Читать книгу Человек с фасеточными глазами - У Мин-и - Страница 8

Тото родился через три года после того, как Алиса и Якобсен познакомились. В сущности, это была случайность, а может, предопределение, ведь они с Якобсеном совсем не думали о ребенке. Они не ожидали его появления ни духовно, ни физически, для обоих это было незапланированное событие. Якобсен и Алиса не сходились во мнениях по разным вопросам, но оба считали, что дать ребенку прийти в этот мир для него все равно что наказать, обречь на мучения.

Незадолго до рождения Тото проект строительства дома как раз был готов, поэтому в нем было учтено и будущее Тото. Чертеж своей рукой нарисовал Якобсен. Внешне это было подражание летнему дому Эрика Гуннара Асплунда[8],с некоторыми изменениями. Главное отличие состояло в том, что правое крыло «летнего дома» должно было иметь два этажа. Все здание тоже приподняли, так что внешне оно получилось не совсем похожим на более приземленный, уютный домик в лесу. По сути дела, кроме внешнего вида, сама конструкция дома тоже была другой, ведь летний дом Асплунда не находился прямо напротив моря, не было нужды волноваться о сильных приливах или тихоокеанских ветрах, часто непредсказуемых.

В тот год, когда Алиса познакомилась с Якобсеном, они отправились в путешествие из Дании в Швецию, и на третий день пребывания в Стокгольме зашли в Стокгольмскую публичную библиотеку, спроектированную Асплундом. Как только Алиса оказалась внутри, то невольно издала громкий вздох удивления. Ряды стеллажей с книгами разворачивались уровень за уровнем, в ритме, по красоте равном струнному квартету Дебюсси – словно открываешь за раем рай. Наверное, это и было самое прекрасное из всех вместилищ книг, которые ей доводилось видеть.

Хотя природа в уезде Х. прекрасна, но культурный ландшафт, за исключением нескольких памятников архитектуры, испорчен уродливым новостроем. Рядом со страшной конструкцией Нового железнодорожного вокзала построили библиотеку, еще более страшную. Алисе вспомнилось, что в Тайбэе возвели неплохую Бэйтоускую библиотеку, но она так и осталась всего лишь пустым «вместилищем», потому что ее содержимое до жалости скудное. Вот Асплунд по-настоящему понимал сущность библиотеки: стены книг хотя и давят на тебя, будто сама история, однако не оставляют презрительно-гнетущего ощущения. Маленькие квадратные окна сверху пропускают лучи света, внушая ритуальный трепет, когда становишься на цыпочки и берешь с полки книгу. У Алисы при этом даже слегка тряслись руки, будто она всего лишь рабыня света, и в то же время властелин книги.

Алисе особенно понравилась «Комната сказок», в которой будто преломляются пространство и время. Эта комната находилась на первом этаже в специально созданном Центре детской книги. Как только входишь туда, то словно попадаешь в пещеру в эльфийских землях. Настенные росписи рассказывают о народных преданиях Швеции, в центре стоит кресло для чтеца (кажется, в такое кресло опустишься и сразу начнешь за вязанием сочинять сказки о магах и волшебниках), а для детей – скамейки, тянущиеся амфитеатром в обе стороны, или они просто рассаживаются на полу. Тусклое освещение проектируется на настенные росписи, как будто сейчас подует ветер и нарисованные эльфы вот-вот заговорят с тобой. У каждого ребенка, слушающего истории, глаза так и светятся. Вот именно в этот момент у Алисы в голове впервые в жизни промелькнула мысль о том, что иметь детей не так уж и плохо.

– Эльфы ведь являются только в таких местах, да? – сказала Алиса Якобсену.

Он догадался, что Алиса без ума от Асплунда, и сразу нашелся что спросить:

– Какие-нибудь планы на завтра? Или хочешь сходить посмотреть на одно частное творение Асплунда, его личное жилище?

– Планы были, но теперь – никаких!

На следующий день они отправились из кемпинга на автобусе, ехали почти два часа, а потом еще шли пешком десять минут. Был летний день, они вышли на лесную тропу, сквозь деревья светило солнце, и Алису не оставляло ощущение, что путь усеян пестрыми значками-намеками. Идя рядом с Якобсеном, Алиса чувствовала, будто помолодела, стала, словно девушка, которой хватает одной улыбки возлюбленного, чтобы исполниться надеждами на новую жизнь.

На опушке леса дорога пошла в гору ровным изгибом, пейзаж радовал глаз, и усталости не чувствовалось. От места, куда они поднялись, простирался луг, слева был непреклонный скалистый утес, справа дорога уходила к знаменитому фьорду, а прямо перед ними стоял тот самый летний дом. Хотя хозяев не было, и Алиса с Якобсеном, соблюдая приличия, могли лишь смотреть на дом с расстояния, но когда она потом вспоминала этот эпизод, ей казалось, что ее взору открылась сама жизнь, а не просто отдельно стоящий дом.

– Буду ли я когда-нибудь жить в таком доме? – лукаво, немного вызывающе спросила Алиса.

– Конечно, – невозмутимо ответил Якобсен. В тот момент Алиса почувствовала, что сама на себя не похожа, потому что в привычных обстоятельствах она ни в коем случае не стала бы так разговаривать с парнем, который – достаточно было только взглянуть – был моложе ее.

А сейчас единственным утешением для Алисы стал этот дом посреди моря. Она возвращается в памяти к своему знакомству с Якобсеном, и думает, что во всём виноват ее мечтательный характер. В то лето она наконец получила скучнейшую степень доктора литературы, не питая больших надежд на успех подала заявку на вакансию преподавателя, и с палаткой, фотоаппаратом и ноутбуком в одиночку поехала в Европу. Вообще-то, Алиса собиралась написать травелог, что-нибудь вроде «Записок скиталицы», и дать старт своей писательской карьере, а там, глядишь, и в университет не придется устраиваться.

Прилетев в Копенгаген, она первым делом отправилась в пригородный кемпинг Шарлоттенлундский форт. Это кемпинг с историей: внутри еще cтояли старинные пушки, укрытые зеленым брезентом, сохранилась даже конюшня. Вначале она рассчитывала, что на ближайшую неделю кэмпинг станет ее базой, откуда она будет ездить в Копенгаген. В один из вечеров Алиса опоздала на последний автобус, и в обратный путь ей пришлось тащиться пешком. Под вечер дорога в сторону пригорода была безлюдной, и ей сделалось тревожно. Она еще и свернула не туда, в итоге пришлось идти через довольно большой парк. Хотя он назывался парком, но вообще-то это был не просто большой, а огромный темный лес (по сути дела, настоящий темный лес). Деревьям, может быть, уже сотни, а то и тысячи лет, к тому же повсюду поперек не слишком просматривавшейся дорожки валялись упавшие стволы. Вечером темный лес становится совсем не таким, как днем: никто не выгуливает собак, нет людей на пробежке, доносится только уханье совы. И вот когда ей уже становилось действительно жутковато, вдалеке появился какой-то огонек и бряцающий шум.

Алиса представила, что за люди могут быть в таком месте, и сердце у нее непроизвольно забилось быстрее. Она стала искать какое-нибудь укрытие, чтобы ее не могли обнаружить с дорожки. Неожиданно быстро появился высокий парень на велосипеде, с бородой и усами на еще ребяческом лице, и остановился рядом с ней.

– Привет!

– Привет! – ответила Алиса через силу.

– В кемпинг идешь?

– Ага.

– Садись, подвезу.

– Не надо.

– Не бойся, вот, смотри, это мое служебное удостоверение кемпинга. Я вчера тебя видел, ты живешь в Шарлоттенлундском форте, правильно? Тебе одной тут ходить страшновато, наверное. Скоро совсем стемнеет. Не волнуйся, можешь мне доверять. Лес знает мой велосипед. – Вообще-то Алиса понимала, что в это время года в лесу темнеет после девяти, но сердце у нее по-прежнему билось быстро, и ей трудно было понять, это из-за волнения или из-за чего-то еще. Она взглянула на велосипед – на нем не было заднего сиденья.

– Как это – подвезешь, на этом?

Он вытащил из рюкзака съемный багажник, прикрепил к задней раме и сказал:

– У тебя же вес не больше ста фунтов, эта штука выдержит все сто сорок, без проблем.

Он перевесил свой рюкзак со спины на грудь, чтобы сзади хватило места для Алисы и ее вещей. Она легко положила руку на его крепкую талию, а сердце так и стучало быстрее обычного. После возвращения в кемпинг они вдвоем проговорили до темноты. Парень сходил в свою палатку за гитарой, спел для нее пару песен, которые Алиса слушала еще подростком и все еще хорошо помнила. Лишь когда вдалеке исчезла из вида даже мачта ветрогенератора, они разошлись по своим палаткам.

Прежде всего, она разобралась, что перед ней – датчанин Том Якобсен (потом она узнала, что Якобсен – самая обычная фамилия в Дании). Что до бороды, то это была всего лишь обманчивая видимость, ведь он был младше ее где-то на три года. Но с жизненным опытом все оказалось наоборот: он объехал на велосипеде Африку, под парусом пересек Атлантический океан, и во время того путешествия из-за поломки даже застрял на неизвестном маленьком острове. Еще он занимался бацзицюань[9], вместе с командой ультрамарафонцев пробежал поперек Сахары, а несколько лет назад принял участие в одном любопытном эксперименте по изучению сна. Это было повторение эксперимента 1972 года в техасской пещере Миднайт Кейв, только условия эксперимента были скорректированы. В общем, на глубине тридцати метров он провел под землей целых полгода.

– Как там, под землей?

– Как? По правде говоря, я вообще не чувствовал себя под землей, но было такое ощущение, как если бы я жил в каком-то живом организме.

Якобсен был эрудитом, любителем приключений, всегда с радостью преодолевавшим трудности. Как раз этих черт характера, как правило, не хватало представителям мужского пола, живущим на том острове, откуда была родом Алиса. Это вскружило ей голову. Тем более что у Якобсена были нежные, светящиеся глаза.

– Ты столько всего перепробовал. А сейчас что планируешь?

– Дания – страна без гор, а меня в горы тянет, так что собираюсь побывать в горах в Германии, научиться там лазать по скалам. Я как раз подрабатываю, чтобы купить всякие приспособления для скалолазания, а еще три дня в неделю хожу на занятия с тренером.

Алиса совсем не знала датский и могла разговаривать с ним только по-английски. Им обоим приходилось общаться не на родном языке, так что фразы звучали как-то неуверенно. Но важнее языка, скорее, было другое: в разговоре с ним она то и дело чувствовала, что поглощена собственными мыслями, не может сосредоточиться на теме беседы, или даже про себя вспоминает поэтические строки: «Они затопят разум темнотой…[10] блин! – думала она, – блин, что за фигня, блин!».

Якобсена же привлекала тоненькая фигура этой девушки, и то, как она иногда разговаривала сама с собой по-китайски. Он решил, что не пойдет дальше на каноэ по фьордам, как планировал. Встреча с Алисой волновала его так же, как приключения на лоне природы, была такой же непредвиденной, а может быть, даже и более опасной. Якобсен сам предложил стать гидом Алисы. В это путешествие они отправились с волнением и радостью, совсем как дети, он со своим рюкзаком на плечах, она со своим.

Через три недели похода по Северной Европе Алиса вернулась обратно в Копенгаген, где должна была сесть на самолет. Он был всего лишь провожающим, но когда Алиса пошла регистрироваться на рейс – она везла свой чемодан, он вез свой, – Якобсен вдруг принял неожиданное решение: отправиться на Тайвань, взглянуть на все своими глазами. На рейс Алисы не было свободных мест, поэтому они полетели на Тайвань друг за другом. После посадки в Тайбэе Алиса не поехала сразу домой, а осталась в аэропорту ждать рейса из Копенгагена с пересадкой в Бангкоке. В тот вечер, когда они заметили друг друга в зале прибытия, стало ясно, что их сердца уже всё решили за них, больше никаких сомнений.

Возвратившись на Тайвань, Алиса обнаружила в переполненном почтовом ящике письмо из университета о приеме на работу. Не раздумывая, она тут же решила, что переедет в уезд Х. Размышляя о том, почему она отправила резюме только в один университет, она снова сочла, что виной тому мечтательный характер: отчасти хотела на море, а отчасти – грезила о том, что сможет снова вернуться к писательству. Для творчества, конечно, следует выбирать места подальше от людей, на самом деле для того, чтобы можно было наблюдать за ними же с определенного расстояния. Тем временем Якобсен за неделю до отъезда в уезд Х. уже связался с тайваньскими любителями горных походов и даже успел совершить с ними восхождение на главный пик Сюэшань[11]. Вернувшись в Тайбэй, он наслушался рассказов Алисы об уезде Х. и решил, что поедет вместе с ней.

Алиса и Якобсен сперва поселились в университетском общежитии, но так как они не состояли в браке, им разрешили ютиться только в тесных одноместных комнатах. К тому же построенные за казенный счет общежития обычно не отличаются удобствами, а летом на стенах от влажности выступает конденсат, так что к вечеру даже простыня пропитывается влагой.

Приехав из равнинной страны на горный остров, Якобсен пустился в походы по горам, а еще начал тренировки по скалолазанию с местными друзьями. Хотя Якобсен был уже не в том возрасте, чтобы становиться настоящим альпинистом, но он, кажется, решил идти так далеко, как только сможет.

– В этих местах такая влажность, совсем не как в Скандинавии.

– Еще бы, это же тропики. Слушай, а ты разве о деньгах не беспокоишься?

– Я тут отправил текст в датский журнал о путешествиях, пока вроде без проблем. А у тебя сомнения, что я тут ради твоих денег? – Якобсен моргнул правым глазом. Алиса заметила, что у Якобсена, когда тот не говорил всей правды, моргает только правый глаз, поэтому она не стала просить у него тот журнал, и решила не приставать с вопросами о материальном и семейном положении.

Да и так разве плохо? С человеком можно жить вместе, даже если ничего не знаешь про его семью. Якобсен с воодушевлением рассказывал ей о том, почему влюбился в скалолазание и горные походы: «Когда ты один карабкаешься по скале, у тебя перед глазами только кусочек неба, ногами чувствуешь, как ничтожны собственные силы, пальцами нащупываешь щелочки в скалистой породе, и всем, что ты видишь и чем дышишь, нельзя поделиться с другими, понимаешь? Ты слышишь, как стучит сердце, знаешь, что твое дыхание становится все тяжелее, а если ты и вправду лезешь по скале на высоте нескольких тысяч метров, и в любое время тебя может ждать смерть, то это такое чувство… – у Якобсена ярко светились глаза – …как будто ты в любое время можешь лицезреть самого Бога».

Алиса глядела на него, в эти глаза, так завораживающие ее раньше, да и теперь тоже. Но почему-то все те черты характера Якобсена, которые сперва так привлекали Алису, теперь больше всего заставляли ее беспокоиться.

Шло время, и Алиса испытывала серьезную тревогу: что, если этот сексуальный парень возьмет и бросит ее, просто уйдет и не вернется. Она сама подумывала оставить его, но всякий раз, когда он появлялся, снова тонула в его неизбывно-печальных, глубоких, и таких невинных глазах. Ей почти казалось, что ее сердце ожидает та же участь, что и эту комнату в общежитии, гниющую от чрезмерной влажности. Она не знала, как поступить.

Алиса долгое время изучала творчество живущего в уезде Х. писателя К., и потому была дружна с его молодой женой. Та влюбилась в писателя К. после того, как взяла у него интервью (правда, это совсем другая история). Она говорила медленно, ходила в босоножках и была не то чтобы красивая, но миловидная женщина с короткой стрижкой и аккуратными манерами, обожательница Пола Остера[12]. Разница в возрасте у них с К. составляла почти тридцать лет. Любовь всегда заставляет нас принимать странные решения, каким иногда бывает брак, идущий наперекор действительности и преодолевающий пропасть в три десятилетия. Поначалу все считали, что любовь у них платоническая, но тут старый писатель внезапно развелся с женой и женился на ней. Друзья ожидали, что в итоге либо К. оставит вторую жену наедине с горой рукописей, либо она долго не выдержит со стариком на одном месте, и, в конце концов, очнется от текстологического забытья. Но никто не предполагал, что молодая жена писателя вдруг возьмет и покинет этот мир раньше, чем он.

Ее унесла внезапно нахлынувшая огромная волна, когда К. с молодой женой отправились погулять на побережье. Говорили, что накануне на дне океана случилось сильное землетрясение, поэтому на отдельных участках побережья произошло резкое повышение уровня прилива. В тот момент К. как раз пошел в туалет, и морская вода в одно мгновение хлынула в будку временного туалета, построенного местным туристическим ведомством, так что его ноги оказались по колено в воде. Он выглянул в окошко и увидел, как молодая жена, стоявшая далеко-далеко на берегу, упала в заставшую ее врасплох волну. Волна беззвучно забрала ее, не оставив и следа.

Так как других свидетелей на месте происшествия не было, полиция составила протокол и почти через две недели неожиданно закрыла дело. Кто же мог предположить, что на следующий день К. совершит самоубийство. Способ, к которому он прибегнул, можно посчитать банальным, а можно – и необыкновенно оригинальным: он наглухо закрыл все окна и двери, а потом стал сжигать рукописи, одну за другой, и в конце концов потерял сознание и умер, вдыхая дым своих же текстов.

Единственным ребенком К. был его сын по имени Вэнь-ян. Он ненавидел отца за то, что тот бросил мать и нашел себе молоденькую жену. Потом они превратились в настоящих врагов, и Вэнь-ян вместе с матерью уехали с восточного побережья в Тайбэй и занялись там бизнесом по продаже спортивных товаров. После самоубийства К., посовещавшись с Алисой, Вэнь-ян решил распродать все отцовское имущество.

– Ничего мне не надо, ни дома, ни земли. Что касается авторских прав на его произведения, я предоставляю вам решать, профессор. Главное, чтобы роялти и вырученные за продажу дома деньги оказались на счете моей матери, остальное вы сами решайте.

Он оставил Алисе номер счета первой жены писателя. В принципе, с библиотекой К. особых проблем не возникло: она уговорила университет освободить для книг отдельный кабинет. Дом в городе был выставлен на продажу риелтерским агентством. А самой Алисе приглянулся участок земли в прибрежной полосе лесопосадок, с маленькой хижиной, куда писатель изредка приезжал. Она забрала все средства со своего льготного депозита[13] и купила эту землю, переведя деньги на счет первой жены писателя К.

Вот так Алиса и увидела запись в дневнике К., сделанную за день до самоубийства. В ней говорилось о том дне, когда пришла внезапно нахлынувшая волна: «На первый взгляд это была не волна, а само море, молчаливо восставшее без предупреждения. Ты и заметить не успел, а оно уже без единого звука отступило на прежнее место, всего-навсего забрало кое-что. Только и всего».

В то время Якобсен вместе с международной группой альпинистов отправился в Шамони, чтобы совершить зимнее восхождение на Монблан. Спустя несколько недель он как-то утром объявился на кухне в общежитии, готовил там завтрак.

– Привет!

– Привет!

– Омлет с беконом и луком?

– Ага.

Алиса уже привыкла к таким встречам, и делала вид, будто ей все равно, но при этом злилась на себя из-за собственной слабости. За завтраком Алиса слушала о приключениях Якобсена, как он чуть не потерял зрение из-за солнечных лучей, отражаемых снегом (она подумала, что он специально снял солнцезащитные очки, потому что в 1786 году во время первого восхождения на Монблан доктор Паккар тоже чуть не лишился зрения. Он всегда умышленно подражал другим путешественникам, оказавшимся «на грани жизни и смерти»), а затем незаметно перевела разговор на тему строительства дома.

– А когда ты возьмешь меня в Шамони?

– Когда угодно!

– В Шамони дома красивые?

– Эти дома достойны того, чтобы ты одна жила в них.

– А ты еще помнишь про летний дом? – она рванула с места в карьер.

– Ну, красивый и интересный домик, – он нежным поцелуем убрал кетчуп с уголка ее рта.

– Я хотела бы построить такой домик.

– Серьезно?

– Я купила землю.

– Ты купила землю? Ты хочешь сказать, что ты купила землю, чтобы построить на ней дом?

Участок земли находился рядом с прибрежными лесопосадками, недалеко впереди шумело море. Берега здесь в основном скалистые, не слишком толстый слой почвы, поэтому, хотя участок и обозначен в документах как земля сельскохозяйственного пользования, но вообще-то вырастить на ней что-либо было бы нелегко. Алиса просмотрела все рукописи К., но так и не узнала, почему он решил купить эту землю.

Якобсен стоял около участка. Неторопливым шагом он двинулся в сторону моря, затем начал раздеваться, а когда остался в чем мать родила, тут же бросился в воду, как будто вернулся к возлюбленной после долгой разлуки, и теперь во что бы то ни стало хотел крепко ее обнять и как следует заняться с ней любовью. Алиса, остановившись на том клочке земли, молча смотрела на его белокурые кудри, то всплывающие, то пропадающие в синем море, словно талисман, потери которого ожидаешь в любой момент.

Ступив на берег, он крепко поцеловал ее, а затем сказал:

– Давай построим коттедж, похожий на летний дом!

Набрав в библиотеке кучу книг, Якобсен принялся вникать в суть дела. Пока что горы отошли на второй план. Алиса уверилась в том, что Якобсен, может быть, и не гений, но если у него появилось желание серьезно заниматься каким-нибудь делом, то он обязательно его завершит. Сможет ли она удержать такого, как он?

Якобсен сказал:

– Можно сделать так, чтобы снаружи напоминало летний дом, но общая идея должна быть другой. Я хочу построить здесь летний дом, который будет в гармонии с этим местом.

Поскольку дом будет обдувать ветер с моря, он решил повернуть его. Если конкретнее, изначально обращенная к фьорду сторона летнего дома смотрела бы на Тихий океан, но не под прямым углом, а под наклоном в тридцать градусов, чтобы коттедж с тремя комнатами не противостоял морю. Причин для выбора тридцатиградусного угла наклона было несколько: напористый морской ветер и солнечные блики на водной глади, которые слишком докучали бы обитателям дома, мешая им по утрам понежиться в кровати. Кроме того, с таким наклоном в каждом уголке дома хватало бы солнечного света, но при этом он не бил бы в глаза. Правое крыло коттеджа должно было стать двухэтажным, с мансардой на лишний метр повыше, так, чтобы во все окно куда хватает глаз – Тихий океан.

Алиса слушала разъяснения Якобсена и стала представлять, как она будет писать, сидя у этого окна. Она сказала, что хотела бы назвать его «окно в море». Еще Якобсен решил возродить задумку Асплунда и сделать нечто наподобие переулка, соединяющего три части дома, которые как бы получат независимость друг от друга, но при этом сохранят между собой дружеское взаимопонимание.

– Ты будешь жить в правой части, а левая часть будет моей. Я только изменю ее расположение, отодвину чуть-чуть назад, чтобы у меня тоже было свое окно, выходящее на море.

Алисе понравилась идея такой дистанцированности.

В дизайне центральной части дома важная роль отводилась всевозможным растениям, высаженным снаружи и внутри, так что гостиная наполнилась бы очарованием тропиков. Якобсен тайком объехал разные гестхаусы на побережье, присмотрелся, и потом с полной уверенностью заявил Алисе:

– Я думаю, многие люди, когда строят дома, не понимают простой вещи, что человек «живет» в доме. Особенно на Тайване некоторые люди строят дома только ради того, чтобы открыть в них гестхаусы, куда большинство гостей приезжает провести ночь. Но дома, в которых можно жить по десять, двадцать лет, должны быть другими. Я думаю, что мы построим дом, в котором можно будет жить целую вечность.

От этой фразы Алиса снова безрассудно влюбилась в парня, которого видела сейчас перед собой.

Так как на востоке Тайваня всегда тепло и никакого отопления не требуется, то не было нужды перенимать идею знаменитого камина летнего дома Асплунда. Во многих тайваньских гестхаусах делают псевдокамины с дровами, но Якобсену они казались безвкусной и глупой затеей. Правда, под влиянием Алисы ему пришлась по душе «культура печного очага», которая в прошлом была распространена в сельских районах Тайваня повсеместно. Короче, наряду с современной кухней, они оставили место еще и для традиционной печи.

– Эта штука полезная, правда. Настоящий дом только тот, в котором можно готовить местную традиционную еду, – сказал Якобсен.

На монтаж электропроводки в доме у Якобсена вообще ушел целый год. Он раз за разом сравнивал солнечные батареи от разных производителей, подгонял их под нужным углом так, чтобы все скаты крыши покрывали солнечные панели. А под выступами крыши в каждой из трех частей дома были сооружены веранды, где можно было бы отдохнуть на прохладе, поразмышлять или вздремнуть в послеобеденный час. Еще он по интернету нашел немецкую фабрику и заказал у нее опреснитель морской воды, сделанный по индивидуальному заказу. Водопровод был спроектирован отдельно для морской и дождевой воды для разных нужд. За исключением нескольких панорамных точек, разнесенных на определенное расстояние, вокруг дома должны были быть посажены солестойкие эндемичные растения, например каранджа и авиценния морская. При этом темп их роста был рассчитан на пятьдесят лет вперед с таким расчетом, чтобы солнечные панели не оказались в тени.

Через полтора года Якобсен закончил работу над схемой планировки дома, трехмерным чертежом, планами электропроводки и водопровода. Алиса, которая каждый день смотрела и слушала, как он собирает дом по частям, в глубине души испытывала еле заметный трепет, напоминающий чересчур легкомысленное ощущение счастья в тот момент, когда открываешь водопроводный кран.

Перед началом строительных работ Алиса постаралась мобилизовать все свои преимущества для того, чтобы получить в банке солидный кредит. Постройка дома предоставляла ей шанс отстраниться от академической жизни, раздражающей и лишенной воображения, давала ей ощущение жизни ради какой-то цели. В день начала строительства Алиса почувствовала себя плохо и поехала в больницу. Доктор посоветовал ей сдать анализ крови на беременность.

Впоследствии Алиса нередко говорила, что Тото и ее Дом на море – ровесники. Так оно, в общем-то, и было. Якобсен воспринял появление Тото, как и любой отец на его месте: он с воодушевлением определил пространство для Тото в левой и правой части дома, чтобы каждый из родителей по отдельности мог проводить время с ребенком.

Когда Тото родился, Дом на море еще не был закончен. Через три месяца после родов Алиса уже работала в саду. Оставив Тото под карнизом, она высаживала рядом с домом разные растения, привлекающие бабочек. Один из ее коллег в университете, писавший эссе о бабочках, хорошо знакомый ей писатель М., по просьбе Алисы составил список растений, подходящих для посадки на побережье, и научил ее, как правильно сажать эти растения.

А Якобсен разрыхлял землю, утрамбованную бульдозерами, и по обеим сторонам грунтовой дороги высаживал деревья, создавая укрытую от ветра тропу, ведущую к морю.

Правда, в тот год на остров один за другим обрушились мощные тайфуны, приходящие один за другим. Из-за ливней подмыло фундамент шоссе, перенесенного раньше метров на десять от берега, и вскоре вся дорога обрушилась. Дорожное управление не придумало ничего лучше, чем перенести дорогу еще на тридцать метров подальше, частично проведя ее через горы, и на более высоком месте было построено «приморское» шоссе. Хотя после стихийного бедствия, вошедшего в историю острова под названием «Наводнение восьмого августа»[14], стала страшно популярной дискуссия на тему «через десять лет многие места на острове станут морем», но для многих это все-таки казалось нереальным. Алиса считала, что унесенные стихией жизни лишь создают обманчивое впечатление, будто можно противостоять стихии. Некоторые всего лишь персонифицируют стихию, говорят, что природа «жестока», «бесчеловечна», в общем занимаются бесполезной болтовней.

Выслушав Алису, Якобсен, бывало, проповедовал ей датскую точку зрения на эту проблему:

– На самом деле, природа не жестока. По крайней мере не особенно жестока к человеку. Природа не наносит ответный удар, поскольку то, что не обладает волей, не может «контратаковать». Природа делает только то, что должна делать. Море поднимается, ну и пусть поднимается, а мы возьмем и переедем, если придется. Если не успеем переехать, то умрем в море, станем кормом для рыб. Что тоже, как подумаешь, неплохо, так ведь?

– Неплохо?

Алиса сначала не слишком понимала Якобсена, ведь на тот момент в эту землю и в этот дом были вложены все ее деньги, даже взятые в кредит! Но понимание вроде бы постепенно приходило к ней. Короче говоря, живем так и дальше, нужно будет – обратимся в бегство, нужно будет – останемся сражаться, нужно будет – погибнем, совсем как полевые жаворонки.

А за последний год море, словно непрошеное воспоминание, в одночасье очутилось перед самым домом. В прошлом году, после Рождества, Алиса во время полного прилива даже оставила попытки входить в дом через переднюю дверь. Два раза в день прилив заключал Алису под стражу, отпуская через несколько часов. В часы большого прилива море незаметно огибало дренажную канаву и брало дом в клещи, оставляя у задней двери всякую всячину: мертвых рыб-ежей, плавучую древесину причудливых форм, обломки корабельных снастей, кости китов, клочья одежды… На следующий день, в часы отлива, Алиса открывала дверь, и ей приходилось переступать через всевозможные предметы и безжизненные останки, чтобы выйти из дома.

Местное правительство поставило Алису в известность, что этот дом, возможно, уже аварийный, что необходимо переехать. Но Алиса настояла на своем:

– Если дом смоет, я сама возьму на себя ответственность. А вы, пожалуйста, оставьте мне мою свободу, я живу здесь на законных основаниях.

В бульварном еженедельнике даже появилась заметка о «писательнице, одиноко живущей в солнечном доме на берегу моря». Достойным внимания в ней было лишь упоминание журналиста о реализованных в конструкции дома задумках Якобсена, например, о солнечных панелях, поворачивающихся за солнцем.

Дахý и Хафáй, хозяйка бара неподалеку, пару раз приходили уговаривать Алису, но в конце концов сдались.

– Ну и твердая же у тебя башка, все равно что клыки горного кабана, – сказал Дахý.

– Ты прав, я такая и есть. – Алиса сидела в доме и смотрела в окно на море, окутанное пепельной дымкой тумана. Она словно находилась в утробе какого-то живого организма. Домик был таким совершенным. В ее жизни не было ничего более прекрасного, чем несколько проведенных здесь лет. Все было так идеально, будто хрустальная сфера без единой неровности, словно падуб округлый без единого пожелтевшего листочка. Быть может, это все было слишком идеально, чтобы продолжать быть реальностью.

Она так никогда и не писала, сидя у «окна в море», просто тихонько сидела на том месте. У моря нет памяти, но можно сказать и наоборот: у моря есть память. Волны и камни морские неизбежно несут на себе рубцы времени. Иногда она так ненавидела море, с которым было связано столько горьких воспоминаний; иногда она так верила ему, полагалась на него, будто видела перед собой крючок без наживки: знаешь, что будет мучительно больно, но все равно заглатываешь его.

Алиса неподвижно лежала, подставив веки под идущий издалека лунный свет, и слушала шум прибоя, звучавший так, будто где-то далеко бьется стекло. Снаружи падали большие, как звезды, капли дождя, окутывая землю и обращая все в промокшее, тревожное, текучее пространство.

В этот вечер, хотя метеобюро объявляло о том, что в ближайший год грядет сильное землетрясение, когда начало трясти, многие люди в глубине души ощутили что-то вроде чувства безнадежности: «Ну вот, дожили!». Во время землетрясения каждый сантиметр дома жалобно стонал, но Алисе казалось, что лучше бы все просто погребло под руинами, и поначалу у нее совсем не возникало желания покинуть дом. Но вдруг затрясло еще сильнее, и инстинктивно она начала искать укрытие. Тут Алиса вспомнила, что она ведь сама хотела совершить самоубийство, и невольно усмехнулась. Дом, что построил Якобсен, оказался крепче, чем она себе представляла. Когда землетрясение кончилось, Алиса заметила, что только основная балка немного покосилась, но дом даже и не собирался рушиться. До самого утра, пока не начался отлив, морская вода окружала дом. Водная гладь простиралась до самого шоссе. Оттуда казалось, что дом будто бы дрейфует по морю.

Алиса подошла к окну и выглянула на улицу. Она увидела, что вода поднялась до уровня, равного примерно половине первого этажа, волны обдают стены дома. Брызги морской пены попали ей на лицо. Она вернулась к лестнице и обнаружила, что вода уже заполнила комнату, образовав небольшое озеро, рыба плавает на фоне кирпичного пола, который они с Якобсеном клали вместе. Как будто попала в огромный аквариум. У Алисы голова пошла кругом. Она протянула руку, чтобы на что-нибудь опереться, и дотронулась до висевшей рядом с лестницей рамки из палисандра. В рамке был отпечаток малюсенькой ножки Тото, сделанный сразу после его рождения. Это было напоминание самой себе о мучениях, надежде и стойкости. Алиса почувствовала, как в этот момент ее скорбь вдруг каким-то чудесным образом пропала, как будто голубое небо над этим островом навсегда исчезло без следа. Алисе стало казаться, что она, вероятно, уже умерла, так что вопрос, покончить ли с жизнью, утратил свою актуальность.

Среди этой печали, среди волн, вместе с ветром ударявших о стены дома и с каждым ударом вызывавших легкую вибрацию, она захотела вдохнуть свежего воздуха и, несколько раз едва удержавшись на ногах, потянулась туда, за окно. В этот момент она увидела, что в воде на куске плавучей древесины чуть заметно дрожит какой-то черный комочек.

Вроде котенок. Нет, не вроде, действительно котенок. Котенок печальными глазами смотрел на нее, и самое удивительно было то, что один глаз у него был голубой, а другой – карий.

Алиса высунулась из окна, схватила дрожащего котенка, перепуганного до такой степени, что он уже не мог больше ничему испугаться, и только беспомощно лежал в ее руках.

– Охаё, – сказала она котенку. Ей вспомнилось то утро, когда она в шутку по-японски пожелала доброго утра взвалившему на себя альпинистское снаряжение Якобсену и похожему на маленького взрослого Тото. Котенок весь промок и без конца дрожал, как бьющееся сердце. Она даже подумала, что землетрясение еще не кончилось.

Алиса взяла полотенце и вытерла котенка, нашла коробку – временное пристанище, и дала ему немного печенья. Котенок не стал есть, лишь с тревогой смотрел на нее. Насколько страшным было это землетрясение, к каким жертвам оно привело? К Алисе вернулась способность мыслить здраво, но ни телевизора, ни телефона, ни звука машин; как будто на краю мира, одна Алиса на одиноком острове, и неоткуда что-либо узнать, чтобы принять какое-либо решение. Единственным достойным внимания был этот маленький котенок. Когда его шерстка подсохла, котенок почти уверился, что самое страшное уже позади, и заснул от усталости. Сложив мягкие лапки на брюшке, он свернулся взъерошенным шерстяным калачиком. Задние лапы иногда чуть вздрагивали, как если бы он видел страшный сон.

Внезапно откуда-то раздался чудовищный грохот – бух-бух-бух-бух! Наверное, афтершоки. К Алисе вновь вернулись силы, и она вдруг рефлексивно схватила коробку и решила искать укрытие.

Всего несколько минут назад Алиса надеялась на то, что умрет, но в данный момент ее тело интуитивно стремилось выжить.