Читать книгу Чародей - Уилбур Смит - Страница 3

В этом укромном месте они простояли до наступления темноты. Затем, густо смазав бараньим жиром оси, чтобы не скрипели, и надев на лошадиные копыта кожаные башмаки, а также зачехлив хорошенько оружие и снаряжение, египтяне стали углубляться на гиксосскую территорию. Вел отряд Гил.

Копейщик хорошо знал местность, и Таита хоть и молчал, но задавался вопросом: насколько часто приходилось Гилу путешествовать здесь вместе со своим хозяином и какие еще встречи с врагом тут происходили?

Они спустились в долину Нила. Дважды приходилось им сворачивать с дороги и выжидать, пока отряды вооруженных людей, неразличимых в темноте, пройдут мимо. После полуночи египтяне прибыли в покинутый храм некоего давно забытого бога, вырытый в склоне невысокого глинистого холма. Пещера была достаточно большой, чтобы в ней мог укрыться целый отряд колесничих: люди, повозки и кони. Сразу стало очевидно, что она и прежде служила для этой цели: за разрушенным алтарем нашлись лампы и амфора с маслом, а в святилище лежали мешки с кормом для лошадей.

Как только лошадей распрягли и накормили, воины поели сами, потом повалились на соломенные подстилки и вскоре уже захрапели. Гил тем временем поменял свой военный наряд на одежду крестьянина.

– Верхом дальше не поедешь, слишком много внимания привлечет, – пояснил он Таите. – Пешком я дойду до лагеря под Бубастисом за полдня. Назад меня ждите не раньше завтрашнего вечера.

Копейщик вышел из пещеры и растворился в ночи.

«Наш честный воин Гил не так уж недалек, как кажется», – сказал себе Таита. И приготовился ждать, что ответят союзники вельможи Наджи на послание, которое Гил понес к ним.

Как только рассвело, маг выслал на вершину холма дозорного, велев ему устроиться там, где на поверхность выходила ведущая из подземного храма шахта. Незадолго до полудня раздавшийся в шахте тихий свист предупредил египтян об опасности, и Таита взобрался к часовому. С востока прямо к входу в храм направлялся караван тяжело навьюченных ослов. Таита предположил, что это могут быть купцы, использующие здание для ночлега в пути. Наверняка именно они устроили в святилище склад припасов. Старик спустился по склону, стараясь не попасться на глаза приближающемуся каравану. Потом выложил посреди дороги фигуру из кусков белого кварца и прочитал три строфы из ассирийской Книги Злой горы. Затем вернулся и стал ждать подхода торговцев.

Ведущий осел шел шагах в пятидесяти впереди остальной колонны. Очевидно, животное прекрасно знало храм и хранящееся в нем угощение, потому что без понукания со стороны возницы перешло на рысь. Добежав до кучки белых камней, ослик остановился так резко, что поклажа сползла у него со спины под брюхо. Он запрыгал и помчался галопом по равнине прочь от храма, взбрыкивая копытами в разные стороны. Его хриплый крик взбудоражил остальных животных каравана, и вскоре те уже пятились и мотали головами, лягая погонщиков и бегая кругами, как если бы на них набросился пчелиный рой.

Чтобы собрать перепуганных беглецов, успокоить их и снова направить по дороге к храму, у погонщиков ушла вся вторая половина дня. Но вот караван снова двинулся; теперь его возглавлял дородный главный погонщик, закутанный в дорогие ткани. На длинном поводе он тащил за собой упирающегося осла. Заметив камни посреди дороги, караванщик остановился. Вся колонна последовала его примеру, а прочие возницы поспешили вперед. Началось совещание, люди кричали и размахивали руками. Голоса их долетали до Таиты, укрывшегося среди растущих на склоне оливковых деревьев.

Потом вожак отделился от толпы и пошел вперед один. Поначалу шаги его были твердыми и уверенными, но вскоре замедлились и стали робкими. Наконец он остановился, переминаясь, и стал с безопасного расстояния рассматривать узор из кварца. Потом он плюнул в сторону камней и отпрыгнул, как будто ожидал возмездия за нанесенное оскорбление. Закончилось все тем, что он сделал знак, отгоняющий злые силы, повернулся и бодро затрусил по направлению к своим товарищам, размахивая руками и крича им, чтобы отошли подальше. Тех не пришлось долго убеждать. Вскоре караван во всю прыть улепетывал назад по той самой дороге, по которой пришел. Таита спустился с холма и разбросал камни, рассеяв их заклятие и открыв путь другим гостям, которых ждал.

Гости прибыли вскоре после того, как начало смеркаться. То были двадцать мчащихся во весь опор верховых, среди которых был и Гил на взятом взаймы жеребце. Они проскакали мимо разбросанных камней к входу в храм и спешились, бряцая оружием. Во главе их был высокий мужчина, широкий в плечах, с кустистыми бровями и мясистым крючковатым носом. Густые черные усы свисали на грудь, в бороду были заплетены разноцветные ленты.

– Ты Чародей, да? – спросил он с резким акцентом.

Таита решил не выдавать, что владеет гиксосским языком не хуже любого из них, поэтому ответил по-египетски.

– Меня зовут Таита, – он не подтвердил и не опровергнул свои магические способности, – я слуга великого бога Гора и призываю его благословение на твою голову. Я вижу, что ты человек важный, но не знаю твоего имени.

– Мое имя Трок, я верховный вождь рода Леопарда и начальник северной армии царя Апепи. У тебя есть для меня знак, Чародей?

Таита раскрыл правую ладонь и показал кусочек покрытого синей глазурью фарфора, верхнюю часть крошечной жертвенной статуэтки бога Сутеха. Трок наскоро осмотрел его, потом извлек из подвешенного к поясу кошеля другой обломок и приложил к первому. Части сомкнулись безупречно, и гиксос удовлетворенно хмыкнул:

– Идем со мной, Чародей.

Сопровождаемый Таитой, Трок шагнул в ночь. Они молча поднялись по холму и в свете звезд опустились на корточки один напротив другого. Трок зажал между коленями ножны и опустил руку на эфес тяжелого серповидного меча. «Это скорее по привычке, чем из недоверия», – отметил про себя Таита, но тем не менее военного вождя не стоило сбрасывать со счетов.

– Ты принес мне вести с юга. – В устах Трока это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос.

– Господин слышал о смерти фараона Тамоса?

– Нам известно о гибели фиванского претендента от пленников, захваченных при взятии Абнуба. – Трок старательно избегал употреблять слова, подтверждающие законность египетского фараона. Для гиксосов единственным законным правителем обоих царств являлся Апепи. – Еще мы слышали, что на трон Верхнего Египта посажено дитя.

– Фараону Неферу-Сети всего четырнадцать лет от роду, – подтвердил Таита, с такой же настойчивостью употребляя титул «фараон» всякий раз, когда упоминал его носителя. – Пройдет еще несколько лет, прежде чем он начнет править самостоятельно. До тех пор вельможа Наджа будет состоять при нем регентом.

Тут Трок внезапно оживился и заинтересованно подался вперед. Маг улыбнулся про себя. Из рук вон плохо поставлена разведка у гиксосов, раз они совсем не осведомлены о делах Верхнего царства. Вспомнилось, что незадолго до гибели фараона в Фивах было схвачено более полусотни гиксосских лазутчиков и шпионов. После допроса с пристрастием все до единого были казнены. Таита похвалил себя: им и впрямь удалось перекрыть утечку ценных сведений к врагу.

– Так, значит, ты прибыл к нам с полномочиями от регента юга. Какое послание принес ты от Наджи? – спросил гиксос, и Таита приметил, что в поведении у Трока проскользнуло вдруг торжество.

– Вельможа Наджа велел мне передать его послание лично Апепи, – уклончиво ответил маг, не желая, чтобы Трок знал больше, чем это крайне необходимо.

Гиксос это сразу понял.

– Наджа – мой двоюродный брат, – процедил он. – И не станет возражать, чтобы я слышал каждое слово из его послания.

Таита владел собой настолько умело, что не выдал эмоций, хотя Трок допустил серьезную ошибку. Подозрения насчет происхождения регента подтвердились.

– Да, мне это известно, господин, – сказал маг ровным голосом. – И тем не менее то, что мне велено передать Апепи, имеет…

– Не стоит недооценивать меня, Чародей. Я пользуюсь полным доверием твоего регента. – Голос Трока сделался хриплым от гнева. – Мне прекрасно известно, что ты прибыл к Апепи предложить перемирие и начать переговоры о долгом мире.

– Больше мне нечего сказать тебе, господин.

«Может, этот Трок и хороший воин, но заговорщик из него никудышный», – сказал себе Таита. Но когда заговорил снова, ни голос его, ни выражение не переменились.

– Передать послание я уполномочен только Пастушьему царю, Апепи, – промолвил он, употребив титул, которым гиксосского правителя называли в Верхнем Египте. – Ты можешь доставить меня к нему?

– Как пожелаешь, Чародей. Держи рот на замке, если тебе угодно, хотя смысла в этом никакого нет. – Трок сердитым рывком поднялся. – Царь Апепи под Бубастисом. Мы едем туда немедленно.

В напряженном молчании они спустились к подземному храму, где Таита вызвал к себе Гила и командира стражи.

– Вы хорошо справились со своей задачей. Но теперь вам предстоит вернуться в Фивы так же неприметно, как пришли.

– Ты вернешься с нами? – спросил Гил с беспокойством, чувствуя себя ответственным за старика.

– Нет. – Таита покачал головой. – Я останусь здесь. Доложите регенту, что я поехал на встречу с Апепи.

При тусклом свете масляных ламп воины запрягли коней, и вскоре колесницы уже готовы были тронуться в путь. Гил снял с повозки кожаную седельную суму Таиты и передал ее ему. Потом вскинул руку в почтительном приветствии.

– Для меня было великой честью путешествовать с тобой, мой господин. Когда я был маленьким, отец часто рассказывал мне легенды о твоих приключениях. Он сражался в рядах твоего полка под Асьютом. Был командиром отряда на левом крыле.

– Как его звали?

– Ласрон, господин.

– Да, я хорошо помню его. – Таита кивнул. – Он потерял левый глаз в той битве.

Гил с благоговением и изумлением уставился на него:

– Эта было сорок лет назад, а ты помнишь.

– Тридцать семь, – поправил его старик. – Доброго пути, молодой Гил. Прошлой ночью я составил твой гороскоп. Ты проживешь долгую жизнь и заслужишь большие почести.

Копейщик щелкнул вожжами и уехал в ночь, потеряв дар речи от гордости и благодарности.

К этому времени воины Трока сели в седла и тоже готовы были выступить. Таите выделили лошадь, на которой вернулся в храм Гил. Таита закинул ей на спину седельные сумы, потом сам устроился позади них. В отличие от египтян, гиксосы не питали предубеждения против езды верхом. Миновав выход из пещеры, отряд повернул на запад, в противоположную сторону от той, куда направилась колонна колесниц.

Таита скакал в середине отряда тяжеловооруженных всадников. Трок ехал впереди и не приглашал мага приблизиться. С той минуты, как Таита отказался передать ему сообщение Наджи, военачальник гиксосов держался холодно и отстраненно. Таиту это только радовало, потому как ему было над чем поразмыслить. Особенно обширное поле для умозаключений открывало известие о запутанном кровном родстве регента.

Отряд ехал в ночи, держа на запад, по направлению к реке и главному стану врага под Бубастисом. Хотя было еще темно, движение по дороге становилось все более оживленным. Длинные вереницы телег и повозок, нагруженных военным снаряжением, тянулись в ту же сторону, куда ехали путники. Навстречу им, к Аварису и Мемфису, направлялись столь же многочисленные порожние подводы, уже доставившие поклажу на место.

Когда всадники приблизились к реке, Таита заметил костры гиксосского войска вокруг Бубастиса. Усеянное огнями поле протянулось на многие мили вверх и вниз по течению реки: там, невидимое в темноте, располагалось неисчислимое множество людей и животных.

Нет на свете запаха, способного сравниться с тем, что производит стоящая лагерем армия. По мере приближения смрад сгущался, пока не сделался почти невыносимым. Запах навоза и дым разведенных из него костров, ароматы кожи и испорченного зерна – все то, чем пахнут конные части. Но все забивала вонь немытых человеческих тел и гнойных ран, готовящейся похлебки и прокисшего пива, аммиачный смрад отхожих ям, куч испражнений. И над всем господствовал удушливый запах непогребенных трупов.

Среди этой мешанины неприятных запахов Таита уловил еще один. Ему показалось, что он узнал его, но только когда один из страдальцев проковылял, пьяно пошатываясь, прямо у него перед лошадью, заставив его натянуть поводья, маг заметил розовые пятна на бледном лице и убедился окончательно. Теперь он понял, почему Апепи не смог развить победу при Абнубе, почему не послал свои колесницы на Фивы, к которым откатывалась павшая духом и не способная к сопротивлению армия египтян.

Таита подвел лошадь поближе к скакуну Трока и спросил негромко:

– Господин, когда зараза впервые обрушилась на ваши войска?

Трок натянул поводья так резко, что жеребец вздыбился и заплясал под ним.

– Кто тебе рассказал, Чародей? Это твои заклинания навели на нас треклятую хворь? Ты наслал на нас мор?

Он погнал коня вперед, не дожидаясь оправданий. Таита последовал за ним на почтительном расстоянии, но взгляд его подмечал все детали происходящего вокруг.

К этому времени стало светлее; сквозь густую пелену тумана и дыма, устилавшую землю и затянувшую утреннее небо, чуть проглянуло бледное солнце. Это придавало картине некий неестественный, странный вид, как будто дело происходило в подземном мире. Люди и животные преобразились в темные демонические фигуры. Перемешанный копытами лошадей ил, принесенный недавним половодьем, был черным и блестящим.

Они проехали мимо первых погребальных дрог, и всадники вокруг Таиты зажали носы и рты плащами, чтобы защититься от смрада и миазмов от кучи нагих, покрытых пятнами тел. Трок подогнал коня в надежде побыстрее проехать мимо, но впереди скопилось множество подобных телег, почти перегородивших дорогу.

Немного далее им довелось миновать поле для сжигания трупов, где еще целая армия дрог избавлялась от своего жуткого груза. Дров в этих краях не хватало, и пламя не было достаточно жарким, чтобы пожрать росшие груды мертвой плоти. Костры скворчали, когда из тел вытапливался жир; валил густой черный дым, лез в глотки живым, вынужденным дышать им.

«Интересно, сколько из этих покойников стали жертвами заразы, а сколько пало в бою с нашей армией?» – задавался вопросом Таита.

Чума была подобна жуткому призраку, шествовавшему нога в ногу с любой армией. Апепи много лет простоял под Бубастисом в лагере, кишащем крысами, коршунами и питающимися падалью марабу. Его воины утопали в собственных нечистотах, тела их кишели вшами и блохами, они питались испорченными припасами и пили воду из каналов, идущих мимо кладбищ и навозных куч. Для мора лучше условий не придумать.

Ближе к Бубастису лагерь становился более заселенным, шатры, палатки и лачуги лепились к стенам и обступали рвы, окружавшие город. Самые везучие из больных лежали под шаткими навесами из пальмовых листьев, дававшими хоть какую-то защиту от жаркого утреннего солнца. Другие валялись на вытоптанных заиленных полях, брошенные на растерзание жажде и стихиям. Мертвые лежали вперемежку с умирающими, раненные в бою – бок о бок с жертвами жестокой нутряной хвори.

Хотя в нем заговорили чувства целителя, Таита ничем не мог помочь страдальцам. Их обрекало на смерть их же многолюдство, ибо как всего один способен помочь столь многим? Более того, то были враги Египта, и маг понимал, что эта чума – благословение богов. Любой вылеченный им гиксос пойдет в поход на Фивы, чтобы предать его любимый город разорению и пожару.

Когда отряд въехал в крепость, маг обнаружил, что дела внутри немногим лучше, чем снаружи под стенами. Жертвы чумы валялись там, где сразила их болезнь, крысы и бродячие собаки терзали трупы, как и тела тех, кто был еще жив, но не имел сил защищаться.

Походный двор Апепи располагался в главном строении Бубастиса – массивном приземистом дворце из глинобитного кирпича с соломенной крышей, стоявшем посреди города. У ворот конюхи забрали у приезжих лошадей, кроме той, на которую были навьючены седельные сумы Таиты. Трок вел мага через внутренние дворы и залы с закрытыми окнами, где в медных жаровнях курились благовония и сандаловое дерево, чтобы забить чумной дух, наплывающий из города и лагеря, но нагретый ими жаркий воздух делался почти совсем непригодным для дыхания. Даже здесь, в ставке царя, разносились стоны больных, а в темных углах лежали скрюченные тела.

Перед бронзовыми дверями в глубине дворца пришедших остановили часовые, но стоило им распознать могучую фигуру Трока, как они расступились, позволяя гостям пройти. Здесь располагались личные покои Апепи. Стены были увешаны великолепными коврами, мебель была сделана из драгоценных пород деревьев, слоновой кости и перламутра, по большей части награбленных во дворцах и храмах Египта.

Трок препроводил Таиту в небольшую, но роскошно обставленную переднюю и оставил там. Рабыни принесли магу кувшин с шербетом и блюдо со спелыми финиками и гранатами. Таита попил, но к фруктам почти не притронулся. Он вообще был очень умерен в еде.

Ожидание затянулось. Солнечный луч, падающий через единственное высокое окно, лениво полз по противоположной стене, отмеряя время. Растянувшись на ковре и подложив под голову седельные сумы, маг задремал, но ни на миг не проваливался в глубокий сон и пробуждался при малейшем звуке. Иногда через толстые стены до него доносился женский плач и скорбные стенания.

Наконец в коридоре послышалась тяжелая поступь, загораживающая проход завеса раздвинулась. На пороге стоял дородный мужчина. Из одежды на нем была только юбка пурпурного льна, препоясанная под объемистым животом золотой цепью. Грудь его покрывали курчавые седые волосы, жесткие, как медвежья шкура. Обут он был в массивные сандалии, а щиколотки закрывали поножи из твердой полированной кожи. Но ни меча, ни иного оружия при нем не имелось. Руки и ноги у него казались могучими, как храмовые колонны, и были испещрены боевыми шрамами: некоторые, давно зажившие, уже побелели и стали гладкими, другие, свежие, выглядели алыми и пугающими. Борода и густая шевелюра тоже были седыми, но не были украшены привычными ленточками или косичками. Волосы не были умащены или расчесаны и пребывали в дерзком беспорядке. Темные глаза имели отрешенное выражение, а полные губы под большим крючковатым носом кривились, как от боли.

– Ты Таита, лекарь? – спросил гиксос.

Голос у него был звучный, говорил он без акцента, поскольку родился в Аварисе и воспринял многое из египетской культуры и образа жизни. Таита хорошо его знал – для него Апепи был захватчик, жестокий варвар, смертельный враг его страны и его фараона. Ему потребовались все его способности владеть собой, чтобы сохранить на лице невозмутимое выражение.

– Да, я Таита.

– Наслышан о твоих умениях. И нуждаюсь в них сейчас. Идем со мной.

Маг закинул на плечо седельные сумы и вышел за царем в коридор. Там их ждал Трок с отрядом вооруженных стражников, которые обступили Таиту, когда тот направился за Апепи вглубь дворца. Звуки плача становились громче, наконец Апепи отдернул тяжелый занавес, скрывавший очередной дверной проем, и, взяв Таиту за руку, ввел его внутрь.

В середине переполненного покоя толпились жрецы из храма Исиды в Аварисе. Узнав их по головным уборам из перьев белой цапли, Таита усмехнулся. Жрецы распевали и потрясали систрами над стоящей в углу жаровней, где лежали раскаленные докрасна щипцы. Соперничество между Таитой и этими шарлатанами длилось уже два поколения.

Помимо целителей, вокруг ложа в середине помещения собралось еще человек двадцать: придворные и военные, писцы и другие чиновники. Вид у всех был сосредоточенно-горестный. Женщины, опустившись на колени, выли и ревели. Только одна пыталась хоть как-то ухаживать за мальчиком на лежанке. Она казалась не сильно старше своего пациента – ей было лет тринадцать-четырнадцать – и обтирала его губкой с подогретой и ароматизированной водой из медного тазика.

С первого взгляда Таита подметил, что это была поразительно красивая девушка с волевым, умным лицом. Забота ее о больном была очевидна, в ее чертах отражалась любовь, а руки действовали умело и проворно.

Таита перевел взор на мальчика. Его обнаженное тело тоже выделялось правильным сложением, но исхудало от болезни. Кожу покрывали характерные для чумы язвы, обильной росой выступил пот. На груди, в тех местах, где жрецы Исиды прижигали кровотечение, виднелись багровые отметины. Маг понял, что несчастный находится в последней стадии недуга. Густые черные волосы взмокли и ниспадали на глаза, глубоко запавшие и обведенные кругами цвета спелой сливы. Глаза были открыты и горели лихорадочным огнем, но ничего не видели.

– Это Кьян, мой младший сын, – сказал Апепи, подходя к ложу и беспомощно глядя на дитя. – Чума унесет его, если ты не поможешь ему, маг.

Кьян застонал и перекатился набок, судорожно поджав колени к изувеченной груди. С резким звуком струйка жидкого поноса, смешанного с алой кровью, вырвалась из стиснутых ягодиц на запачканную простыню. Девушка сразу же подтерла его зад тряпицей, после чего, ничуть не гнушаясь, убрала кал с постели. Целители в углу возобновили пение, верховный жрец взял из жаровни раскаленные щипцы и направился к ложу.

Таита шагнул вперед, преградив ему путь своим длинным посохом.

– Прочь! – воскликнул он негромко. – Ты со своими мясниками наделал уже достаточно вреда.

– Я обязан выжечь лихорадку из его тела, – запротестовал священник.

– Вон! – отрезал Таита мрачно, потом повернулся к остальной толпе. – И вы все тоже уходите!

– Я хорошо тебя знаю, Таита. Ты богохульник, якшаешься с демонами и злыми духами. – Жрец не собирался отступать и угрожающе размахивал раскаленным бронзовым инструментом. – Я не боюсь твоего колдовства! У тебя нет здесь власти, царевич передан на попечение мне.

Маг сделал шаг назад и уронил свой посох под ноги священнику. Когда сделанный из древесины тамбути жезл стал извиваться, зашипел и змеей пополз по плитам пола к жрецу, тот заверещал и отскочил. Змея вскинула вдруг голову, между растянутых губ заметался раздвоенный язычок, а похожие на черные бусинки глаза заблестели.

В тот же миг толпа с визгом устремилась к выходу. Придворные и жрецы, воины и слуги царапались и толкались локтями в стремлении пробиться через толчею и побыстрее выскочить наружу. В спешке верховный жрец опрокинул жаровню и заорал, наступив босой ногой на рассыпавшиеся угли.

Через несколько секунд в покое стало пусто, не считая Апепи, даже не шелохнувшегося, и девушки у одра больного. Таита нагнулся и ухватил извивающуюся змею за хвост. Та мгновенно вытянулась, отвердела и снова превратилась в деревянный посох. Маг указал им на девушку у постели:

– Ты кто?

– Минтака. Это мой брат. – Она положила руку на слипшиеся от пота волосы мальчика и с вызовом вскинула голову. – Колдуй как хочешь, маг, но я его не оставлю.

Губы ее дрожали, а темные глаза округлились от страха. Его слава и направленный на нее посох-змея явно пугали красавицу.

– Я тебя не боюсь, – заявила она, после чего стала пятиться бочком, стараясь встать так, чтобы между нею и магом оказалась лежанка.

– Хорошо, – бросил Таита. – Значит, от тебя будет какой-то прок. Когда мальчик пил в последний раз?

Ей потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.

– Сегодня утром.

– Неужели эти шарлатаны не понимают, что парень умирает не только от болезни, но и от жажды? С потом и испражнениями из его тела вышла почти вся жидкость.

Таита крякнул, поднял стоящий рядом с постелью медный кувшин и понюхал его содержимое.

– Воняет жреческим ядом и чумными миазмами, – проговорил он и запустил сосудом в стену. – Ступай принеси воды. Убедись, чтобы она была чистая. Наполни кувшин водой из колодца, а не из реки. Поспеши, девочка.

Минтака убежала, а Таита развязал свою суму. Вскоре девушка вернулась с кувшином, до краев полным чистой водой. Маг приготовил настой из трав и подогрел его на жаровне.

– Помоги мне дать его ему, – велел он девушке, когда напиток был готов.

Затем показал ей, как нужно поддерживать брату голову и поглаживать горло, а сам по капле стал вливать больному настой. Вскоре Кьян уже жадно глотал.

– Чем могу я помочь тебе? – спросил царь.

– Господин, тебе нечего здесь делать, – отозвался Таита, не отрывая глаз от больного. – Ты гораздо лучше умеешь отнимать жизни, чем сохранять их.

Повисла долгая пауза, потом послышался топот подбитых бронзовыми гвоздями сандалий – Апепи покинул покой.

Быстро утратив страх перед магом, Минтака оказалась проворной и рьяной помощницей: она буквально предугадывала пожелания Таиты. Она сама дала брату питье, пока старик готовил на огне жаровни другое извлеченное из мешка снадобье. Вдвоем им удалось дать больному лекарство так, что не пропало ни одной капли. Девушка помогла ему втереть мазь в ожоги, покрывающие грудь мальчика. Потом они совместными усилиями завернули его в льняные простыни, намоченные ключевой водой, чтобы охладить пылающее тело.

Когда Минтака присела рядом с ним отдохнуть, Таита взял ее руку и повернул ладонью вверх. Он стал осматривать красные шишки на внутренней стороне запястья, но девушка отдернула руку.

– Это не чумные пятна. – Ее щеки залились краской смущения. – А всего лишь блошиные укусы. Дворец кишит насекомыми.

– Где кусает блоха, там гнездится чума. Снимай рубаху.

Девушка не колеблясь встала, ослабила завязку, и одежда соскользнула наземь. Нагое тело, будучи тонким и женственным, было одновременно мускулистым и сильным. Груди ее только наливались, твердые соски торчали, как созревающие ягоды шелковицы. Между длинными стройными ножками угнездился треугольник мягких волос.

По плоскому животику скакала блоха. Таита проворно поймал ее и растер между пальцами. Вокруг аккуратного пупка девушки осталась цепочка алых пятнышек – следы укусов.

– Повернись, – скомандовал маг, и гиксоска подчинилась.

Еще одно мерзкое насекомое прыгало по ее спине к глубокой впадине между крепкими ягодицами. Таита прижал ее ногтем и раздавил крошечный черный панцирь. Тот лопнул, оставив капельку крови.

– Если не избавишься от этих маленьких питомцев, станешь следующей больной, – пообещал ей маг, после чего отправился за водой.

Заварив на огне жаровни настойку из сухих красных цветков пиретрума, он омыл Минтаку с головы до пят. При этом прищелкнул еще четыре или пять блох, которые пытались избежать пахучего душа, спрыгнув с мокрой кожи.

Немного позднее Минтака сидела рядом с гостем, и пока ее нагое тело обсыхало, она без умолку щебетала о том и о сем. Тем временем они сообща очищали ее одежду, выковыривая последних блох и их яйца из складок и швов. Эти двое быстро становились закадычными друзьями.

Ближе к ночи кишечник Кьяна снова опустошился, но на этот раз весьма умеренно, и крови в стуле не было. Таита понюхал кал – смрад чумных миазмов ослабел. Маг приготовил более крепкий настой трав, а также им удалось влить в мальчика еще кувшин чистой воды. К утру лихорадка спала, сон Кьяна стал спокойнее. Он наконец помочился, что Таита объявил добрым признаком, хотя моча была темно-желтой и издавала кислый запах. Час спустя мальчик слил еще немного жидкости, на этот раз более светлой и не такой дурно пахнущей.

– Посмотри-ка, господин! – воскликнула Минтака, гладя брата по щеке. – Красные пятна побледнели, а кожа стала прохладнее.

– Твои руки исцеляют, как прикосновения девы рая, – сказал ей Таита. – Но не забывай про кувшин с водой. Он пуст.

Девушка опрометью умчалась и почти тут же вернулась с полным кувшином. Давая брату воду, она запела гиксосскую колыбельную, и Таиту тронул ее нежный и чистый голос.

Таита вглядывался в ее лицо. По гиксосским меркам оно было немного шире, чем нужно, а скулы слишком острыми. Рот был большой, губы полные, нос с горбинкой. Ни одну из ее черт нельзя было назвать безупречной, но они прекрасно уравновешивали друг друга, а шея у нее была длинной и изящной. Миндалевидные глаза под крутым изгибом черных бровей казались воистину очаровательными. В них светились энергия и ум. Это не совсем привычный тип красоты, подумал маг, но тем не менее это красота.

– Смотри! – Девушка перестала петь и засмеялась. – Он проснулся!

Глаза у Кьяна были открыты, взор устремлен на сестру.

– Ты вернулся к нам, маленький негодник! – Обнаженные в улыбке зубы были ровными и казались очень белыми в свете лампы. – Мы так волновались. Ты никогда не делай так больше.

Она обняла брата, чтобы скрыть слезы радости и облегчения, брызнувшие у нее из глаз.

Таита поднял глаза поверх пары на кровати и увидел в дверном проеме грузную фигуру Апепи. Маг не знал, как долго он там стоял. Без тени улыбки царь кивнул Таите, потом повернулся и ушел.

К вечеру Кьян смог уже с небольшой помощью сестры садиться и пить из миски с похлебкой, которую она подносила к его губам. Два дня спустя следы заразы исчезли.

Апепи навещал больного три-четыре раза в день. Кьян был слишком слаб, чтобы встать, но при появлении отца касался рукой губ и сердца, выражая почтение.

На пятый день он с трудом поднялся с постели и попытался простереться перед царем, но Апепи остановил его и снова уложил на подушки. Хотя отношение его к ребенку не вызывало сомнений, гиксос ничего не сказал и почти сразу ушел. Но на пороге оглянулся на Таиту и коротким кивком велел ему следовать за собой.

Вдвоем они стояли на верхушке самой высокой башни дворца. Чтобы забраться на такую высоту, пришлось преодолеть двести ступеней. Отсюда открывался вид на захваченную цитадель Абнуба, лежащую в десяти милях вверх по течению. Менее чем в ста милях располагались Фивы.

Апепи велел стражникам спуститься и оставить их на площадке наедине, так что никто не мог подслушать. Царь смотрел на широкую серую ленту реки, уходящую к югу. Он был в полном боевом облачении, с твердыми кожаными поножами и в нагруднике, пояс с мечом был украшен золотыми розетками, в бороду вплетены пурпурные ленты, в тон церемониальному переднику. Поверх присыпанных серебром кудрей сверкал золотой урей – корона с изображением коршуна и кобры. Таиту возмущало, что этот захватчик и грабитель возомнил себя фараоном всего Египта и надел священную регалию, но на лице его чувства не отражались. Вместо того чтобы негодовать, он сосредоточился, стараясь проникнуть в мысли Апепи. Те представляли собой настоящую паутину, настолько переплетенную и запутанную, что даже Таита не мог разобраться в ней. Но старик ощущал внутреннюю силу, делавшую Апепи таким грозным противником.

– По крайней мере, часть слухов о тебе оказалась правдой, маг, – нарушил Апепи долгое молчание. – Ты весьма искусный лекарь.

Таита не проронил ни слова.

– Способен ли ты сотворить заклинание, которое изгонит чуму из моей армии, как это произошло с моим сыном? Я заплачу тебе лакх золота. Столько драгоценного металла смогут увезти только десять сильных лошадей.

– Мой господин. – Таита слабо улыбнулся. – Будь я способен наводить такие чары, то наколдовал бы себе десять лакхов золота, не утруждаясь при этом исцелением твоих мерзавцев.

Апепи повернул голову и улыбнулся в ответ, но не весело и не добро:

– Каков твой возраст, Чародей? Трок говорит, будто тебе уже двести лет. Это правда?

Таита сделал вид, что не слышал, и гиксос продолжил:

– Сколько ты стоишь, Чародей? И если не золото, то что могу я тебе предложить?

Не дожидаясь ответа, которого и быть не могло, царь подошел к северному парапету башни и встал, уперев кулаки в бока. Он смотрел на свою армию и погребальные поля за лагерем. Костры горели, дым стелился над зелеными водами реки и над пустыней на другом берегу.

– Ты одержал победу, господин, – сказал Таита негромко. – Но ты правильно делаешь, что смотришь на погребальные костры своих мертвых. Фараон перестроит и пополнит свои силы прежде, чем чума заглохнет и твои люди снова готовы будут сражаться.

Апепи раздраженно встрепенулся, как лев, отгоняющий мух:

– Твоя настойчивость досаждает мне, Чародей.

– Нет, господин. Не я тебя раздражаю, но правда и здравый смысл.

– Нефер-Сети еще ребенок. Я побил его один раз, побью и в другой.

– Чума в войсках – это еще не самое страшное для тебя. Твои лазутчики должны были донести, что у фараона еще пять полков под Асуаном и другие два под Асьютом. Они уже на реке и плывут по течению на север. И прибудут сюда до новой луны.

Апепи рыкнул, но ничего не ответил.

– Шестьдесят лет войны обескровили оба государства, – безжалостно продолжал маг. – Станешь ли ты продолжать дело Салита, твоего отца, – шестьдесят лет кровопролития? Вот что ты оставишь в наследство своим сыновьям?

Царь повернулся к нему, насупившись:

– Не переступай границ, старик. Не оскорбляй моего отца, божественного Салита.

После паузы достаточно долгой, чтобы выказать свое негодование, Апепи заговорил снова:

– Сколько времени потребуется тебе, чтобы устроить мне переговоры с этим так называемым регентом Верхнего Египта, этим Наджей?

– Если ты дашь мне охранную грамоту на проезд через твои войска и быструю лодку, я буду в Фивах через три дня. А на возвращение сюда по течению реки мне потребуется даже меньше.

– Я пошлю Трока, чтобы он позаботился о твоей безопасности. Передай Надже, что я встречусь с ним в храме Хатхор на западном берегу, близ Перры, за Абнубом. Ты знаешь это место?

– Отлично знаю, господин.

– Там мы сможем поговорить. Но пусть не ожидает от меня больших уступок. Я победитель, а он – проигравший. Можешь идти.

Таита не сдвинулся с места.

– Ты можешь идти, Чародей, – повторил гиксос.

– Фараон Нефер-Сети почти одного возраста с твоей дочерью Минтакой, – проговорил маг. – Ты мог бы захватить ее с собой в Перру.

– Зачем это? – Апепи подозрительно уставился на него.

– Брачный союз твоего рода с представителем династии Тамоса сделает мир между двумя царствами долговечным.

Чтобы спрятать улыбку, Апепи погладил вплетенные в бороду ленточки.

– Клянусь Сутехом, ты плетешь интриги так же ловко, как составляешь снадобья, Чародей. А теперь уходи, пока мое терпение совершенно не истощилось.

Храм Хатхор был высечен в склоне скалистого прибрежного холма в царствование фараона Сехертави – сотни лет тому назад, но с тех пор каждый фараон прибавлял к нему что-нибудь. Жрицы его составляли богатый, влиятельный орден, каким-то чудом сумевший пережить долгую войну между царствами и даже достигший процветания в эти трудные времена.

Облаченные в желтые одеяния, они собрались во внутреннем дворе храма, между двумя массивными статуями богини. Одна изображала Хатхор в виде пегой коровы с золотыми рогами, другая представляла ее в человеческом обличье – высокой, прекрасной госпожи в рогатой короне и с солнечным диском на голове.

Жрицы запели и затрясли систрами, когда свита фараона Нефера-Сети въехала во двор с восточной стороны, а придворные царя Апепи миновали западную колоннаду. Порядок прибытия вызвал столь оживленные споры, что переговоры едва не сорвались еще до начала. Приехавший первым занимал почетное положение сильного, тогда как второй выглядел так, будто прибыл униженно просить мира. Ни одна из сторон не хотела поступиться своими преимуществами.

Мысль въехать в храм одновременно подсказал не кто иной, как Таита. Он же тактично уладил в не меньшей степени острый вопрос о регалиях, которые будут носить главы двух посольств. Двойную корону не наденет никто. Чело Апепи будет украшать красный венец-дешрет Нижнего Египта, тогда как Нефер-Сети ограничится белым хеджетом Верхнего Египта.

Свиты обоих правителей заполнили просторный внутренний двор, выстроившись друг напротив друга с видом мрачным и неприветливым. Их разделяли всего несколько шагов, но обида и ненависть шестидесятилетней вражды выстроила между ними непреодолимую стену.

Недружелюбное молчание прервал трубный глас бараньих рогов и гром бронзовых гонгов. То был сигнал царям выступать из противоположных крыльев храма.

Торжественным шагом проследовали вельможа Наджа и фараон Нефер-Сети, заняли места на тронах с высокими спинками. Две царевны, Хезерет и Мерикара, покорно проследовали за ними и расположились у подножия трона Наджи, поскольку являлись его нареченными. Обеих девочек так сильно накрасили, что лица их были не более выразительными, чем у статуи Хатхор, в тени которой они сидели.

Одновременно из противоположного крыла храма выступила гиксосская царская семья. Возглавлял ее Апепи: внушительная воинственная фигура в полном боевом облачении. Взор его был через двор устремлен на юного фараона. Следом шли восемь его сыновей, и только Кьян, самый младший, не оправился еще от чумы настолько, чтобы выдержать путешествие вверх по реке. Подобно отцу, юноши были с оружием и в доспехах, стараясь подражать его походке и властной повадке.

«Жуткая шайка кровожадных мерзавцев», – подумал Таита, оглядывая их со своего места рядом с троном Нефера.

Из многочисленных дочерей Апепи взял с собой только одну. Как выделяется пустынная роза в гуще колючих кактусов, так соседство с братьями только подчеркивало красоту Минтаки. Она заметила высокую фигуру и серебристые волосы Таиты в толпе напротив, и лицо ее озарилось улыбкой такой сияющей, как будто луч солнца пробился на миг через растянутые над внутренним двором навесы. Никто из египтян не видел ее прежде, и по их рядам прокатился удивленный шепот. Они оказались не готовы принять ее красоту – молва гласила, что женщины гиксосов такие же верзилы, как их мужчины, и вдвое уродливее.

Фараон Нефер-Сети немного наклонился вперед и, вопреки торжественности момента, потеребил мочку уха под бутылковидной белой короной. То была привычка, от которой Таита старался его отучить, и проявлялась она, только когда Нефер был чем-то очень заинтересован или увлечен. Таита не видел Нефера два месяца – Наджа держал мальчика взаперти все время после возвращения мага из ставки Апепи в Бубастисе, – но так хорошо знал воспитанника, так был настроен на его умственную волну, что по-прежнему без труда читал его мысли. Он чувствовал, что Нефер испытывает сейчас такой всплеск возбуждения и волнения, как если бы заметил газель, появившуюся на расстоянии выстрела из лука, или готовился оседлать необъезженного жеребца, или спустил сокола на цаплю и наблюдает, как хищник камнем падает на добычу.

Впервые на глазах Таиты Нефера так взволновала особа женского пола. На женщин, включая своих сестер, Нефер всегда смотрел с царственным пренебрежением. Впрочем, прошло меньше года с той поры, как мальчик вплыл в коварные воды половой зрелости, а большую часть этого времени он провел с Таитой в дебрях Гебель-Нагары.

Достигнув так многого при ничтожных усилиях, Таита самодовольно усмехнулся. Если бы Неферу не понравилась юная гиксоска, это могло бы расстроить замыслы мага и увеличить опасность. Если же молодые люди поженятся, Нефер станет зятем Апепи и обретет покровителя в его лице. Даже Наджа два раза подумает, прежде чем задевать человека столь могущественного и опасного. Минтака, сама того не зная, защитит Нефера от коварства регента. Уже одна эта причина подталкивала Таиту к устройству брачного союза.

За недолгое время, пока они вместе выхаживали ее брата, между Таитой и Минтакой установилась крепкая дружба. Маг почти неприметно кивнул и улыбнулся в ответ. Потом взгляд Минтаки скользнул мимо него. Она с интересом стала рассматривать стоявших напротив египетских женщин. Ей много доводилось о них слышать, а вот увидеть пришлось впервые. Она быстро выделила среди них Хезерет. Чуткий женский инстинкт опознал в ней красавицу под стать ей самой и, возможно, будущую соперницу. Хезерет повела себя точно так же, и царевны обменялись короткими, но надменными и неприязненными взглядами. Потом Минтака подняла глаза на внушительную фигуру вельможи Наджи и замерла в восхищении.

Он выглядел чудесно, совсем непохоже на ее отца и братьев. Регента украшали золото и драгоценные камни, а его одежда ослепляла своей чистотой. Даже через разделяющее их расстояние до нее долетал аромат его духов, будто от поля диких цветов. Густая краска на лице Наджи образовывала маску, кожа почти светилась, а глаза были подведены черным углем. И все-таки ей показалось, что это красота змеи или ядовитого насекомого. Минтака поежилась и посмотрела на человека на троне рядом с регентом.

Фараон Нефер-Сети смотрел на нее так пристально, что у нее перехватило дух. Глаза у него были зеленые – это было первое, что поразило ее; она попыталась отвести взгляд, но не смогла. А вместо этого начала заливаться румянцем.

Юный фараон выглядел таким благородным и величественным в белой короне и с фальшивой козлиной бородкой, что девушка смешалась. Затем фараон вдруг тепло и доверительно улыбнулся ей. В тот же миг лицо его сделалось мальчишеским и привлекательным, и дыхание ее непроизвольно участилось, а румянец на щеках заалел еще сильнее. С усилием отведя взгляд, она сталас подчеркнутым вниманием разглядывать статую, изображающую богиню Хатхор в образе коровы.

Девушке потребовалось время, чтобы овладеть собой. Тут как раз слово взял вельможа Наджа, регент Верхнего Египта. Ровным голосом он поприветствовал Апепи, учтиво называя его царем гиксосов, но избегая упоминаний о его притязаниях на египетские владения. Минтака напряженно следила за его губами; она чувствовала на себе взгляд Нефера, но твердо решила не смотреть на него.

Голос Наджи звучал гулко и монотонно, и наконец ей стало невмоготу. Девушка искоса глянула на Нефера, намереваясь сразу отвести взгляд, но его глаза так и были направлены на нее. Они блестели от немого веселья и интриговали ее. По характеру Минтака не была тихоней, но на этот раз ее улыбка получилась застенчивой и робкой, а щеки снова запылали. Она потупила взор и, сплетя пальцы рук, стала рассматривать их, но, поняв, что нервно теребит ладони, одернула себя. Руки ее замерли, но теперь девушка злилась на Нефера, нарушившего ее покой. «Ведь это всего лишь египетский хлыщ, – думала она. – Любой из моих братьев куда более похож на мужчину и вдвое красивее. Этот тип всего-навсего пытается выставить меня дурой, пялясь таким неприличным образом. И вовсе я не буду на него смотреть, а сделаю вид, будто его не существует». Так решила Минтака, и ее твердость длилась до тех пор, пока Наджа не кончил говорить и ее отец не взял ответное слово.

Девушка бросила на Нефера еще один взгляд из-под длинных черных ресниц. Фараон смотрел на ее отца, но как только ее взгляд коснулся его лица, сразу посмотрел на нее. Минтака старалась сохранять спокойное и неприступное выражение, но стоило ему улыбнуться, ее губы тоже дрогнули в ответ. «Он и впрямь не уступит красотой некоторым из моих братьев, – признала она, потом снова стрельнула глазами на юношу. – А быть может, и никому из них».

Она снова уставилась на свои колени и задумалась. Потом взглянула на египтянина еще разок, просто чтобы удостовериться. Да, быть может, красивее любого из них, включая Ругу. Почувствовав, что предает тем самым старшего брата, Минтака поправилась: красивее, но на другой лад, разумеется.

Девушка скосила глаза на Ругу. Чернобровый, с заплетенными в бороду лентами, Руга был воплощением воина, настоящий красавец, решила преданная сестра.

Таита из рядов напротив вроде как и не наблюдал за ней, но не упускал ни одной мелочи из потаенной беседы между Нефером и Минтакой. Но видел он не только это. Трок, двоюродный брат Наджи, занимал место сразу за троном Апепи, на расстоянии вытянутой руки от Минтаки. Его сложенные на груди руки были унизаны браслетами из чистого золота. Через одно плечо был переброшен тяжелый изогнутый лук, на другом висел колчан, покрытый листовым золотом. На шее блестела как знак доблести и отличия золотая цепь. Гиксосы усвоили не только верования и обычаи египтян, но и их награды. Трок не сводил глаз с гиксосской царевны.

Последовал очередной обмен взглядами между Нефером и Минтакой, и Трок угрюмо и враждебно проследил за ним. Таита улавливал гнев и ревность военачальника. Ощущение создавалось такое, как будто хамсин, эта ужасная сахарская буря, горячим и душным облаком собирается на горизонте. «Вот этого я не предвидел, – сказал себе Таита. – Что влечет Трока к царевне – любовь или корыстный расчет? Желает ли он ее или рассматривает исключительно как ступеньку на пути к власти? В любом случае Трок опасен, его нельзя сбрасывать со счетов».

Обмен приветственными речами подходил к концу, и ничего существенного не прозвучало: мирным переговорам предстояло проходить на тайной встрече на следующий день. Владыки с обеих сторон поднялись с тронов, обменялись поклонами и направились к выходу; снова ударили гонги и взревели рога.

Таита бросил последний взгляд на ряд гиксосов. Апепи и его сыновья исчезли в воротах, меж высоких гранитных колонн, вершины которых увенчивали коровьи головы богини. Минтака, оглянувшись, последовала за отцом и братьями. Трок шел прямо за ней и тоже метнул на фараона Нефера-Сети прощальный взгляд через плечо. Затем решительно зашагал в ворота. При этом стрелы в его колчане отозвались негромким стуком, и их оперение привлекло внимание Таиты. В отличие от боевого кожаного, этот церемониальный колчан был покрыт листовым золотом и не имел крышки, так что задние концы стрел торчали над плечом гиксоса. Перья на них были красные и зеленые. Что-то недоброе шевельнулось в памяти у евнуха. Трок шел через ворота, а Таита пристально смотрел ему вслед.

Таита вернулся в каморку в каменной пристройке храма, выделенную ему на время мирных переговоров. Устав от жары во дворе, он выпил немного шербета, потом подошел к окну в толстой стене. Стайка яркоперых ткачиков и синичек чирикала на подоконнике и на плитах террасы внизу. Пока маг крошил им лепешку из дурры, птахи садились ему на плечи, клевали еду из сложенных ковшиком ладоней. Таита тем временем размышлял о событиях утра, и постепенно в голове у него начали складываться воедино разрозненные наблюдения, сделанные во время встречи.

Интерес и удовольствие от того, что происходило между Минтакой и Нефером, сразу исчезли, стоило ему вспомнить про Трока. Таита старался понять, какое чувство связывает гиксоса с царевной, и взвешивал трудности, которые оно сулило его замыслам в отношении юной пары.

От размышлений его отвлекла некая тень, воровато крадущаяся по краю террасы. То был один из храмовых котов – тощий, покрытый рубцами и в лишайных пятнах. Он подбирался к птичкам, клюющим рассыпанные под окном кусочки лепешки из дурры.

Бледные глаза Таиты впились в кота. Усатый разбойник остановился и подозрительно огляделся. Внезапно, выгнув спину и со вставшей дыбом шерстью, кот воззрился на пустое место на каменной плите перед ним. Он зашипел, развернулся, опрометью помчался прочь, подбежал к пальме и полез вверх по высокому стволу. Добравшись до растущих на макушке веток, там и повис, вцепившись в кору. Таита бросил еще горсть крошек птичкам и вернулся к размышлениям.

За время долгой ночной скачки Трок держал колчан плотно закрытым, да Таите и не приходило в голову сравнивать его стрелы с найденными на месте гибели фараона. Можно было только догадываться, у скольких гиксосских военачальников имеются стрелы с красным и зеленым оперением, но наверняка их немало. Однако на древке у каждой ставится личное клеймо. Существовал только один способ связать смерть Тамоса с Троком, а от него протянуть ниточку к его двоюродному брату Надже – осмотреть какую-то из его стрел. Но как сделать это, не возбудив подозрений?

И снова мага отвлекли от его дум. За дверью каморки послышались голоса. Один был молодой и звонкий, Таита сразу его узнал. Другие звучали недовольно, одновременно сердито и умоляюще.

– Вельможа Асмор дал строжайший приказ…

– Разве я не фараон? И вы не обязаны подчиняться мне? Я желаю посетить мага, а вы дерзаете мне препятствовать. Отойдите, вы оба!

Тон у Нефера был строгим и повелительным. Робость подростка исчезла, он говорил, как взрослый мужчина.

«Юный сокол расправляет крылья и показывает когти», – подумал Таита и, повернувшись спиной к окну, стряхнул с рук хлебные крошки, чтобы приветствовать царя.

Нефер отдернул занавесь в дверном проеме и вошел. Два вооруженных стражника растерянно застыли на пороге. Не обращая на них внимания, Нефер упер руки в бока и воззрился на старика:

– Таита! Я сильно недоволен тобой.

– Я в отчаянии, – ответил маг, глубоко склонившись. – Чем я прогневал вас?

– Тем, что избегаешь меня. Стоит мне послать за тобой, как следует доклад, что ты отправился с тайным поручением к гиксосам, вернулся в пустыню, или говорят еще какую-нибудь несусветную чушь.

Нефер нахмурился, чтобы спрятать радость от встречи со старым наставником.

– Потом откуда ни возьмись ты вдруг объявляешься как ни в чем не бывало, но по-прежнему меня не замечаешь. За время церемонии ты на меня и не посмотрел даже. Так где тебя носило?

– Ваше величество, тут лишние уши. – Таита глянул в сторону мнущихся стражей.

Нефер сердито обернулся к ним:

– Я не первый раз говорю, чтобы вы оставили меня в покое. Если сию же минуту не уйдете, я велю вас удушить.

Воины в отчаянии поплелись прочь, но далеко не ушли. До Таиты доносились их шепот и бряцание оружия, пока стражники ждали в проходе за порогом. Он кивнул в сторону окна и прошептал:

– У меня лодка на причале. Не желает ли ваше величество порыбачить?

Не дожидаясь ответа, Таита подобрал подол хитона и запрыгнул на подоконник. Потом обернулся. Позабыв гнев, Нефер с широкой улыбкой устремился за ним. Маг спрыгнул на террасу, царь проворно выбрался наружу следом за ним. Будто шалуны, сбежавшие с урока, они пробрались через террасу и рощицу финиковых пальм к реке.

У причала стояли стражники, но им никто не давал приказа не пропускать юного фараона. С почтительным приветствием они расступились, позволив царю и магу забраться в рыбачью лодчонку. Схватив каждый по веслу, беглецы оттолкнулись от пристани. Таита взял курс на узкую протоку в заросших папирусом берегах, и через несколько минут они оказались одни среди болота, укрывшись в лабиринте неприметных каналов.

– Где ты был, Таита? – просто спросил Нефер, оставив царские замашки. – Мне так не хватало тебя.

– Я все расскажу, – заверил его старик. – Но сначала поведай мне, что происходило с тобой.

Они встали в крошечной, заросшей папирусом лагуне, и Нефер рассказал все, что случилось с ним со дня их последней беседы с глазу на глаз. По приказу Наджи его заперли в золотой клетке, лишив возможности видеться со старыми друзьями, даже с Мереном или собственными сестрами. Единственным утешением служили для мальчика свитки из дворцовой библиотеки, занятия по управлению колесницей и упражнения с оружием под руководством старого воина Хилтона.

– Наджа даже на соколиную охоту или на рыбалку меня не отпускал, не приставив Асмора в качестве няньки, – пожаловался молодой фараон.

Он сказал, что не знал даже, будет ли Таита присутствовать на церемонии встречи в храмовом дворе, пока не увидел его там, и считал, что наставник находится в Гебель-Нагаре. Как только Наджа и Асмор засели за стол переговоров с Апепи, Троком и другими гиксосскими вождями, мальчик застращал свою охрану и выбрался из покоев на встречу с Таитой.

– Без тебя такая тоска, Таита, – подытожил он. – Мне кажется, я умру со скуки. Заставь Наджу снова разрешить нам видеться. Чары какие-нибудь на него наведи.

– Есть над чем подумать, но сейчас у нас нет времени, – ловко уклонился Таита. – Едва узнав, что мы сбежали из храма, Наджа пошлет на поиски целое воинство. А я еще не успел сообщить тебе свои новости.

Наскоро и в общих чертах маг поведал Неферу о том, что случилось с ним со дня последней их встречи. Рассказал о родстве между Наджей и Троком, о том, как посетил место гибели фараона Тамоса и о сделанной там находке.

Нефер слушал не перебивая, но когда Таита заговорил о смерти отца, глаза мальчика наполнились слезами. Он отвел взгляд, закашлялся и утер слезы тыльной стороной ладони.

– Теперь ты понимаешь, насколько опасно твое положение, – продолжил Таита. – Я уверен, что Наджа сильно замешан в смерти фараона, и чем ближе мы подбираемся к доказательствам этого, тем серьезнее опасность.

– Однажды я отомщу за отца, – поклялся Нефер, и голос его прозвучал твердо и холодно.

– И я помогу тебе в этом, – пообещал Таита. – Но пока наша задача – оберечь тебя от ненависти Наджи.

– Что ты задумал, Таита? Удастся ли нам сбежать из Египта, как мы собирались прежде?

– Нет, – старик покачал головой. – Разумеется, я рассматривал такую возможность, но регент надежно запер нас здесь. Стоит нам направиться к границе, и он пошлет по нашим следам тысячу колесниц.

– Так как нам быть? Тебе ведь тоже грозит опасность.

– Нет. Я убедил Наджу, что без моей помощи у него ничего не выйдет.

Он рассказал, как провел в храме Осириса ложный ритуал и сумел уверить регента в своей готовности поделиться с ним тайной вечной жизни.

Уловка мага повеселила Нефера.

– Ты что-то придумал? – снова спросил он.

– Нам необходимо выждать, пока не представится случай бежать или избавить мир от вредного присутствия Наджи. Пока же я буду оберегать тебя всеми доступными мне средствами.

– Какими же?

– Наджа отправил меня к Апепи – устраивать эти переговоры о мире.

– Да, мне известно, что ты ездил в Аварис. Мне сообщили об этом в ответ на требование повидаться с тобой.

– Не в Аварис, а в ставку Апепи под Бубастисом. Когда царь согласился встретиться с Наджей, я уговорил его скрепить мир между двумя странами браком между тобой и дочерью Апепи. Оказавшись под защитой правителя гиксосов, ты можешь не опасаться ножа регента. Он не осмелится ввергнуть Египет в междоусобицу, нарушив договор.

– Апепи хочет выдать за меня свою дочь? – Нефер удивленно уставился на воспитателя. – Ту самую, в красном одеянии, которую я видел сегодня утром на церемонии?

– Ту самую, – подтвердил Таита. – Ее зовут Минтака.

– Я знаю, – торопливо заверил юноша. – Ее назвали в честь маленькой звезды в созвездии Охотника.

– Да, это она, – кивнул маг. – Минтака, страшненькая такая, с большим носом и смешливым ртом.

– И вовсе не страшненькая! – В возмущении Нефер вскочил, едва не опрокинув челнок и не отправив обоих седоков барахтаться в иле на дне лагуны. – Она самая красивая… – Заметив выражение на лице Таиты, он слегка успокоился. – Я хотел сказать, что внешность у нее довольно приятная. – И молодой фараон грустно усмехнулся. – Вечно ты меня подлавливаешь. Но тебе придется признать, что она красивая.

– Если тебе нравятся большие носы и смешливые рты, то да.

Нефер поднял валявшуюся на дне лодки дохлую рыбешку и запустил ею в Таиту. Тот пригнулся.

– Когда мне можно будет поговорить с ней? – спросил Нефер, делая вид, будто этот вопрос не имеет для него серьезного значения. – Она ведь понимает по-египетски?

– Не хуже тебя, – заверил его старик.

– Так когда же я с ней встречусь? Устрой мне свидание.

Таита предвидел это требование.

– Ты можешь пригласить царевну и ее свиту на охоту в здешних болотах, после чего можно устроить маленькое пиршество.

– Сегодня же вечером отправлю Асмора с приглашением, – решил Нефер.

Но Таита покачал головой:

– Асмор первым делом пойдет к регенту, а Наджа сразу почует опасность. Едва он смекнет, что к чему, сразу сделает все возможное, чтобы помешать вам встретиться.

– Но как же тогда быть? – Юноша выглядел взволнованным.

– Я сам к ней пойду, – пообещал Таита.

В этот миг с разных направлений в заросшем папирусом болоте послышались далекие крики и плеск весел.

– Асмор хватился тебя и послал своих ищеек привести царя обратно. Сам видишь, что избавиться от него будет нелегко. А теперь слушай внимательно, у нас очень мало времени.

Они торопливо посовещались, договорившись о способе обмена сообщениями. Все это время крики и плеск становились громче, приближаясь. Через несколько минут в лагуну, разорвав завесу из папируса, влетело небольшое военное судно с вооруженными людьми и двадцатью гребцами.

– Фараон здесь! – раздался голос с палубы. – Держи на лодку!

На заливном лугу, граничащем с папирусным болотом у реки, гиксосы устроили площадку для тренировок. Когда Таита покинул храм, два подразделения стражи Апепи упражнялись здесь во владении оружием под палящими лучами утреннего солнца, падающими с безоблачного неба. Две сотни воинов в полной выкладке бегали взапуски через болото, утопая в иле по пояс, а тем временем отряды колесниц совершали на равнине сложные перестроения: из колонны по четыре в колонну по одному, затем веером разворачивались в линию. Пыль клубами поднималась из-под колес, солнце играло на остриях копий, ветер трепал яркие цветные флажки.

Таита остановился у мишеней и понаблюдал за тем, как пятьдесят лучников стреляют по ним с сотни локтей, выпуская по пять стрел одну за другой. Потом стрелки перебежали к соломенным чучелам, изображавшим человека, вытащили стрелы и снова выпустили их по цели, расположенной уже на расстоянии двух сотен локтей. Плеть наставника безжалостно опускалась на спину того, кто медленно переходил от рубежа к рубежу или промахивался. Бронзовые шипы на кожаных ремнях оставляли кровавые пятна в тех местах, где они впивались в кожу через льняные рубахи.

Таиту никто не остановил. Пока он проходил мимо, копейщики, с воинственными выкриками отрабатывавшие в парах простейшие уколы и блоки, прервали упражнение и притихли, провожая его почтительными взорами. Его окружала грозная слава. Только когда чародей удалился, тренировка возобновилась.

В дальнем конце поля, по короткой зеленой траве близ болота, маневрировала на скорости между мишеней и столбов одинокая колесница. Это была колесница для разведки, со спицевыми колесами и сплетенным из бамбука корпусом, очень быстрая и достаточно легкая, чтобы двое мужчин могли поднять ее и перенести через препятствие.

Запряжены в нее были две великолепные гнедые кобылы из личных конюшен царя Апепи. Куски дерна взлетели из-под копыт, когда они обогнули метку в конце площадки и галопом помчались обратно, увлекая за собой подпрыгивающую и раскачивающуюся легкую колесницу.

Правил ею Трок. Он стоял, слегка наклонившись вперед и обмотав вожжи вокруг запястий. Борода его развевалась по ветру, длинные усы и цветные ленты закинуло за плечо; дикими криками он подгонял упряжку. Таите пришлось признать его мастерство: даже на такой скорости гиксос прекрасно управлял парой кобыл, направляя их бег строго по прямой линии между столбами, чтобы стоявшему на платформе лучнику удобнее было поражать проносящиеся мимо цели.

Опершись на посох, Таита наблюдал, как колесница на полном ходу приближается к нему. Гибкая фигурка и грациозность лучника не оставляли сомнений, кто это. На Минтаке была складчатая малиновая юбка выше колена. Ремешки сандалий оплетали стройные икры. На левом запястье был кожаный наруч, а грудь укрывала кожаная кираса, скроенная по форме ее маленьких округлых грудей. Доспех призван был защищать чувствительные соски от щелчков тетивы, когда лучница отправляла очередную стрелу в мишень, мимо которой пролетала колесница.

Узнав Таиту, Минтака прокричала приветствие и замахала над головой луком. Черные ее волосы были покрыты тонкой работы плетеной сеточкой и подпрыгивали у нее на плечах при каждом скачке колесницы. Краски на лице не было, но от ветра и упражнений на щеках у нее появился румянец, а в глазах блеск. Таита не брался представить себе Хезерет скачущей в колеснице в роли стрелка, но уклад гиксосов позволял женщине такое занятие.

– Да улыбнется тебе Хатхор, маг! – со смехом воскликнула девушка, когда Трок развернул колесницу и остановил ее боком перед Таитой.

Старик знал, что Минтака избрала себе в покровительницы эту изящную богиню, предпочтя ее грубым гиксосским божествам.

– Да навеки возлюбит тебя Гор, царевна Минтака, – благословил Таита в ответ, в знак особого расположения признавая за девушкой царский титул, в котором отказывал ее отцу.

Спрыгнув с колесницы в вихрящуюся пыль, девушка подбежала к египтянину и обняла, обвив руками за шею. Твердый край кирасы уперся ему в ребра. Почувствовав, как он вздрогнул, она сделала шаг назад.

– Я только что прострелила пять голов, – похвасталась Минтака.

– Твое воинское искусство уступает только твоей красоте, – улыбнулся маг.

– Ты мне не веришь, – вскинулась она. – Ты думаешь, что раз я девчонка, так не могу с луком управляться? – Не дожидаясь его возражений, гиксоска подбежала к колеснице и запрыгнула на платформу. – Гони, вельможа Трок! Еще круг, и на полной скорости.

Трок щелкнул вожжами и развернул колесницу так резко, что стоявшие в ней даже не сдвинулись с места.

– Хей! Хей! – крикнул он, когда повозка выровнялась, и лошади помчались во весь опор.

Каждая мишень размещалась на верхушке низкого шеста, на уровне глаз лучника. По виду они напоминали человеческую голову и были вырезаны из деревянной колоды. Ошибиться, кого изображают мишени, было невозможно: каждой голове было придано сходство с египтянином, в шлеме и со значком полка, а грубо намалеванные лица были гротескными, как у людоедов.

«Не приходится гадать, как относится к нам художник», – хмыкнул про себя Таита.

Минтака вытащила из прикрепленной к борту корзины стрелу, наложила на тетиву, натянула лук. Взяла прицел, при этом ярко-желтое оперение коснулось ее поджатых губ, как в поцелуе. Трок подвел колесницу к первой мишени, стараясь создать девушке хорошие условия для выстрела, но грунт был неровный. Хотя гиксоска и согнула ноги в коленях, чтобы сгладить толчки, ее качало в такт движениям повозки.

Поравнявшись с целью, Минтака спустила тетиву, и Таита поймал себя на мысли, что задержал дыхание от волнения. Но беспокойство оказалось напрасным, потому как с луком царевна управлялась умело. Стрела вонзилась в левый глаз истукана и задрожала, сверкая на солнце желтым оперением.

– Бак-кер! – воскликнул маг, захлопав в ладоши, а девушка на несущейся дальше колеснице радостно засмеялась.

Она выстрелила еще дважды. Одна стрела глубоко вошла в лоб, другая попала в рот мишени. Такой меткостью мог бы с полным правом гордиться опытный колесничий, не говоря уж о молоденькой девчонке.

У дальнего столба Трок развернул колесницу, и она понеслась назад. Гривы лошадей развевались, уши прижались к голове. Минтака снова выпустила стрелу и всадила ее прямо в кончик намалеванного на деревяшке громадного носа.

– Клянусь Гором! – в удивлении воскликнул Таита. – Она стреляет, как джинн!

Последняя мишень быстро приближалась; Минтака грациозно покачивалась, щеки у нее раскраснелись, из-под приоткрытых в сосредоточенности губ блестели белые зубы. Девушка спустила тетиву, стрела ушла немного выше и правее, разминувшись с целью буквально на ширину ладони.

– Трок, безмозглый ты осел! – вскричала царевна. – Ты въехал прямиком в ту яму, как раз когда я выстрелила!

Она спрыгнула с колесницы, не дождавшись ее остановки, и снова обрушилась на Трока:

– Ты сделал это нарочно, чтобы опозорить меня на глазах у мага!

– Ваше высочество, я сокрушен собственным моим неумением.

Перед лицом ее гнева могучий Трок оробел, как нашкодивший мальчишка. Похоже, он и впрямь пылает к ней любовью, отметил Таита.

– Тебе нет прощения. Я не позволю тебе снова быть при мне возницей. Никогда.

Прежде она не выказывала на глазах у Таиты свой крутой нрав, и вкупе с проявленной меткостью это подняло ее в глазах мага еще выше. «Такая жена осчастливит любого мужчину, даже фараона из династии Тамоса», – решил он, но старательно не показал радости, не то Минтака могла перенаправить свой гнев на него.

Тревожился он напрасно: едва царевна повернулась к нему, на лице ее снова расцвела улыбка.

– Четыре из пяти – достаточный успех для воина на Красной дороге, ваше высочество, – заверил ее маг. – Да и в промахе действительно виновата коварная яма.