Читать книгу Защищая Джейкоба - Уильям Лэндей - Страница 7

Часть первая
5
Все знают, что это сделал ты

Оглавление

Опрашивать учеников принялись прямо после уроков. Для ребят это был длинный день, начавшийся с классного часа и разговора с психологом. Детективы из ОПБП в штатской одежде переходили из класса в класс, убеждая ребят поделиться со следователями любой информацией, которой они могут располагать, при необходимости анонимно. Те отвечали им скучными взглядами.

Школа имени Маккормака была средней, что означало, что в ней обучались ребята с шестого по восьмой класс. Здание ее представляло собой нагромождение прямоугольных бетонных коробок. Внутри стены выкрашены в множество слоев сине-зеленой краски. Лори, которая выросла в Ньютоне и ходила в эту школу в 1970-х, утверждала, что с тех пор школа практически не изменилась, если не считать ощущения, что все сооружение как-то уменьшилось в размерах.

Как я и сказал Канаван, эти опросы вызвали ожесточенные споры. Сначала директор наотрез отказался разрешать нам «вламываться в школу» и беседовать со всеми детьми подряд. Случись это преступление в любом другом месте – в городе, а не в пригороде, – мы и не подумали бы просить на это разрешения. Здесь же школьный совет и даже мэр попытались надавить напрямую на Линн Канаван, чтобы воспрепятствовать нам. В конце концов нам все-таки разрешили поговорить с детьми на территории школы, но только на определенных условиях. Ребят, которые не учились с Беном Рифкином в одном классе, трогать было нельзя ни в коем случае, разве что у нас имелись веские причины полагать, что им может быть что-то известно. Любой ученик мог потребовать присутствия при беседе кого-то из родителей и/или адвоката и в любой момент отказаться продолжать разговор, причем без каких-либо объяснений. На большую часть требований мы согласились сразу же. Все равно они по закону имели на все это право. Истинная цель выставления всех этих ультиматумов заключалась в том, чтобы дать полицейским сигнал: обращайтесь с этими ребятишками как с хрустальными вазами. И все бы хорошо, но на все эти идиотские согласования мы ухлопали кучу драгоценного времени.

В два часа мы с Полом, оккупировав кабинет директора, приступили к опросу самых важных свидетелей: близких друзей убитого, тех учеников, которые регулярно ходили в школу через парк Колд-Спринг, и тех, кто сам изъявил желание пообщаться со следователями. Нам двоим предстояло опросить два с лишним десятка человек. Остальные детективы в то же самое время должны были опрашивать всех прочих. Никаких особых результатов мы не ожидали. Так, закидывали удочки на всякий случай в надежде – вдруг что-нибудь да наклюнется.

Однако произошло странное. После всего лишь трех или четырех разговоров у нас с Полом возникло отчетливое ощущение, что мы каждый раз словно натыкаемся на глухую стену. Поначалу мы решили, что имеем дело с обычным репертуаром подростковых закидонов и уверток, всех этих демонстративных пожатий плечами, «ну-у-у-у, сами понимаете» и «какая разница», блуждающих взглядов. Мы оба были отцами. Мы знали, что все подростки отгораживаются от взрослых; это и есть цель всех этих штучек. Само по себе такое поведение не вызывало никаких подозрений. Но чем с большим количеством детей мы говорили, тем отчетливее понимали, что происходит что-то более нахальное, более организованное. Слишком уж далеко заходили эти ребята в своих ответах. Им недостаточно было сказать, что они ничего не знают об убийстве; они заявляли, будто вообще не знали жертву. Складывалось впечатление, что у Бена Рифкина во всей школе не было ни одного друга, одни знакомые. Другие ребята утверждали, что никогда не общались с ним и понятия не имеют, кто общался. Это было неприкрытое вранье. Бен не был изгоем. Мы уже знали имена почти всех его друзей. Так быстро начать открещиваться от него, думал я, – это предательство.

Но хуже всего было то, что врать восьмиклассники школы Маккормака умели не слишком хорошо. Те, что понаглее, похоже, полагали, что оптимальный способ преподнести вранье поубедительней – это лучше стараться. Так что, готовясь скормить нам откровенную туфту, они прекращали мяться и мямлить и тараторили максимально уверенно. Такое впечатление, что они начитались инструкций на тему того, как отвечать так, чтобы в твою честность поверили, – смотреть в глаза! говорить твердым голосом! – и были исполнены решимости применить их все сразу, точно павлины, распускающие хвост. Смысл заключался в том, чтобы продемонстрировать поведение, противоположное тому, которое можно было бы ожидать от взрослых, – потому что подростки умудряются сообщать правду уклончиво, а врать с самыми честными глазами, – но столь резкая перемена в поведении слишком очевидна. Остальные – таких оказалось большинство – были очень стеснительными, и вранье лишь еще больше это усугубляло. Они вели себя нерешительно. Знание правды заставляло их ежиться. Поэтому и у них тоже выходило неубедительно. Я, разумеется, мог бы им рассказать, что виртуозный лжец непринужденно роняет ложное утверждение между истинными, точно фокусник, ловким движением руки прячущий согнутую карту в середину колоды. Я на виртуозном вранье собаку съел, уж поверьте.

Мы с Полом начали подозрительно переглядываться. Дело стало продвигаться медленнее: мы уже ловили их на совсем откровенном вранье. Между двумя очередными разговорами Пол пошутил о заговоре молчания.

– Эти ребята прямо настоящие сицилийцы, – сказал он.

Ни один из нас не произнес вслух то, о чем думал про себя. Это было то самое ощущение, когда сердце камнем ухает куда-то в пустоту, как будто земля внезапно уходит у тебя из-под ног. То хмельное чувство, когда ты понимаешь, что дело сдвинулось с мертвой точки.

По всей видимости, мы все это время ошибались – иначе не скажешь. Мы рассматривали версию причастности к убийству кого-то из товарищей Бена по школе, но отмели ее. Не было ни одной улики, которая свидетельствовала бы в ее пользу. Ни угрюмых отшельников из числа учеников, никакого школьного следа вообще. Не было и никакого мотива: ни болезненных подростковых фантазий школьных изгоев о громкой славе, ни доведенных до ручки жертв коллективной травли, желающих отомстить, ни даже самого завалящего конфликта в классе. Ничего. Теперь же ни у одного из нас не было необходимости произносить вслух очевидное. Ребята что-то знают.

В кабинет боком вошла девочка и плюхнулась в кресло напротив нас, после чего принялась очень старательно делать вид, будто нас не видит.

– Сара Гройль? – спросил Пол.

– Да.

– Я лейтенант Пол Даффи из полиции штата. А это Эндрю Барбер. Он помощник окружного прокурора. Ему поручено вести это дело.

– Я знаю. – Она наконец взглянула на меня. – Вы папа Джейкоба Барбера.

– Да. А ты – та самая девочка с толстовкой. Мы разговаривали сегодня утром.

Она застенчиво улыбнулась.

– Прости, я должен был тебя вспомнить. У меня трудный день.

– Да? И с чего это вдруг?

– Никто не хочет с нами разговаривать. Ты, случайно, не знаешь, почему?

– Ну, вы же копы.

– И все?

– Конечно.

Пфф, было написано у нее на лице.

Я немного подождал, надеясь на продолжение. Девчонка вновь нацепила на лицо выражение вселенской скуки.

– Ты дружишь с Джейкобом?

Она уставилась себе под ноги, поразмыслила и пожала плечами:

– Наверное.

– Почему тогда я никогда не слышал твоего имени?

– Спросите у Джейкоба.

– Он ничего мне не рассказывает. Приходится спрашивать у тебя.

– Ну, мы общаемся. Но мы с ним не прямо так чтобы друзья. Просто с ним общаемся.

– А Бен Рифкин? С ним ты общалась?

– Точно так же. Я с ним общалась, но по-настоящему его не знала.

– Он тебе нравился?

– Он был нормальный парень.

– Просто нормальный?

– Ну, вроде неплохой. Я же сказала, мы не были особенно близки.

– Ясно. Я не буду больше задавать глупых вопросов. Почему бы тебе просто не сообщить нам то, что ты знаешь? Что угодно, что могло бы нам помочь, что угодно, что, по твоему мнению, нам следует знать.

Она поерзала в кресле:

– Не очень понимаю, что вы… я не знаю, что вам рассказать.

– Ну, начни со школы. Расскажи мне о школе Маккормака что-нибудь такое, чего я не знаю. Как тебе здесь? Что здесь смешного? Что здесь странного?

Молчание.

– Сара, пойми, мы хотим помочь, но для этого нам нужно, чтобы кто-нибудь из вас помог нам.

Она вновь поерзала в своем кресле.

– Тебе не кажется, что это твой долг перед Беном? Если он был твоим другом.

– Мне вроде особо нечего сказать. Я ничего такого не знаю.

– Сара, тот, кто это сделал, до сих пор гуляет на свободе. Ты же это понимаешь, правда? Если ты можешь чем-то помочь, это твоя обязанность. Настоящая обязанность. Иначе то же самое случится с кем-нибудь еще. И тогда это будет на твоей совести. Если ты ничего не сделаешь, чтобы положить этому конец, тогда следующая жертва будет на твоей совести, понимаешь? И каково тебе будет после этого?

– Вы пытаетесь заставить меня чувствовать себя виноватой. Ничего у вас не выйдет. Моя мама тоже вечно так делает.

– Я не пытаюсь заставить тебя чувствовать себя виноватой. Я просто говорю тебе правду.

Молчание.

Бабах! Даффи в сердцах грохнул по столу раскрытой ладонью. От хлопка бумаги, лежавшие на столе, разлетелись в разные стороны.

– Господи ты боже мой! Энди, все это бред собачий. Давай уже, вызывай этих мелких поганцев повесткой! Вызывай их на большое жюри, бери с них присягу, и если они и тогда откажутся говорить, просто отправишь их за решетку за неуважение к суду. Это пустая трата времени. Твою же мать!

Глаза девчонки расширились.

Даффи вытащил из кобуры на ремне сотовый телефон и уставился на него, хотя аппарат не звонил.

– Мне нужно позвонить, – заявил он. – Я сейчас.

С этими словами он скрылся за дверью.

– Из вас двоих он типа злой полицейский? – поинтересовалась девчонка.

– Угу.

– Не очень-то у него это хорошо получается.

– Ты вздрогнула. Я за тобой наблюдал.

– Только потому, что он меня напугал. Грохнул по столу неожиданно.

– Ты знаешь, а он прав. Если вы не хотите помогать нам по-хорошему, нам придется действовать по-плохому.

– Я думала, мы не обязаны ничего говорить, если не захотим.

– Сегодня не обязаны, а завтра не факт.

Она принялась обдумывать мои слова.

– Сара, это правда, то, что ты сказала. Я помощник прокурора. Но я еще и отец, понимаешь? Поэтому я не намерен сидеть сложа руки. Потому что у меня из головы не выходит отец Бена Рифкина. Я все время думаю, каково ему сейчас. Ты можешь себе представить, что почувствовали бы твои мама с папой, если бы такое случилось с тобой? Как сильно они бы горевали?

– Они разошлись. Мой папаша от нас свалил. Я живу с мамой.

– Ох. Прости.

– Ничего страшного.

– В общем, Сара, послушай, вы все здесь наши дети, понимаешь? Все дети из класса Джейкоба, даже те, которых я не знаю. Мне не все равно, что с вами будет. И всем нам, родителям, не все равно.

Она закатила глаза.

– Ты этому не веришь?

– Нет. Вы меня даже не знаете.

– Это правда. Только вот мне не все равно, что с тобой будет. Не все равно, что будет с этой школой, с этим городом. Я не намерен сидеть сложа руки. Само собой это не прекратится. Ты это понимаешь?

– А с Джейкобом тоже кто-нибудь говорит?

– Ты имеешь в виду моего сына?

– Да.

– Конечно.

– Ясно.

– А почему ты спрашиваешь?

– Просто так.

– Должна быть какая-то причина. В чем дело, Сара?

Девчонка принялась внимательно рассматривать собственные коленки.

– Полицейский, который приходил в наш класс, сказал, что, если мы хотим что-то рассказать, мы можем сделать это анонимно.

– Это правда. У нас есть специальная горячая линия.

– А откуда нам знать, что вы не попытаетесь, ну там, выяснить, кто вам звонил? Ну, то есть вы же захотите это выяснить? Кто что-то рассказал?

– Сара, хватит. Что тебе известно?

– Откуда мы знаем, что это останется анонимным?

– Ну, наверное, вам придется просто нам поверить.

– Кому «вам»? Вам лично?

– Мне. Детективу Даффи. Над этим делом работает множество людей.

– А что, если я… – Она вскинула глаза.

– Послушай, Сара, я не собираюсь тебе врать. Если ты скажешь мне что-то здесь, это не будет анонимным. Моя работа – не просто поймать того, кто это сделал, но еще и судить его за это, а для этого мне нужны будут свидетели. Я солгал бы тебе, если бы попытался убедить тебя в чем-то ином. Поэтому стараюсь быть с тобой честным.

– Ясно. – Она немного подумала. – Я ничего такого не знаю.

– Ты в этом уверена?

– Да.

Я посмотрел ей прямо в глаза, чтобы дать понять, что у нее не получилось обвести меня вокруг пальца, потом принял ее ложь. И вытащил из бумажника визитку:

– Это моя визитная карточка. Я сейчас запишу на обратной стороне номер моего сотового. И мой личный имейл. – Я придвинул карточку к ней. – Можешь связаться со мной в любое время, поняла? В любое время. А я буду приглядывать за тобой.

– Ясно.

Она взяла карточку и поднялась. Потом начала рассматривать свои руки. Кончики ее пальцев были в пятнах черных чернил. Их не стерли до конца. В тот день у всех учеников школы брали отпечатки пальцев «в добровольном порядке», хотя все шутили, что на самом деле это было добровольно-принудительно. Сара нахмурилась, глядя на черные пятна, потом скрестила руки на груди, чтобы спрятать их под мышками, и, стоя в этой неловкой позе, неожиданно произнесла:

– Послушайте, мистер Барбер, можно задать вам один вопрос? А вы когда-нибудь бываете злым полицейским?

– Нет, никогда.

– Почему?

– Ну, наверное, это просто не в моем характере.

– А как же тогда вы делаете вашу работу?

– Ну, я тоже при желании могу быть не слишком добрым, можешь мне поверить.

– Вы просто этого не показываете?

– Я просто этого не показываю.


В тот вечер, без малого в одиннадцать, я сидел на кухне за ноутбуком, который пристроил на столешнице. Заканчивал кое-какие рабочие дела, главным образом отвечал на имейлы. И тут в мой ящик упало новое письмо. В поле «Тема» большими – прямо-таки кричащими – буквами значилось: «RE: БЕН РИФКИН >>> ВАЖНО». Отправили его с адреса tylerdurden982@gmail.com. Время отправки было обозначено как 22:54:27. Тело письма состояло из одной-единственной строчки, гиперссылки со словами «Загляните сюда». Я щелкнул по ссылке.


Ссылка вела на группу на «Фейсбуке», которая называлась «♥Друзья Бена Рифкина♥» Группа была новой. Ее не могли создать более чем четыре дня назад; в день убийства ребята из ОПБП прошерстили «Фейсбук», и ее там не было.

Мы нашли личную страничку погибшего мальчика (практически у всех ребят из школы Маккормака были страницы на «Фейсбуке»), но там не оказалось ничего такого, что могло бы пролить свет на обстоятельства его убийства. В своем профиле он изо всех сил старался представить себя свободолюбивой личностью.

Бен Рифкин


Ушел кататься на скейтборде

Учебное заведение: Средняя школа Маккормака ’07, Ньютон, Массачусетс

Пол: Мужской

Интересы: Женщины

Семейное положение: Холост

День рождения: 3 декабря 1992 года

Политические взгляды: Вулканец

Религиозные взгляды: Язычник

В остальном его страничка представляла собой обычную мешанину из цифрового мусора: видеоролики с «Ютуба», игры, картинки, какие-то бессодержательные невнятные сообщения. Впрочем, по сравнению с другими Бен явно не был на «Фейсбуке» завсегдатаем. Всплеск активности на его страничке случился уже после того, как его убили, когда туда начали писать его одноклассники, и их сообщения продолжали появляться и появляться, точно потусторонние приветы, пока страницу не удалили по просьбе родителей.

Эта новая коллективная страничка, по всей видимости, появилась взамен той, чтобы ребятам было куда писать сообщения об убийстве. В ее названии «♥Друзья Бена Рифкина ♥» «друзья», по всей видимости, имелись в виду в их фейсбуковском смысле: она была открыта для всех, кто учился в параллели Бена, вне зависимости от того, дружили они в реальной жизни или нет.

Наверху страницы была помещена небольшая фотография Бена, та же самая, которую он использовал на своей личной странице. По всей видимости, тот, кто организовал эту группу, оттуда ее и взял. На снимке улыбающегося Бена запечатлели без рубашки, похоже, где-то на пляже (позади него можно было разглядеть песок и океан). Правой рукой он делал рокерскую «козу». В правой части страницы, на так называемой стене, в обратном хронологическом порядке располагались сообщения.

Дженна Линде (средняя школа Маккормака) 17 апреля 2007 г. в 21:02

Я скучаю по тебе Бен. Я помню наши разговоры. люблю тебя навеки люблю тебя люблю тебя

Криста Дюфресне (средняя школа Маккормака) 17 апреля 2007 г. в 20:43

не знаю кто это сделал но это ужасно. Я никогда тебя не забуду Бен. Думаю о тебе каждый день. ♥♥♥♥♥♥

Необходимо заметить, что в 2007 году «Фейсбук» был главным образом детской вотчиной. Взрывной рост взрослых пользователей начался только в следующую пару лет. Во всяком случае, так было в нашем кругу. Большинство родителей из школы Маккормака время от времени заглядывали на «Фейсбук», чтобы быть в курсе, чем там занимаются их дети, но это и все. Некоторые из наших друзей завели себе странички, но заходили туда крайне редко. Тогда там было еще слишком мало других родителей, чтобы это представляло какой-то интерес. Я лично ни малейшего понятия не имел, что там Джейкоб и его друзья смотрят на «Фейсбуке», и никак не мог взять в толк, что притягательного они находят в этой куче информационного хлама. Единственное объяснение, думал я, заключалось в том, что «Фейсбук» был местом, куда дети могли сбежать от взрослых, той тайной площадкой, где они могли распушить перья друг перед другом, пофлиртовать и подурачиться так, как никогда не отважились бы в реальной жизни где-нибудь в школьной столовой. Джейкоб определенно в Интернете был остроумней и раскованней, как и многие другие ребята. Нам с Лори казалось опасным позволять ему заниматься этим тайком, поэтому мы настояли, чтобы он дал нам свой пароль. Но, честно говоря, на страничку Джейкоба заглядывала только Лори. Мне же детские разговоры в Интернете казались еще менее интересными, нежели их офлайновая версия. Если я тогда и заглянул на «Фейсбук», то лишь потому, что речь шла о фигуранте дела, которое вел. Было ли это моим родительским упущением? Теперь, оглядываясь назад, могу сказать: абсолютно точно было. Но, с другой стороны, мы, все родители из школы Джейкоба, были одинаково беспечны. Мы не понимали, что стоит на кону.

На странице «♥Друзья Бена Рифкина♥» было уже несколько сотен сообщений.

Эмили Зальцман (средняя школа Маккормака) 16 апреля 2007 г. в 22:12

Я до сих пор в полном шоке. кто это сделал? почему ты это сделал? зачем? в чем был смысл? какой тебе был в этом прок? это кем же надо быть?

Алекс Керзон (средняя школа Маккормака) 16 апреля 2007 г. в 13:14

я щас в п-ке колд-спрг. все до сих пор огорожено. но никакой движухи. копов нигде не видно.

Сообщения продолжались – неосторожно, откровенно. Паутина создавала иллюзию близости – побочный продукт ошеломляющего погружения детей в виртуальный мир. Увы, вскоре они узнали, что Сеть принадлежит взрослым: я уже подумывал о «повестке о представлении поименованных документов или установленной информации» – приказе о предоставлении документов и записей, который отправлю в «Фейсбук», чтобы сохранить все эти онлайн-разговоры. Тем временем я, как завзятый любитель шпионажа, продолжал читать.

Дилан Фельдман (средняя школа Маккормака) 15 апреля 2007 г. в 21:07

Заткнись, Джейкоб. не нравится – не читай. чья бы корова мычала. пошел ты. а он тебя еще другом считал. придурок.

Майк Кейнин (средняя школа Маккормака) 15 апреля 2007 г. в 21:01

Постыдился бы, Джейк. ты собрался нас поучить, что хорошо, а что плохо? молчал бы в тряпочку.

Джон Маролла (средняя школа Маккормака) 15 апреля 2007 г. в 20:51

Что за на фиг? ДБ, перед кем ты тут выделываешься? подохни. мир чище станет. пошел ты к чертовой матери.

Джули Кершнер (средняя школа Маккормака) 15 апреля 2007 г. в 20:48

Не прикольно, Джейкоб.

Джейкоб Барбер (средняя школа Маккормака) 15 апреля 2007 г. в 19:30

Если кто-то тут не в курсе – Бен мертв. Зачем мы все пишем ему сообщения? И почему некоторые делают вид, что были с ним лучшими друзьями, когда на самом деле это не так? Неужели нельзя ничего из себя не изображать?

Я оторопел, увидев имя Джейкоба, – осознав, что все эти несколько последних ядовитых сообщений были адресованы моему Джейкобу. Я оказался не готов лицом к лицу встретиться с реалиями жизни моего сына, с запутанностью его отношений, с испытаниями, с которыми он вынужден был справляться, с жестокостью мира, в котором он жил. «Подохни. Мир чище станет». Как мог мой сын прочитать в свой адрес подобную вещь и не поделиться этим с семьей? Ни разу даже не обмолвиться? Я был зол не на Джейкоба, а на самого себя. Как я мог создать у собственного сына впечатление, что меня не волнуют подобные вещи? Или я просто слюнтяй, чересчур обостренно реагирующий на принятый в Интернете преувеличенно хамский тон?

Кроме того, если честно, я чувствовал себя дураком. Мне следовало бы об этом знать. Мы с Лори говорили с Джейкобом о его времяпрепровождении в Интернете лишь в самых общих чертах. Знали, что когда он вечером уходит к себе в комнату, то может выйти в Интернет. Да, мы установили у него на компьютере специальную программу, которая не позволяла ему заходить на определенные сайты, главным образом порнографические, и сочли, что этого будет достаточно. «Фейсбук» никогда не казался нам чем-то особенно опасным. К тому же нам обоим претило за ним шпионить. Мы с Лори полагали, что необходимо с детства прививать ребенку правильные ценности и затем предоставлять ему определенную свободу, доверять его благоразумию, во всяком случае пока он не дал тебе повода этого не делать. Современные, подкованные в детской психологии родители, мы не хотели, чтобы Джейк видел в нас врагов, следящих за каждым его шагом, пасущих его. Подобной философии придерживалось большинство родителей из школы Маккормака. Какой у нас был выбор? Ни один родитель не может ни на миг не выпускать ребенка из виду, ни в онлайне, ни в офлайне. В конечном счете каждый ребенок живет своей собственной жизнью, большая часть которой проходит отнюдь не у родителей на глазах. И тем не менее, когда я увидел пожелание «подохни», я понял, какими глупыми и наивными мы были. Гораздо больше, чем наше доверие и уважение, Джейкобу нужна была наша защита, а мы ее ему не дали.

Я принялся бегло просматривать сообщения. Их там были сотни, каждое не больше строчки-двух. Прочитать их все не представлялось возможным, а я понятия не имел, что именно Сара Гройль хотела, чтобы я нашел. Джейкоб в разговоре уже не появлялся, но я продолжал отматывать ленту все дальше и дальше назад. Ребята утешали друг дружку как сентиментальными сообщениями («мы никогда больше не будем прежними»), так и более циничными («умирать надо молодым и красивым»). Снова и снова они выражали свое потрясение. Девочки изливали любовь и верность, мальчики – гнев. Я пробегал глазами бесконечные повторяющиеся сообщения в поисках чего-нибудь стоящего: я просто не могу в это поверить… нам нужно держаться вместе… школе повсюду полицейские…

Наконец я перешел на собственную страничку Джейкоба, где до сих пор продолжался еще более ожесточенный спор, начавшийся сразу же после убийства. И тут тоже сообщения отображались в обратном хронологическом порядке.

Марли Кунитц (средняя школа Маккормака) 15 апреля 2007 г. в 15:29

Д.Ю: Не надо писать тут таких вещей. Это все слухи, а люди могут из-за них пострадать. Даже если это и шутка, то дурацкая. Джейк, не обращай на него внимания.

Джо О’Коннор (средняя школа Маккормака) 15 апреля 2007 г. в 15:16

Нефиг языком трепать, если точно не знаешь. это к тебе относится, дерек, придурок. это тебе не шутки. Думать надо головой в следующий раз.

Марк Спайсер (средняя школа Маккормака) 15 апреля 2007 г. в 15:07

Кто угодно может сказать что угодно про кого угодно. может, это у тебя есть нож, Дерек? ну как, нравится тебе, когда про тебя распускают слухи?

А потом я увидел это:

Дерек Ю (средняя школа Маккормака) 15 апреля 2007 г. в 14:25

Джейк, все знают, что это сделал ты. У тебя есть нож. Я сам видел.

Я замер, не в силах отвести взгляд от этого сообщения. Я смотрел, пока буквы не начали рассыпаться на пиксели. Дерек Ю был другом Джейкоба, хорошим другом. Он сто раз бывал у нас дома. Мальчики вместе ходили в детский сад. Дерек был славный парнишка.

«Я сам видел».

Утром я сказал Лори с Джейкобом, чтобы ехали в Кембридж без меня, сослался на встречу в полицейском участке Ньютона: мол, я не хочу кататься туда-сюда. Когда удостоверился, что они уехали, сразу поднялся в комнату к Джейкобу и стал искать.

Поиски не заняли много времени. В верхнем ящике комода обнаружил что-то твердое, наспех замотанное в старую белую футболку. Развернул футболку, и из нее на комод выпал складной нож с черной прорезиненной рукояткой. Осторожно поднял его и, зажав лезвие между большим и указательным пальцем, раскрыл.

– О господи, – вырвалось у меня.

Это мог бы быть армейский или охотничий нож, но для этого он казался слишком маленьким. В разложенном виде – дюймов десять длиной. Рукоятка черная, удобно ложащаяся в руку, рассчитанная на обхват четырьмя пальцами. Изогнутое лезвие с прихотливо зазубренным режущим краем заканчивалось смертоносным готическим острием. В полотнище были просверлены отверстия, видимо, чтобы облегчить его. Все в этом ноже было зловеще-прекрасно: форма лезвия, его изгиб и сужающееся к кончику острие. Это была та же самая смертоносная красота, которая так завораживает в природе: язык пламени или коготь гигантской кошки.

Защищая Джейкоба

Подняться наверх