Читать книгу Родной берег - Уильям Николсон - Страница 10

В библиотеке особняка на Уэйкхерст-Плейс столпились офицеры, созванные на оперативный инструктаж по приказу генерала Гарри Крирара, командующего второй канадской пехотной дивизией. Ларри Корнфорд стоял в последних рядах, руки были сжаты за спиной, взгляд скользил по стенам: интерьер в елизаветинском стиле – потолок с лепниной, камин украшен искусной резьбой. Слушая уверенную речь генерала, он разглядывал статуи в нишах по сторонам камина. Плохо сложенная, но тем не менее обнаженная по пояс женщина держит голенького мальчика, как сверток, перехватив поперек живота. Дитя тянет ладошку к левой груди, будто намереваясь ущипнуть, другой рукой гладит по голове второго ребенка, чуть помладше, сидящего у колен матери. Если, конечно, она их мать. Что хотел поведать миру скульптор?

– Для операции «Юбилей» были выбраны следующие полки: Королевский Гамильтонский легкой пехоты, Эссекский шотландский, Стрелковый Южного Саскачевана, Камеронский, Королевский канадский, Мон-Руаяльские фузилеры. Четырнадцатый Калгарийский бронетанковый полк впервые опробует в бою новый танк «черчилль». Третий и четвертый десантные батальоны вместе с сороковым десантно-диверсионным будут действовать в рамках указанных задач наряду с подразделениями американских рейнджеров и Свободных французских сил. Операция «Юбилей» – это лишь разведка боем. Мы не открываем второй фронт. Наша цель – захватить и удержать морской порт в течение суток с последующим отступлением. Пока я не могу сообщить вам ни о месте, ни о дате проведения рейда. Скажу только, что он будет очень скоро.

По комнате пронесся одобрительный гул.

– Как видите, на главных ролях в этом шоу будут канадцы, – продолжал генерал. – Это наш бенефис. Общее командование поручается Хэму Робертсу. Я очень горд, что нам выпал шанс первыми ударить по фрицам в их собственном логове. Я знаю, вы меня не подведете.

Генерал не сказал ничего такого, о чем бы уже давно не ходили слухи. Он лишь подтвердил их – но одно это вызвало восторженное одобрение. Ларри видел, как во время перерыва бригадир Уиллс обсуждает что-то с Крираром и Робертсом. С кухни прикатили грохочущую тележку с чаем и кофе. Вокруг тотчас столпились офицеры, расталкивая друг друга и протискиваясь вперед. Дик Лоуэл, канадский коллега Ларри, присоединился к нему в дверях.

– Шоу ожидается серьезнее, чем я думал, – сказал он, – но, боже ты мой, ребята давно рвутся в бой. Как думаешь, куда выдвигаемся? На Булонь? По-моему, на Ле-Туке.

Ларри, которому место высадки было давно известно, молча любовался видом из окна.

– Красивое место, правда?

– И знаменитое, – подхватил Дик Лоуэл. – Здесь жил ботаник Николас Калпепер.

– Интересно, я успею погулять по окрестностям?

– Господи, да мы тут все утро проторчим. Впереди еще совещания снабженцев и тыловиков.

Покинув библиотеку, Ларри миновал обшитый деревом коридор и вышел на усыпанную гравием подъездную площадку. Здесь уже выстроились служебные машины, готовые развозить старших офицеров по базам. Перед вереницей автомобилей у изгиба дороги, в тени двух высоких секвой, собрались штабные водители – кто поболтать, а кто просто вздремнуть.

Прикрывая ладонью ослепленные солнцем глаза, Ларри вгляделся в расположившиеся в тени фигуры. Наконец он обнаружил Китти, которая сидела чуть поодаль и читала.

Он подошел к ней:

– По-прежнему «Миддлмарч»?

Китти подняла глаза от книги и польщенно улыбнулась:

– Почти дочитала. Бедный, бедный Лидгейт.

– Я тебе еще одну принес. Может, уже читала? – Он вынул из сумки «Смотрителя» Троллопа.

– Нет, – ответила Китти. – Какой ты милый!

– В книгах редко встречаются хорошие люди, – сказал Ларри. – Самые красочные персонажи всегда негодяи. Но «Смотритель» – исключение. Это рассказ о жизни хорошего человека.

– Как раз кстати, – обрадовалась Китти.

– Может, прогуляемся по парку?

Она поднялась с земли, положила книгу в сумку на длинном ремешке.

– А что, если совещание скоро закончится?

– Мы недалеко.

Они обошли дом и спустились по тропе, уводившей на юг между заросшими лужайками. Изумительные сады, которыми славилось поместье, сейчас пребывали в полном запустении – еще одна невольная жертва войны.

– Уж ты-то точно хороший человек, Ларри, – сказала Китти.

– Почему ты так решила?

– Не знаю. Просто такое ощущение.

– Я и вполовину не такой хороший, как ты думаешь, – отмахнулся Ларри. – Бывает, гляжу на свое отражение и ничего, кроме эгоизма, не вижу.

– Многим так кажется. Мне тоже.

– И что же делать?

– Стремиться к лучшему, – ответила Китти.

– Ты права. Надо становиться лучше.

– Я считаю, что лучше нас делает любовь, – сказала Китти. – Ты согласен?

– Пожалуй, – кивнул Ларри.

– Но я говорю о любви настоящей, бескорыстной. Такая любовь – дело непростое.

– Да, ее нужно творить самому, взращивать, как цветок, – согласился Ларри.

– Ты любишь человека больше, чем себя, он отвечает тем же, и оттого ты становишься счастливее… Хотя, возможно, это все-таки сплошной эгоизм.

Тропа привела их к круглой террасе с небольшой статуей посередине. На каменном пьедестале виднелась бронзовая доска с выбитыми на ней строками Уиттьера:

– Ты тоже так считаешь? – обратилась Китти к Ларри.

– Ну, за плугом ходить мне не приходилось, – ответил он. – И цветок я не растил, и садов не разбивал.

– Я тоже.

– Да чушь это все, на мой взгляд.

– Вот и мне так кажется.

Они стояли у каменной балюстрады, смотрели вниз на заросший пруд, и разговор их возвратился к любви.

– Понимаешь, – задумчиво произнесла Китти, – когда я люблю, во мне уже не остается места ни для чего другого. Но раз я счастлива от этого, то приходится это принять как данность.

– Но есть и другая сторона, правда? Любовь нужно не только дарить, но и принимать.

– Да, но от меня это не зависит. На то воля другого человека.

– И все же ты должна позволить себе быть любимой.

– Как странно! – удивилась Китти. – Позволить себе быть любимой? Не понимаю. С тем же успехом можно позволить солнцу себя греть. Но солнце светит и греет меня, не спрашивая позволения.

– Ты можешь отойти в тень.

– Ну да, конечно. – Она нахмурилась, запутавшись.

– Я о том, – продолжил Ларри, – что есть люди, которые не разрешают себе быть любимыми. Может, боятся. Может, считают себя недостойными.

– О, понимаю. Но ты ведь о себе так не думаешь?

– Почему же? Случается временами. Можешь называть это скромностью, если хочешь. Бывает, люди боятся просить о любви, даже если очень сильно ее хотят.

– Да, это я знаю.

– В конце концов, не все же считают себя привлекательными. Большинство вообще уверены, что неинтересны окружающим.

Китти помолчала.

– С любовью вообще странно, – начала она. – Понятия не имею, почему мы выбираем одних, а не других. Считается, что по внешнему облику, но вряд ли все так просто.

– Так что же, по-твоему, влияет на наш выбор?

– Что-то вдруг будто ветром заносит в душу, – ответила Китти. – Ты это ощущаешь и понимаешь: избавиться невозможно. А попытаешься – тебя разорвет на куски.

– Как все же это чувство возникает?

Китти бросила на него быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей, и на мгновение ее милое лицо омрачилось печалью.

– Вот стоишь у причала в Нью-Хейвене и знаешь, что он отправляется на смерть…

Ларри отвернулся, устремив взгляд на дом. Все вдруг отступило далеко-далеко. Не доверяя собственному голосу, он лишь медленно кивнул, давая понять, что услышал ее слова.

– Мы собираемся пожениться, – добавила Китти. – Ты, наверное, считаешь меня полной дурой.

– Нет, – ответил он, – конечно нет. Прекрасная новость. – Ларри старался говорить как можно бодрей. – Что ж, поздравляю и все такое. Старина Эд, счастливчик!

– Я правда люблю его, Ларри. Так люблю, что даже сердцу больно.

Они возвращались той же тропинкой. Ларри чувствовал мучительную опустошенность, но, словно подчиняясь странному чувству самосохранения, рассказывал об Эде самое хорошее, что мог вспомнить:

– В школе он был моим лучшим другом. Никто не знает его так, как я. Он невероятно умен и беспощадно честен. Любит притворяться, будто знает все наперед, хоть это и не так. На самом деле его слишком многое беспокоит. Отсюда и его печаль.

– Печаль, – повторила Китти. – Мне кажется, именно за это я и люблю его.

– Он будет отличным мужем, – заверил Ларри. – Если уж Эд обещает что-то сделать, то обязательно сделает. Погоди! – Он внезапно вспомнил утреннее совещание. – Если вы собираетесь пожениться, то лучше поспешить. Его в любой момент могут отправить в рейд.

Китти крепко пожала его руку.

– За что это?

– За то, что ты такой хороший.

Они в молчании подошли к особняку, где ждали автомобили и водители.

– Пойду гляну, скоро ли они там, – сказал Ларри.

У темной дубовой лестницы в центральном коридоре он столкнулся с бригадиром Уиллсом, только-только завершившим переговоры с генералом Робертсом.

– Все готово, – сообщил бригадир, – скоро выдвигаемся.

Ларри пошел к выходу рядом с бригадиром.

– По поводу операции, сэр, – начал он, – знаю, заправлять всем будут канадцы. Но не найдется ли у вас местечка для меня?

– Мы не на пикник едем, лейтенант.

– Это и моя война, сэр.

– Ну что ж, вы правы.

Они вышли во внешний двор. Водители уже стояли около автомобилей, дожидаясь офицеров.

– Вы мне пригодитесь, лейтенант. Но следует сдать дела в Штабе совместных операций.

– Спасибо, сэр.

Бригадир направился к своей машине. Китти открыла заднюю дверь.

– На базу, капрал.

Ларри посмотрел, как «хамбер», миновав гигантские секвойи, скрылся из виду, и побрел к конюшням, где оставил мотоцикл. И долго еще стоял там со шлемом в руках, прежде чем его надеть.

Усевшись на заднее сиденье, бригадир спросил Китти:

– Вы знакомы с лейтенантом Корнфордом?

– Да, сэр.

– Он только что спрашивал, может ли присоединиться к нам во время боевых действий. – Бригадир покачал головой, размышляя о просьбе Ларри. – Вот она какая, война. Оставляя дом и родных, мужчина по собственной воле встает на линию огня. И не надо говорить, что он делает это ради свержения тирании или во имя своей страны. Он делает это ради своих товарищей. Война – такое дело. Когда твои товарищи сражаются и умирают, ты хочешь сражаться и умереть рядом с ними.

– Так точно, сэр, – ответила Китти.

* * *

Как работает система, Ларри уже усвоил. Вместо того чтобы передавать прошение по инстанции, он заглянул к Джойс Уэддерберн.

– Мне всего на пару минут, – пообещал он секретарше Маунтбеттена.

– Его сейчас нет, – ответила Джойс. – Но если вы можете подождать…

– Конечно, могу.

– «…не меньше служит тот высокой воле, кто стоит и ждет»,[9] – продекламировала она с улыбкой.

– Спорим, вы не знаете, откуда это, – улыбнулся Ларри. – Понятия не имею.

– Мильтон. Сонет «О слепоте». «Служа ему, по тысячам дорог мы все спешим, влача земное бремя». Речь о Боге конечно же.

– Надо же, какой ты умный!

– Только невостребованный, – вздохнул он, усаживаясь в кресло для ожидающих.

Маунтбеттен вошел минут через пятнадцать, в сопровождении Гарольда Уэрнера – стремительным шагом, явно очень торопясь. Заметив Ларри, остановился у дверей кабинета:

– Меня ждете, лейтенант? – Небольшая просьба, сэр.

В кабинете Маунтбеттен выслушал Ларри и повернулся к Уэрнеру:

– Вот почему мы одержим победу в этой войне, – и обратился к Ларри: – Если соглашусь, твой отец мне спасибо не скажет.

– Отец будет гордиться мною, сэр, – пообещал Ларри, – если вы скажете ему, что я исполняю свой долг.

– Ей-богу, ты прав! – Маунтбеттен пожал ему руку. – Жаль, я не могу поступить так же. Но ты понимаешь, что на командную должность я поставить тебя не могу?

– И не надо, сэр. Я пойду рядовым.

Растроганный Маунтбеттен вглядывался в его лицо.

– Благослови тебя Бог, мальчик мой, – произнес он. – Если таково твое желание, я не буду тебе препятствовать.