочу я того или нет, но мне нужно выбраться из комнаты, чтобы позвать Лорэн и попросить у неё свечи.

Шаг, шаг, шаг, и вот я наконец добираюсь до двери, однако открывать её и идти куда-то отпадает вся необходимость. Оказывается, вечно молчаливая домработница уже здесь. Её присутствие в комнате, а точнее прямо за моей спиной я ощущаю, едва успев коснуться дверной ручки.

– Лорэн, ты…

Но договорить у меня так и не получается, как и обернуться тоже: крупная ладонь накрывает мой рот, а фигура, на несколько голов превышающая рост тучной домработницы, намертво придавливает меня собой к двери.

Не могу ни крикнуть, ни вырваться, ни ударить. Я полностью скована мужским телом и не вижу лица нарушителя моего покоя, но точно знаю – это не Адам. Его бы я ощутила ещё издалека.

Но паники нет. Страха – тоже. Рвения спасаться – так подавно. Ни капельки. Мне глубоко плевать, кто он, как пробрался внутрь и что сейчас сделает со мной.

Похитит, искалечит, изнасилует, порежет или убьёт?

Вперёд! Пусть делает, что хочет!

Возможно, хоть перед смертью на долю секунды я смогу почувствовать себя живой.