Читать книгу Чародей - Уилбур Смит - Страница 2

Утром охотники еще до зари покинули свой немудреный лагерь и начали восхождение. Таите каким-то образом удавалось отыскивать дорогу по приметам, которых даже молодые глаза Нефера не могли разглядеть. Каждый тащил тяжелый моток веревки, сплетенной из льняных нитей и конского волоса, какую использовали для спутывания лошадей. Несли также по небольшому меху с водой – старик предупредил, что, когда солнце поднимется над горизонтом, на утесе станет очень жарко.

Пока они добирались до дальней стороны восточного пика, уже рассвело и гору стало хорошо видно. Таита потратил час, изучая маршрут подъема, и наконец остался доволен.

– Во имя Гора, великого и всемогущего, приступим, – изрек он и сотворил знак раненого ока бога.

Затем подвел мальчика к месту, которое выбрал для начала восхождения.

– Я пойду впереди, – сказал маг, обвязывая царевича концом веревки. – По мере того как я буду удаляться, разматывай веревку. Следи за мной и, когда позову, выбирай веревку и иди за мной. Если оступишься, я тебя удержу.

Поначалу Нефер шел с опаской, строго за Таитой; на лице у него читалась сосредоточенность, а фаланги пальцев побелели – с такой силой он цеплялся за веревку. Старик подбадривал его сверху, и с каждым шагом уверенность мальчика росла. Вскоре он нагнал Таиту.

– Это было просто, – царевич широко улыбнулся.

– Дальше будет труднее, – сухо заверил его Таита и повел к следующему отрогу скалы.

Теперь Нефер скакал у него за спиной, как обезьянка, и без умолку болтал от возбуждения. Они остановились чуть ниже расселины в скале, заострявшейся ближе к вершине до узкой трещины.

– Она похожа на ту, по которой ты будешь спускаться к гнезду, после того как мы доберемся до верха, – сказал чародей. – Следи, как я буду ставить руки и ноги, взбираясь по расселине.

Таита вошел в расселину и медленно, но без остановок стал подниматься по ней. Когда она сузилась, он продолжал идти, словно по лестнице. Юбку его трепало вокруг тощих старческих ног, и Нефер мог рассмотреть уродливый рубец там, где некогда находились отсеченные половые органы. Мальчик и прежде его видел, поэтому давно привык не бледнеть при мысли о мучительной операции, которой подвергся учитель.

Таита позвал его, и царевич стал вытанцовывать вверх по скале, естественным образом попадая в ритм восхождения.

«А почему нет? – подумал воспитатель, стараясь не выражать слишком откровенно гордость за своего ученика. – В конце концов, в жилах у мальчика течет кровь воинов и великих атлетов. – Старик улыбнулся, а в глазах у него блеснули искорки, как у молодого. – Да учителем к нему приставили меня – еще бы ему не преуспеть».

Солнце проделало только половину пути до зенита, а скалолазы уже стояли бок о бок на вершине восточного пика.

– Здесь мы немного отдохнем. – Таита достал из-за плеча мех с водой и сел.

– Я не устал, Тата.

– И тем не менее мы отдохнем. – Старик передал мальчику мех и проследил, чтобы тот сделал с десяток глотков. – Спуск к гнезду окажется более трудным, – сказал он, когда Нефер напился. – Путь тебе показывать будет некому, и там есть один участок, когда ты не сможешь видеть своих ног, потому как утес уйдет в сторону от тебя.

– Все будет хорошо, Тата.

– Если богам будет угодно, – согласился Таита, после чего отвернулся.

Казалось, он любовался великолепием раскинувшихся под ними гор, моря и пустыни, но на самом деле не хотел, чтобы мальчик видел, как его губы шепчут молитву: «Раскинь над ним свои крыла, могучий Гор, ведь это твой избранник. Оберегай его, моя госпожа Лостра, ставшая богиней, ведь это плод чрева твоего и плоть от плоти твоей. Убери от него руки, мерзкий Сет, и не прикасайся к нему, ибо тебе не совладать с теми, кто защищает это дитя».

Старик вздохнул, решив, что неразумно бросать вызов богу тьмы и хаоса, и решил смягчить отповедь небольшой взяткой: «Не причиняй ему вреда, добрый Сет, и я принесу в жертву быка в твоем храме в Абидосе, как только мне доведется там побывать».

Он поднялся:

– Пора приступать.

Таита пересек вершину и встал на площадке на противоположном краю, откуда открывался вид на лагерь и пасущихся лошадей. С высоты они казались не больше новорожденных мышат. Соколица кружила над расселиной. Магу ее поведение показалось необычным, особенно когда самка издала странный горестный крик, какого ему никогда не доводилось прежде слышать у царского сокола. Самца не было видно, хотя Таита и старался высмотреть его в небе.

Затем он опустил взгляд и посмотрел через ущелье на главную вершину горы и на уступ, на котором они стояли накануне. Это помогло ему сориентироваться в пространстве, поскольку выступ скалы под ними загораживал гнездо. Таита потихоньку прошел вдоль края, пока не достиг начала трещины – той самой, что сбегала вниз, расширяясь до расселины, где угнездились соколы.

Старик поднял камешек и бросил вниз. Тот загремел, ударяясь о стены, и исчез из виду. Была надежда, что, если самец в гнезде, он испугается и взлетит, тем самым обнаружив себя, но ничего такого не произошло. Только самка продолжала бесцельно кружить, издавая странные горестные крики.

Таита подозвал Нефера и обвязал его вокруг пояса концом веревки. Тщательно проверив узел, дюйм за дюймом пропустил всю веревку между пальцами, высматривая потертости или другие изъяны.

– Птенца положишь в седельную суму, – сказал он, проверяя, надежно ли привязан мешок, который царевич закинул за плечо, чтобы тот не стеснял движений.

– Перестань суетиться, Тата. Отец говорит, что подчас ты хуже надоедливой старухи.

– Твоему отцу следовало бы проявить больше уважения. Когда он был младенцем, я ему попку подтирал. Как и тебе, кстати.

Таита фыркнул и в очередной раз принялся осматривать узел у мальчика на поясе, оттягивая решительный момент. Но Нефер уже шагнул к краю и стоял, прямой как стрела, не выказывая ни тени сомнения.

– Ты готов? – Обернувшись через плечо, царевич широко улыбнулся.

Блеснули белые зубы, а в темно-зеленых глазах сверкнула искорка. Глаза эти так живо напоминали Таите очи царицы Лостры. У него промелькнула болезненная мысль, что Нефер еще красивее, чем был его отец в этом возрасте.

– Мы не можем торчать тут целый день, – использовал Нефер одно из любимых выражений родителя, искусно подражая властному тону фараона.

Таита сел так, чтобы упираться пятками в трещину, и откинул спину, готовясь принять вес пропущенной поверх плеча веревки. Потом кивнул Неферу и отметил, что молодцеватая улыбка сошла у мальчика с лица, стоило ему перебраться через край. По мере того как ученик спускался, воспитатель травил веревку.

Вот Нефер достиг выступа в стене и, цепляясь обеими руками, принялся шарить ногами по камню в поисках опоры. Нащупав пальцами выемку, он сунул в нее босую стопу, согнул ногу в колене, перенося на нее вес, и съехал немного ниже. Мальчик в последний раз поднял лицо и посмотрел на Таиту – попытался улыбнуться, но получилась только кривая ухмылка, – а затем скрылся за выступом. Прежде чем ему удалось найти новую опору, нога заскользила по расселине, и его начало раскачивать на веревке. Если это не остановить, он окажется беспомощно крутящимся и мотающимся над пропастью. Едва ли старому человеку на вершине хватит сил вытащить его.

Лихорадочно хватаясь за трещину в скале, царевич наконец сумел зацепиться пальцами, и положение его упрочилось. Потом он выбросил другую руку и нашел новую опору. Он обогнул выступ, но сердце колотилось у него в груди, а дыхание с хрипом вылетало из горла.

– Все хорошо? – донесся сверху оклик Таиты.

– Неплохо! – выдавил мальчик.

Глянув вниз, между колен, он увидел, как трещина расширяется по направлению площадки с гнездом. Руки у него устали и начали дрожать. Вытянув правую ногу, мальчик нашел новую ступеньку.

Таита был прав – спускаться со скалы труднее, чем подниматься. Переместив правую руку, Нефер заметил, что ободрал фаланги пальцев, а на камне осталось кровавое пятно. Съехав вниз еще немного, он добрался до места, где трещина переходила в собственно расселину. Снова ему пришлось искать какую-нибудь скрытую опору.

Вчера, когда они с Таитой обсуждали предприятие, сидя на другой стороне обрыва, до заветного места казалось рукой подать. Но теперь его ноги впустую скользили по утесу, а разверстая пропасть грозила заглотнуть, как пасть некоего чудовища. Нефер застонал и повис на обеих руках, прильнув к камню. Ему стало страшно – последние крупицы храбрости сдули порывы горячего ветра, норовящего оторвать его от скалы. Он посмотрел вниз, и слезы его смешались со сбегающим по щекам потом. Пропасть манила мальчика, вцеплялась в него клешнями страха, пробирая до потрохов.

– Шевелись! – донесся сверху голос Таиты, слабый, но настойчивый. – Ты должен двигаться!

Огромным усилием воли Нефер заставил себя действовать. Босые ноги нащупали выступ, достаточно широкий, чтобы опереться на него. Мальчик стал спускаться, перебирая ноющими, трясущимися руками. Внезапно нога соскользнула, а руки у него слишком устали, чтобы выдержать вес тела. С громким криком он сорвался вниз.

Но не пролетел и двух пядей, как привязь грубо врезалась ему под ребра, сдавив дыхание. Царевич висел в пустоте, удерживаемый только веревкой да сидящим наверху стариком.

– Нефер, ты меня слышишь? – голос Таиты был сдавленным из-за усилия. Парнишка заскулил по-щенячьи. – Найди опору. Ты не можешь долго так висеть.

Приказ Таиты подействовал успокаивающе. Мальчик смахнул с глаз слезы и заметил, что скала находится всего на расстоянии вытянутой руки.

– Цепляйся! – простонал Таита.

Нефер увидел, что оказался напротив расселины. Она была достаточно просторной, чтобы поместиться в ней, а покатый порог выглядел достаточно широким, чтобы на нем стоять. Оставалось только туда забраться. Мальчик вытянул трясущуюся руку и коснулся пальцами стены. И его развернуло спиной к ней.

Потребовалась целая вечность борьбы и напряженных усилий, но наконец царевичу удалось повернуться и поставить на ступеньку обе ноги. Примостившись на краю, он согнулся пополам, пытаясь отдышаться.

Ощутив, что натяжение веревки исчезло, Таита подбодрил ученика:

– Бак-кер, Нефер! Бак-кер! Где ты?

– В расселине, над гнездом.

– Что видишь? – Таита стремился, чтобы ум мальчика был сосредоточен на чем угодно, только не на простирающейся под ним пропасти.

Нефер утер со лба пот тыльной стороной ладони и посмотрел вниз:

– Вижу край гнезда.

– До него далеко?

– Близко.

– Дотянуться можешь?

– Попробую.

Нефер прижался согнутой спиной к своду узкой расселины и двинулся вниз по наклонной стенке. Под собой он видел края сухих веток, торчащих из гнезда. С каждым пройденным дюймом его становилось видно все лучше.

Когда он в следующий раз окликнул Таиту, голос его звучал более уверенно и возбужденно.

– Я вижу самца! Он в гнезде.

– Что делает?

– Сидит скорчившись. Спит, похоже. – В тоне царевича появилась неуверенность. – Мне видно только его спину.

Сокол не шевелился, сидя в высокой части не слишком аккуратно свитого гнезда. «Но как он может спать и не слышать движения, происходящего над ним?» – удивлялся Нефер. Оказавшись совсем рядом с гнездом и птицей, царевич позабыл про страх.

Уступ под ногами стал более пологим, а над головой появилось достаточно места, чтобы выпрямиться, и теперь мальчик перемещался более уверенно.

– Я вижу его голову!

Самец раскинул крылья, как будто падал на добычу. «Как он прекрасен! – подумал Нефер. – Я уже так близко, что почти могу дотронуться до него, а он по-прежнему не выказывает страха».

Царевичу пришла вдруг в голову мысль, что у него есть возможность захватить птицу спящей. Он приготовился напасть: вжался плечом в утес, шире расставил босые ноги. И уже стал медленно наклоняться к соколу, когда вдруг остановил занесенную руку.

На пестрых перьях спины виднелись капельки крови. Яркие, как ограненные рубины, они блестели в лучах солнца, и у Нефера все вдруг перевернулось внутри – он понял, что самец мертв. Его обуяло горькое чувство утраты, как если бы у него навсегда отобрали что-то очень дорогое. Он увидел не просто погибшего сокола. Царская птица олицетворяла нечто более ценное – то был символ бога и повелителя. Мальчик глядел на мертвое тело, и перед его мысленным взором труп самца преображался в тело самого фараона. Нефер зарыдал и отдернул руку.

И, как оказалось, вовремя: до ушей его донеслись сухой шорох и резкое шипение. Блестящее черное тело рассекло воздух там, где за миг до того находилась его рука, и врезалось в сухие ветки с такой силой, что все гнездо зашаталось.

Нефер отпрянул, насколько позволяла тесная расселина, и воззрился на жуткое создание, свившееся теперь в кольцо перед самым его лицом. Взгляд мальчика словно обострился и приближал предметы, а время текло медленно, как в кошмарном сне. Он увидел, как в чаше гнезда, под телом сокола, съежились мертвые птенцы, а вокруг них толстыми блестящими кольцами обвилась гигантская черная кобра. Змея вскинула голову, развернув капюшон, отмеченный четким рисунком из белых и черных линий.

Скользкий черный язычок появился между тонких, растянутых в ухмылке губ. Глаза кобры казались бездонными темными омутами, в каждом из которых сиял огоньком отраженный солнечный свет. Взгляд гипнотизировал Нефера.

Царевич попытался вскрикнуть, чтобы предупредить Таиту, но не смог выдавить ни звука. Ему не удавалось оторвать глаз от пугающего взора кобры. Голова змеи раскачивалась едва-едва, зато массивные кольца, которые буквально заполнили гнездо, пульсировали и сжимались. Скользя вдоль веток, чешуйки вспыхивали на свету, как бриллиант. Каждое кольцо было толщиной с руку Нефера, и они неспешно накручивались одно на другое.

Голова отклонилась, пасть раскрылась, и мальчик увидел бледное нёбо. Почти прозрачные клыки показались из мягких складок, на каждой их этих костяных игл застыла капелька бесцветного яда.

Потом жуткая голова метнулась вперед – кобра прыгнула, целясь Неферу в лицо. Тот вскрикнул и дернулся в сторону, потерял равновесие и спиной вперед выпал из расселины.

Хотя Таита был готов к неожиданному натяжению веревки, резкое падение Нефера едва не сдернуло старика с утеса. Виток веревки из конского волоса заскользил у него между пальцами, сдирая кожу, но он не ослабил хватки. Воспитатель слышал дикие вопли ученика и чувствовал, как тот болтается на другом конце веревки.

Как маятник, Нефер сначала откачнулся от утеса, затем полетел прямо к соколиному гнезду. Кобра быстро оправилась от промаха и снова приняла боевую стойку. Сосредоточенно глядя на мальчика, она повернула голову так, чтобы оказаться прямо перед ним. Из пасти вырвалось резкое шипение.

Царевич снова закричал и отчаянно отмахнулся ногой от устремившейся к ней кобры. Угадав в вопле страх, Таита налег на веревку так, что старые мускулы затрещали от напряжения.

Кобра метила в глаза царевичу и хотела нанести удар, едва тот приблизился на расстояние броска, но в этот миг Таита резко потянул и отдернул Нефера в сторону. Разверстые челюсти змеи пролетели буквально в пальце от уха мальчика, а затем ее тяжелое тело обрушилось ему на плечо с такой силой, будто ударила плеть колесничего. Нефер взвыл, понимая, что получил смертоносный укус.

Откачнувшись в сторону пропасти, мальчик взглянул на плечо, в которое впились клыки, и увидел желтоватые брызги змеиного яда на толстых кожаных складках седельной сумы. Облегченно выдохнув, царевич сорвал сумку и, летя назад к кобре, снова готовой к атаке, выставил суму перед собой, словно щит.

Едва он оказался на расстоянии удара, кобра напала снова, но толстая кожа седельной сумы защитила Нефера. Клыки гадины глубоко погрузились в кожу и застряли. Откачнувшись назад, царевич утянул змею за собой. Она полностью выскользнула из гнезда и свилась в клубок из блестящих колец. Мощный хвост хлестал Нефера по ногам, кобра яростно шипела, из разверстой пасти вылетали облачка яда, каплями оседая на поверхности сумы. Змея была такой тяжелой и сильной, что все тело царевича дергалось.

Почти не думая, Нефер отшвырнул кожаный мешок вместе с гадиной. Сума и кобра полетели вниз, хищное тело продолжало бешено свиваться и распрямляться. Зловещее шипение становилось тише, по мере того как змея падала в пропасть. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем раздался удар. Он не убил и не оглушил тварь: извиваясь, она покатилась по склону, перекатываясь через камни, как большой черный шар, и наконец скрылась из виду среди серых валунов.

– Нефер, ответь! – пробился голос Таиты сквозь пелену ужаса, застлавшую разум мальчика. Он был хриплым от усилия и тревоги. – Ты меня слышишь?

– Я здесь, Тата! – слабым, дрожащим голосом откликнулся царевич.

– Я вытащу тебя.

Медленно, рывок за рывком, Таита стал поднимать Нефера. Даже едва живой после пережитых волнений, царевич удивлялся силе старика. Когда скала стала ближе, ему удалось перенести с веревки часть веса и ускорить подъем. Наконец он перебрался через выступ и с радостью увидел Таиту. Тот смотрел на него с вершины; от напряжения, с которым чародей налегал на веревку, его древнее, как у сфинкса, лицо казалось очерченным более резко.

Последний мощный рывок – и вот Нефер перевалил через край и упал в объятия старика. Он лежал, пыхтя и рыдая, не способный вымолвить ни одного слова. Таита обнимал его. Его тоже трясло от волнения и усталости. Постепенно оба успокоились и отдышались. Таита приложил к губам воспитанника мех с водой, тот хлебнул, подавился, сделал еще глоток. А потом посмотрел на учителя с такой мукой, что старик обнял его еще крепче.

– Это было ужасно, – почти невнятно пробормотал Нефер. – Она была в гнезде. Она убила соколов, всех. Ах, Таита, она была такая жуткая!

– Кто «она», Нефер? – мягко спросил Таита.

– Она убила мою богоптицу и самца.

– Спокойно, парень. Вот, выпей еще воды, – старик протянул мальчику мех.

Царевич снова подавился и зашелся в приступе кашля.

– Она и меня попыталась убить, – прохрипел он, едва обретя возможность говорить. – Она была здоровенная и чернющая.

– Так кто «она», объясни толком!

– Кобра – огромная черная кобра. В гнезде меня поджидала. Она до смерти покусала птенцов и сокола, а как только увидела меня, сразу бросилась. Я даже не знал, что кобры бывают такие большие.

– Тебя укусили?

Похолодев, Таита поднял Нефера на ноги, чтобы осмотреть.

– Нет, Тата. Я закрылся мешком, как щитом. Змея меня не коснулась.

Вопреки протестам Нефера, Таита снял с него юбку и заставил стоять голышом, пока тщательно осматривал тело на предмет следов от клыков. Кожа на суставах пальцев и на коленках была содрана, но из отметин на юном царевиче имелась только эмблема фараонов на гладкой коже внутренней стороны бедра. Таита нанес татуировку сам, и это был миниатюрный шедевр, навечно удостоверивший право Нефера на двойную корону.

– Хвала великому богу, защитившему тебя, – пробормотал евнух. – Гор послал эту кобру, чтобы предупредить тебя о грядущих ужасных и опасных событиях. – Лицо у старика стало мрачным, на нем читались печаль и скорбь. – То был не настоящий змей. Только видение.

– Нет, Тата. Я хорошо рассмотрел гадину. Она была огромных размеров, но это самая настоящая змея.

– Но как тогда забралась она в гнездо? Кобры ведь не летают, а другого способа попасть на утес нет.

Нефер ошеломленно посмотрел на него.

– Она убила мою богоптицу, – пролепетал он.

– А также царского сокола, воплощение самого фараона, – мрачно согласился Таита, во взоре которого по-прежнему сквозила печаль. – Тайны начинают открываться. В моем видении они предстали лишь тенями, но случившееся с тобой сегодня служит им подтверждением. То была вещь не из сего мира.

– Объясни мне, Таита, – взмолился Нефер.

Старик протянул ему юбку.

– Сначала нам следует спуститься с этой горы и избежать великих опасностей, способных обрушиться на нас прежде, чем я успею истолковать предзнаменования.

Молча он устремил взор к небу, глубоко погрузившись в свои мысли. Затем опустил глаза и посмотрел прямо на Нефера.

– Одевайся, – только и сказал маг.

Как только мальчик был готов, Таита повел его обратно к противоположной стороне вершины, и они начали спуск. Знакомой тропой шли быстро, а поспешность, сквозившая в каждом движении Таиты, оказалась заразительной. Путники застали лошадей там, где оставили их, но прежде, чем сесть в седло, Нефер сказал:

– Место, где кобра ударилась о скалы, совсем недалеко отсюда. – Он указал на осыпь под утесом, на котором еще можно было разглядеть соколиное гнездо. – Давай поищем труп. Что, если, найдя труп, ты сможешь разрушить злые чары?

– Только зря потратим драгоценное время. Нет никакого трупа. – Таита запрыгнул на спину кобыле. – По коням, Нефер. Та кобра вернулась в темные пространства, из коих возникла.

Нефер содрогнулся от суеверного ужаса и залез на своего молодого жеребца.

Не произнося ни слова, они оставили позади склоны гор и оказались в изломанных восточных предгорьях. Царевич понимал, что воспитатель не расположен сейчас отвечать на вопросы, но все же подвел коня ближе.

– Тата, но это ведь не дорога в Гебель-Нагару? – почтительно осведомился он.

– Мы не вернемся в оазис.

– Почему?

– Бедуинам известно, что мы были у источника. Они расскажут тем, кто ищет нас.

– Но кто нас ищет? – растерялся Нефер.

Таита повернул голову и посмотрел на мальчика с такой жалостью, что тот смолк.

– Я объясню, когда мы уберемся подальше от этой проклятой горы и окажемся в безопасном месте.

Таита избегал вершин холмов, где их силуэты обрисовались бы на фоне неба, и петлял по оврагам и долинам. Путь их все время лежал на восток, прочь от Египта и Нила, в сторону моря.

Когда он натянул поводья, солнце уже садилось.

– Главный караванный путь пролегает сразу за следующей чередой холмов. Нам надо ее пересечь, но враги могут подстерегать нас здесь.

Оставив стреноженных коней в укромном сухом русле и всыпав им в кожаные кормушки по несколько горстей размолотых зерен дурры, чтобы не скучали, путники осторожно перебрались через гребень холма. Нашли удобное место у обрыва из красноватой глины и стали наблюдать за караванной дорогой.

– Просидим тут до темноты, – объявил Таита. – Потом перейдем.

– Никак не пойму твоих поступков, Тата. Зачем мы едем на восток? Почему бы не вернуться в Фивы под защиту фараона, моего отца?

Таита вздохнул и закрыл глаза. «Ну как ему сказать? – подумал старик. – Дальше скрывать нельзя. Но это ведь еще ребенок, и мне следует его оберегать».

Нефер словно прочел его мысли, потому как положил руку на плечо воспитателю и сказал:

– Сегодня, на горе, я доказал, что уже взрослый. Поэтому обращайся со мной как с мужчиной.

– Верно, доказал. – Таита кивнул.

Но прежде чем продолжить, бросил еще один взгляд на пробегающую под ними утоптанную дорогу и тут же спрятал голову.

– Кто-то едет!

Нефер тоже распластался за бугорком из глины, и они оба стали наблюдать за тем, как с запада по караванной дороге быстро приближается шлейф пыли. Долина к этому времени погрузилась в тень, а небо окрасилось в пышные цвета заката.

– Быстро едут. Это не купцы, а боевые колесницы, – сказал Нефер. – Да, теперь я их вижу.

Зоркие молодые глаза различили очертания передовой колесницы, несущей ее упряжки и погонщика в высокой повозке.

– Это не гиксосы, – продолжил мальчик, когда колесницы приблизились. – Наши. Отряд из десяти повозок. Да! Видишь флажок на передовой? – На длинном бамбуковом шесте, возвышавшемся над облаком пыли, реял вымпел. – Это подразделение стражи Фат! Мы спасены, Тата!

Нефер вскочил и стал размахивать руками.

– Сюда! – завопил он. – Сюда, Синие! Я здесь! Это царевич Нефер!

Костлявая рука Таиты дернула его вниз.

– Ложись, дурачок! Это слуги кобры!

Он бросил быстрый взгляд поверх глиняного вала. Передовой колесничий явно заметил Нефера, потому как перевел свою упряжку в короткий галоп и свернул с дороги в их сторону.

– Пошли, – сказал старик. – Быстрее! Нельзя дать им схватить нас.

Он увлек мальчика через вершину холма и далее вниз по склону. Нефер, поначалу сопротивлявшийся, проникся тревогой наставника и побежал изо всех сил, перепрыгивая с камня на камень, но не мог угнаться за стариком. Таита так энергично работал длинными тощими ногами, что седая грива развевалась у него за спиной. Маг первым добежал до лошадей и одним прыжком заскочил на спину своей кобылы.

– Не понимаю, почему мы убегаем от наших? – вымолвил запыхавшийся Нефер. – Что происходит, Тата?

– Залезай на коня! Нет времени на разговоры, надо убираться отсюда!

Когда они галопом выскочили из русла на открытое пространство, Нефер бросил через плечо тоскливый взгляд. Передовая колесница перевалила через гребень, ее возница кричал что-то, но расстояние и грохот колес заглушали слова.

Прежде Таита вел их маленький отряд через местность, усеянную обломками вулканической породы, по которой не могла проехать ни одна колесница. Теперь беглецы неслись туда, их лошади шли плечо в плечо, нога в ногу.

– Если доберемся до камней, то с наступлением ночи сможем затеряться. От дневного света остался только последний вздох. – Таита посмотрел на край солнца, почти уже скрывшегося за западными холмами.

– Верховой всегда сможет уйти от колесницы, – заявил Нефер с уверенностью, какой на самом деле не чувствовал.

Но, обернувшись, увидел, что прав: они отрывались от отряда подпрыгивающих и раскачивающихся повозок.

Прежде чем Нефер и Таита достигли каменистого участка, колесницы остались так далеко, что стали почти неразличимы в облаке ими самими поднятой синеватой пыли. Оказавшись среди обломков, всадники вынуждены были перевести коней на рысь, но грунт был таким неровным, а свет таким скудным, что вскоре пришлось замедлить аллюр до шага. Обернувшись в последнем свете заката, Таита увидел, как темный силуэт передовой колесницы остановился у края пересеченной местности. И узнал голос окликнувшего их возницы, хотя слова едва можно было разобрать.

– Почему ты бежишь, царевич Нефер? Не бойся нас. Мы из стражи Фат, присланы проводить тебя домой в Фивы.

Нефер шевельнулся, как будто собираясь развернуть коня:

– Это Хилтон! Я хорошо помню его голос. Это добрый человек. И он назвал меня по имени.

Хилтон был прославленный воин, удостоенный Золота Доблести. Но Таита был тверд.

– Не дай себя обмануть. Не верь никому.

Нефер послушно поскакал дальше вглубь усеянных камнями дебрей. Далекие крики стали тише, затем растворились в вечном безмолвии пустыни. Вскоре опустившаяся темнота заставила беглецов сойти с коней и пешком следовать по трудным местам: извилистая тропа сужалась и петляла между острыми глыбами черного камня, грозившими покалечить упряжную лошадь или разбить колесо любой повозки, что неосторожно сунется сюда. Наконец им пришлось остановиться, чтобы напоить коней и дать им отдых. Беглецы уселись рядышком, Таита нарезал кинжалом испеченный из дурры хлеб, и, подкрепляясь, они вели негромкий разговор.

– Расскажи мне о своем видении, Тата. Что ты на самом деле видел, когда строил лабиринты Амона-Ра?

– Я же говорил – все было смутно.

– Мне известно, что это не так. – Нефер покачал головой. – Ты так сказал, чтобы не расстраивать меня.

Мальчик поежился от ночного холода и от ужаса, который был постоянным его спутником с минуты столкновения со злом в соколином гнезде.

– Тебе открылось нечто страшное, я уверен, – продолжил царевич. – Поэтому мы сейчас и бежим. Ты обязан поведать мне все. Я должен понимать, что с нами происходит.

– Ну хорошо, – согласился наконец Таита. – Пришло время тебе узнать все.

Он простер худую руку и придвинул Нефера ближе к себе, укрыв своей накидкой. Мальчика удивило, какое тепло исходило от тощего тела старика. Некоторое время Таита собирался с мыслями, потом заговорил:

– Мне привиделось большое дерево, растущее на берегах Отца-Нила. То было могучее дерево, усыпанное синими, как гиацинты, цветами, а на вершине его висела двойная корона Верхнего и Нижнего царств. Под его сенью укрывалось все многолюдье нашего Египта: мужчины и женщины, старики и дети, купцы и крестьяне, писцы, жрецы и воины. Всем давало оно защиту, все процветали и были довольны.

– То было доброе видение, – охотно истолковал его Нефер, вспоминая уроки Таиты. – Дерево должно означать фараона, моего отца: синий – цвет дома Тамоса, и это мой отец носит двойную корону.

– Так это понял и я.

– Что еще видел ты, Тата?

– Я видел змею в мутных речных водах. Она плыла к месту, где стояло дерево. Змея была огромная.

– Кобра? – предположил царевич, и голос его сделался тонким и испуганным.

– Да, – подтвердил маг. – Это была большая кобра. Она выползла из вод Нила и взобралась на дерево, обвила его ствол и ветви так, что стала казаться одним целым с ним, поддерживая его и давая ему силу.

– А вот этого я не понял, – прошептал Нефер.

– Потом кобра добралась до самой верхушки дерева, бросилась на него и погрузило клыки в его ствол.

– Сладчайший Гор! – Царевич вздрогнул. – Как думаешь, это была та самая змея, которая хотела ужалить меня? – Он не стал дожидаться ответа. – Что было дальше, Тата?

– Я видел, как дерево стало засыхать, зашаталось и упало. Видел, как кобра продолжала сидеть на нем, но теперь ее мерзкую голову венчала двойная корона. От мертвого дерева пошли зеленые побеги, но едва они появлялись, змея кусала их, и они тоже засыхали от отравы.

Нефер молчал. Хотя смысл был ясен, ему не хватало сил истолковать видение вслух.

– И все зеленые побеги дерева погибли? – спросил он наконец.

– Был один, который рос неприметно, под поверхностью земли, пока не сделался сильным. Потом, как могучая лоза, он выбрался наружу и сошелся в бою с коброй. И хотя змея пустила в ход всю свою мощь и яд, росток уцелел и продолжал зеленеть.

– И чем закончилась та борьба, Тата? Кто победил? Кому в итоге досталась двойная корона?

– Конца схватки я не видел, картину затянули дым и пыль войны.

Мальчик молчал так долго, как будто заснул, но потом царевич вдруг затрясся, и Таита понял, что он плачет.

– Фараон мертв, – произнес наконец Нефер с мрачной уверенностью. – Мой отец умер. Вот в чем смысл твоего видения. Тем отравленным деревом был фараон. Это же послание повторилось и в истории с гнездом. Погибшим соколом был фараон. Мой отец мертв, убит коброй.

Таита не ответил. Только крепче обнял Нефера за плечи, стараясь передать ему часть своей силы и утешить.

– А я – тот зеленый побег от дерева. Ты это видел. Ты знаешь, что кобра намеревается уничтожить и меня, как моего отца. Вот почему ты не хочешь, чтобы воины доставили меня в Фивы. Там меня поджидает змея.

– Ты прав, Нефер. Мы не можем вернуться в Фивы, пока ты не окреп и не способен постоять за себя. Нам вообще следует бежать из Египта. На востоке есть другие страны и могучие цари. Я намерен отправиться туда и поискать союзников в борьбе с коброй.

– Но кто эта кобра? В своем видении ты не разглядел лица?

– Нам известно, что змея притаилась совсем рядом с троном твоего отца. В видении она обвивала дерево и давала ему силу. – Старик помолчал, потом решился: – Эту кобру зовут Наджа.

Нефер воззрился на него.

– Наджа?! – прошептал он. – Наджа! Теперь я понимаю, почему мы не можем вернуться в Фивы. – Мальчик помолчал. – Скитаясь по странам Востока, мы станем изгоями, нищими.

– Видение показало, что ты вырос сильным. Нам следует верить лабиринтам Амона-Ра.

Вопреки скорби по отцу Нефер наконец уснул, но еще до зари Таита разбудил его. Они сели на коней и поскакали дальше на восток. Каменистый участок остался позади, и Неферу показалось, что утренний ветер принес с собой соленый запах моря.

– В порту Сегед мы найдем корабль, который доставит нас в страну хурритов, – заговорил Таита, словно угадав мысли мальчика. – Саргон, царь Вавилона и Ассирии, этих могущественных государств между Тигром и Евфратом, является сатрапом твоего отца. Он заключил с ним союз против гиксосов и других общих врагов. Я думаю, что Саргон исполнит договор, потому как человек он честный. Будем верить, что он примет нас и поддержит твое право на трон объединенного Египта.

Перед ними вставало в своем палящем сиянии солнце. Одолев следующий подъем, беглецы увидели впереди море, сверкающее, как только что начищенный бронзовый щит.

– Доберемся до берега еще до заката, – сказал старик, прикинув расстояние.

Потом, прищурившись, оглянулся в сторону предгорья. И замер, заметив не один даже, а четыре отдельных шлейфа желтой пыли, поднимающихся на равнине у них за спиной.

– Снова Хилтон! – воскликнул маг. – Мне бы стоило догадаться, что старый негодяй не откажется так просто от погони.

Чтобы лучше видеть, он встал на спине у коня – трюк опытного наездника.

– Похоже, за ночь Хилтон обогнул каменистый участок, а теперь развернул колесницы веером в поиске наших следов. Ему не нужен был колдун, чтобы угадать, что мы направимся на восток, к побережью.

Старик быстро оглянулся в поисках убежища. Хотя открытая каменистая равнина, по которой пролегал их путь, казалась гладкой, как стол, его глаза нашли неприметную ложбину, обещавшую послужить укрытием, если удастся вовремя до нее добраться.

– С коня! – приказал он Неферу. – Надо держаться как можно ниже и не поднимать пыли, чтобы нас не заметили.

Евнух мысленно выругал себя за то, что не постарался скрыть оставленные следы. Теперь, когда они свернули в сторону и повели лошадей к ложбине, он избегал участков с мягкой почвой, придерживаясь каменистого грунта, на котором не оставалось отпечатков. Добравшись до укрытия, они обнаружили, что оно слишком мелкое, чтобы спрятать стоящую лошадь.

Нефер с тревогой оглянулся. Ближайший из движущихся столбов пыли находился от них менее чем в четверти лиги и быстро приближался. Остальные раскинулись широким полукругом.

– Спрятаться тут негде, а бежать поздно – нас уже окружили.

Таита соскользнул со спины кобылы, сказал ей что-то ласково, затем наклонился и погладил ее передние ноги. Лошадь переступала и фыркала, но старик настаивал, и она неохотно опустилась и легла на бок, продолжая тихим фырканьем выражать свое недовольство. Сняв юбку, Таита накинул ее на голову кобыле, чтобы та не пыталась встать.

Потом проворно подошел к молодому жеребцу Нефера и повторил тот же трюк.

– Ложись рядом с головой Звездочета, – бросил он ученику, – и не давай ему подняться.

Нефер рассмеялся впервые с того времени, как узнал о гибели отца. Умение Таиты обращаться с животными неизменно вдохновляло его.

– Тата, как тебе это удается?

– Если разговаривать с ними так, чтобы звери понимали, они исполнят то, о чем их просят. А теперь устраивайся рядом с питомцем и позаботься, чтобы он не волновался.

Они улеглись за лошадьми и стали наблюдать, как окружившие их столбы пыли мчатся по равнине.

– Возницы ведь не заметят наших следов на скальном грунте, Тата? – с надеждой спросил царевич.

Таита что-то буркнул. Он не спускал глаз с ближайшей из колесниц. В колеблющемся мареве она казалась нереальной, очертания ее расплывались и искажались, как у изображения, на которое смотришь через воду. Повозка двигалась не быстро, рыская из стороны в сторону, словно отыскивая что-то. А потом вдруг целеустремленно ринулась вперед. Таита понял, что колесничий обнаружил их след и идет по нему.

Колесница приблизилась, и можно стало хорошо рассмотреть стоящих в ней людей. Они перегибались через борт, вглядываясь в землю.

– Клянусь вонючим дыханием Сета! – пробормотал старик в расстройстве. – С ними нубийский разведчик!

Высокий чернокожий казался еще выше благодаря убору из перьев цапли на голове. Локтях в пятистах от убежища беглецов нубиец спрыгнул с движущейся повозки и побежал перед лошадьми.

– Они проходят место, где мы свернули, – прошептал Таита. – Гор, укрой наш след от этого черного дикаря!

Говорили, что разведчики-нубийцы способны обнаружить даже след пролетевшей по небу ласточки. Негр вскинул руку, дав знак колеснице остановиться. Он потерял след на каменистой почве. Согнувшись едва не пополам, великан кружил на одном пятаке. Издалека он напоминал птицу-секретаря, охотящуюся на змей и грызунов.

– Тата, а ты не можешь навести чары, которые укрыли бы нас? – со страхом прошептал Нефер.

Маг нередко произносил заклинания во время охоты на газель на открытой равнине, и в большинстве случаев это бдительное животное подпускало охотников на выстрел из лука, так и не заметив их присутствия. Таита не ответил, но, глянув на него, Нефер заметил, что старик сжимает в руке самую могущественную из своих святынь – искусной работы пятиконечную золотую звезду, «амулет Лостры». Мальчик знал, что в нем спрятана прядь волос царицы, которую Таита отрезал, когда покойная лежала на столе бальзамировщика, готовясь к обожествлению. Таита приложил амулет к губам и беззвучно шептал заклинание сокрытия от глаз врага.

Нубиец на равнине выпрямился, заново обретя уверенность, и посмотрел прямо в их сторону.

– Нашел ответвление наших следов, – сказал Нефер.

Негр устремился вперед по каменистой полосе, колесница ехала за ним.

– Мне этот демон хорошо знаком, – процедил Таита. – Его зовут Бей, он шаман племени усбак.

Царевич с трепетом следил, как проводник и следующая за ним повозка уверенно приближались. Колесничий располагался на высокой платформе, с которой явно должен был увидеть беглецов. Но пока не было никаких признаков того, что он их заметил.

Преследователи приблизились, и Нефер узнал в колесничем Хилтона. Даже сумел разглядеть белый рубец от боевой раны на правой щеке. На миг ему показалось, что зоркие, как у сокола, глаза воина устремлены прямо на него, но потом взгляд скользнул мимо.

– Не шевелись. – Голос у Таиты звучал не громче шелеста ветра над залитой ярким светом равниной.

Бей, нубиец, находился теперь так близко, что Нефер мог рассмотреть все талисманы в ожерелье на его широкой обнаженной груди. Шаман остановился и, помрачнев уродливым лицом, принялся водить головой, осматриваясь, как охотничий пес, в ноздри которому ударил запах дичи.

– Тихо! – прошептал Таита. – Он нас почуял.

Бей сделал несколько медленных шагов, снова остановился и поднял руку. Колесничий у него за спиной натянул поводья. Кони беспокоились и переступали на месте. Хилтон коснулся передка древком копья. В тишине негромкий шорох показался оглушающим.

Нубиец смотрел прямо в лицо Неферу. Царевич пытался выдержать этот недобрый, тягучий взгляд не мигая. От напряжения у него заслезились глаза. Бей сжал в ладони один из талисманов, висевших на ожерелье. Нефер догадался, что это плавающая кость из груди льва-людоеда. У Таиты хранилась одна такая в его сокровищнице амулетов.

Бей начал напевать что-то своим густым африканским басом. Потом топнул босой ногой по твердой земле и плюнул в сторону Нефера.

– Он проникает через мою завесу, – без выражения промолвил старик.

Тут Бей вдруг ухмыльнулся и указал на беглецов зажатой в кулаке львиной костью. Хилтон у него за спиной вскрикнул от удивления и вытаращился на внезапно появившихся Таиту и Нефера, лежащих на земле не далее как в сотне локтей от него.

– Царевич Нефер! Мы тебя целый месяц разыскивали! Хвала великому Гору и Осирису, ты наконец нашелся!

Мальчик вздохнул и поднялся. Хилтон подъехал, спрыгнул с колесницы и опустился перед ним на одно колено. Потом стащил с головы плотно прилегающий бронзовый шлем.

– Фараон Тамос умер! – вскричал он голосом, привыкшим перекрывать шум битвы. – Да здравствует фараон Нефер-Сети. Да живи ты вечно!

Сети было священным именем царевича, одним из пяти имен силы, данных ему при рождении, задолго до того, как он стал наследником престола. Никому не дозволялось употреблять священное имя прежде, чем его впервые провозгласят фараоном.

– Фараон! Могучий буйвол! Мы препроводим тебя в Священный город, и ты сможешь воссесть в Фивах в божественном облике Гора Златого.

– А если я предпочту не ехать с тобой, Хилтон? – спросил Нефер.

Воин помрачнел:

– При всей моей любви и уважении, фараон, у меня есть строжайший приказ регента Египта доставить тебя в Фивы. И я исполню его, даже рискуя навлечь на себя твое неудовольствие.

Нефер глянул искоса на Таиту и спросил, почти не шевеля губами:

– Должен я идти?

– Нам придется пойти с ними.

В сопровождении пятидесяти боевых колесниц во главе с Хилтоном они двинулись в Фивы. Повинуясь строгому приказу, колонна направилась сначала к оазису Босс. Быстрые конники были отряжены вперед, и регент Египта, вельможа Наджа, прибыл из столицы в оазис, чтобы встретить юного фараона Нефера-Сети.

На пятый день пути отряд колесниц, пыльных и потрепанных после проведенных в пустыне месяцев, на рысях вошел в оазис. В тени растущих там деревьев приветствовать их построился целый полк стражи Фат. Воины держали в руках не оружие, а пальмовые ветви, и размахивали ими, распевая гимн своему повелителю:

Нефер стоял вместе с Хилтоном и Таитой на передовой колеснице. Одежда у него была грязной и потрепанной, а густые кудри слиплись от пыли. Под лучами солнца лицо его и руки приобрели цвет спелого миндаля. Хилтон вел колесницу по длинному промежутку между двумя рядами воинов; Нефер застенчиво улыбался тем, кого узнавал, а они приветствовали его радостными криками. Эти люди любили его отца, теперь они любили его.

В середине оазиса, близ источника, раскинулось скопище разноцветных палаток. Перед царским шатром стоял в окружении придворных, знати и жрецов вельможа Наджа, ожидая приезда государя. Он выглядел величественным в блеске своего регентства: сверкали и переливались золото и драгоценные камни его уборов, благоухали мази и притирания.

По бокам от него располагались Хезерет и Мерикара, царевны дома Тамоса. На лица их был наложен густой слой белой краски, подведенные черной тушью глаза казались огромными. Даже соски обнаженных грудей были покрыты пунцовой краской и напоминали спелые вишни. Сделанные из конской гривы парики казались слишком пышными для их головок, а юбки были так густо расшиты жемчугом и золотой нитью, что стояли колом, как у деревянной куклы.

Когда Хилтон остановил лошадей перед Наджей, тот шагнул вперед и снял чумазого мальчишку с повозки. Не имевший возможности помыться с самого ухода из Гебель-Нагары, Нефер вонял, как козел.

– Приветствую тебя как регент, фараон. Я твой покорный слуга и преданный товарищ. Да живешь ты тысячу лет, – провозгласил Наджа достаточно громко, чтобы ближайшие ряды могли расслышать каждое слово.

Вельможа за руку подвел мальчика к помосту совета, сделанному из драгоценного черного дерева, что привезли из сердца Африканского континента, с инкрустацией из слоновой кости и перламутра. Он возвел Нефера на помост, затем опустился на колени и без тени отвращения поцеловал покрытые пылью ноги царя, под сбитыми ногтями которых собралась черная грязь.

Затем он встал и сорвал с Нефера потрепанную юбку, открыв царскую татуировку на бедре, и медленно повернул мальчика вокруг оси, чтобы все смогли разглядеть рисунок.

– Да здравствует фараон Сети, бог и сын богов! Узрите этот знак. Смотрите на него, все народы земли, и трепещите перед силой царя. Склонитесь перед могуществом фараона.

– Да здравствует фараон! – разразились громкими криками воины и обступившие помост придворные. – Да живет он вечно в своем могуществе и величии!

Наджа подвел царевен, чтобы те преклонили колени и присягнули брату на верность. Голоса девочек звучали неразборчиво, но потом Мерикара, младшая, не выдержала и запрыгнула на помост, гремя обшитой драгоценными камнями юбкой.

– Нефер! – завопила она, устремившись к брату. – Мне тебя так не хватало! Я думала, что ты погиб.

Нефер неуклюже обнял сестру, но та вскоре отстранилась.

– Ну и воняет же от тебя! – прошептала девочка и хихикнула.

Наджа знаком велел няньке увести ребенка, после чего сиятельные вельможи Египта, возглавляемые членами совета, по очереди стали приносить клятву верности. Не обошлось без неприятного момента – фараон обвел собрание взглядом и спросил звонким, строгим голосом:

– А где мой добрый дядюшка Крат? Кому, как не ему, подобает первому приветствовать меня.

Талла пустился в уклончивые объяснения:

– Вельможа Крат не смог приехать. Позже мы все доложим вашему величеству.

Талла, дряхлый и немощный, сделался теперь председателем совета. И безоговорочно переметнулся на сторону Наджи.

Хлопнув в ладоши, регент положил конец церемонии:

– Фараон проделал долгий путь. Перед вступлением в столицу ему следует отдохнуть.

С видом собственника вельможа взял Нефера за руку и повел в шатер, под пологом которого мог разместиться целый отряд стражи. Там государя ожидали начальник царского гардероба, парфюмеры и парикмахеры, хранитель драгоценностей короны, слуги, маникюрщики, массажисты и служанки бани.

Таита решил не отходить от парня, чтобы оберегать его. Он попытался неприметно смешаться со свитой и проникнуть в шатер, но высокая худая фигура и серебристо-седая грива выдавали его, да и слава у чародея была такая, что незамеченным в Египте ему не удалось бы сделать и шага. Почти сразу же дорогу ему заступил начальник стражи:

– Мое почтение, господин Таита. Пусть боги неизменно улыбаются тебе.

Хотя фараон Тамос ввел его в ряды знати в тот самый день, когда поставил печать на вольной бывшему рабу, евнух никак не мог привыкнуть к такому с собой обращению.

– Регент Египта послал за тобой. – Начальник смерил взглядом грязную одежду и пыльные ветхие сандалии мага. – Но негоже будет являться перед ним в теперешнем твоем обличье. Вельможа Наджа терпеть не может дурных запахов и немытых тел.

Шатер Наджи был больше и роскошнее фараонова. Регент восседал на троне из резного эбенового дерева и слоновой кости, украшенном золотом и даже еще более редким серебром. Чеканный узор изображал всех главных богов Египта. Песчаный пол покрывали шерстяные ковры из страны хурритов. Ковры были дивных расцветок, включая зеленый, цвет, символизирующий плодородные поля вдоль обоих берегов Нила. Возложив на себя титул регента, Наджа сделал зеленый цветом своего дома.

Вельможа питал уверенность, что приятные ароматы привлекают богов, поэтому в подвешенных к стропилам шатра серебряных горшочках курились благовония. На низком столике перед троном стояли открытые стеклянные вазы с духами. Регент снял парик, и раб приложил к его бритому черепу лепешку из душистого воска. Воск плавился и стекал по щекам и шее Наджи, охлаждая и успокаивая его.

В шатре пахло, как в цветущем саду. Даже вельможам, послам и просителям, рядами сидевшим напротив трона, прежде чем войти, полагалось принять ванну и умастить тело. Таита последовал совету начальника стражи. Он вымыл волосы, зачесав их так, чтобы они лавиной ниспадали на плечи, его одежду выстирали и отбелили. Входя в шатер, маг преклонил колени в знак уважения к трону. Поднимаясь, он слышал гул голосов, обменивающихся мнениями и предположениями. Иностранные послы с интересом смотрели на него, отовсюду доносилось его имя. Даже воины и жрецы кивали и переглядывались, шепча друг другу:

– Это маг.

– Это святой Таита, знаток лабиринтов.

– Таита, раненый глаз Гора.

Вельможа Наджа оторвал взгляд от папируса, который просматривал, и лучезарно улыбнулся. То был воистину красивый мужчина, с правильными чертами лица и чувственными губами. Нос у него был прямой и тонкий, глаза цвета золотистого агата, живые и умные. На обнаженном торсе не было ни капли жира, а на жилистых руках бугрились мускулы.

Таита обвел быстрым взглядом людей, занимавших ныне место рядом с троном. За недолгое время после смерти фараона Тамоса среди придворных и знати произошло значительное перераспределение власти и милостей. Многих знакомых лиц не было видно, а многие до того неизвестные грелись в лучах благоволения регента. Среди этих не последним был Асмор из стражи Фат.

– Подойди, вельможа Таита. – Голос у Наджи был бархатистый и ласковый.

Таита приблизился к трону, придворные расступились, давая ему дорогу.

– Знай, что ты высоко стоишь в милости у нас. – Регент улыбнулся свысока. – Ты с отличием исполнил поручение, возложенное на тебя фараоном Тамосом. Ты дал царевичу Нефер-Мемнону полезные наставления и уроки.

Таита был удивлен столь теплой встречей, но виду не подал.

– Теперь, когда царевич стал фараоном Сети, твоя направляющая длань потребуется нам еще больше, – продолжил вельможа.

– Да живет он вечно, – ответил Таита, и все собрание эхом подхватило его слова.

– Да живет он вечно.

– Займи место здесь, в тени моего трона. – Наджа указал рукой. – Даже мне очень пригодятся твои опыт и мудрость, когда придет время вершить труды фараоновы.

– Царский регент оказывает мне бо́льшие почести, нежели я того заслуживаю, – сказал Таита с выражением кротости на лице.

Разумно не выказывать открытой ненависти к тайному врагу.

Маг занял предложенное ему место, но отклонил шелковую подушку и опустился прямо на ковер. Спину он держал прямо, плечи расправленными.

Дела регентства шли своим чередом. Они касались раздела имущества полководца Крата: поскольку старика провозгласили предателем, его состояние переходило в казну.

– «Изъять у предателя Крата и передать храму Хапи, на содержание жрецов и мистерии, – зачитывал Наджа папирус, – все его земли и дома на восточном берегу между Дендерой и Абнубом».

Слушая, Таита оплакивал старого друга, но не позволил даже тени горя отразиться на лице. За время долгого путешествия по пустыне Хилтон рассказал чародею о смерти Крата и добавил: «Все, даже самые знатные и богатые, стараются ходить на цыпочках в присутствии нового регента Египта. Менсет, бывший председателем совета, мертв. Он умер во сне, но ходят слухи, что ему слегка помогли сделать первый шаг в иной мир. Синка мертв – казнен за государственную измену, хотя мозгов у него в башке не хватало даже своей старухе изменить. Его владения изъяты регентством. Еще пятьдесят человек отправились вслед за славным Кратом в подземное царство. И все члены совета – ручные собачонки Наджи».

Крат был последним звеном, связывавшим Таиту с теми золотыми днями, когда Тан, Лостра и сам он были еще молоды. Таита искренне любил его.

– «От предателя Крата регенту Египта – все запасы сорго, хранящиеся от его имени в амбарах Атриба», – продолжал перечень Наджа.

«Это добрых пятьдесят барок, ведь Крат был умелым дельцом по части хлебных запасов», – прикинул Таита. Вельможа Наджа щедро отплатил себе за труды, связанные с убийством.

– «Запасы эти будут использованы на общее благо».

Так завершалось распоряжение об изъятии, и Таита отметил про себя, кто именно будет представлять это «общее благо».

Жрецы и писцы деловито заносили решения на глиняные таблички, которым предстоит храниться в архивах храма. Таита смотрел и слушал, заперев горе и гнев в глубине сердца.

– А теперь перейдем к другому делу государственной важности, – продолжил Наджа, лишив потомков Крата всех прав на наследование и обогатившись на три лакха золота. – Оно касается благосостояния и положения царевен Хезерет и Мерикары. Мы подробно обсудили этот вопрос с членами совета. И все согласились, что ради собственного их блага мне надлежит сочетаться браком с обеими царевнами. В качестве моих жен они окажутся под надежной защитой. Покровительницей дочерей фараона является богиня Исида. Я велел жрицам Исиды принести жертвы, и они подтвердили, что брак угоден богине. Посему церемония состоится в храме Исиды в Луксоре в день ближайшего полнолуния после погребения фараона Тамоса и коронации его наследника, царевича Нефера-Сети.

Таита не пошевелился и даже бровью не повел, но у сидящих вокруг него это заявление вызвало оживление и перешептывания. Политическое значение этой двойной свадьбы было колоссальным. Все присутствующие поняли, что вельможа Наджа намерен посредством брачного союза стать членом царственного дома Тамоса, а тем самым – следующим претендентом на трон.

Таита похолодел, как если бы услышал смертный приговор, во всеуслышание произнесенный фараону Неферу-Сети с Белой башни в центре Фив. До истечения семидесятидневного срока, отведенного на бальзамирование умершего фараона, оставалось всего двенадцать дней. Едва останки Тамоса упокоятся в гробнице в Долине царей на западном берегу Нила, состоятся коронация его наследника и свадьбы двух уцелевших его дочерей. А потом кобра нанесет удар снова, Таита в этом не сомневался.

От тяжких мыслей об опасностях, окружавших царевича, его отвлекло поднявшееся вокруг движение. Регент распустил собрание, и теперь присутствующие покидали шатер через полог позади трона. Евнух встал и тоже направился к выходу.

Военачальник Асмор шагнул ему навстречу, улыбнулся и отвесил вежливый поклон:

– Вельможа Наджа, регент Египта просит тебя остаться. И приглашает для разговора с глазу на глаз.

Асмор возглавлял теперь отряд телохранителей регента и имел ранг Лучшего из десяти тысяч. За короткое время он обрел огромное могущество и влияние. Причины или возможности отклонить предложение не было, и Таита кивнул:

– Я слуга фараона и его регента. Да живут они оба тысячу лет.

Асмор провел его к задней стене шатра и приподнял полог, приглашая пройти. Таита оказался среди пальмовой рощицы под открытым небом. Асмор указал ему дорогу через деревья к небольшому шатру поодаль от прочих. Вокруг нее кольцом стояли двенадцать стражей: она предназначалась для тайных разговоров, и сюда не допускали никого без разрешения регента. По приказу начальника стражи расступились, и тот препроводил Таиту под сень шатра.

Наджа поднял взгляд от бронзового сосуда, в котором омывал руки.

– Добро пожаловать, маг. – Он радушно улыбнулся и указал на гору подушек в середине устланного ковром пола.

Когда Таита уселся, Наджа кивнул Асмору, который занял пост у открытого полога, обнажив серповидный меч. В шатре их было только трое, и разговор не мог подслушать никто.

Регент снял с себя драгоценности и символы власти. Заняв место напротив Таиты, он держался дружески и любезно.

– Прошу, угощайся. – Наджа указал на поднос со сладостями и золотыми чашами с шербетом, стоявший между ними.

Первым порывом старика было отказаться, но он понимал, что отказ от гостеприимства регента выдаст его враждебность и побудит Наджу держаться настороже. До этих пор у вельможи не было никаких причин подозревать, что Таите известно о его намерениях в отношении нового фараона, а также о былых преступлениях и далеко идущих планах. Поэтому он с благодарностью склонил голову и выбрал дальний от себя кубок. Потом выждал, чтобы Наджа взял другой. Регент поднял чашу и без колебаний сделал глоток.

Таита поднес ко рту свой кубок и пригубил. Подержал напиток на языке. Кое-кто хвастает, что у них есть яды, не имеющие вкуса и которые невозможно распознать, но Таита изучил все отравляющие вещества, и даже самый резкий фруктовый сок не помешал бы ему определить их присутствие. Напиток был безвреден, и маг с удовольствием проглотил его.

– Спасибо за доверие, – сказал Наджа серьезно, и Таита понял, что речь идет не только о согласии принять угощение.

– Я слуга царя, а значит, и его регента.

– Ты особа, имеющая для короны неизмеримую ценность, – возразил Наджа. – Ты преданно служил трем фараонам, и все они без колебаний принимали твои советы.

– Ты преувеличиваешь мою значимость, господин регент. Я старый и слабый человек.

Вельможа улыбнулся.

– Старый? О да, ты стар. Мне говорили, что тебе уже две с лишним сотни лет.

Таита склонил голову, не подтверждая и не отрицая это предположение.

– Но слабый – нет! – продолжил Наджа. – Ты стар и могуч, как гора. Всем известно, что мудрость твоя не имеет пределов. Тебе известны даже секреты вечной жизни.

То была откровенная и неприкрытая лесть, и Таита попытался найти в ней скрытый мотив. Наджа молчал, пристально наблюдая за ним. Что хочет он услышать? Евнух заглянул собеседнику в глаза и попытался настроить свой ум на волну его мыслей. Те были призрачными и уклончивыми, как тени летучих мышей в пещере в лучах закатного солнца.

Но одну из мыслей ему уловить удалось, и он вдруг понял, чего хочет от него Наджа. Знание дало ему силу, и путь открылся перед ним, как ворота павшего города.

– Многие тысячи лет каждый царь и каждый ученый пытался познать тайну вечной жизни, – тихо промолвил он.

– И один, возможно, преуспел. – Вельможа порывисто наклонился, опершись локтями на колени.

– Мой господин, твои вопросы слишком глубоки для такого старика, как я. Двести лет – это еще далеко не вечность. – Таита развел руками, но опустил взгляд, предоставляя Надже истолковать по своему усмотрению это уклончивое отрицание.

«Двойная корона Египта и вечная жизнь, – подумал он. – Желания регента просты и понятны».

Наджа выпрямился:

– Об этих серьезных предметах мы поговорим в другое время. – В его желтых глазах блеснул огонек торжества. – Сейчас же я хочу попросить тебя о чем-то другом. Если ты исполнишь мою просьбу, то докажешь тем самым, что мое высокое мнение о тебе целиком оправданно. И ты найдешь мою благодарность безграничной.

«Он хитер и изворотлив, как угорь, – подумал Таита. – А ведь некогда я считал его тупым воякой. Ему удалось спрятать светоч своего ума от всех нас». Вслух же он сказал:

– Я не откажу регенту фараона ни в чем, что в моих силах.

– Ты ведь знаток лабиринтов Амона-Ра, – заявил Наджа с определенностью, не допускающей возражений.

Еще раз Таите удалось заглянуть в темные глубины стремлений этого человека. Не только корона и вечная жизнь! Ему нужно еще и знать будущее, подивился маг, но только скромно кивнул.

– Всю свою жизнь я изучал мистерии, господин мой, и, быть может, достиг кое-чего на этом пути.

– Всю свою очень долгую жизнь, – подчеркнул Наджа. – И достиг ты весьма многого.

Таита молча склонил голову. «И с чего я решил, будто ему захочется убить меня? – думал он. – Да этот человек за меня собственную жизнь отдаст, потому как верит, будто у меня в руках ключ к его бессмертию».

– Таита, любимец царей и богов, я хочу, чтобы ты построил для меня лабиринты Амона-Ра.

– Мой господин, я никогда не строил лабиринты для того, кто не восседал на троне фараонов – или не был бы предназначен для этого в будущем.

– Очень может быть, что именно такой человек просит тебя сейчас об этом, – сказал вельможа Наджа многозначительно.

«Великий Гор предает его мне, – подумал Таита. – Теперь он в моих руках!»

– Я склоняюсь перед желанием регента фараона.

– Ты построишь лабиринты сегодня же? Мне в высшей степени не терпится узнать желания богов. – На красивом лице Наджи проступили возбуждение и алчность.

– В лабиринты так просто не войти, – уклонился маг. – Они чреваты серьезной опасностью не только для меня, но и для того, кто попросил божественного откровения. Чтобы подготовить путешествие в будущее, мне необходимо время.

– Сколько это займет? – Разочарование вельможи было очевидным.

Таита положил на лоб ладонь, изображая глубокую задумчивость. «Пусть пока понюхает наживку, – думал он. – Тем вернее заглотит крючок».

Наконец евнух поднял взгляд:

– Это случится в первый день праздника быка Аписа.

На следующее утро, когда фараон Сети вышел из большого шатра, никто не узнал бы в нем вонючего и пыльного оборванца, прибывшего накануне в оазис Босс.

С царственным гневом, повергшим в ужас свиту, пресек он попытки цирюльников подстричь его. Вместо этого темные кудри вымыли и расчесали, так что они блестели в ранних лучах зари. На волосах лежал урей, золотой венец с изображением Нехбет, богини в облике коршуна, и Наджи, кобры. На лбу эти фигуры переплетались, глаза их были сделаны из красного и синего стекла. На подбородке красовалась фальшивая борода – символ царского сана. Искусные мастера накрасили лицо фараона, подчеркнув его красоту, и собравшаяся перед шатром толпа в восхищении и благоговении опустилась на землю. На пальцы мальчику положили накладные ногти из чеканного золота, золотыми были и сандалии. На груди висело одно из величайших сокровищ египетской короны: медальон Тамоса со сделанным из драгоценных камней изображением Гора-Сокола. Нефер шествовал необычно чинным для юноши шагом, держа над сердцем скрещенные плеть и посох. Вид у него был очень торжественный, пока боковым зрением он не приметил в первых рядах Таиту; повернувшись к старику, мальчик закатил глаза и скорчил проказливую мину.

В шаге позади, окутанный облаком благовоний, ступал вельможа Наджа в красоте своих самоцветов и в величии власти. На бедре у него висел голубой меч, в правой руке была зажата соколиная печать.

Далее шли царевны, неся на головах золотые перья богини Исиды, а пальцы на их руках и ногах были унизаны золотыми кольцами. Девочек не отягощали, как вчера, длинные жесткие юбки; на них были платья от шеи до лодыжек, но из ткани такой тонкой и воздушной, что лучи утреннего солнца проходили сквозь них, как через полосу речного тумана. У Мерикары фигурка была худой, с мальчишеской грудью. Стан Хезерет уже приобрел чувственную полноту, груди ее распирали полупрозрачную ткань, а внизу живота угнездился темный треугольник созревшей женственности.

Фараон взошел на церемониальную повозку и занял место на высоком троне. Наджа расположился по левую руку от него, а царевны сели в ногах.

Впереди шествовали общества жрецов от каждого из пятидесяти фиванских храмов. Они играли на лирах, били в барабаны, потрясали систрами, дули в рога, распевали и читали молитвы, обращенные к богам.

Сразу за ними шли телохранители Асмора, а далее тянулся отряд колесниц Хилтона, все они были отполированы и украшены флажками и цветами. Лошадей начистили так, что их шкуры блестели, как драгоценный металл, в гривы им заплели ленты. Царскую повозку влекли безукоризненно белые быки, массивные хребты которых украсили букетами из лилий и водяных гиацинтов. Копыта и длинные рога животных были покрыты листовым золотом.

Правили упряжкой обнаженные рабы-нубийцы. С голов и туловищ негров были удалены все волоски до единого, что подчеркивало размер их гениталий. С головы до пят они были густо умащены, так что тела их блестели на солнце, черные, как глаз Сета, составляя резкий контраст с белизной бычьих шкур. Нубийцы подгоняли упряжку, и быки ступали, вздымая пыль. Замыкала процессию тысяча воинов стражи Фат, распевающих хвалебный гимн. Население Фив распахнуло навстречу процессии главные ворота. Люди стояли на стенах и на целую милю заполнили обочины дороги, размахивая пальмовыми ветвями, пучками соломы и цветами.

Стены, башни и здания Фив были построены из обожженного на солнце глинобитного кирпича – каменные глыбы шли исключительно на возведение гробниц и храмов. Дождя, способного разрушить такие постройки, в долине Нила почти не бывает. Теперь все они были заново побелены и украшены небесно-голубыми знаменами дома Тамоса. Миновав ворота, процессия вкупе с танцующими, поющими и плачущими от радости подданными заполонила узкие улочки настолько, что царский экипаж полз как черепаха. У каждого храма он останавливался, фараон величаво сходил на землю и приносил жертву богу, обитающему внутри.

День уже клонился к вечеру, когда процессия достигла пристани. Оттуда царской барке предстояло переправить фараона и его приближенных на западный берег, к дворцу Мемнона. Едва царская свита оказалась на борту, две сотни гребцов на тесно составленных скамьях налегли на весла. Повинуясь задаваемому барабаном ритму, весла поднимались и опускались, мокрые и сверкающие, как крылья гигантской цапли.

В последних лучах солнца барка, в окружении гребных и парусных судов и лодок, пересекла реку. Но даже когда она причалила к берегу, обязанности царя на этот день не были закончены. Другая повозка повезла мальчика через толпу к погребальному храму его отца, фараона Тамоса.

Уже стемнело, когда шествие втянулось на подъездную дорогу, освещаемую кострами по обе стороны. Народ весь день подкреплялся вином и пивом, выделенным царской казной, поэтому стоял оглушающий рев, когда фараон спешился у храма Тамоса и стал подниматься по лестнице. Ряды гранитных изваяний изображали его отца и покровителя оного, бога Гора, во всех ста его священных обличьях: мальчика Гарпократа с косичкой на боку и пальцем во рту, сосущего грудь Исиды или сидящего на бутоне лотоса; в образе человека с головой сокола или крылатого солнечного диска. Благодаря этим изображениям фигуры царя и бога сливались воедино.

Вельможа Наджа и жрецы ввели юного фараона через высокие ворота в Зал скорби – священное место, где на бальзамировочной плите из черного диорита возлежала мумия Тамоса. В отдельной усыпальнице в боковой стене, под охраной темной статуи Анубиса, бога кладбищ, стояли сосуды-канопы из покрытого перламутром алебастра, в которых хранились сердце, легкие и внутренности царя.

Во второй усыпальнице, в противоположной стене, стоял готовый принять царственное тело покрытый золотом саркофаг. Золотой портрет фараона на крышке гроба был так точен, что сердце у Нефера дрогнуло от боли, а на глаза навернулись слезы. Он загнал их обратно и последовал за жрецами к центру зала, где лежал труп отца.

Вельможа Наджа занял место напротив него, с дальней стороны диоритовой плиты, а верховный жрец расположился у головы покойного царя. Когда к церемонии отверзания уст все было готово, два жреца сняли укрывающий тело льняной покров, и Нефер, глянув на отца, невольно содрогнулся.

Все те недели, пока Нефер и Таита были в пустыне, бальзамировщики провели за работой. Сначала они завели через ноздри серебряную ложку на длинной ручке и, не повредив головы, вычерпали мягкое вещество мозга. Затем удалили быстро портящиеся глазные яблоки и заполнили глазницы и полость черепа натриевыми солями и ароматическими травами. После этого тело фараона погрузили в ванну из густого соляного раствора, оставив на поверхности голову, и вымачивали так целый месяц, ежедневно меняя жидкость. Содержащиеся в ткани жиры растворились, а кожа отслоилась. Не пострадали только кожа и волосы на голове.

Когда тело извлекли наконец из соленой ванны, его положили на диоритовую плиту и обтерли с применением масла и растительных настоек. Пустую полость живота заполнили льняными тампонами, вымоченными в смоле и воске. Рану в груди аккуратно зашили, а сверху прикрыли золотыми амулетами и драгоценными камнями. Извлекли бальзамировщики и обломок убившей фараона зазубренной стрелы. После обследования государственным советом стрелу уложили в золотую шкатулку. Ей полагалось покоиться в гробнице вместе с убитым в качестве могущественного оберега против любого зла, ожидающего царя на пути в подземный мир.

В оставшиеся сорок дней труп сушили под горячим ветром пустыни, врывающимся в зал через открытые двери.

Когда он высох, подобно полену, пришло время его запеленать. Льняные бинты накладывались в сложном порядке, под исполняемые хором жрецов гимны богам. Под каждый слой укладывались драгоценные талисманы и амулеты, после чего его покрывали смолой: при высыхании она придавала ткани крепость и блеск металла.

Непокрытой осталась только голова. За неделю до отверзания уст четверо самых искусных мастеров при помощи красок и воска восстановили черты лица правителя, придав им прижизненную красоту.

Изъятые глаза заместили искусственными – из горного хрусталя и обсидиана. Белки были полупрозрачными, радужная оболочка и зрачок имели точно такой цвет, как у фараона. Стеклянные очи буквально светились жизнью и умом, и Нефер благоговейно воззрился на них, ожидая, что вот-вот ресницы дрогнут и глаза отца расширятся, узрев сына. Губы были выровнены и подкрашены так, будто в любой миг могли улыбнуться, а кожа лица казалась бархатистой и теплой, как если бы под ней по-прежнему пульсировала кровь. Волосы были вымыты и уложены темными волнами, которые Нефер так хорошо помнил.

Вельможа Наджа, верховный жрец и хор начали петь молитву против повторной смерти, но Нефер не мог оторвать взгляд от отцовского лица.

Верховный жрец подошел к Неферу и вложил ему в руку золотую ложку. Мальчик знал ритуал, но не мог сдержать дрожи, когда приложил ложку к губам отца и произнес:

– Я отверзаю уста твои, чтобы ты снова обрел дар речи.

Затем он коснулся ложкой носа покойного:

– Я отверзаю ноздри твои, чтобы ты снова мог дышать.

Затем настал черед чудесных глаз.

– Я отверзаю очи твои, дабы ты снова мог узреть славу этого мира и славу мира грядущего.

Когда ритуал был исполнен, царь и приближенные выждали, пока бальзамировщики обернут голову и покроют пелену ароматическими смолами. Затем мастера возложили на укутанное лицо золотую маску, и оно снова засияло жизнью. Вопреки обычаю и устоям, для фараона Тамоса были сделаны только одна маска и только один саркофаг – его родитель был погребен, покрытый семью масками и в семи саркофагах, каждый новый больше и роскошнее предыдущего.

Весь остаток ночи Нефер провел рядом с золотым саркофагом; он молился и жег благовония, прося богов принять его отца к себе и дать ему место в своем кругу. На рассвете царевич вышел вместе со жрецами на террасу храма, где его ждал сокольничий отца. На его защищенной перчаткой руке сидел сокол.

– Нефертем! – прошептал Нефер имя птицы. – Цвет Лотоса.

Он принял от сокольничего величавого хищника и воздел повыше, чтобы все собравшиеся под террасой могли ясно его видеть. На правой лапе сокола, на золотой цепочке, висела золотая табличка с выгравированным на ней символом хозяина.

– Это богоптица фараона Тамоса-Мамоса. Это дух моего отца. – Мальчик помедлил, собираясь с силами, потому как готов был расплакаться. – Я отпускаю богоптицу отца на свободу.

Царевич снял с головы Нефертема кожаный колпачок. Свирепые глаза заморгали на свету, хищник распушил перья. Нефер развязал узелок на лапе, и сокол расправил крылья.

– Лети, божественный дух! – крикнул Нефер. – Взлети высоко ради меня и моего родителя!

Он подбросил птицу, та подхватила ветер и взмыла ввысь. Два круга описал сокол у них над головами, а затем, издав пронзительный и наводящий жуть крик, устремился к противоположному берегу Нила.

– Богоптица летит на запад! – провозгласил верховный жрец.

Все стоявшие на ступенях храма знали: это в высшей степени неблагоприятное предзнаменование.

Нефер так устал душой и телом, что, наблюдая за полетом сокола, пошатнулся. Таита поддержал его, не дав упасть, и увел прочь.

В опочивальне Нефера во дворце Мемнона Таита приготовил снадобье и подал ученику, склонившись над постелью. Мальчик отпил большой глоток, потом отстранил кубок.

– Почему у моего отца всего один маленький гроб, тогда как дед, как ты рассказывал, был погребен в семи тяжелых золотых саркофагах и потребовалась упряжка из двадцати сильных волов, чтобы тащить повозку?

– Твой дед удостоился самых богатых похорон в истории нашей страны и унес с собой в подземный мир великое множество сокровищ, – согласился Таита. – Но эти семь гробов потребовали тридцать лакхов чистого золота и почти разорили народ.

Нефер задумчиво посмотрел в кубок, затем допил снадобье.

– Мой отец заслуживал пышных похорон, потому что был великим человеком.

– Твой дед очень много думал о своей загробной жизни, – терпеливо пояснил старик. – А твоего родителя больше заботили благополучие его людей и процветание Египта.

Нефер поразмыслил немного, потом вздохнул, откинулся на сделанный из овчины матрас и закрыл глаза. Потом открыл их снова.

– Я горжусь моим отцом, – просто сказал он.

Таита положил ему ладонь на лоб, благословляя, и прошептал:

– А я знаю, что в один прекрасный день у твоего отца появится повод гордиться тобой.

И без переданного царским соколом дурного предзнаменования Таита мог известить о наступлении самого сурового и судьбоносного периода во всей истории Египта. Оставив Нефера в опочивальне и направившись в пустыню, он видел, как звезды будто остановились на своем пути, и чувствовал, что древние боги покинули их, оставив наедине с судьбой в этот страшный час.

– Великий Гор, нам так нужна сейчас твоя мудрость, – взмолился старик. – Ты держишь Та-Мери, эту дорогую нам страну, в своих ладонях. Не дай ей выскользнуть меж твоих пальцев и расколоться, подобно куску хрусталя. Не поворачивайся к нам спиной теперь, когда мы погибаем. Помоги мне, могучий сокол. Наставь меня. Проясни для меня желания твои, дабы я мог следовать божественной воле.

Не переставая молиться, маг взобрался на холмы, обрамляющие край великой пустыни. Стук его длинного посоха о камни спугнул желтого шакала, и тот бросился удирать по залитому лунным светом склону. Убедившись, что за ним не следят, Таита повернул и, прибавив шагу, двинулся вдоль реки.

– Тебе прекрасно известно, что мы стоим на острие меча и колеблемся между войной и погибелью. Фараон Тамос сражен, и нет воина, способного повести нас за собой. На севере Апепи и его гиксосы окрепли настолько, что сделались почти непобедимыми. Они собирают силы против нас, и нам не выстоять. Двойную корону царств подточил червь предательства, ей не пережить новой тирании. Открой мои очи, могучий бог, и укажи путь, как одолеть нам орды наступающих с севера гиксосов и как противостоять смертельной отраве в нашей крови.

Весь остаток дня Таита шел по каменистым холмам и укромным местам, молясь и прося богов открыть верную дорогу. Поздно вечером он повернул назад к реке и достиг конечной цели своего обхода. Он мог бы попасть сюда без труда при помощи фелуки, но тогда слишком много глаз видело бы его уход, а ему требовалось побыть в пустыне одному.

В глубокой тьме, когда большинство людей уже спали, он пришел к стоящему на берегу реки храму Беса. В нише над воротами горел, скворча, факел. Он освещал стерегущее вход изваяние бога Беса. Бес был уродливый карлик, покровитель пьянства и веселья. Из его растянутых в усмешке губ свешивался язык. В неверном свете факела Таите показалось, что, когда он проходил мимо, бог одарил его пьяной ухмылкой.

Служитель храма встретил мага и проводил в каменную каморку в глубине святилища, где на столе стояли кувшин с козьим молоком, блюдо с хлебом из дурры и медом в сотах. Здесь знали, что чародей неравнодушен к меду, собранному пчелами с цветков мимозы.

– Три человека уже ожидают твоего прибытия, мой господин, – сказал молодой жрец.

– Сначала проводи ко мне Бастета, – распорядился Таита.

Бастет, главный писец при номархе Мемфиса, служил для Таиты одним из самых ценных осведомителей. Человек небогатый, Бастет был отягощен двумя хорошенькими, но дорого обходившимися женами и выводком ребятишек. Таита спас его детей, когда страну опустошила лихорадка «желтых цветов». Хотя сам писец плохо разбирался в политике, но сидел близко к ее средоточию и не впустую использовал тонкий слух и поразительную память. Он многое поведал Таите о событиях в номе, произошедших со дня восхождения нового регента, и с искренней благодарностью принял плату.

– Твое благословение было бы достаточной наградой, могущественный маг.

– Детей благословением не покормишь, – ответил Таита, отпуская его.

Следующим был Об, верховный жрец храма великого Гора в Фивах. Своим назначением он был обязан Таите, похлопотавшему за него перед фараоном Тамосом. Большая часть столичной знати посещала храм Гора, чтобы принести жертвы и помолиться, и все исповедовались верховному жрецу. Третьим осведомителем Таиты был Нолрон, секретарь при совете северной армии. Его тоже оскопили, и общее увечье сблизило их с Таитой.

Со дней своей юности, едва начав управлять государственными делами из тени трона, Таита понял, какую важность для принятия решений имеют безупречно точные данные разведки. Весь остаток ночи и большую часть следующего дня маг слушал донесения своих агентов и расспрашивал их. Когда пришел срок возвращаться во дворец Мемнона, маг был прекрасно осведомлен обо всех значимых событиях, а также обо всех важных подводных течениях и политических завихрениях, образовавшихся за время, которое он провел в глуши Гебель-Нагары.

Вечером Таита направился во дворец – прямой дорогой вдоль берега реки. Возвращающиеся с полей крестьяне узнавали его, приветствовали жестом, обозначающим пожелание удачи и долголетия, и просили: «Помолись за нас Гору, маг», потому как знали его как адепта Гора. Многие подносили мелкие дары, а один пахарь предложил разделить с ним ужин из лепешек, хрустящей жареной саранчи и парного, только из-под вымени, козьего молока.

С наступлением ночи Таита поблагодарил гостеприимного пахаря, пожелал всего доброго и оставил сидеть у костра. Маг поспешил в ночь, опасаясь опоздать к церемонии царского пробуждения. Уже светало, когда он добрался до дворца и, наскоро помывшись и переодевшись, заторопился в царскую опочивальню. У дверей его остановили двое стражников, скрестив копья у него на пути.

Таита был ошеломлен. Прежде такого никогда не случалось. Он был наставником царевича, его тринадцать лет назад назначил на эту должность фараон Тамос. Евнух сердито поглядел на старшину. Тот потупил глаза, но запрета не отменил.

– Я не хочу обидеть тебя, великий маг. Просто на этот счет есть особые распоряжения начальника стражи, вельможи Асмора, а также управляющего дворцом. Ни одна особа, кроме одобренных регентом, не допускается к государю.

Старшина стоял на своем, поэтому Таита оставил его и устремился на террасу, где Наджа вкушал завтрак в окружении доверенных любимцев и прихлебателей.

– Господин Наджа, тебе ведь прекрасно известно, что отец фараона лично назначил меня его опекуном и наставником. Мне было дано право входить к мальчику в любое время дня и ночи.

– То было много лет назад, дорогой маг, – ласково ответил Наджа, приняв у стоящего позади стула слуги очищенную виноградину и отправляя ее в рот. – Тогда это было оправданно, но фараон Сети уже не ребенок. Ему больше не нужна нянька.

Оскорбление было брошено вскользь, но оттого ранило не менее сильно.

– Я его регент, – продолжил вельможа. – В будущем ему предстоит обращаться за советом и наставлением ко мне.

– Я признаю твое право и твой долг перед царем, но отстранять меня от Нефера – бессмысленно и жестоко, – возразил Таита.

Однако Наджа надменным жестом велел ему замолчать.

– Безопасность фараона превыше всего, – заявил он и поднялся из-за стола, давая понять, что прием окончен.

Телохранители сплотились вокруг него, заставив Таиту податься назад.

Чародей смотрел, как свита Наджи удаляется по крытому переходу к палате совета. Он не пошел следом, но свернул в сторону и сел на стенку одного из рыбных прудиков, обдумывая положение дел. Наджа сделал Нефера пленником в собственном дворце. Когда придет время, мальчик останется один в окружении врагов. Таита искал какие-то способы защитить его. Снова обдумывал он идею устроить мальчику побег из Египта. Он переведет Нефера через пустыню и поместит под защиту чужеземного монарха до тех пор, пока мальчик не вырастет и не возмужает настолько, чтобы потребовать трон, принадлежащий ему по праву рождения. Впрочем, маг не сомневался, что Наджа перекрыл не только двери в царскую опочивальню, но все подходящие для бегства пути из Фив и Египта.

Ответ не приходил, и после часа тяжких раздумий Таита встал. Стражи у дверей зала совета расступились перед ним, старик спустился по проходу и занял привычное место на первой скамье.

Нефер восседал на помосте рядом с регентом. На нем была облегченная корона Верхнего Египта, хеджер, а выглядел он бледным и осунувшимся. Таита забеспокоился, не подвергается ли мальчик уже сейчас действию медленного яда, но не обнаружил вокруг него смертной ауры. Он сосредоточился на том, чтобы передать воспитаннику заряд силы и бодрости, но Нефер холодно посмотрел на него, осуждая за опоздание на ритуал царского пробуждения.

Таита сосредоточился на делах совета. Обсуждались последние известия с северной границы, где после осады, длившейся последние три года, царь Апепи вновь занял Абнуб. Этот несчастный город уже восьмой раз переходил из рук в руки за время, прошедшее с первого гиксосского вторжения в правление фараона Мамоса, отца Тамоса.

Не срази Тамоса гиксосская стрела, его смелый прорыв мог бы предотвратить эту потерю. Вместо того чтобы готовиться отражать нападение гиксосов на Фивы, войска Египта теснили бы сейчас врага в направлении вражеской столицы, Авариса.

Таита обнаружил, что совет совершенно не понимает опасности. Все искали, на кого свалить недавнее поражение, тогда как любому глупцу было ясно, что главной его причиной стала безвременная гибель фараона. Она лишила армию головы и сердца. Апепи же не замедлил воспользоваться смертью соперника.

Прислушиваясь к ожесточенным спорам, Таита все сильнее убеждался, что эта война является гнойным нарывом на теле Египта. Расстроенный, он встал и потихоньку вышел из зала совета. Там ему делать было нечего. Советники препирались из-за того, кого надлежит назначить главой северной армии на смену погибшему фараону.

– Теперь, когда царя нет, ни один из наших военачальников не сравнится с Апепи: ни Асмор, ни Терон, ни сам Наджа, – пробормотал Таита себе под нос, удаляясь прочь. – Шестьдесят лет войны обескровили нашу землю. Нам нужно время, чтобы восстановить силы, чтобы выдвинуть из наших рядов нового великого полководца.

Он подумал про Нефера, но знал, что пройдут еще годы, прежде чем парень возьмет на себя дело, которое судьба, как это вынес Таита из изучения лабиринтов Амона-Ра, предназначила для него. «Я должен выиграть для него время и оберегать до тех пор, пока он не будет готов», – решил маг.

Его путь лежал на женскую половину дворца. Будучи евнухом, он имел право проходить через ворота, закрытые для других мужчин. Минуло три дня с тех пор, как царевны узнали о скором своем бракосочетании, и Таита понимал, что ему давно следовало навестить их. Девочки наверняка смущены и расстроены и нуждаются в его утешении и совете.

Мерикара первая заметила его во внутреннем дворе. Она вскочила с места, где жрица Исиды наставляла ее, как обращаться с глиняной табличкой и кистью для письма, и устремилась к старику на своих длинных ногах, размахивая свисающей набок косичкой.

– Ах, Таита! Где же ты был? Я искала тебя все эти дни!

Посмотрев на нее, маг понял, что царевна плакала: глаза у нее были красные, а вокруг век образовались темные круги. Теперь девочка разрыдалась снова, худенькие плечи ее затряслись. Таита подхватил ее, прижал к себе, и она немного успокоилась.

– В чем дело, моя обезьянка? Что так огорчило тебя?

– Вельможа Наджа хочет отвести меня в потайное место и сотворить со мной жуткие вещи. Собирается засунуть в меня какую-то большую и острую штуку, от которой мне будет больно и кровь пойдет.

– Кто тебе такое сказал? – Таите с трудом удалось сдержать гнев.

– Магара и Саак. – Мерикара всхлипнула. – Ах, Таита! Ты ведь можешь помешать ему делать со мной эти ужасные вещи? Ну пожалуйста, прошу тебя!

Следовало догадаться, что это две рабыни-нубийки нагнали на девочку такой страх. Обычно они рассказывали про африканских чудищ и нетопырей, но теперь нашли чем еще помучить жертву. Таита угрюмо дал себе зарок наказать обеих ведьм и принялся развеивать страхи царевны. Для этого ему требовались весь присущий ему такт и чуткость, потому как Мерикара была сильно напугана.

Он увлек ее в беседку в тихом углу сада и сел, девочка же забралась ему на колени и прижалась щекой к груди.

Ее страхи были, разумеется, лишены оснований. Даже после свадьбы Наджа нарушил бы законы природные и человеческие, а также обычай, если бы возвел Мерикару на ложе прежде, чем та встретит первую красную луну, а до этого времени оставались еще годы. С трудом успокоив малышку, маг проводил ее в царские конюшни – полюбоваться родившимся только поутру жеребенком.

Когда царевна снова начала улыбаться и щебетать, Таита отвел ее назад в зенану и устроил ради ее развлечения несколько мелких чудес. Для начала взял кувшин с водой из Нила и превратил ее во вкуснейший шербет, просто опустив в нее палец. Когда они вместе покончили с угощением, он подбросил в воздух камешек, и тот обернулся живой птичкой, вспорхнувшей на верхнюю ветку смоковницы. Птаха залилась трелями, а девочка с радостным визгом пустилась в пляс.

Оставив Мерикару, Таита разыскал двух рабынь, Магару и Саак, и задал им такую головомойку, что те прижались друг к дружке и жалобно заскулили. Зная, что зачинщицей всех подобных проказ выступает Магара, чародей извлек у нее из уха живого скорпиона и поднес его к самому ее лицу, отчего нубийка так перепугалась, что моча струйками потекла у нее по ногам.

Покончив с этим делом, старик отправился искать Хезерет. Как он и ожидал, царевна сидела на берегу реки с лирой в руках. Поглядев на него с печальной улыбкой, она продолжала перебирать струны. Таита сел рядом, на зеленом обрыве под стелющимися ветвями ивы. Мелодия, которую наигрывала девушка, была любимой песней ее бабушки. Таита сам научил ее ей, и теперь Хезерет запела:

Голос у нее был чистый и сильный, и старик ощутил, как глаза у него защипало от слез. Он как будто снова слышит пение Лостры. Старик присоединился к Хезерет. Вопреки преклонному возрасту, голос у него сохранил звучность и крепость. Гребцы проплывающей мимо лодки положили весла и, пока течение несло суденышко мимо места, где сидели двое, жадно внимали песне.

Допев, Хезерет отложила лиру и повернулась к магу:

– Милый Таита, я так рада, что ты пришел.

– Прости, что заставил тебя ждать, луна ночей моих.

Она улыбнулась, услышав это любимое с детской поры обращение, так как в ее душе всегда имелась возвышенная струнка.

– Какую услугу могу я оказать тебе? – спросил старик.

– Пойди к вельможе Надже и передай, что я приношу ему самые искренние свои сожаления, но не могу выйти за него замуж.

Это было так похоже на ее бабушку в таком же возрасте. Лостра тоже любила давать ему невыполнимые поручения, выказывая при этом полную уверенность, что в его силах их исполнить. Хезерет подняла на старика огромные зеленые очи:

– Видишь ли, я уже пообещала Мерену, что стану его женой.

Мерен был внуком Крата и близким приятелем царевича Нефера.

Таита замечал, что мальчик не сводит с Хезерет нежного взора, но не подозревал, что та разделяет его чувства. На миг ему стало любопытно, как далеко зашла между ними страсть, но он выбросил мысль из головы.

– Я уже много раз говорил тебе, Хезерет, что ты не такая, как другие девочки. Ты царевна. Твой брак не может быть забавой юности. Это событие, имеющее серьезные политические последствия.

– Ты не понимаешь, Таита, – возразил Хезерет мягко, но с той ноткой тихого упрямства, которой он так страшился. – Я люблю Мерена. Я полюбила его, еще когда была маленькой девочкой. И хочу выйти за него, а не за вельможу Наджу.

– Не в моих силах отменить решение регента, – попытался объяснить старик, но царевна только тряхнула головой и улыбнулась:

– Ты ведь такой мудрый, Таита. Ты что-нибудь придумаешь. Тебе всегда это удается.

Эти слова Хезерет едва не разорвали сердце мага.

– Вельможа Таита, я отказываюсь обсуждать вопросы твоего допуска к фараону или моего грядущего бракосочетания с царевнами. И в том и другом случае мое решение неизменно.

Подчеркивая, что тема закрыта, Наджа целиком погрузился в свиток на столике перед ним. Повисло молчание – за это время стая диких гусей, поднявшаяся из болота на восточном берегу, успела пересечь широкий Нил и, тяжело махая крыльями, пролетела над дворцовым садом, в котором сидели собеседники. Наконец Таита оторвал глаза от неба и встал. Когда он поклонился регенту и собрался уйти, Наджа посмотрел на него:

– Я тебя еще не отпускал.

– Мой господин, мне показалось, что я больше тебе не нужен.

– Напротив, очень даже нужен. – Наджа строго посмотрел на Таиту и жестом велел снова сесть. – Ты злоупотребляешь моим добрым расположением и милостью. Мне известно, что ты строил лабиринты для фараона Тамоса всякий раз, стоило ему попросить. Почему же ты не спешишь сделать это для меня? Как регент страны, я не потерплю дальнейшей отсрочки. Я прошу тебя не ради своей выгоды, но ради выживания всего нашего народа в этой войне на севере. Мне необходимы путеводные указания богов. И только ты способен помочь мне.

Наджа встал так резко, что опрокинул столик, разметав по керамическим плиткам папирусные свитки, кисти и баночки с чернилами.

– Я приказываю тебе властью соколиной печати! – вскричал он, не обращая внимания на устроенный беспорядок. И коснулся висящего на правой руке амулета. – Я велю тебе построить для меня лабиринты Амона-Ра.

Таита выразительно склонил голову, изъявляя покорность. Уже много недель он готовился к этому разговору и тянул сколько мог, защищая Нефера от посягательств регента. Наджа не причинит Неферу вреда, пока не получит на то позволение лабиринтов.

– Полнолуние – самое подходящее время для лабиринтов, – сказал старик. – Я уже сделал все приготовления.

Наджа опустился на стул:

– Ты будешь строить их здесь, в моей резиденции.

– Нет, господин регент, это не лучшая мысль. – Таита понимал, что, если он хочет взять верх над вельможей, нужно вывести его из равновесия. – Чем ближе мы будем находиться к богам, тем сильнее их влияние и тем точнее окажутся предсказания. Я договорился со жрецами Осириса в Бусирисе. Именно там в полночь полнолуния я построю лабиринты. Церемония будет проходить во внутреннем святилище храма. Там хранится колонна джед – спинной хребет бога, расчлененного его братом Сетом. Эта драгоценная реликвия увеличит силу наших изысканий.

Голос Таиты был полон мистической силы, внушавшей трепет.

– В святилище будем только ты и я. Никто другой из числа смертных не должен проникнуть в тайны, что боги откроют нам. Пусть воины Асмора перекроют все подходы к храму.

Бывший адептом Осириса Наджа сразу посерьезнел. Таита рассчитывал, что ритуал, проведенный в таком месте и в такое время, произведет на вельможу особенное впечатление.

– Хорошо, так и поступим, – согласился регент.

Путешествие в царской барке до Бусириса заняло два дня. Стража Асмора сопровождала ее на четырех военных судах. Высадились путники на желтом песке под стенами храма, жрецы встретили регента псалмами и подношениями из гуммиарабика и мирры: его пристрастие к благовониям успело стать известным по всей стране.

Гостям показали приготовленные для них покои. Пока Наджа мылся, умащался и угощался шербетом и фруктами, Таита посетил в обществе верховного жреца святилище и принес жертвы великому богу Осирису. Затем, вняв тонкому намеку Таиты, жрец ушел, предоставив гостю одному готовиться к событиям вечера. Надже никогда не доводилось присутствовать при построении лабиринтов – такая честь выпадала очень немногим. Таита намеревался устроить для него впечатляющее представление, но на самом деле не собирался сам проходить через изматывающий и опасный ритуал.

После захода солнца верховный жрец пригласил регента на торжественный обед. Вельможу угощали знаменитым вином с виноградников близ храма. Именно через Бусирис великий бог Осирис познакомил Египет с лозой. Когда регент и его свита сполна насладились ароматным напитком, жрецы представили серию театральных действ, воспроизводящих историю великого бога. В каждой из сценок Осирис представал в разном цвете: белым, как пелена мумии, черным, как властелин подземного царства, красным, как бог возмездия. Но всякий раз в руках он держал крюк и плеть, эти символы власти, а ноги его были связаны, как у трупа. В последнем акте лицо у него раскрасили зеленым, подчеркивая его роль покровителя растительности. Подобно дурре, обозначающей жизнь и стойкость, Осириса погребли в земле, этом прибежище смерти. Во мраке нижнего мира он дал росток, как и семена сорго, и снова возродился в победном цикле вечной жизни.

Пока шло представление, верховный жрец перечислял почетные имена бога: Око Ночи, Вечно Доброе Естество, Сын Геба и Веннефер, Совершенный в Величии.

Затем, окутанные дымом благовоний, под звуки гонга и барабана, жрецы принялись нараспев читать эпическую поэму о борьбе между добром и злом. В ней повествовалось, как Сет, завидуя добродетельному брату, запер его в сундуке и бросил в Нил, чтобы тот утонул. Когда мертвое тело прибило к берегу, Сет разрубил его на куски и спрятал части в разных местах. В Бусирисе он укрыл колонну джед, то есть позвоночник. Их сестра Исида стала разыскивать и нашла все куски тела, после чего соединила их. А затем совокупилась с Осирисом. Пока они сочетались, ее крылья снова вдохнули в убитого жизнь.

Задолго до полуночи регент Египта потребил целый кувшин густого и крепкого вина; возбужденный вином, он вошел в состояние повышенной восприимчивости, а устроенные жрецами представления подхлестнули его трепет перед богами. Когда серебряный луч луны проник через отверстие в крыше храма и медленно двинулся по каменным плитам нефа к запертым дверям святилища, верховный жрец подал знак своим приближенным. Все встали и вышли, оставив Таиту и Наджу наедине.

Когда пение удаляющихся жрецов стихло и наступила полная тишина, Таита взял регента за руку и повел по освещенному луной нефу к дверям святилища. Стоило им приблизиться, как массивные, обитые бронзой двери сами собой распахнулись. Наджу пронизал трепет, его рука задрожала в руке Таиты. Он повернул бы назад, но маг тянул дальше.

Святилище освещалось четырьмя жаровнями, по одной в каждом углу. В самой середине на каменных плитах пола стоял низкий стул. Таита подвел Наджу к нему и знаком велел сесть. Пока вельможа опускался на сиденье, двери захлопнулись, и Наджа с испугом посмотрел на них. Он собрался уже вскочить, но Таита помешал ему, положив на плечо руку.

– Что бы ты ни увидел и ни услышал, не шевелись. Не разговаривай. Если жизнь дорога тебе, ничего не предпринимай. Молчи.

Оставив его сидеть, маг величавой поступью направился к статуе бога. Он воздел руки, и откуда ни возьмись в них вдруг появился золотой кубок. Чародей высоко поднял его и обратился к Осирису с просьбой благословить содержимое сосуда. После чего поднес его Надже и велел пить. В густой, как мед, жидкости ощущался привкус дробленого миндаля, розовых лепестков и грибов. Таита хлопнул в ладоши, и чаша исчезла.

Таита простер пустые руки и сделал перед лицом Наджи таинственный знак – в мгновение ока в его составленных ковшиком ладонях появились лабиринты Амона-Ра. Наджа узнал эти кубики из слоновой кости – до него ранее доходили рассказы о ритуале. Маг предложил ему подержать их, а сам тем временем обратился к Амону-Ра, величайшему среди богов:

– Величие в огне и свете, яростный в божественном величии, прииди и внемли нашей мольбе!

Наджа заерзал на стульчике, чувствуя, как лабиринты нагреваются в его руках, и с облегчением вернул их Таите. Он весь покрылся потом, глядя, как старик несет кубики через святилище и возлагает к подножию гигантской статуи Осириса. Маг опустился на колени и склонился над ними. Некоторое время раздавалось лишь потрескивание пламени, и лишь тени от неровного пламени жаровен плясали на каменных стенах.

Затем вдруг пронзительный, наводящий ужас вопль огласил святилище. Звучал он так, будто злодей-брат снова вырезал внутренности из чрева бога. Наджа тихо застонал и укрыл голову накидкой.

Снова воцарилась тишина, но тут пламя в жаровнях взметнулось до самого потолка, а к его желтому цвету примешались оттенки ядовито-зеленого, фиолетового, багрового и голубого. Густые клубы дыма повалили из очагов и заполнили помещение. Наджа закашлялся. Ему казалось, что он задыхается, лишается чувств. Собственное дыхание гулко отдавалось у него в голове.

Таита медленно повернулся к нему, и вельможа вздрогнул в испуге. Маг преобразился. Лицо его светилось зеленым светом, как у воскресшего бога. Зеленая пена исходила из разверстого рта и падала на грудь, глаза без зрачков испускали в отблесках пламени жаровен серебристые лучи. Не переставляя ног, чародей заскользил к месту, где сидел Наджа, а из покрытых пеной губ долетали звуки, которые могла производить орда демонов и джиннов: жуткий хор криков, стонов, шипение и хрипы, отрыжка и безумный хохот.

Вельможа попытался было встать, но звуки и дым затуманили его рассудок, и тьма окутала его. Ноги его обмякли, он соскользнул со стула и повалился на плиты пола в глубоком обмороке.

Когда регент Египта очнулся, солнце стояло высоко, играя на речных волнах. Он обнаружил, что лежит на шелковом матрасе на корме царской барки, под желтым навесом.

Обведя окружающее мутным взором, Наджа заметил паруса сопровождающих судов, белые, как крылья цапли на фоне роскошной зелени берегов. Яркий солнечный свет резал глаза, и вельможа снова закрыл их. Его мучила жажда, в горле саднило так, будто он проглотил пригоршню острых камешков, а в голове гудело, как если бы все демоны из вчерашнего видения оказались заперты внутри нее. Наджа застонал, содрогнулся, и его обильно стошнило в подставленное рабом ведро.

Подошел Таита, поднял ему голову и дал выпить какой-то чудесный настой, от которого боль в голове унялась, а скопившиеся в нижней части раздувшегося живота газы вырвались наружу бурной чередой зловонных ветров.

– Таита, расскажи мне все, – прошептал вельможа, немного придя в себя. – Я ничего не помню. Что открыли лабиринты?

Прежде чем ответить, маг отослал подальше гребцов и рабов. Затем опустился перед матрасом на колени.

– Я не помню ничего, после того как… – проговорил Наджа, положив дрожащую руку ему на плечо.

Ужас предыдущей ночи нахлынул снова, и регент вздрогнул и замолчал.

– Мы почти достигли Себеннита, ваше величество, – промолвил Таита. – И возвратимся в Фивы еще до наступления темноты.

– Что случилось, Таита? – Вельможа потряс старика за плечо. – Что открыли лабиринты?

– Великие чудеса, ваше величество. – Голос Таиты дрожал от волнения.

– Чудеса? – Наджа оживился и попытался сесть. – Почему ты называешь меня величеством? Я ведь не фараон.

– Это часть того, что открылось.

– Расскажи мне! Расскажи мне все!

– Разве ты не помнишь, как крыша храма раскрылась, подобно бутону лотоса, и с неба к нам спустился огромный мост?

Наджа покачал головой, потом неуверенно кивнул:

– Да, припоминаю. Этот мост представлял собой золотую лестницу?

– Ну вот, ты вспомнил, – похвалил его Таита.

– Мы поднялись по золотой лестнице… – Вельможа посмотрел на собеседника, ожидая подтверждения.

Чародей кивнул:

– Мы вознеслись наверх на спинах двух крылатых львов.

– Да-да, львов я помню, но после них все как будто в тени и расплывается.

– Эти мистерии отупляют мозг и затуманивают глаза тем, кто к ним непривычен. Даже я, адепт седьмой, высшей ступени, и то был изумлен тем, что мы пережили, – с сочувствием промолвил Таита. – Но не отчаивайся, боги велели мне передать тебе их волю.

– Говори, добрый маг, и не скупись на подробности.

– Сидя на спинах крылатых львов, мы летели высоко над темным океаном и через белые вершины гор, а все государства земли и неба расстилались под нами.

– Продолжай! – Наджа нетерпеливо кивнул.

– Наконец мы прибыли в цитадель, где обитают боги. Фундамент ее достигает глубин нижнего мира, а колонны подпирают небо и все звезды. Амон-Ра возвышался над нами в пугающем своем великолепии, а прочие боги восседали на тронах из серебра и золота, огня, хрусталя и сапфира.

Вельможа заморгал, стараясь сосредоточиться:

– Верно. Когда ты мне рассказал, я вспомнил. Троны из сапфиров и алмазов. – Отчаянное желание верить пылало в нем. Наджа решил рискнуть. – А потом бог заговорил? Он обратился ко мне, не так ли?

– Да. Голосом таким громким, как если бы обрушилась гора, великий Осирис произнес следующее: «Возлюбленный Наджа, ты всегда был верен в своей приверженности мне. Твоя преданность будет вознаграждена».

– Что это означает? Он пояснил свои слова, Таита?

– Да, ваше величество. – Таита торжественно кивнул.

– Опять ты назвал меня этим титулом. Отвечай – почему?

– Как прикажете, ваше величество. Передам все дословно. Великий Осирис восстал в ужасной славе своей, снял вас со спины крылатого льва и поместил рядом с собой на троне из огня и золота. Затем коснулся вашего рта и сердца и назвал своим божественным братом.

– Божественным братом? Что имел он в виду?

Таита сдержал приступ досады. Наджу всегда отличали острый ум и сообразительность. Обычно ему не требовалось разжевывать каждую деталь. На нем еще сказывалось действие дурманящих грибов, подсыпанных накануне ночью, и наркотический дым жаровен. Может пройти несколько дней, прежде чем вельможа обретет привычную ясность мысли. «Придется мне применить для письма толстую кисть», – решил про себя маг и продолжил:

– Меня его слова тоже озадачили. Значение их оставалось туманным, пока великий бог не заговорил снова: «Я приглашаю тебя в круг небожителей, божественный брат».

Лицо Наджи просветлело, приобретя гордое и победное выражение.

– Разве он не обожествил меня, Таита? Наверняка ведь здесь не может скрываться никакой иной смысл.

– Даже если здесь оставались какие-то сомнения, то они сразу рассеялись, потому что Осирис взял двойную корону Верхнего и Нижнего Египта, поместил ее на вашу голову и произнес: «Возрадуйся, божественный брат! Возрадуйся, будущий фараон».

Наджа молчал, но пожирал Таиту горящими глазами. После долгой паузы чародей продолжил:

– Видя вас с короной на челе, я не мог усомниться в вашей божественности. Я пал перед вами на колени и поклонился вам и другим богам.

Вельможа не пытался скрыть свои чувства. Он впал в экстаз и был беззащитен так же, как во время оргазма. Таита не упустил момент:

– Затем Осирис заговорил снова: «Во всех сих удивительных событиях проводником тебе послужит маг Таита, ибо он адепт всех мистерий и знаток лабиринтов. Следуй в точности его наставлениям, и награда, которую я тебе обещал, станет твоей».

Он наблюдал за реакцией Наджи. «Не слишком ли сильно я надавил?» – спрашивал себя чародей. Но регент явно принял этот совет без колебаний.

– Что еще, Таита? Что еще сказал мне великий бог?

– Тебе ничего, мой господин. Он обратился напрямую ко мне. Сказанное им достигло сокровенных глубин моей души, потому как бог возложил на меня тяжкую ответственность. Вот в точности его слова, огнем выжженные на моем сердце: «Таита, повелитель лабиринтов! Отныне ты не будешь знать иной любви или долга. Ты станешь слугой моего царственного и божественного брата Наджи. Единственной твоей заботой станет помочь ему исполнить веление судьбы. Ты не закончишь трудов, пока не увидишь, как двойная корона Верхнего и Нижнего Египта увенчает его голову».

– «Не будешь знать иной любви или долга…» – промолвил Наджа.

Он, похоже, оправился от большей части последствий своего испытания. Силы стремительно возвращались к нему, а в желтых глазах появился привычный хитрый блеск.

– Так ты принял поручение, возложенное на тебя великим Осирисом, маг? Отвечай честно и без утайки: мой ли ты человек отныне или не внял словам великого отца?

– Как мог я не внять всемогущему богу? – сказал Таита просто.

Старик склонился и коснулся лбом досок палубы. Взяв обеими руками необутую правую стопу Наджи, он поместил ее себе на голову.

– Я принимаю поручение, возложенное на меня богами. Я ваш человек, ваше священное величество. Сердцем, умом и душой я принадлежу вам.

– А как же прочие обязательства? Что будет с клятвой верности, данной фараону Неферу-Сети при его рождении и совсем недавно, при его коронации?

– Ваше величество, великий бог Осирис освободил меня от всех данных прежде клятв. Ни одна из них не имеет для меня значения в сравнении с той, которую я дал вам.

Наджа поднял его и посмотрел прямо в глаза, ища в них признаки предательства или обмана. Таита спокойно встретил его взгляд. Он ощущал, как сомнения, надежды и подозрения роятся в голове регента, словно крысы в корзине, предназначенные на корм царским соколам. «Желание – отец поступка, – подумал евнух. – Он поверит, ибо отчаянно хочет, чтобы это было так».

Маг видел, как сомнение исчезло из желтых глаз, и вельможа обнял его.

– Я верю тебе, – сказал Наджа. – Когда я надену двойную корону, ты получишь награду превыше той, которой мог ожидать или представить.

В последующие дни Наджа не отпускал Таиту от себя, и старик воспользовался приобретенным весом, чтобы переменить некоторые из невысказанных намерений регента. По настоянию Наджи Таита снова обратился к гаданию по животным. Он зарезал овцу и изучил ее внутренности, выпустил на волю царского сокола и проследил за направлением его полета. Сделанные им выводы гласили, что боги не благоволят бракосочетанию Наджи с царевнами по меньшей мере до следующего подъема вод в Ниле, в противном случае половодья совершенно точно не будет. А это означало настоящую катастрофу, даже Наджа не посмел идти на такой риск. Жизнь всего Египта зависела от разлива великой реки. При помощи этого пророчества маг отсрочил опасность для Нефера и избавил обеих царевен от нежеланного и опасного брака.

Вельможа возражал и сердился, но после жуткой ночи в Бусирисе не посмел пренебречь предсказаниями Таиты. Еще более послушным сделали его дурные вести о ходе войны на севере. По приказу Наджи и вопреки совету Таиты египтяне предприняли отчаянную попытку отбить Абнуб. И потерпели неудачу, потеряв в кровопролитном сражении под стенами города три сотни колесниц и почти полк пехотинцев. Теперь Апепи готовился нанести сокрушительный удар по ослабленным и павшим духом египетским войскам и взять Фивы. Час для свадьбы был не самый удачный, это признавал даже регент, и жизнь Нефера еще на какое-то время оказалась в безопасности.

Непрерывный поток беженцев уже потянулся из Фив по дороге и по реке в южном направлении. Количество прибывающих с востока торговых караванов пугающе сократилось – купцы выжидали, чем закончится неизбежное нападение гиксосов. Обнаружилась нехватка всех товаров, а цены взлетели.

– Единственный способ избежать полного поражения – это заключить с Апепи перемирие, – посоветовал Таита регенту.

И уже хотел добавить, что перемирие ни в коем случае не равно подчинению, просто египтянам необходима передышка, чтобы собраться с силами, но Наджа не дал ему продолжить.

– Я придерживаюсь такого же мнения, маг, – охотно согласился вельможа. – Я часто пытался убедить моего дорогого друга, фараона Тамоса, в разумности этого шага. Но он не желал слушать.

– Нам нужно выиграть время, – открыл было рот Таита, но Наджа сделал ему знак молчать.

– Разумеется, ты прав.

Регент обрадовался, обретя неожиданного союзника. Он безуспешно пытался убедить отдельных членов совета согласиться на мир с гиксосами, но его никто не поддержал, даже Синка. Даже преданный Асмор не побоялся вызвать гнев правителя, заявив, что скорее упадет на собственный меч, чем сдастся Апепи. Весьма неприятно было обнаружить честь, давшую ростки на столь не подходящей для нее почве, и узнать, что власть регента над советом имеет свои пределы.

Мир был краеугольным камнем политики Наджи, плодом которой должны были стать объединение двух царств во главе с одним фараоном. Лишь фараон, соединивший в себе кровь египтян и гиксосов, способен был достичь этой цели, и регент ни капли не сомневался, что именно это боги обещали ему во время странствия по лабиринтам.

– Мне следовало понимать, Таита, что ты единственный, кто не позволит предрассудкам затуманить себе взор, – продолжил вельможа. – От остальных только и слышишь: «Мы не сдадимся!» и «Лучше смерть, чем позор». – Он тряхнул головой. – А мы с тобой видим, что если нельзя достичь чего-то силой оружия, то не мешает применить более тонкие средства. Прожив в долине Нила шестьдесят лет, гиксосы теперь скорее египтяне, чем азиаты. Их соблазнили наши боги, наша философия и наши женщины. Наша кровь смягчила и разбавила дикую смесь, текущую в их жилах, а наши изысканные манеры облагородили их грубые нравы.

Столь пылкая реакция регента на его робкое предложение ошеломила Таиту. В ней явно крылось что-то более важное, чем он предполагал.

– Воистину мудрая речь, – сказал маг в намерении выиграть время и выяснить истинные побуждения Наджи. – Но можем ли мы надеяться на перемирие, господин регент?

Наджа охотно пустился в пояснения:

– Я знаю, что среди гиксосов многие разделяют эти взгляды. Не составит труда привлечь их на нашу сторону. А затем мы принесем мир и единство в два царства.

Завеса начала спадать. Таите припомнился вдруг слух, который доходил до него однажды, но тогда он отверг его как вздорный.

– Кто же эти наши сторонники среди гиксосов? – спросил старик. – Занимают ли они высокие посты? Близки к Апепи?

– Это воистину знатные люди. Один заседает в военном совете Апепи. – Наджу явно подмывало пуститься в откровения, но усилием воли он сдержался.

Но Таите хватило и этого. Туманный слух о гиксосском родстве Наджи имел, как выясняется, истинную подоплеку, а раз так, то все в точности вставало на свои места. В очередной раз маг подивился смелости и размаху притязаний Наджи.

– Возможно ли встретиться с этими знатными персонами и поговорить с ними? – осторожно осведомился Таита.

– Да, – подтвердил вельможа. – Через несколько дней мы с ними увидимся.

Из этого простого замечания Таита сделал очень серьезные выводы. У регента Египта есть тайные союзники в рядах исконного врага. Интересно, что еще он скрывает? До каких еще пределов дотянулись его жадные руки? По спине у Таиты пробежал холодок, а серебристые волосы на затылке встали дыбом.

Вот он, возлюбленный друг, бывший рядом с фараоном, когда того убили. Вот единственный свидетель его гибели. Этот человек, движимый безграничным честолюбием и не останавливающийся ни перед чем ради достижения цели, признается, что имеет близких знакомых среди гиксосской знати. А именно гиксосская стрела сразила царя. Насколько глубоко уходят корни заговора?

Не дав своим мыслям отразиться на лице, маг задумчиво кивнул.

– Я уверен, что мы сможем достичь соглашения с гиксосами, – продолжил Наджа, – и предвижу создание совместного регентства в лице Апепи и моем во главе объединенного государственного совета. Нам потребуется твое влияние, чтобы убедить наших советников утвердить договор. Не исключено, что тебе еще раз придется обратиться к лабиринтам и придать огласке волю богов.

Наджа намекал, что Таите придется прибегнуть к ложному откровению. Не подозревает ли он, что именно это и случилось в Бусирисе? Таита сомневался, но искру следовало погасить в зародыше. Лицо его сделалось суровым.

– Во всем, что касается лабиринтов, то использование всуе слова или имени бога Амона-Ра или ложное истолкование его воли повлечет за собой ужасное возмездие.

Регент тут же пошел на попятный:

– Я вовсе не имел в виду подобного святотатства. Но ведь боги посредством лабиринтов уже одобрили мои действия.

– Для начала нам следует понять, осуществим ли этот договор, – буркнул Таита. – Апепи может счесть свое военное преимущество бесспорным и откажется принять нас. Отвергнув все наши мирные предложения, царь может предпочесть вести войну до победного конца.

– Не думаю, что такое случится. Я сообщу тебе имена наших союзников на той стороне. Общаться с ними следует втайне, Таита. Тебя хорошо знают и уважают даже среди гиксосов, а я дам тебе талисман в знак того, что ты прибыл от меня. Для подобного поручения лучшего посла, чем ты, не придумаешь. К тебе прислушаются.

Некоторое время Таита посидел в задумчивости. Он пытался понять, можно ли извлечь из ситуации какие-то дополнительные выгоды для Нефера и царевен, но пока не видел их. При любом раскладе Неферу по-прежнему грозит смертельная опасность.

Насколько Таита видел, существовал только один надежный способ обеспечить безопасность Нефера – это удалить его из Египта на то время, пока у власти остается Наджа. Есть ли сейчас такая возможность? Регент выдал ему охранную грамоту на проезд до границы. Не получится ли взять с собой мальчика? Поразмыслив, маг пришел к выводу, что нет. Наджа не отменил строжайшего запрета Таите видеться с юным фараоном. Ему никогда не позволяли остаться с ним наедине. Даже не разрешали занимать место поблизости от него во время заседаний совета. Единственный за три недели раз, когда чародей оказался рядом с воспитанником, – это когда у того сильно заболело горло. Таиту проводили в царскую опочивальню, чтобы лечить мальчика, но Наджа и Асмор присутствовали тут же, ловили каждое движение, каждое слово. По причине ангины говорить Нефер мог только шепотом, но почти не отрывал глаз от лица Таиты, а когда тому пришло время уходить, схватил его за руку. С тех пор минуло почти десять дней.

Таита узнал, что Наджа выбрал вместо него других учителей, а Асмор подобрал из Синей стражи наставников, чтобы обучать Нефера ездить верхом, управлять колесницей, биться на мечах и стрелять из лука. Никому из старых друзей не позволяли навещать его. Даже ближайшему его приятелю, Мерену, велели убраться из покоев фараона.

Чародей подумал, что, если попытка вывезти Нефера провалится, он не только подорвет доверие Наджи к себе, но и подвергнет мальчика страшной опасности. Нет, лучше использовать вылазку на гиксосскую территорию для того, чтобы усилить свои меры по защите юного царя.

– Мой долг, возложенный на меня богами, – помогать вам всеми доступными способами, – сказал Таита. – Я возьмусь за это поручение. Как мне проще всего перебраться через порядки гиксосов? Вы сказали, что я хорошо известен среди них и меня узнают.

Наджа ожидал этого вопроса.

– Тебе следует воспользоваться старой колесничной дорогой через дюны и по сухому руслу под Гебель-Вадуном. Мои друзья с той стороны наблюдают за ней.

Таита кивнул:

– Это та самая дорога, на которой встретил свою смерть фараон Тамос. Дальше Галлалы я никогда не путешествовал. Оттуда и далее мне потребуется проводник.

– Сопровождать тебя я пошлю своего собственного копейщика и отряд Синих, – пообещал регент. – Но путь долгий и трудный, тебе следует отправляться немедленно. На счету каждый день, каждый час.

Таита правил колесницей всю дорогу от разрушенного города Галлалы, сделав всего четыре остановки. Отряд преодолел это расстояние за время на полдня меньшее, чем ушло у Наджи и Тамоса, и при этом не так утомил лошадей.

Воины с девяти сопровождающих его колесниц благоговели перед славой мага. Они знали его как родоначальника колесничих, поскольку Таита первым из египтян построил колесницу и запряг в нее коней. Его знаменитая скачка от Фив до Элефантины с вестью о победе фараона Тамоса над гиксосами вошла в легенду. Теперь, следуя за его повозкой через дюны, воины поняли, что легенда возникла не на пустом месте. Выносливость старика удивляла, он ни на миг не расслаблялся. Держащие вожжи нежные, но сильные руки не знали усталости, и час за часом евнух выжимал из лошадей все, на что они способны. Все воины были впечатлены его искусством, и более всех тот, кто ехал с ним в одной повозке.

Гил служил у Наджи копьеносцем. Это был грубоватый, дочерна загорелый парень, худощавый, что ценно для колесничего, но при этом жилистый и жизнерадостный. И наверняка хороший боец – плохого не отобрали бы для колесницы полководца.

Учитывая, что дни стояли самые жаркие, а луна светила ярко, ехали по прохладе ночи. На заре остановились на отдых. Напоив коней, Гил подошел к Таите; маг сидел на валуне, с которого открывался вид на русло Гебель-Вадун. Копьеносец подал старику глиняный кувшин с водой. Таита припал к носику и сделал большой глоток горьковатой воды, которую они везли с собой из Галлалы, не выказав никакого пренебрежения. Он пил в первый раз за все время с их последнего привала в полночь.

«Старый заклинатель демонов крепок, как бедуин-конокрад», – подумал Гил с восхищением и присел на уважительном расстоянии, ожидая, не будет ли распоряжений.

– Далеко ли то место, где пал фараон? – спросил наконец маг.

Прикрыв ладонью глаза от восходящего солнца, Гил указал вдоль по руслу туда, где оно сливалось с равниной:

– Вот там, господин. Рядом с той далекой линией холмов.

В первый раз Таита задавал Гилу вопросы на заседании совета, когда разбирали дело о смерти фараона. Совет допросил всех, кто хоть что-то знал о происшедшем. Таите припомнилось, что свидетельство Гила было взвешенным и достоверным. Он не смутился перед высокопоставленными членами совета и излагал все как честный простой воин, каковым и являлся. Когда ему показали гиксосскую стрелу, Гил сразу опознал в ней ту, которой был сражен фараон Тамос. Древко ее было сломано – это сделал вельможа Наджа, чтобы облегчить боль от раны.

Теперь у них имелась возможность поговорить с глазу на глаз. За время после выезда из Фив они перекинулись парой слов, но до этого у них не было случая обстоятельно поговорить.

– Кто еще был с тобой в тот день? – спросил Таита.

– Только Сам, но, когда на нас напали, он находился при колесницах.

– Покажи точное место и проведи меня по полю боя, – велел старик.

Копейщик вздрогнул:

– Битвы не было, всего лишь стычка. Смотреть там особенно не на что, просто пустое место. Но если великий маг желает, то так тому и быть.

Колесницы снова двинулись в путь и стали вереницей по одной спускаться по крутому склону русла. Дождя тут не было уже лет сто, и даже ветер пустыни не стер следы, оставленные колесницами фараона: они врезались в песок, и их не составляло труда прочитать. Достигнув русла, Таита продолжал направлять колесницу по глубоким колеям.

Опасаясь засады гиксосов, египтяне внимательно наблюдали за обоими берегами. Но, хотя скалы и дрожали в жарком мареве, никаких признаков врага не наблюдалось.

– Вот дозорная башня. – Гил указал вперед.

Таита увидел неровный очерк, пьяно накренившийся на фоне незапятнанного голубого неба.

Отряд обогнул еще один поворот русла, и даже с расстояния двухсот шагов маг разглядел участок, исчерченный пересекающимися колеями: здесь колесницы фараона кружили и останавливались, а многие воины то сходили на сухой песок, то поднимались снова на повозки. Таита дал своему малому отряду знак сбавить ход и двигаться дальше шагом.

– Вот здесь фараон спешился и вместе с вельможей Наджей отправился разведывать лагерь Апепи. – Гил указал за передок.

Таита остановил колесницу и подал остальным знак сделать то же самое.

– Ждите меня здесь, – приказал он десятнику на следующей повозке. Потом повернулся к Гилу: – Идем со мной. Покажи мне место схватки.

Копейщик повел его по едва заметной тропе. Поначалу он шел медленно, щадя старика, но вскоре понял, что Таита как ходок ни в чем ему не уступает, и прибавил шаг. По мере продвижения вперед уклон становился заметнее, а поверхность делалась более неровной. Когда они добрались до нагромождения валунов в середине подъема, почти перегораживающего путь, даже Гил запыхался.

– Я поднялся до этого места, – объявил он.

– А где погиб фараон? – Таита обвел взором крутой, но открытый склон. – Где прятались воины гиксосов? Откуда была выпущена роковая стрела?

– Не могу сказать, господин. – Гил покачал головой. – Мне и прочим приказано было ждать здесь, а вельможа тем временем пошел дальше, за ту груду камней.

– А фараон? Отправился вперед вместе с Наджей?

– Нет, не сразу. Царь поначалу был с нами. Затем вельможа Наджа услышал какой-то звук, выдвинулся на разведку и пропал из виду.

– Не понимаю. В каком же месте на вас напали?

– Мы ждали тут. Я заметил, что фараон начал терять терпение. Спустя какое-то время вельможа Наджа свистнул из-за камней. Царь подпрыгнул. «Следуйте за мной», – говорит. И пошел вверх по тропе.

– Ты держался близко за ним?

– Я шел замыкающим.

– Ты видел, что произошло дальше?

– Фараон скрылся за валунами. Потом послышались крики и шум борьбы. Я слышал крики гиксосов, удары копий и стрел о камни. Я побежал, но дорогу запрудили наши воины, спешившие обогнуть камни и вступить в бой.

Гил показал место, где тропа сужалась, проходя мимо самого высокого валуна.

– Досюда я добрался, – продолжил он. – Тут вельможа Наджа закричал, что фараона сразили. Люди мельтешили вокруг, потом вдруг к месту, на котором я стоял, вынесли царя. Мне показалось, что он уже тогда был мертв.

– Насколько близко находились гиксосы? Сколько их было? Пешие или конные? Узнал ли ты, к какому их полку они принадлежали? – сыпал вопросами Таита.

У всех подразделений гиксосов имелись отличительные значки, которые египтяне прекрасно знали.

– Они были очень близко, и их было множество, – сообщил копейщик. – Целый отряд.

– Какого полка? – настаивал маг. – Ты разглядел их плюмажи?

Впервые на лице Гила отразились неуверенность и нечто вроде смущения.

– Господин, самих врагов я не видел. Они ведь были там, за камнями.

– Тогда откуда тебе известны их число и сила? – Таита нахмурился.

– Вельможа Наджа прокричал, что… – не договорив, Гил потупил глаза.

– Кто-то еще, кроме Наджи, видел противника?

– Не знаю, достопочтенный маг. Вельможа велел нам возвращаться к колесницам. Мы видели, что царь тяжело ранен, а то и уже мертв. Мы пали духом.

– Но уже после вы с товарищами наверняка обсуждали случившееся. Кто-то рассказывал, что столкнулся с врагом? Что достал какого-нибудь гиксоса стрелой или копьем?

– Не припомню. – Гил с сомнением покачал головой. – Нет, вроде бы никто.

– А кроме царя, был кто-нибудь еще ранен?

– Нет.

– Почему ты не рассказал этого на совете? – Таита рассердился. – Почему не сообщил, что на самом деле вы не видели врага?

– Вельможа Наджа приказал нам отвечать на вопросы просто, не занимать совет пустой болтовней и не живописать наши подвиги в этой схватке. – Копейщик смущенно поник. – Думаю, никто из нас не горел желанием признаваться, что мы отступили без боя.

– Тебе нечего стыдиться, Гил. Ты просто выполнял приказы. – Таита смягчился. – А теперь залезай на эти валуны и смотри в оба: мы сильно углубились на территорию гиксосов. Я скоро вернусь.

Таита неспешно пошел вперед и обогнул камень, загораживающий тропу. Потом остановился и осмотрел местность перед собой. Отсюда он мог видеть только верхушку разрушенной дозорной башни. Тропа зигзагами взбиралась по склону и исчезала за гребнем, который был довольно открытым, не слишком подходящим для засады: тут имелись лишь несколько скоплений камней и опаленных солнцем колючих деревьев. Тут ему припомнилось, что стычка происходила ночью. Но что-то не давало ему покоя. Таита улавливал присутствие зла, как будто за ним наблюдала некая могущественная недобрая сила.

Когда он, неподвижно застыв в свете солнца, закрыл глаза, это ощущение усилилось. Маг отпер двери ума и души, превратившись в сухую губку, впитывающую любое влияние, разлитое в окружающем воздухе. Ощущение стало еще острее: здесь было что-то ужасное, но сердцевина его находилась несколько далее, впереди. Таита поднял веки и побрел в ту сторону. Ничего такого не было видно, только опаленные солнцем камни и колючие деревья, но теперь он уже улавливал запах зла – слабый, но различимый смрад, похожий на зловонное дыхание питающегося падалью зверя.

Он остановился и принюхался, как охотничий пес. Воздух был сухим и насыщенным пылью, но чистым. Это убедило его, что этот едва заметный смрад имеет нематериальное происхождение. Ему удалось уловить эхо зла, проникшего в наш мир, но при попытке определить точное место оно ускользало. Чародей сделал шаг, другой и снова ощутил мерзкое зловоние. Еще шаг, и оно дополнилось чувством печали, как если бы он утратил что-то бесценное, что ничем нельзя заменить.

Таите пришлось заставить сделать себя следующий шаг по каменистой тропе, и в ту же секунду что-то ударило его с такой силой, что перехватило дыхание. Он вскричал от боли и упал на колени, хватаясь за грудь. Это была ужасная боль, боль смертная, и старик боролся с ней, как со змеем, кольцами сдавившим его тело. Ему удалось отползти на тропу, и боль сразу же исчезла.

Гил услышал крик и бросился на помощь. Подхватив Таиту, он поднял его на ноги.

– Что случилось? Что с тобой, господин?

– Прочь! – Старик отстранил его. – Оставь меня! Тебе здесь находиться опасно. Здесь кроется нечто, порожденное не людьми, но богами и демонами. Уходи! Жди меня у подножия холма.

Копейщик замялся, но потом поймал взгляд сверкающих глаз и попятился, как от призрака.

– Уходи! – повторил маг голосом, который Гилу очень не хотелось бы услышать во второй раз, и воин побежал.

Не скоро Таита сумел снова подчинить себе тело и дух, готовясь к схватке с противостоящей ему силой. Достав из кошеля на поясе амулет Лостры, он сжал его в правой руке и шагнул вперед.

Едва он ступил на то же самое место, что и прежде, боль ударила снова, даже с еще большей силой, подобно попавшей в грудь стреле с кремневым наконечником. Едва не закричав, маг отскочил, и боль тут же прошла, как и в первый раз.

Отдуваясь, старик смотрел на каменистую почву под ногами. Поначалу она показалась нетронутой и ничем не отличалась от других участков пройденной им дороги. Потом на землю упала легкая неземная тень. На его глазах она изменилась, превратившись в блестящую алую лужицу. Таита медленно опустился на колени.

– Это кровь царя и бога, – прошептал он. – Здесь, на этом самом месте, умер фараон Тамос.

Совладав с собой, старик тихим, но твердым голосом произнес обращенное к Гору заклинание, такое могущественное, что только адепт седьмой ступени отважился бы его озвучить. Повторив его в седьмой раз, Таита услышал шорох невидимых крыльев, потревоживших воздух пустыни.

– Бог здесь, – прошептал он и начал молиться.

Он молился за фараона и друга, прося Гора избавить его от мучений и прекратить пытку.

– Позволь ему покинуть это ужасное место, – упрашивал маг бога. – Для его души мучение оказаться запертым здесь как в ловушке.

Молясь, он делал знаки, отгоняющие зло. Прямо у него на глазах лужа крови начала сжиматься, как если бы сухая земля впитывала в себя влагу. Когда исчезла последняя капля, Таита услышал негромкий, неясный звук, похожий на плач сонного ребенка, и жуткий груз утраты и печали, пригибавший его к земле, упал с плеч. Его охватило упоительное чувство избавления. Он шагнул туда, где недавно была лужа крови. И даже когда его обутая в сандалию нога встала именно на то самое место, боль не пришла, приятное ощущение внутри осталось незамутненным.

– Покойся с миром, друг мой и царь, да живешь ты вечно, – произнес он вслух и сделал жест долгой жизни и счастья.

Таита повернулся и собирался было уже спуститься вниз по холму к колесницам, как вдруг остановился, вскинул голову и снова втянул воздух. В нем еще ощущался след запаха зла, хотя и почти неуловимый. Евнух устало побрел вверх по склону, миновав место, где погиб фараон. С каждым шагом смрад становился гуще, пока наконец не встал у Таиты комом в горле. Ему снова стало ясно, что это послание из мира духов. Он пошел дальше, но, отмерив двадцать шагов, понял, что запах слабеет. Тогда маг остановился и пошел обратно. Смрад сразу стал усиливаться. Он ходил туда-сюда до тех пор, пока не обнаружил, где пахло сильнее всего. Тогда маг сошел с тропы: вонь усилилась и стала почти нестерпимой.

Таита стоял под искривленными ветвями колючего дерева близ тропы. Подняв глаза, он заметил, что сучья имеют странную форму, как будто кто-то намеренно придал им сходство с крестом, хорошо заметным на фоне голубого неба. Маг опустил взгляд и обратил внимание на булыжник, размером и формой похожий на конскую голову. Его недавно передвинули, а затем вернули в прежнее положение. Таита приподнял его из ямки и увидел, что камень скрывал нишу между корнями дерева. Он отвалил его в сторону и заглянул внутрь. Там что-то лежало. Старик осторожно сунул руку – в такого рода укрытии легко могла прятаться змея или скорпион – и извлек некий предмет искусной работы. Некоторое время Таита смотрел на него и наконец понял, что это колчан. Сомнений, чей он, не было, потому как гиксосский геральдический стиль угадывался сразу, да и на кожаном чехле красовалось изображение Сутеха, крокодильего бога, которому поклонялись воины этого кочевого племени.

Таита снял крышку и обнаружил пять боевых стрел с зеленым и красным оперением. Он вытащил одну, и сердце его лихорадочно забилось. Ошибки быть не могло. Совсем недавно ему довелось осматривать сломанную, испачканную кровью стрелу, которую Наджа предъявил совету. Эта была точь-в-точь такой, как та, что убила фараона.

Маг повернул ее к свету и пристально рассмотрел клеймо на окрашенном древке. На нем была изображена голова леопарда, держащего в зубах начертанную иератическим письмом букву «Т». Тот самый знак, какой он видел на роковой стреле. Они были похожи как две капли воды. Таита вертел древко в руках, как будто рассчитывал выжать еще какие-то крохи сведений. Потом поднес к носу и понюхал. Чувствовались только запах дерева, краски и перьев. Мерзкий смрад, приведший его к нише, исчез.

Зачем убийце фараона понадобилось прятать колчан? Поле боя осталось за гиксосами, у них было сколько угодно времени, чтобы собрать свое оружие. А такую вещь, очень красивую и дорогую, ни один воин не бросит по доброй воле.

Еще добрый час обыскивал Таита склон, но не нашел больше ничего примечательного. Сверхъестественный смрад, запах разложения и зла, больше не ощущался. Спрятав колчан под передник, маг спустился туда, где в песке сухого русла его дожидались колесницы.