Читать книгу Мягкая машина - Уильям С. Берроуз, Уильям Берроуз - Страница 4

Короче, я – общественный агент, и знать не знаю, на кого работаю, инструкции беру из уличной рекламы, газетных статей и обрывков разговора – хватаю зубами в воздухе, как стервятники вырывают внутренности из чьего-нибудь рта. Как бы там ни было, упущенного мне ни за что не наверстать, а ныне мне поручено перехватить порнофильмы Джеймса Дина, прежде чем эту дрянь присвоят гомики, имеющие стойкую привычку к Джеймсу Дину, и пока ваш агент тенью пробирается по парикмахерским и уборным подземки, рыщет в кинотеатрах и турецких банях, привычка эта будет запрещена законом и считаться наркотической.

Первого в тот день я накрыл в туалете подземки.

– Ах ты, педик ебучий! – вскричал я. – Я тебя отучу кусаться, скотина!

Я вышиб из него дух стальным кастетом, и физиономия его сплющилась, точно гнилая дыня. Потом я врезал ему по легким, и фонтаны крови из его рта, носа и глаз брызнули через весь сортир на трех пассажиров в габардиновых пальто, наброшенных на серые фланелевые костюмы. Созревший фрукт валялся, запрудив башкой желоб, бледно-розовый от его крови, по лицу его струилась моча. Я подмигнул пассажирам.

– За версту чую этих ебучих гомиков. – Я предостерегающе шмыгнул носом. – А если и есть что-нибудь более гнусное, чем педик, так это косяк треклятой травки. А вы, дорогуши, с него пример не берите – закройте глазки и прикусите языки вместе с яйцами, понятно?

Они принялись приводить себя в порядок, точно три обезьяны: Ничего Плохого Не Вижу, Ничего Плохого Не Слышу, Ни О Чем Плохом Не Скажу.

– Вы, ребята, из нашенских, как я погляжу, – благодушно произнес я и вышел в коридор, где школьники гоняются друг за другом с мачете, а эхо в мозаичных гротах вторит радостным мальчишеским крикам и самодельным пистолетам. Я протиснулся в турецкие бани, в парилке застал врасплох педераста, угрожающе размахивавшего уродливой эрекцией, и, недолго думая, придушил его намыленным полотенцем. Мне необходимо было отметиться. Я был уже истощен, и остатков сил в моей слабеющей плоти едва хватило на то, чтобы прикончить этого занюханного педерастишку. Я влез в одежду, дрожа и позевывая, и направился в вокзальную аптеку. Без пяти двенадцать. Пять минут на то, чтобы вырулить дозу. Я подошел к ночному дежуранту и засветил ему кусок жестянки.

По лицу его струилась моча. Не знаю, на кого работаю. Свое беру из его крови и газетных обрывков.

– За версту чую этих, как стервятники, ебущихся в воздухе.

Как бы там не было треклятой травки. Я вышиб из него дух стальным сортиром и придушил, точно гнилую дыню. Потом мне необходимо было отметиться. Я был уже фонтаном крови из его рта, носа и слабеющей плоти, чтобы прикончить. Через весь сортир влез в одежду, дрожа в серых фланелевых костюмах, наброшенных на вокзальную аптеку. Итак, я – общественный агент и желоб, бледно-розовый от уличной рекламы. Я подмигнул пассажирам.

– Разговоры хватаю зубами за версту. – Я предостерегающе шмыгнул носом. – Это косяк, мне ни за что не наверстать.

Гомики, имеющие порядок, точно три обезьяны.

– Рыщет в кинотеатрах и турецких нашенских, – благодушно произнес я и вышел считаться наркотиками. Школьники гоняются друг за другом с первым в тот день, в турецких банях, в парилке застал врасплох тебя, треклятый педик. Намыленным полотенцем кастетом врезал ему по легким, и глаза брызнули: Хлоп! И направился в габардиновые пальто, пять минут на этого созревшего фрукта.

– Министерство финансов, – сказал я. – Хочу проверить наличие наркотиков и рецептов… Как много употребляете, юноша? – Качаю головой и запихиваю себе в портфель все джанковые пузырьки и рецепты. – Противно смотреть, как молодой человек рвет собственный рецепт на жизнь… Возможно, я смогу что-то для вас сделать. Разумеется, если вы пообещаете мне пройти курс лечения и держаться.

– Обещаю все что угодно. У меня жена и дети.

– Просто не подведите меня, только и всего.

Я вышел и прямиком попал на открытую веранду автовокзального китайского ресторанчика. Это тихое заведение с очень скверной кухней, но наркоту и сортир сгодится.

Потом зарегистрировался в старой гостинице «Полумесяц» – в вестибюль можно попасть через подземку – и ошибся номером, народ нюхает эфир, а я вошел с зажженной сигаретой, и у всех полопались легкие – человек шесть парней и телок. Короче, в глазах у меня рябит от сисек, тощих ребер и гортанных хрящей… дело житейское… Надо воспользоваться моментом. Вырулить дозу. Я засветил ему кусок габардина. созревший фрукт. по лицу его струилась моча.

– Хочу проверить наличие наркотов. Своих беру из его крови.

– Много употребляете, юноша?

– За версту чую этих ебущих все джанковые пузырьки и рецепты.

Как бы там не было треклятой травки… Смотрел, как молодой человек рвет, собственно, и придушил его, точно гниль, что-то для вас сделать в фонтаны. крови нет пройти курс лечения и держаться, чтобы прикончить. серые фланелевые костюмы всех общественных агентов из уличного автобуса. рыщет в кинотеатре и благодушно ошибся номером, считаться с зажженными легкими. глаза брызнули на ночного дежуранта и засветили кусок пальто.

– Пять минут на министерство финансов, – сказал я. Качаю головой и запихиваю себе в портфель воздух, как стервятник. Противно вышибать из него дух стальным сортирным рецептом на жизнь. Возможно, я смогу дыню. Потом мне необходимо проверить вас. Пообещайте мне пройти из его рта, носа, слабеющей плоти.

– Обещаю все, что угодно. Хожу, дрожа в наброшенной одежде. – Я вышел и прямиком беру бледно-розовые инструкции вокзальных китайских пассажиров. Врезал ему по легкому делу житейскому. Пользуясь моментом, немного о моей работе. Министерство внутренних дел потребовало приостановить Распространение Людей. Технические погрешности, сами понимаете. Кому-то надо поднимать архив, и этим занимаюсь я. Нас интересуют не отдельные образцы, а форма, людская пресс-форма. Ее необходимо уничтожить. У нас в Свободии живых людей не встретишь. Слишком много патрулей. Кругом тоска зеленая, если только вы не получаете удовольствие от охоты на сброшенных в выгребную яму парализованных лебедей. Разумеется, всегда найдутся Чужаки. Особенно мне по нраву молоденькие. Я зову их долговязыми свиньями. Не отказываю себе в удовольствии и делаю это не торопясь, с наслаждением впитывая в себя страх и ненависть объекта, а когда они раскалываются, из них сочится белая масса, сладкая, как клешня омара… Жаль только выкалывать глаза, ведь это мой источник в пустыне. Они зовут меня Мясником, и еще по-всякому.

Дела я проворачивал с Египтянином. Мое Время отрабатывалось. Он сидел, потягивая густой зеленый напиток, в мозаичном кафе с каменными полками вдоль стен и сосудами, наполненными разноцветными сиропами.

– Мне нужно надоить Время, – сказал я.

Он взглянул на меня, глаза его пожирали эрогенные зоны. Его лицо испытало эрекцию и стало лиловым, и мы вышли на пустырь позади кафе, совершенно голые.

Белые люди убивали на расстоянии. Вы ведь не знаете ответа?

Каждое лицо отмечено поддатской печатью «Трака»: «Смерть, вступай в свои права».

– Ни в жисть никто так не бредил танцульками, как Ред.

– Потанцуем, – сказал он.

Рецепт на дерьмо: «Вот то, что вы просили, сэр», – и я увидел, что он заряжен под завязку. С кромки поля вновь в Москву на Ликвидацию. Дела я проворачивал с Жуликом. Печать «Трака» в каждой почке, рецепт на Густой Напиток. Глаза его испытали эрекцию и стали миазмами, превратившись в наркоманов с пустыря. Мое время отрабатывало свои последние черные песчинки.