Читать книгу Принцесса-невеста - Уильям Голдман - Страница 3

По сей день это моя самая любимая книжка на свете.

И я пуще прежнего жалею, что ее написал не я. А подчас воображаю, что все-таки ее написал, что это я придумал Феззика (мой любимый персонаж) и я же нафантазировал сцену с иоканом и битву умов не на жизнь, а на смерть.

Увы, все это придумал Моргенштерн, а я стану довольствоваться тем, что моя сокращенная версия (за которую в 1973-м флоринологи меня просто распяли – рецензенты высокоученых журналов смешали меня с грязью; за всю мою писательскую карьеру хуже досталось только «Мальчикам и девочкам, всем вместе»[8]) хотя бы открыла Моргенштерна широкой американской аудитории.

Что сильнее детских воспоминаний? Я вот даже и не знаю. До сих пор мне то и дело снится, как мой бедный грустный отец вслух читает эту книжку, только во сне он не беден и не грустен; у него чудесная жизнь, достойная этого достойного человека, и блестящий английский (на деле мучительно корявый). И папа счастлив. И мама так горда…

Но теперь мы с вами встретились из-за фильма. Не случись фильма, вряд ли издатели раскошелились бы на переиздание. Если вы сейчас это читаете, фильм вам попадался как пить дать. Он неплохо прошел в кинотеатрах, затем появился на видеокассетах, и тут сработало сарафанное радио. В видеомагазинах он разлетался как горячие пирожки – и успешно продается по сей день. Если у вас есть дети, очевидно, вы смотрели кино вместе с ними. Заглавную роль сыграла Робин Райт – с этого началась ее кинокарьера, и наверняка вы, как и я, снова влюбились в нее после «Форреста Гампа»[9]. (Лично я думаю, за весь фурор отвечает она одна. Такая прелестная, такая нежная – прямо душа болит, до того хочется, чтобы горемычный дуралей Том Хэнкс жил долго и счастливо с такой женщиной.)

Многие обожают киношные байки. Может, прежде, когда над миром царил Бродвей, все любили театральные анекдоты, но сейчас, по-моему, уже нет. Вряд ли кто выспрашивает у Джулии Луи-Драйфус, каково ей было сниматься в 89-м эпизоде «Сайнфелда»[10]. А писательские байки? Вообразить только – прижимаешь Достоевского к стенке и ноешь: ну пожа-алуйста, ну расскажи анекдот про «Идиота».

Короче, о съемках «Принцессы-невесты» мне есть что вспомнить – вдруг вы не знали этих историй.

Чтобы сократить Моргенштерна, я прервал работу над сценарием «Степфордских жен»[11]. А потом про книжку прослышал кто-то из «Фокса», раздобыл рукопись, она ему понравилась, и он захотел снять по ней фильм. Начало 1973 года на дворе. И этот «кто-то» из «Фокса» работал у них Ответственным за Зеленую Улицу. (Ниже обозначен как ОЗУ.)

Всякие «Премьеры», «Энтертейнмент уикли» и «Вэнити фэйр» бесконечно публикуют списки «100 самых влиятельных» фигур на киностудиях. Всевозможных должностных идиотов: вице-президент по тому-то, главный исполнительный по сему-то и т. д.

А вот вам правда: все они – утечки бензиновые, и больше ничего.

Лишь один человек на студии обладает неким подобием власти, и человек этот – ОЗУ. Понимаете, ОЗУ может сделать так, чтобы кино сняли. Он (или она) выписывает чек на пятьдесят миллионов баксов, если фильму желательно попасть на фестиваль «Сандэнс». Втрое больше, если вам нужны спецэффекты.

Короче, ОЗУ с «Фокса» полюбил «Принцессу-невесту».

Проблема: он сомневался, что из книжки выйдет кино. И мы заключили удивительный договор: они купят права на книжку, но не станут покупать сценарий, пока не соберутся снимать. Иными словами, обеим сторонам досталось по полпирога. Сокращая, я вымотался до смерти, но на чистом адреналине сел и накропал сценарий тотчас же.

Тут в город наехал мой блистательный агент Эвартс Зиглер[12]. Это он в свое время организовал договор на «Буча Кэссиди», что вместе с моим первым романом «Золотой храм» и перевернуло мою жизнь[13]. Мы сходили пообедать в «Лютецию», поболтали, порадовались друг другу, расстались, и я направился к себе в кабинет, в Верхний Ист-Сайд. В нашем доме был бассейн, и я тогда плавал каждый день – ужасно болела спина, а от плавания легчало. Я уже шел к бассейну, но тут сообразил, что вовсе не хочу плавать.

Я не хотел ничего – только вернуться домой, и поскорее. Потому что меня трясло. Я добрался до дому, лег в постель, и трясучка сменилась жаром. Моя жена Хелен, суперзвезда психотерапии, вернулась с работы, глянула на меня, отвезла в Нью-йоркскую больницу.

Сбежались всякие врачи – все понимали, что дело серьезно, но никто не въезжал, в чем же это самое дело.

Я проснулся в четыре утра. И понял. Отчего-то ужасная пневмония, которая чуть не прикончила меня, когда мне было десять, – собственно, мой отец и читал мне «Принцессу-невесту», чтобы я как-нибудь пережил первые унылые дни после больницы, – в общем, эта пневмония вернулась довершить начатое.

И в ту же минуту в этой самой больнице (да, я понимаю, сейчас вы решите, что я рехнулся), проснувшись от боли, в бреду, отчего-то я понял, что, если хочу выжить, надо вернуться в детство. Я заорал, призывая ночную сиделку…

…потому что моя жизнь и «Принцесса-невеста» навеки переплелись.

Пришла ночная сиделка, и я велел почитать мне Моргенштерна.

– Чего-чего, мистер Голдман? – спросила она.

– Начните с Гибельного Зверинца, – сказал я. Потом сказал: – Нет-нет, вычеркиваем, начните с Утесов Безумия.

Она внимательно ко мне присмотрелась, кивнула, сказала:

– А, ну да, с них-то я и начну, только я забыла Моргенштерна на столе, пойду принесу.

Не успел я оглянуться, появилась Хелен. И еще врачи.

– Я сбегала к тебе в кабинет, – по-моему, это те листы, какие нужны. Ну, хочешь, чтоб я тебе почитала?

– Я не хочу, чтобы мне читала ты, Хелен, ты же не любишь эту книжку, и ты не хочешь мне читать, ты просто мне потакаешь, а кроме того, там нет для тебя роли…

– Я могу быть Лютиком…

– Кончай, ей же двадцать один год…

– Это что, сценарий? – спросил красивый врач. – Всегда мечтал стать кинозвездой.

– Вы будете человеком в черном, – сказал я ему. Потом ткнул пальцем в здоровенного врача в дверях. – А вы возьмите Феззика.

И вот так я впервые услышал читку своего сценария. Полночи эскулапы и моя гениальная жена сквозь него продирались, а я мерз и потел, и меня трепала лихорадка.

Вскоре я вырубился. Помню, напоследок успел подумать, что здоровенный врач читает неплохо, а из Хелен, хоть эта роль и не для нее, вышла недурная Лютик, и да, красивый врач окостенелый, как труп, – ну и что, подумаешь, зато я выживу.

В общем, так и началась жизнь моего сценария.

ОЗУ с «Фокса» послал его в Лондон Ричарду Лестеру – Лестер, помимо прочего, поставил «Вечер трудного дня», первый фильм «Битлз», замечательный[14], – и мы встретились, поработали, что-то утрясли. ОЗУ был страшно доволен, нам дали добро…

…и тут ОЗУ уволили, а вместо него пришел другой ОЗУ.

Вот что бывает в Большом Мире, когда такое бывает: со старого ОЗУ сдирают погоны, лишают его права вечерами по понедельникам посещать «Мортонз»[15], и он уходит восвояси, сказочно богатый – в свое время на такой неизбежный случай он подписал контракт, – но опозоренный.

А на трон садится новый ОЗУ, и для него в камне высечена одна-единственная заповедь: ни один проект его предшественника ни за что не должен увидеть свет. Почему? Ну, допустим, снимут кино. Допустим, оно прогремит. Чья заслуга? Старого ОЗУ. А новый, который теперь сидит в «Мортонз» по понедельникам, проходит сквозь строй – он знает, что коллеги над ним хихикают: «Вот козел, это же не его фильм».

Смерть.

Короче, «Принцессу-невесту» отложили на полку – по всем признакам навеки.

А я сообразил, что упустил власть над нею. Книжка-то осталась у «Фокса». У меня есть сценарий – подумаешь, великое дело; они могут и новый заказать. Переписать, что в голову взбредет. И я совершил поступок, которым искренне горжусь. Я выкупил у студии книжку – на собственные деньги. По-моему, на студии заподозрили, что у меня другая сделка в кармане, другой план, – ничего подобного. Просто до меня дошло, что книжка эта – самое важное, к чему я в жизни своей имел касательство, и я не хотел, чтобы какой-то идиот все загубил.

После затяжных переговоров книжка вернулась ко мне. Теперь ее мог загубить лишь один идиот – я сам.

Недавно я прочел, что прекрасный роман Джека Финнея «Меж двух времен» не могут экранизировать уже лет двадцать[16]. «Принцесса-невеста» ждала не так долго, но немногим меньше. Я тогда заметок не делал, так что это все по памяти. Понимаете, чтобы снять кино, нужны две вещи: страсть и деньги. Выяснилось, что «Принцессу-невесту» любит целая толпа народу. Я знаю еще минимум двух ОЗУ, которые от нее без ума. И оба рукопожатием скрепили сделку. И оба хотели снять этот фильм вперед любого другого.

И обоих уволили в выходные прямо перед тем, как они собирались приступить к делу. Одна студия (небольшая) даже закрылась в выходные перед тем, как собиралась приступить к делу. Про сценарий уже заговорили – один журнал числил его среди лучших так и не увидевших экран.

Говоря по правде, спустя десять с лишним лет я уже думал, что фильм никогда не снимут. Едва кто-нибудь проявлял интерес, я ждал, что вот-вот с грохотом падет молот, – и молот неизменно падал. Я не подозревал, что за десять лет до моего спасения шестеренки уже закрутились.

Закончив работу над «Бучем Кэссиди и Малышом Сандэнсом», я на время ушел из кинобизнеса. (Это мы теперь в конце шестидесятых.) Я хотел попробовать нечто новое – публицистику.

Я написал «Сезон», книжку о Бродвее[17]. За целый год я сотни раз бывал в театрах Нью-Йорка и не только, посмотрел все спектакли минимум однажды. Но чаще всего я ходил на изумительную комедию Карла Райнера «Нечто иное»[18].

Райнер мне очень помогал, мне он ужасно нравился. Дописав «Сезон», я послал ему экземпляр. Спустя несколько лет закончив «Принцессу-невесту», тоже ему послал. И в один прекрасный день Карл Райнер отдал роман своему старшему сыну. «Тут вот у меня кое-что, – сказал он мальчику Роберту. – По-моему, тебе понравится».

До начала режиссерской карьеры Робу оставалось еще десятилетие, но в 1985 году мы встретились, а Норман Лир (да будет он благословен) дал нам денег на съемки[19].

От надежды не отказываются.

Первая читка состоялась в лондонской гостинице весной 1986-го. Прибыли Роб и его продюсер Энди Шайнман. Кэри Элвес и Робин Райт – Уэстли и Лютик – тоже приехали. А также Крис Сарандон и Крис Гест, наши негодяи принц Хампердинк и граф Рюген, и Уолли Шон, злой гений Виццини. Мэнди Патинкин, сыгравший Иньиго, присутствовал еще как. И сам по себе сидел тихонько – он всегда старался сидеть тихонько – Гигант Андре, наш настоящий Феззик.

Это вам не собрание «Хадассы»[20].

А в уголке восседал учтивый я собственной персоной. Два корифея, с которыми я имел дело в годы моей кинокарьеры, Элиа Казан и Джордж Рой Хилл[21], в интервью говорили мне одно и то же: ко дню первой читки вся важнейшая работа уже сделана. Если сценарий сложился и актеры подобраны верно, есть шанс создать нечто качественное. Если нет, крах неминуем, как умело ни организуй все остальное.

Непосвященный, вероятно, сочтет, что это маразм, – реакция понятна, и, однако, я говорю чистую правду. А непосвященный сочтет ее маразмом вот почему. Журнал «Премьер» не стоит за плечом, когда пишется сценарий. «Энтертейнмент тунайт» не маячит в углу, когда подбирают актеров. Журналисты околачиваются поблизости, лишь когда идут съемки, а съемки – наименее важный элемент любого фильма. Запомните: киносъемка – это просто сборка автомобиля на заводе.

В то утро на репетиции нашей самой темной лошадкой был Андре Рене Руссимов, он же Гигант Андре. Самый знаменитый рестлер на планете. Я считал, раз уж мы снимаем фильм, то Феззика, сильнейшего на свете человека, должен сыграть Андре.

Роб тоже счел, что Андре подходит на эту роль. Беда в том, что Андре никак не удавалось найти. Он выходил на ринг триста тридцать с лишним дней в году и вечно был в разъездах.

И мы решили поискать кого-нибудь другого. Я в жизни не видал таких странных проб. Заявлялись крупные мужики – в смысле, просто огромные, – но не великаны. Время от времени попадался великан – но он либо не умел играть, либо оказывался тощ, а тощий великан нам был совсем ни к чему.

От Андре ни слуху ни духу.

Как-то раз Роб и Энди очутились во Флорине – напоследок подбирали натуру для съемок, – и тут им позвонили: мол, завтра к вечеру Андре будет в Париже. Они помчались в Париж. Что нелегко, потому что из Флоринбурга не бывает прямых рейсов ни в одну европейскую столицу. Не говоря уж о том, что расписание полетов зависит от количества пассажиров – все самолеты «Флоринских авиалиний» вечно набиты под завязку, поскольку ждут, пока набьются под завязку, и лишь тогда взлетают. Пассажирам даже можно стоять в проходах. (Сам я такое видал лишь однажды, в России, на кошмарном перелете из Тбилиси в Санкт-Петербург.) В конце концов Робу и Энди пришлось зафрахтовать крошечный винтовой самолетик. Они прибыли в «Риц», и швейцар странным тоном сказал им:

– Вас там в баре ждет человек.

Для меня Андре – вроде Пентагона: как его заранее ни живописуй, вблизи окажется больше.

Андре оказался больше.

По официальным данным, он весит 550 фунтов при росте семь с половиной футов. Но сам он был не уверен и не имел привычки по утрам нервно топтаться на весах. Рассказывал мне, что однажды заболел и за три недели похудел на 100 фунтов. А так он никогда не поминал своих габаритов.

Они поболтали в баре, затем пошли к Робу в номер и почитали сценарий. Выяснились некоторые детали: у Андре был безбожный французский акцент и, что хуже, голос как из подвала.

Роб рискнул, дал ему роль. И записал все реплики на пленку – фразу за фразой, со всеми, хотелось надеяться, интонациями, – чтобы Андре прихватил ее с собой в разъезды и несколько месяцев заучивал к репетициям.

Та утренняя репетиция в Лондоне нарочно была ненапряжной: пару раз пробежались по сценарию, что-то обсудили. Уже за полдень по чудесной погоде пошли обедать, обнаружили поблизости бистро со столиками на улице. Идеальное место, вот только стулья оказались Андре малы – слишком узкие, для нормальных людей. В зале был стол со скамьей, и кто-то предложил поесть там. Но Андре и слушать не захотел. И мы сели снаружи. Я по сей день вижу, как он отгибает металлические подлокотники, втискивается, а затем смотрит, как эти подлокотники почти схлопываются, притискивая его к стулу до конца обеда. Ел он очень мало. А приборы в его ручищах были словно игрушечные.

После обеда мы продолжили репетицию, уже начали играть, и Андре работал с нашим Иньиго, Мэнди Патинкином. Пленки Андре вызубрил, но явно затягивал реплики и говорил довольно-таки механически.

Играли они сцену после воссоединения Иньиго и Феззика. Мэнди добивался от Андре неких сведений, а Андре медленно, заученно читал. Мэнди – Иньиго подгонял Феззика. Андре снова отвечал медленно и механически. Они попробовали еще раз, еще и еще. Мэнди – Иньиго велел Андре – Феззику поторопиться – и Андре ответил с той же скоростью…

…и тогда Мэнди сказал:

– Живей, Феззик! – И внезапно от души закатил Гиганту пощечину.

Я по сей день вижу, как расширились глаза у Андре. Наверное, вне ринга ему с детства не доставалось по лицу. Он уставился на Мэнди… повисла краткая пауза. Мертвейшая тишина затопила комнату.

А потом Андре заговорил живее. Оказался на высоте, вложил в речь и импульс, и энергию. Его мысли почти читались по глазам: «А, так вот как оно бывает не на ринге; что ж, попробуем». Говоря по правде, с этой пощечины начался счастливейший период его жизни.

И моя жизнь тоже была прекрасна. После десяти с лишним лет ожидания предо мною возрождалась самая важная книжка моей юности. Наконец посмотрев готовое кино, я понял, что за всю карьеру взаправду любил только два своих фильма – «Буча Кэссиди и Малыша Сандэнса» и «Принцессу-невесту».

Но фильм не просто доставил удовольствие мне. Он вернул к жизни книгу. Мне снова шлют чудесные письма. Вот сегодня – честное скаутское – написал парень из Лос-Анджелеса: его Лютик бросила его, они десять лет не виделись, а тут он узнал, что она в беде. Он послал ей книжку, и… ну, короче, сами понимаете, они опять вместе. Думаете, это не чудо – особенно для меня, кто только и делает, что сидит в норе и пишет, – коснуться чужой жизни? Да не бывает ничего лучше.

Мне есть чему радоваться, но, конечно, есть о чем жалеть. Я жалею о тяжбах с фондом Моргенштерна – об этом я ниже расскажу. Я жалею, что наша с Хелен история закончилась пшиком. (Нет, мы оба понимали, что все к тому идет, но вот ей надо было бросить меня в день нью-йоркской кинопремьеры?) И мне жаль, что Утесы Безумия стали крупнейшей туристической достопримечательностью Флорина, отчего жизнь флоринских лесников превратилась в кромешный ад.

Но таково земное бытие – всех звезд не соберешь.