Читать книгу Защищая Джейкоба - Уильям Лэндей - Страница 9

Лоджудис был наполовину прав: к тому моменту я действительно заподозрил Джейкоба, но отнюдь не в убийстве. Сценарий, в котором Лоджудис настойчиво пытался убедить большое жюри, – что в силу своей семейной истории, найдя нож, я немедленно понял, что Джейкоб психопат, и начал его покрывать – был полной чушью. Я не виню Нила в том, что он так упорно продавливал эту версию. Присяжные по природе своей глухи, а обстоятельства этого дела были таковы, что, по сути, вынуждали их еще настойчивей затыкать уши. У Лоджудиса просто не оставалось другого выхода, кроме как кричать. Но факт остается фактом: ничего такого драматического не произошло. Предположение, что Джейкоб может быть убийцей, было полным бредом; я ни на миг не рассматривал эту возможность всерьез. Скорее уж полагал, что что-то случилось. Джейкоб знал больше, чем говорил. Видит бог, это само по себе меня пугало. Подозрение, едва закравшись в мое сознание, заставило меня переживать все вдвойне: как насторожившегося следователя и как обеспокоенного отца. Первый хотел выяснить истину, второй страшился ее. И если я не стал признаваться во всем этом большому жюри, то лишь потому, что у меня тоже имелись веские основания продавливать свою версию.

В тот день, когда я нашел нож, Джейкоб вернулся домой около половины третьего. Мы с Лори сидели в кухне и слушали, как он с шумом ввалился в дом и пяткой захлопнул входную дверь, потом сбросил рюкзак и куртку. Тревожно переглядываясь, мы, точно операторы гидролокационной установки, пытались интерпретировать все эти звуки.

– Джейкоб, – крикнула Лори, – будь добр, подойди сюда, пожалуйста.

На мгновение повисла тишина, точно перед прыжком, потом он произнес:

– О’кей.

Лори сделала оптимистическое лицо, чтобы меня ободрить.

Джейкоб нерешительной походкой вошел в кухню. Мне вдруг неожиданно бросилось в глаза, как сильно он вырос за последнее время, стал размером со взрослого мужчину.

– Папа? Что ты делаешь дома?

– Джейк, нам нужно кое о чем поговорить.

Он прошел чуть вперед и увидел лежащий на столе между нами нож. В сложенном виде в нем больше не было ничего угрожающего. Это был просто инструмент.

Самым нейтральным тоном, который я только мог изобразить, я произнес:

– Не хочешь рассказать нам с мамой, что это такое?

– Э-э-э… нож?

– Не придуривайся, Джейкоб.

– Сядь, – вмешалась его мать. – Сядь.

Он сел.

– Ты рылась в моей комнате?

– Это был я, а не мама.

– Ты обыскивал ее?

– Угу.

– Уважение к личной территории? Нет, не слышали.

– Джейкоб, – проговорила Лори, – папа беспокоился за тебя.

Он закатил глаза.

– Мы оба беспокоились, – продолжала Лори. – Почему бы тебе не рассказать нам, что вообще происходит?

– Джейкоб, ты ставишь меня в сложное положение. Половина полиции штата занята поисками этого ножа.

– Именно этого ножа?

– Не именно этого, просто ножа. Ты же понимаешь, что я имею в виду. Подобного ножа. Я не понимаю, что такой нож делает у ребенка твоего возраста. Для чего он тебе понадобился?

– Ни для чего. Я его купил, и все.

– Зачем?

– Не знаю.

– То есть ты его купил, но зачем, ты не знаешь?

– Да захотел и купил! Без всякой причины. Это ничего не значит. Почему все непременно должно что-то значить?

– Почему тогда ты его прятал?

– Наверное, потому, что знал – вы распсихуетесь.

– Ну, по крайней мере, тут ты не ошибся. Так зачем тебе понадобился нож?

– Я же уже сказал тебе, просто так. Я подумал, что он прикольный. Он мне понравился. И я его захотел.

– У тебя что, какие-то проблемы с другими ребятами?

– Нет.

– Ты чего-то боишься?

– Нет, я же уже сказал, я просто его увидел, подумал, что он прикольный, ну и купил.

Он пожал плечами.

– Где?

– В городе, в магазине армейского снаряжения. Их много где продают.

– Чек остался? Ты платил кредиткой?

– Нет, наличными.

Мои глаза сузились.

– Господи, папа, так еще бывает: люди до сих пор используют наличные.

– И что ты с ним делаешь?

– Ничего. Просто смотрю на него, держу в руках, прислушиваюсь к своим ощущениям.

– Ты носишь его при себе?

– Нет. Обычно не ношу.

– Но иногда все же носишь?

– Нет. Ну, изредка.

– Ты брал его в школу?

– Нет. Всего один раз. Хотел показать ребятам.

– Кому именно?

– Дереку, Дилану. Может, еще паре человек.

– Зачем?

– Потому что я думал: это прикольно. Типа зацените, что у меня есть.

– Ты им хоть раз что-нибудь делал?

– Например?

– Ну, не знаю, что вообще делают ножом? Режут?

– Ты имеешь в виду, не зарезал ли я им, случайно, кого-нибудь в парке Колд-Спринг?

– Нет, я имею в виду, пользовался ли ты им хоть раз вообще?

– Нет, никогда. Разумеется, нет.

– Значит, ты просто купил его и положил в ящик?

– Ну да.

– И ты хочешь, чтобы я этому поверил?

– Но это правда!

– Зачем тебе понадобилось…

– Энди, – вмешалась Лори, – он подросток. Затем и понадобилось.

– Лори, не надо ему помогать.

– Подростки иногда делают глупости. – Она повернулась к Джейкобу. – Даже умные подростки иногда делают глупости.

– Джейкоб, я должен тебя спросить ради моего душевного спокойствия: это тот нож, который они ищут?

– Нет! Ты что, совсем спятил?

– Ты знаешь что-то, что имеет отношение к тому, что случилось с Беном Рифкином? Может, что-то, что ты слышал от друзей? Что-то, что ты хотел бы мне рассказать?

– Нет. Разумеется, нет. – Он спокойно посмотрел на меня, бестрепетно встретившись со мной взглядом. Продлилось это всего одно мгновение, но я безошибочно прочитал в этом вызов – это был взгляд того рода, который дерзкий свидетель может метнуть в тебя в зале суда. Продемонстрировав мне таким образом свое неповиновение, он вновь превратился в обычного ершистого подростка. – У меня в голове не укладывается, что ты спрашиваешь меня об этом. Я прихожу из школы и неожиданно оказываюсь на допросе. У меня это просто в голове не укладывается. Поверить не могу, что ты так обо мне думаешь.

– Джейкоб, я никак о тебе не думаю. Знаю лишь, что ты притащил в дом нож, и мне хотелось бы понимать зачем.

– Кто надоумил тебя его искать?

– Это не важно.

– По всей видимости, кто-то из нашей школы. Кто-то, с кем ты разговаривал вчера. Скажи мне, кто именно.

– Это не имеет никакого значения. Мы сейчас говорим не о других ребятах. Жертва в этом деле не ты.

– Энди, – остановила меня Лори.

Она предупреждала меня, чтобы я не пытался прижать его к стенке, не превращал беседу в допрос. «Энди, просто поговори с ним. Мы же семья. Мы разговариваем друг с другом».

Я отвел взгляд. Набрал полную грудь воздуха:

– Джейкоб, если я отдам этот нож на экспертизу, на предмет крови или каких-либо других улик, ты будешь против?

– Нет. Валяй, делай какую угодно экспертизу. Мне все равно.

Я немного подумал.

– Ладно. Я тебе верю. Я тебе верю.

– Я получу свой нож обратно?

– Ни в коем случае.

– Это мой нож. Ты не имеешь права его забрать.

– Я твой отец и на этом основании имею право делать что угодно.

– Ты заодно с полицейскими.

– Полицейские чем-то тебя беспокоят?

– Нет.

– Тогда к чему все эти разговоры о твоих правах?

– А если я тебе его не отдам?

– Попробуй.

Он поднялся, переводя взгляд со стола на меня и обратно, взвешивая риск и выгоду.

– Это все так неправильно, – заявил он и нахмурился от несправедливости.

– Джейк, папа делает то, что считает правильным, потому что любит тебя.

– А что считаю правильным я, никого не волнует, я так понимаю?

– Да, – подтвердил я. – Именно так.

К тому времени, когда я приехал в местный полицейский участок, Патц уже сидел в комнате для допросов, неподвижный, как каменный истукан с острова Пасхи, глядя прямо в объектив камеры, встроенной в циферблат круглых настенных часов. Патц знал, что она там. Детективы обязаны были проинформировать его о ней и получить от него согласие на видеозапись интервью. Камера тем не менее все равно была скрытой в надежде, что подозреваемый расслабится и забудет про нее.

Картинка выводилась на небольшой компьютерный монитор, стоявший в кабинете следователя прямо за дверью комнаты для допросов, где за Патцем наблюдали полдюжины ребят из полиции Ньютона и ОПБП. Лица их были бесстрастны; они не видели ничего особенного, и не ожидали увидеть.

Я вошел в кабинет и присоединился к ним:

– Ну как, удалось выжать из него что-нибудь?

– Нет. Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знает.

Изображение Патца занимало весь экран. Он сидел в торце длинного деревянного стола. За спиной – голая белая стена. Патц был крупным мужчиной. По словам инспектора по условно-досрочному освобождению, который его курировал, в нем было шесть футов три дюйма росту и двести шестьдесят фунтов весу[6]. Даже сидя за столом, он выглядел массивным. Но тело его было рыхлым и мягким. Его обвислые бока, живот и груди распирали черную футболку поло, точно квашня, которую залили в этот черный мешок сверху и перевязали в районе шеи.

– Бог ты мой, – присвистнул я, – этому малому не помешало бы чуток физической активности.

– Например, передернуть на детское порно? – сострил один из ребят из ОПБП.

Мы все зафыркали.

В комнате для допросов с одной стороны от Патца сидел Пол Даффи из ОПБП, а с другой – детектив из полиции Ньютона, Нильс Петерсон. Полицейские появлялись на экране лишь время от времени, когда случайно попадали в кадр.

Допрос вел Даффи.

– Так, давай-ка еще разок. Расскажи мне все, что помнишь о том утре.

– Я же уже все вам рассказал.

– А ты повтори. Просто поразительно, сколько всего люди припоминают, стоит им повторить свой рассказ с самого начала.

– Я не хочу больше говорить. Я устал.

– Эй, Ленни, это ради твоего же собственного блага. Мне нужно исключить тебя из списка подозреваемых. Я же тебе уже говорил: я пытаюсь тебя отмазать. Это в твоих же интересах.

– Меня зовут Леонард.

– Один свидетель утверждает, что видел тебя в то утро в парке Колд-Спринг.

Это было вранье.

Даффи на экране между тем произнес:

– Ты же знаешь, что я обязан это проверить. С твоим послужным списком у нас просто нет другого выбора. Я не занимал бы свою должность, если бы не сделал этого.

Патц вздохнул.

– Ленни, еще всего один разок. Я не хочу посадить не того человека.

– Меня зовут Леонард. – Он потер глаза. – Ну ладно. Я был в парке. Я гуляю там каждое утро. Но я даже близко не подходил к месту, где убили того парнишку. Я вообще никогда туда не хожу, никогда не гуляю в той части. Я ничего не видел, я ничего не слышал, – он начал загибать пальцы в такт своим словам, – я не знаю того парнишку, я никогда в жизни его не видел, я никогда в жизни о нем не слышал.

– Ладно, Ленни, успокойся.

– Я спокоен.

Взгляд в камеру.

– И в то утро ты никого не видел?

– Никого.

– И никто не видел, как ты выходил из своей квартиры и как вернулся?

– Понятия не имею.

– Ты не заметил в парке никого подозрительного, кого там не должно быть и о ком нам следовало бы знать?

– Нет.

– Ладно, давай тогда ненадолго прервемся, о’кей? Посиди здесь. Мы вернемся через несколько минут. У нас будет к тебе еще пара вопросов, и на этом все.

– А как там мой адвокат?

– Он пока что не объявлялся.

– Вы скажете мне, когда он подъедет?

– Конечно, Ленни.

Оба детектива поднялись, чтобы уйти.

– Я никогда в жизни пальцем никого не тронул, – сказал Патц. – Запомните это. Я пальцем никого не трогал. Никогда.

– Конечно, – заверил его Даффи. – Я тебе верю.

Детективы промелькнули перед камерой и вышли за дверь, очутившись в комнате, где только что фигурировали в качестве бесплотных изображений на мониторе компьютера.

Даффи покачал головой:

– Я ничего не добился. Он привык иметь дело с полицейскими. Мне просто-напросто нечего ему предъявить. Я бы помариновал его там немножко, но не думаю, чтобы у нас было на это время. Его адвокат уже в пути. Энди, что ты намерен делать?

– И сколько вы с ним уже валандаетесь?

– Да с пару часов. Что-то в этом роде.

– И никаких результатов? Глухой отказ?

– Да. Все без толку.

– Попробуйте еще раз.

– Еще раз? Ты что, смеешься? Сколько времени ты тут стоишь?

– Только что приехал, Дафф, но что еще нам остается делать? Он наш единственный реальный подозреваемый. Молоденький мальчик погиб, а этот парень любит молоденьких мальчиков. Он уже раскололся, что был в то утро в парке. Патц знает окрестности. Он околачивается там каждое утро, так что в курсе того, что ребятишки ходят через парк в школу. При его габаритах для него не составило бы ровным счетом никакого труда справиться с жертвой. У нас есть мотив, способ, возможность. Так что продолжайте, пока что-нибудь из него не выжмете.

Взгляд Даффи скользнул на других полицейских в комнате, потом вновь вернулся ко мне.

– Его адвокат все равно сейчас прикроет эту лавочку.

– Значит, нельзя терять времени, разве не так? Возвращайся туда. Вытяни из него признание, и он у меня сегодня же днем предстанет перед большим жюри.

– Вытянуть признание? Вот так просто взять и вытянуть?

– Это то, за что тебе платят бешеные бабки, приятель.

– А как же ребятишки в школе? Я думал, мы копаем в том направлении.

– Дафф, мы продолжим разрабатывать эту версию, но чем мы на самом деле располагаем? Кучкой перепуганных детишек, болтающих языком на «Фейсбуке»? И что? Посмотри на этого парня. Просто посмотри на него. У тебя есть подозреваемый лучше? У нас вообще больше никакого подозреваемого нет.

– Ты в самом деле в это веришь? Думаешь, это он?

– Да. Возможно. Возможно. Но нам нужно что-то реальное, чтобы доказать это. Вытяни мне из него признание, Дафф. Найди мне нож. Найди мне что угодно. Нам нужно хоть что-нибудь.

– Ну ладно. – Даффи решительно посмотрел на детектива из отделения полиции Ньютона, с которым они вместе работали над этим делом. – Попробуем еще раз. Как требует начальник.

Полицейский заколебался, с сомнением глядя на Даффи. В его взгляде явственно читалось: «Зачем попусту тратить время?»

– Попробуем еще раз, – повторил Даффи. – Как он говорит.

М-р Лоджудис: Такой возможности им не представилось, верно? Детективы в тот день так и не вернулись в комнату для допросов к Леонарду Патцу?

Свидетель: Нет, не вернулись. Ни в тот день, ни впоследствии.

М-р Лоджудис: Как вы к этому отнеслись?

Свидетель: Я считал, что мы делаем ошибку. Основываясь на том, что нам было известно в то время, нельзя было сбрасывать Патца со счетов в качестве обвиняемого в самом начале расследования. На тот момент он оставался нашим наиболее вероятным подозреваемым.

М-р Лоджудис: Вы до сих пор так полагаете?

Свидетель: Вне всякого сомнения. Мы должны были разрабатывать Патца дальше.

М-р Лоджудис: Почему?

Свидетель: Потому что на него указывали улики.

М-р Лоджудис: Не все улики.

Свидетель: Не все? Все улики никогда не указывают в одном направлении, во всяком случае в таких сложных делах, как это. В том-то и проблема. Вы не располагаете всей информацией, данных недостаточно. Нет ни четкой закономерности, ни однозначного ответа. Поэтому детективы делают в точности то же самое, что и все обычные люди: строят в уме какой-то рассказ, какую-то версию, а затем начинают искать данные, улики, которые свидетельствовали бы в ее пользу. Сначала они выбирают подозреваемого, затем собирают улики, подтверждающие его виновность. И перестают замечать улики, которые указывают на других подозреваемых.

М-р Лоджудис: Как Леонард Патц.

Свидетель: Как Леонард Патц.

М-р Лоджудис: Вы намекаете на то, что именно это и произошло в данном случае?

Свидетель: Я намекаю на то, что да, определенно были допущены ошибки.

М-р Лоджудис: И как же детектив должен вести себя в такой ситуации?

Свидетель: Он не должен с ходу зацикливаться на одном подозреваемом. Потому что, если его догадка окажется неверной, он не заметит улик, указывающих на правильный ответ. Он не станет обращать внимание даже на очевидные вещи.

М-р Лоджудис: Но детектив обязан строить версии. Ему нужно сосредотачивать усилия на подозреваемых, и, как правило, еще до того, как располагает на них явными уликами. Что еще ему остается делать?

Свидетель: Это дилемма. Ты начинаешь всегда с догадки. И иногда твоя догадка оказывается неверной.

М-р Лоджудис: А в этом деле тоже чьи-то догадки оказались неверны?

Свидетель: Мы не знали. Мы просто не знали.

М-р Лоджудис: Ладно, продолжайте свой рассказ. Почему детективы не смогли вернуться к допросу Патца?

В разыскное бюро вошел пожилой мужчина с потрепанным адвокатским портфелем. Его звали Джонатан Клейн. Он был невысокий, худощавый, чуть сутуловатый, с длинными и ослепительно-белыми волосами. Он зачесывал их назад, на затылок, откуда они ниспадали на воротник пиджака. На нем был серый костюм с черной водолазкой. Завершала образ седая эспаньолка.

– Энди, привет, – негромко произнес он.

– Джонатан.

Мы с искренней теплотой пожали друг другу руки. Я всегда любил и уважал Джонатана Клейна. Интеллигентный и какой-то неуловимо богемный, он был совершенно не похож на меня. (Я-то незатейлив, как хлебный тост.) Но он никогда никого не поучал и не врал, чем очень отличался от своих собратьев по адвокатуре, которых особенно не заботила правда, к тому же был человеком по-настоящему умным и знал закон. Джонатан был – по-другому и не скажешь – мудрым. Кроме того, должен признаться, меня по-детски тянуло к мужчинам из поколения моего отца, как будто я все еще питал слабую надежду избавиться от печати сиротства, пусть даже уже в весьма взрослом возрасте.

– Я хотел бы увидеть моего клиента, – произнес Клейн тихо.

Голос у него был негромким от природы – это не манерничанье и не тактический прием, – поэтому люди в его присутствии имели обыкновение притихать. Ты невольно ловил себя на том, что склоняешься к нему ближе, чтобы расслышать, что он говорит.

– Джонатан, я не знал, что вы представляете этого малого. Не слишком-то это почетное для вас дело. Защищать какого-то вшивого педофила, любителя пощупать мальчиков? Это плохо скажется на вашей репутации.

– На моей репутации? Мы же адвокаты! В любом случае Патц здесь не потому, что он педофил. Мы оба это знаем. Для дела о щупанье мальчиков тут слишком много копов.

Я отступил в сторону:

– Ладно. Он там. Проходите.

– Вы выключите камеру и микрофон?

– Угу. Хотите, можно перейти в другое помещение.

– Нет, ну что вы. – Он мягко улыбнулся. – Энди, я доверяю вам.

– Достаточно, чтобы позволить вашему подзащитному продолжить говорить?

– Нет-нет. Для этого я слишком вам доверяю.

Больше Патца не допрашивали.

Половина десятого вечера.

Лори лежала на диване, примостив свою книжку домиком на животе, и смотрела на меня. На ней была коричневая футболка с треугольным вырезом, украшенным по краю крупной вышивкой, и очки в роговой оправе. С годами она нашла способ адаптировать стиль, который предпочитала в молодости, к зрелому возрасту: пейзанские вышитые блузы и рваные джинсы юной богемной интеллектуалки трансформировались в более элегантную, облагороженную версию того же образа.

– Ты не хочешь об этом поговорить? – спросила она.

– О чем – об этом?

– О Джейкобе.

– Мы же уже поговорили.

– Я знаю, но ты сидишь мрачный.

– Я не сижу мрачный. Я смотрю телевизор.

– Кулинарный канал? – с мягкой иронией во взгляде улыбнулась она.

– Так ничего другого не показывают. И вообще, я люблю готовить.

– Нет, не любишь.

– Я люблю смотреть, как готовят другие.

– Все в порядке. Если ты не хочешь, я не буду на тебя давить.

– Не в том дело. Просто тут не о чем разговаривать.

– Можно задать тебе один вопрос?

Я закатил глаза. Как будто, если бы я сказал «нет», это что-то бы изменило.

Лори взяла с кофейного столика пульт и выключила телевизор.

– Когда мы сегодня беседовали с Джейкобом, ты сказал, что не считаешь, что он в чем-то виноват, но потом все-таки учинил ему форменный допрос.

– Ничего я не учинял.

– Учинил. Да, напрямую ты ни в чем его не обвинил, но тон у тебя был… прокурорский.

– В самом деле?

– Немного.

– Это вышло непроизвольно. Я потом перед ним извинюсь.

– Ты не обязан извиняться.

– Обязан, если я разговаривал с ним таким тоном.

– Я просто хочу знать почему. Ты о чем-то мне не рассказал?

– О чем, например?

– О чем-то, что заставило тебя так на него наседать.

– Я на него не наседал. В любом случае я просто расстроился из-за ножа. И из-за того, что Дерек написал на «Фейсбуке».

– У Джейкоба что, были какие-то проблемы с поведе…

– Господи, Лори, успокойся. Не гони волну. Это всего лишь пустой треп. Жаль, что я не могу дотянуться до этого Дерека. Надо же было написать такую глупость. Честное слово, иногда у меня складывается такое впечатление, что у этого ребенка не все дома.

– Дерек неплохой мальчик.

– Когда за Джейкобом придут, ты по-прежнему останешься при своем мнении?

– Ты считаешь, что это реальная возможность?

– Нет. Разумеется, нет.

– На нас в этом деле лежит какая-то ответственность?

– Ты имеешь в виду, есть в чем-то из этого наша вина?

– Вина?! Нет. Я имею в виду, мы должны сообщить об этом в полицию или нет?

– Нет. Господи, нет, конечно же. Тут не о чем сообщать. Иметь нож – не преступление. И быть глупым подростком – тоже, слава тебе господи, а не то нам пришлось бы половину из них пересажать за решетку.

Лори нейтрально кивнула:

– Просто в его адрес прозвучало обвинение, и теперь ты в курсе. К тому же полицейские так или иначе обо всем узнают, раз на «Фейсбуке» это написано открытым текстом.

– Лори, это не обвинение, а ерунда. Незачем спускать на Джейка собак. Это все яйца выеденного не стоит.

– Энди, ты в самом деле так считаешь?

– Да. Конечно. А ты нет?

Она испытующе посмотрела на меня:

– Ладно. Значит, тебя не это беспокоит?

– Я же уже тебе сказал: меня ничего не беспокоит.

– Правда?

– Правда.

– Что ты сделал с ножом?

– Я от него избавился.

– Каким образом?

– Выбросил. Не здесь. Выкинул в мусорку подальше от дома.

– Ты его покрываешь.

– Нет. Я просто хотел, чтобы этой гадости в моем доме не было. И не хотел, чтобы кто-то воспользовался им и повесил на Джейкоба то, чего он не совершал. Вот и все.

– И ты хочешь сказать, что ты его не покрываешь?

– Нельзя покрывать того, кто не сделал ничего плохого.

Она вновь испытующе поглядела на меня:

– Ладно. Я ложусь спать. Ты идешь?

– Чуть позже.

Она поднялась и, подойдя ко мне, провела рукой по моим волосам и поцеловала в лоб:

– Не сиди слишком долго, милый. Завтра не встанешь.

– Лори, ты не ответила на мой вопрос. Я спросил тебя, что ты думаешь. Ты согласна с тем, что подозревать Джейкоба в том, что он мог такое совершить, – это бред?

– Да, мне очень трудно такое представить.

– Но ты все-таки можешь это представить?

– Не знаю. А ты хочешь сказать, что не можешь? Что ты в принципе не можешь себе представить такую возможность?

– Нет, не могу. Мы, вообще-то, говорим о нашем сыне.

Она отстранилась от меня:

– Не знаю. Наверное, и я не могу себе такого представить. Но, с другой стороны, еще сегодня утром я нож тоже представить себе не могла.