Читать книгу Гамлет - Уильям Шекспир - Страница 5

СЦЕНА 1

Эльсинор. Крепостная площадка. Франциско в карауле. Входит Бернардо.

БЕРНАРДО:

Кто это там?

ФРАНЦИСКО:

Нет, сам ты кто? Ни с места!

БЕРНАРДО:

Жить долго королю!

ФРАНЦИСКО:

Бернардо?

БЕРНАРДО:

Он.

ФРАНЦИСКО:

По сменщикам таким часы сверять бы.

БЕРНАРДО:

Отбой, Франциско, полночь, двигай спать.

ФРАНЦИСКО:

За смену в срок спасибо: стал ледышкой,

И сердце ноет.

БЕРНАРДО:

Происшествий нет?

ФРАНЦИСКО:

Мышь не шмыгнула.

БЕРНАРДО:

Значит, спи спокойно.

Марцелл хотел дежурство разделить,

Гораций с ним. Поторопи, коль встретишь.

ФРАНЦИСКО:

Похоже, не они ли. Стой! Кто там?

ГОРАЦИО (входя):

Кто друг земных основ.

МАРЦЕЛЛ (входя):

И верен трону.

ФРАНЦИСКО:

Храни вас Бог.

МАРЦЕЛЛ:

А, неподкупный страж.

Счастливо! Кто там сменщиком?

ФРАНЦИСКО:

Бернардо.

Храни вас Бог. (Уходит.)

МАРЦЕЛЛ:

Бернардо, эй!

БЕРНАРДО: Там что –

Горацио никак?

ГОРАЦИО:

Каким-то боком.

––

* Деление пьесы (крайне неудачное) на 5 актов, список «лиц», многие ремарки, разметка сцен – дело рук позднейших редакторов, не Шекспира. Тут деление на три акта (на сцены кое-где тоже не традиционное, как порой и ремарки). Подробнее: см. «Записи на полях». – В. А.

БЕРНАРДО:

Привет, Гораций! Друг Марцелл, салют!

ГОРАЦИО:

Являлась эта штука?

БЕРНАРДО:

Нет покуда.

МАРЦЕЛЛ:

Горацио послушать, так у нас

Фантазия играет. Он не верит,

Что дважды мы видали эту жуть.

Насилу упросил его сегодня

Побдеть на страже с нами в эту ночь.

Явления дождется – убедится,

А там с виденьем и поговорит.

ГОРАЦИО:

Дождусь я, как же.

БЕРНАРДО:

Сядем. И позволь-ка

Еще разок твой неприступный слух

Атаковать рассказом очевидца.

ГОРАЦИО:

Ну, так и быть, послушаем. Сажусь.

БЕРНАРДО:

Вчерашней ночью,

Едва звезда, вон та, левей Полярной,

Марш по* небу проделала как раз

Туда, где блещет нынче, мы с Марцеллом,

Как било час…

(Входит Призрак.)

МАРЦЕЛЛ:

Молчи! Ни звука! Вот оно, гляди!

БЕРНАРДО:

Точь-в-точь король-покойник, старый Гамлет!

МАРЦЕЛЛ (Горацио):

Ты книгочей – так попытай его.

БЕРНАРДО:

Король – и всё! Ты глянь, Гораций, глянь!

ГОРАЦИО:

Одно в одно – вот ужас! Быть не может!

БЕРНАРДО:

Вопроса ждет.

МАРЦЕЛЛ:

Спроси его, спроси!

ГОРАЦИО:

Кто ты, посмевший под покровом ночи

Присвоить августейшие черты

Покойного властителя державы?

Я заклинаю небом, отвечай!

МАРЦЕЛЛ:

Похоже, оскорбилось.

БЕРНАРДО:

И уходит!

––

* Литеры курсивом указывают акцент. – В. А.

ГОРАЦИО:

Стой! Заклинаю! Говори! Ответь!

(Призрак уходит.)

МАРЦЕЛЛ:

Ушло – и рта раскрыть-то не желает.

БЕРНАРДО:

Что, побледнел, Горацио? Дрожишь?

Не очень на фантазию похоже?

Что скажешь?

ГОРАЦИО:

Не ручательство бы глаз,

Ни в жизнь бы не поверил, Бог свидетель.

МАРЦЕЛЛ:

Схож призрак с королем?

ГОРАЦИО:

Как ты – с собой.

И латы те же самые на нем,

Как в поединке с гордецом-Норвежцем,

И хмур – как в ссоре с польским королем,

Когда швырнул того на лед из санок.

Неслыханно!

МАРЦЕЛЛ:

Вот так две ночи, в самый мрачный час,

Он марширует мимо, туча тучей.

ГОРАЦИО:

Все разгадать до донца не берусь,

Но, в общем, тут предвестье: ждет страну

Гроза, – глядишь, чужак в нее ворвется.

МАРЦЕЛЛ:

А ну, присядем. Кто бы мне сказал,

С чего так построжали караулы,

Что по ночам нет гражданам житья?

Зачем льем пушки сутки напролет,

Скупаем за границей снаряженье,

Вербуем корабельщиков, а те

И в праздники усердствуют, как в будни?

Куда мы гоним, не щадя себя,

И дня уж мало – ночь берем в упряжку?

Кто разъяснит?

ГОРАЦИО:

Могу. По крайней мере,

Слух передам. Вы помните? Король,

Чья тень нам с вами только что являлась,

Когда-то личный вызов получил

От короля норвежцев Фортинбраса.

Норвежца жег честолюбивый зуд,

А Гамлет в здешнем мире слыл героем,

Он зарубил врага. А перед тем

По всем законам рыцарского права

Противники скрепили договор:

Жизнь потерял – теряешь часть владений.

Конечно, равной долею земель

И наш король сопернику ручался,

Осиль на поединке Фортинбрас.

Но тот погиб – и свой залог утратил,

А Гамлет – приобрел. И вот теперь

Забунтовал наследник Фортинбраса,

И именем, и норовом – в отца:

Бурлит в юнце металл, не ставший слитком.

Акулью хватку обнаружил принц:

Набрал в глуши сорвиголов да голи,

За харч готовой и в любой огонь, –

Пустому животу закон не писан.

Все донесенья сходятся в одном:

Отец терял, как сказано, а отпрыск

Железным кулаком велит вернуть.

Вот, думаю, откуда сборы наши,

И патрули, и толки про войну,

Вся лихорадка, бьющая страну.

БЕРНАРДО:

Сдается мне, что так оно и есть.

А то с чего бродить дозором, в латах,

Зловещему подобью короля,

Который эту распрю нам накликал?

ГОРАЦИО:

Пусть мошка, – а зрачок души тревожит…

А вот когда кичился славой Рим,

Не ведая, что завтра рухнет Цезарь,

Могилы пустовали без жильцов,

А мертвецы стонали в переулках.

Земля в косматом пламени комет

Кровавою росою исходила.

Вещало беды солнце. На Луну,

Светило влаги, двигатель Нептуна,

Тьма пала хворью, будто в Судный День.

Теперь подобный знак земля и небо

Послать решили к датским рубежам,

Гонцом судьбы, прологом близких бедствий,

Чтоб нас и всю страну предостеречь.

(Возвращается Призрак.)

Вернулось! Ну, пускай испепелит,

А закрещу дорогу. Призрак, стой!

Какой тебе ни дан бы звук ли, голос, –

Ответь мне!

Какое дело доброе тебе

Вернет покой, а мне послужит к чести?

Ответь мне!

Какая ждет страну твою судьба,

И можно ли, узнав, ее избегнуть?

Ответь!

Какой ты клад в земной утробе скрыл?

Кто о казне, знать, в жизни пекся строго,

И в смерти ищет к золоту дорогу?

(Поет петух.)

Стой! Говори! Марцелл, не выпускай!

Стой, сказано!

МАРЦЕЛЛ:

Мне что – бить алебардой?

ГОРАЦИО:

Давай, – уйдет!

БЕРНАРДО:

Сюда, держи!

ГОРАЦИО:

Сюда!

(Призрак уходит.)

МАРЦЕЛЛ:

Ушло.

Неладно вышло, – вылитый король,

А мы к нему с насильем. Да без толку:

Что привиденье бить, что дым рубить,

Не оскорбился дух, так посмеется.

БЕРНАРДО:

Он все сказал бы, не запой петух.

ГОРАЦИО:

Заметили? Он вздрогнул, точно грешник

Перед Судом. Поверье я слыхал:

Петух, трубач зари, крикун картавый,

Своей руладой будит бога дня.

До этого сигнала дух свободен:

Вода ли, пламень, воздух ли, земля, –

Блуждай по всем стихиям. Но услышишь

Крик петуха, – спеши в свою тюрьму.

Вот вам пример, что лгут не все легенды.

МАРЦЕЛЛ:

Он таять стал при петушином крике.

А раз в году, толкуют старики,

Когда подходит Рождество Христово,

Всю ночь горланит утренний певун.

Тогда и духи выглянуть не смеют,

И сны к добру, и звезды не вредят,

А чары ведьм и фей теряют силу,

Так святы благодатные часы.

ГОРАЦИО:

Слыхал – и в чем-то верю… Посмотрите:

Уже рассвет волочит ржавый плащ,

С холмов росу сбивая на востоке.

Конец дежурству. Только – вот совет:

Пусть обо всем, что ночью мы видали,

Узнает младший Гамлет. Ставлю жизнь,

Уж с ним-то дух не промолчит, как с нами.

Согласны рассказать ему, друзья?

Так поступить велят и долг, и чувство.

МАРЦЕЛЛ:

Давайте, ладно. Ну, а где с утра

Удобнее найти его, я знаю.

(Уходят.)

СЦЕНА 2

Тронный зал Эльсинора. Трубы, литавры. Входят Король, Королева, Полоний, советники, Лаэрт, Вольтиманд, Корнелий, Гамлет и другие.

КОРОЛЬ:

Хотя кончина дорогого брата

Свежа в сердцах, и безутешны мы,

А вся страна единым ликом горя,

Как должно, чтит прах Гамлета-отца,

Но каждый волен побороть природу,

И, мудрой скорби в меру дань отдав,

Мы в час беды себя забыть не вправе.

А потому наш долг: в супруги взять

Вчера – сестру, сегодня – королеву,

Наследницу державы и венца,

Вдову-хозяйку всей военной мощи.

Не сладок нам, как говорится, мед:

Улыбка – в том глазу, а в этом – слезы,

На свадьбе мы поем за упокой

И свадебные песни – на поминках,

Стремясь печаль и радость уравнять.

Добавил бы, что мудрость приближенных

(Мы доброй воли не стесняли им)

Нас укрепляла. Всех – благодарим.

Теперь второе. Младший Фортинбрас,

Решив, что с нами можно не считаться,

А в государстве углядев расстрой

Со смертью брата, так в мечтах занесся,

Что требовать от нас не устает

Возврата вотчин, тех, что взял по праву

Наш храбрый брат. Не по юнцу замах,

Сейчас мы сообща и кончим с этим.

Вот сущность дела. Немощен и дряхл

Король норвежский, дядя Фортинбраса,

И в суть затей племянника не вник.

Мы пишем тут ему, прося в дальнейшем

Пресечь набор солдат, расход казны,

От лишних тягот подданных избавив.

Везти привет монарший старику –

Вам, добрый Вольтиманд, вам, друг Корнелий.

Круг полномочий дан в статьях письма,

Не превышайте их в переговорах.

С отъездом не тяните. Добрый путь.

Пусть быстрота докажет вашу верность.

ВОЛЬТИМАНД, КОРНЕЛИЙ:

Докажем, государь, не сомневайтесь!

КОРОЛЬ:

Не смеем сомневаться. Отправляйтесь.

(Послы уходят.)

Теперь, Лаэрт, что нового у вас?

Прошенье вы готовили. О чем же?

К разумному не глухи короли.

Заранее твою любую просьбу

Опережаю щедростью своей.

Не ближе голова по крови к сердцу,

Ко рту в застолье не щедрей рука,

Чем датский трон – к родителю Лаэрта.

Итак, чего ты хочешь?

ЛАЭРТ:

Государь!

Позвольте мне во Францию вернуться.

Я добровольно из-за рубежа

На вашу коронацию приехал.

Мой долг исполнен. Честно говоря,

Я мыслями теперь – опять в Париже.

С поклоном этой милости прошу.

КОРОЛЬ:

Отец не против? Что Полоний скажет?

ПОЛОНИЙ:

Он так тянул мне душу, государь,

Что вытянул согласье. Просьбу сына

Своей скрепляю, сердце сам скрепя.

Молю нижайше, дайте дозволенье.

КОРОЛЬ:

Лови фортуну, в добрый час, Лаэрт,

Шлифуй свои таланты на досуге.

А что мой родич Гамлет, брат… и сын?

ГАМЛЕТ:

Родством – посродней, родом – не в породу.

КОРОЛЬ:

Всё так же ходим под завесой туч?

ГАМЛЕТ:

Нет, государь, – стоим на солнцепеке.

КОРОЛЕВА:

К чему, мой добрый мальчик, этот мрак?

Глянь дружелюбней на державу нашу.

Не весь же век, не подымая глаз,

Искать следы отца в истлевшем прахе.

Всем дан предел природного пути –

Жить, умереть и в вечность перейти.

ГАМЛЕТ:

Всем дан предел.

КОРОЛЕВА:

Грустя об общей доле,

Где повод выглядеть в особой роли?

ГАМЛЕТ:

Не выглядеть, сударыня, а – быть.

Не знаю слова «выглядеть». Ни этот

Чернильный плащ, ни траурный наряд –

Приличия заезженные знаки, –

Ни хриплый вздох, ни половодье слез,

Ни горестью обтянутые скулы,

Ни все разряды табеля скорбей

Не скажут суть. Игру освоить эту

Немудрено – чтоб «выглядела» роль.

Боль, что во мне, – правдивее стократ

И скорбь не превращает в маскарад.

КОРОЛЬ:

Отрадно и хвалы достойно, Гамлет,

Что грустный долг вы платите отцу.

Но и родитель ваш, и дед, и прадед

Отцов теряли. Первый долг живых –

Осиротев, оплакивать утрату

Какой-то срок. Но обращать печаль

В кичливый вызов – чести не прибавит.

Мужчины недостойно – так стенать.

Усмотрят в этом дерзость святотатца,

Незрелость сердца, взвинченность души

И скудную ребячливость понятий.

Есть вещи, неизбежные для всех

И потому обычные. К чему же

Упрямо ими сердце надрывать

Вразрез с рассудком? Стыдно, Гамлет. Это

Пред небом, пред усопшими вина,

Вина пред естеством и верх абсурда

Для логики, чей тезис – смерть отцов –

Один, и вывод: вздох над первым трупом

Иль нынешним – один: «Быть по сему!»

Терзанья тут бесплодны. Умоляем:

Откиньте их, примите нас в отцы.

Пусть помнит мир, что вы – ближайший к трону,

И вас хотят любовью наделить,

Которая отцовской не уступит

По терпеливой силе нежных чувств.

А в Виттенберг опять спешить не стоит,

Ученые занятья подождут.

Надеемся склонить вас: задержитесь

Под ласковой опекой наших глаз

Как первый в свите, нам – и брат, и сын.

КОРОЛЕВА:

Прошу, не обижай отказом мать,

Не езди в Виттенберг, останься с нами.

ГАМЛЕТ:

Сударыня, во всем вам подчиняюсь.

КОРОЛЬ:

Вот искренний, почтительный ответ!

Нам в Дании ты – свой. Мадам, идемте.

С улыбкой в сердце, принц, благодарим

За смирность и уступчивость сыновью.

Не час веселий бражных для страны,

Но в честь согласья пусть подымет пушка

Тост короля до туч, чтоб горний гром

Земным громам откликнулся! Идем.

(Трубы, литавры. Уходят все, кроме Гамлета.)

ГАМЛЕТ:

О, если б ты, нечистой плоти груз,

Мог стать росой, растаять, испариться!

И если бы Творец не запретил

Самоубийства людям! Боже! Боже!

Как этот затхлый бесполезный мир

Возней бездарной опостылел глазу!

До рвоты. Пустоцветов наплодил

Сад одичавший. Сорняки да плесень

Одни его забили. Как могли

Дать небеса скатиться до такого!

Два месяца, как умер. Нет и двух!

Король – до ногтя! Рядом с тем сатиром –

Как Аполлон. А мать любил он так,

Что ветры целовать ее не смели.

Земля и небо! Мне ли вспоминать!

Она впивалась так в него, – казалось:

Чем корм сытней, тем ненасытней рот,

А через месяц… Лучше бы не думать.

Недолговечность, – Женщиной зовись.

Лишь месяц! Не стоптала башмаки,

В которых шла за гробом, вся в рыданьях,

Античным впору…* И она, она –

Мой Бог, зверь неразумный дольше плачет! –

Супруга! Дяди! Отчима обрел!

Двойник отца, как я – близнец Геракла!

Вдова на час! Еще с набрякших век

Соль лицемерных слёз она не смыла,

И – в новобрачных! Дьявольская прыть.

Бегом, бегом – в постель кровосмешенья!

Злом началось, – не жди добра и впредь.

Рвись, сердце. Стать бы камнем. Онеметь.

(Входят Горацио, Марцелл и Бернардо.)

ГОРАЦИО:

Почтенье, принц.

ГАМЛЕТ:

Да, да, я рад вас видеть…

Горацио! Не верю сам себе.

ГОРАЦИО:

Он самый, принц, и ваш слуга навеки.

ГАМЛЕТ:

Мой друг! А этим званьем мы равны.

Что вытянуло вас из Виттенберга?

Кто с вами там? Марцелл?

МАРЦЕЛЛ:

Добрейший принц…

ГАМЛЕТ:

Я очень рад вас видеть. (Бернардо) Добрый вечер.

Что ж вас из Виттенберга привело?

ГОРАЦИО:

Желанье побездельничать, мой принц.

ГАМЛЕТ:

И враг бы не сказал о вас такого,

Не клевещите сами на себя,

Не верю. Пожалейте уши друга

Вы – и безделье? Полно, знаю вас.

Но, право же, зачем вы в Эльсиноре?

Гостям здесь рай, – мы выучим вас пить.

ГОРАЦИО:

Отец ваш умер, – я спешил к обряду.

ГАМЛЕТ:

Смеетесь надо мной, ученый друг?

––

* В оригинале королева – «вся в слезах, как Ниобея». Вариант «по автору», на выбор, – см. «Записи». Замена – для зрителя, не знакомого с мифологией и без комментария под рукой. – В. А

К венчанью матери моей, не так ли?

ГОРАЦИО:

Вы правы: поспешили с этим, принц.

ГАМЛЕТ:

Всё бережливость, бережливость, брат!

Пирог с поминок подали на свадьбу.

Рад встретить бы на небе сатану,

Чем испытать подобный день, Гораций.

Отец… Он и сейчас передо мной.

ГОРАЦИО:

Где, принц?!

ГАМЛЕТ:

В зрачках души моей, Горацио.

ГОРАЦИО:

Видал его: достойный был король.

ГАМЛЕТ:

Он человеком был. Во всем – и в целом.

И мне не встретить равного ему.

ГОРАЦИО:

Похоже, принц, он встретился мне ночью.

ГАМЛЕТ:

Он? Вы о ком?

ГОРАЦИО:

Отец ваш, принц.

ГАМЛЕТ:

Отец!

ГОРАЦИО:

Спокойней! Не спешите изумляться,

Дослушайте. Я не сошел с ума,

Но если бы не эти очевидцы…

Короче – чудо!

ГАМЛЕТ:

Господи, скорей!

ГОРАЦИО:

Уже две ночи этим караульным,

Марцеллу и Бернардо, на посту

В безлюдье мертвом видится такое:

Вдруг, в полночь, некто, дух ли, человек,

Закованный в доспехи боевые,

И обликом – ваш вылитый отец,

Дозор минует королевским шагом.

Так трижды проплывает он вблизи,

Едва дозорных древком не касаясь.

А те, дрожа, как студень, онемев,

Глаза вперяют в жуткое виденье.

Наутро тайну доверяют мне.

На третью ночь я с ними в карауле –

И убеждаюсь в правде диких слов:

В такой же час я вижу тот же образ.

Я помню короля: вот две руки –

Они не больше схожи.

ГАМЛЕТ:

Место, место!

МАРЦЕЛЛ:

Площадка, принц, где смена часовых.

ГАМЛЕТ:

Вы с ним не говорили?

ГОРАЦИО:

Я пытался,

Но все впустую. Правда, помню миг:

Виденье будто головой качнуло,

И я решил – сейчас заговорит,

Но тут петух заголосил некстати.

Едва он крикнул, – отшатнулся дух

И тут же с глаз пропал.

ГАМЛЕТ:

Невероятно!

ГОРАЦИО:

Но истинно – ручаюсь жизнью, принц.

Мы посчитали долгом вам открыться.

ГАМЛЕТ:

Да, да… Прошу простить, я не в себе.

Кто ночью на часах?

МАРЦЕЛЛ, БЕРНАРДО:

Мы, принц.

ГАМЛЕТ:

Отлично.

В доспехах был, сказали вы?

МАРЦЕЛЛ, БЕРНАРДО:

Да, да.

ГАМЛЕТ:

Что, с головы до пят?

МАРЦЕЛЛ, БЕРНАРДО:

От ног до шлема.

ГАМЛЕТ:

И вы сумели разглядеть лицо?

ГОРАЦИО:

Забрало было поднято, мой принц.

ГАМЛЕТ:

А как смотрел? Угрюмо?

ГОРАЦИО:

Как сказать.

Скорей не гневно хмурился, а горько.

ГАМЛЕТ:

Бледнел, краснел?

ГОРАЦИО:

Кровинки нет в лице.

ГАМЛЕТ:

И все на вас глядел?

ГОРАЦИО:

Не отрываясь.

ГАМЛЕТ:

Жаль, не был там.

ГОРАЦИО:

Подумали бы – бред.

ГАМЛЕТ:

Как знать, как знать… И долго это длилось?

ГОРАЦИО:

Успел бы я до сотни досчитать.

МАРЦЕЛЛ. БЕРНАРДО:

Нет, дольше, дольше!

ГОРАЦИО:

Ну, при мне – навряд ли.

ГАМЛЕТ:

Седая борода?

ГОРАЦИО:

Как на живом:

Едва посеребрённый черный соболь.

ГАМЛЕТ:

Сегодня ночью вместе постоим.

Вдруг явится…

ГОРАЦИО:

Придет, не сомневаюсь.

ГАМЛЕТ:

И если снова примет вид отца,

Я с ним заговорю, – хоть преисподня

Разверзнись, чтобы вбить мне кляп! А вас

Прошу и впредь молчать о нашей тайне,

И что бы ночью ни произошло, –

Осмысливать в уме, но вслух – ни слова.

А я за дружбу – дружбою воздам.

До встречи. Ждите к полночи на месте.

Я подойду.

ВСЕ:

Почтенье вам, милорд!

ГАМЛЕТ:

Мне – ваша дружба, вам – моя. До встречи.

(Они уходят.)

Виденье в латах! Дух отца? Актер?

Нечисто что-то тут. Скорей бы полночь!

Терпи, душа! Посеянное зло

В земле не скрыть: пришла пора, – взошло.

(Уходит.)

СЦЕНА 3

Комната в доме Полония. Входят Лаэрт и Офелия.

ЛАЭРТ:

Поклажа на борту уже. Прощай.

А будет случай, – не проспи, сестренка,

С попутным ветром весточку пришли,

Как ты живешь.

ОФЕЛИЯ:

Еще напоминает…

ЛАЭРТ:

А Гамлета авансы – ерунда.

Галантный вздор, игра ребячьей крови,

Фиалка, обогнавшая весну,

А цветик ранний – хил и быстро вянет,

Сласть аромата не на век – на миг.

Не дале.

ОФЕЛИЯ:

Чем – докуда?

ЛАЭРТ:

До рассудка!

Натуры рост – не только в росте мышц,

Растем, как церкви: чем главою выше,

Тем выше службой духа и ума.

Сейчас он любит, он – сама невинность,

Душою, плотью, помыслами – чист,

Я допускаю. Но остерегайся!

Все высшие – в желаньях не вольны.

Он связан по рукам своим рожденьем,

Не может он по вкусу отмерять

Себе кусок. Он в выборе обязан

Из блага государства исходить.

Закон природы: что на пользу телу,

Лишь то и выбирает голова.

И пусть он о любви поет часами,

Будь умницей и верь лишь тем словам,

Каким законный ход – ему по силам,

А высшему по силам только то,

Что не вразрез со словом сильных мира.

А честь? А имя доброе твое?

Ведь если ты поверишь сладким песням

И, по сердечной слабости, отдашь

Девичий клад, не выдержав атаки…

Офелия, сестренка, берегись!

Влечение не подпускай на выстрел,

Страсть бьет, как пуля, – хоронись в тылу.

Засматривать на прелести девичьи

И месяцу нескромно дозволять.

От клеветы и святость не спасется.

Червь точит первоцветы по весне

Охотнее, пока они – в бутонах.

И утром жизни, по сырой росе,

Легко схватить смертельную простуду.

Остерегись, страх – охранит от бед.

А юный пыл – враг самому себе.

ОФЕЛИЯ:

Урок хорош. Приставлю стражей к сердцу

Твои советы. Только, милый брат,

Не будь и ты, как тот безбожник-пастырь:

Другим укажет в рай тернистый путь,

А сам, чревоугодник и повеса,

Срывает розы на путях греха,

Забыв свою же проповедь.

ЛАЭРТ:

Не бойся.

Ну, дотянул: родитель к нам идет.

(Входит Полоний.)

Двойное благо – два благословенья.

Проститься дважды – редкий дар судьбы.

ПОЛОНИЙ:

Все здесь еще! Не стыдно? В море, в море!

Уж ветер на плечах у парусов,

А ты все тянешь! Ну, благословляю.

И намотай на ус десяток правил.

Задумал дело – шум не заводи,

Неладных дум – не доводи до дела.

С людьми будь прост, но в кумовья не лезь.

Друзей проверь и отбери вернейших,

А выбрал – к сердцу сталью приклепай.

Но братии с угла, цыплятам-франтам

Ладонь не суй, – гляди, мозоль натрешь.

Ссор берегись, но уж ввязался в драку –

Бей до конца, чтоб береглись тебя.

Почаще раскрывай не рот, а ухо.

Всяк суд прими, но сам умей судить.

По кошельку заказывай наряды,

Но не форси: дороже, да скромней.

Одежда выражает человека,

Французская ж разборчивая знать,

Как ни одна, на том собаку съела.

Не смей брать в долг и не давай взаймы:

Ссудил – и деньги потерял, и друга,

А занял – бережливость притупил.

Вот соль всего: себе останься другом.

Тогда, как вечер следует за днем,

Ты, следственно, для всех врагом не будешь.

Прощай. Советам – зреть в тебе. Всех благ.

ЛАЭРТ:

И вам – мое нижайшее почтенье.

ПОЛОНИЙ:

Не мешкай. Время – деньги. Слуги ждут.

ЛАЭРТ:

Прощай, сестра. Запомни хорошенько

Все сказанное.

ОФЕЛИЯ:

В памяти замкну,

А ключ возьми с собой.

ЛАЭРТ:

Желаю счастья.

(Уходит.)

ПОЛОНИЙ:

Офелия, о чем был разговор?

ОФЕЛИЯ:

Извольте, – кое-что касалось принца.

ПОЛОНИЙ:

Ах, так. Не зря помянут. Говорят,

Он что-то стал уединяться с вами?

Не часто ли? И сами вы, слыхать,

Ему с охотой потакать готовы.

Коль это так – а только так и шепчут

Мне доброхоты, – должен я сказать:

Не те у вас понятия о чести,

Что подобали б дочери моей.

Что между вами? Мне-то уж не лгите.

ОФЕЛИЯ:

Он в страсти открывался мне на днях

И сердце предлагал в заклад.

ПОЛОНИЙ:

Ах, в страсти?

Ну, зелены в рискованных делах!

Хорош заклад. А вы, поди, и рады

Ссужать под эти – ишь, словцо! – заклады?

ОФЕЛИЯ:

Не знаю, что и думать.

ПОЛОНИЙ:

Научу.

Так думайте: за чистую монету

Такой заклад сочтет одно дитя.

Слова не деньги, – не продешевите.

Не то – ох, каламбуры, смерть моя! –

Под те заклады – дурам вложат вклады.

ОФЕЛИЯ:

Меня он доверять любви молил

И вел галантно речь…

ПОЛОНИЙ:

Звучит недурно!

Любви молил и вел галантно лечь?

ОФЕЛИЯ:

…А поручиться в клятвах – призывал

Едва ль не всех святителей небесных!

ПОЛОНИЙ:

Силки для глупых куриц! Мне ль не знать:

Чем кровь резвей, тем горячее клятвы!

Язык влюбленных на посулы щедр.

Те искры, дочка, блещут, да не греют,

И гаснут, чуть успев наобещать.

Не должно блестки принимать за пламя.

Скупее будьте с нынешнего дня,

В узду – девчачий нрав: бежать на голос!

В сношеньях ваших – ставка поценней.

А что до принца, – тут в одно поверьте:

Он юн и волен бегать с поводком

Длинней, чем ваш. Не вздумайте, короче,

Дать веры клятвам. Клятвы – торгаши.

Товар их сверху красен, да ходатай

По грязным искам тоже врет красно.

Уж эти мне священные обеты!

Они – что сводни. Набожно вздохнешь –

Объедешь легче. Всё! Впредь – не хочу,

Чтоб вы минутный дали повод к сплетне,

На щебет с принцем тратя свой досуг.

Наказ – чтоб путь нашел благой конец –

Блюдите!

ОФЕЛИЯ:

Слушаюсь, милорд отец…

(Уходят.)

СЦЕНА 4

Ночь. Крепостная площадка.

Входят Гамлет, Горацио и Марцелл.

ГАМЛЕТ:

Ну и мороз! А ветер – так и режет!

ГОРАЦИО:

Собачья стужа, да.

ГАМЛЕТ:

Который час?

ГОРАЦИО:

К двенадцати идет.

МАРЦЕЛЛ:

Нет, больше. Било.

ГОРАЦИО:

Да? Не слыхал. Тогда близка пора,

В какую дух обычно появлялся.

(Трубы и пушечные выстрелы.)

Что это, принц?

ГАМЛЕТ:

Не спится королю.

Пьет, в пляс идет, шлет чванный тост по кругу,

А как пропустит рейнского стакан,

Грохочет медь, ревут ослами трубы

В знак подвига.

ГОРАЦИО:

Традиция?

ГАМЛЕТ:

Вот, вот.

Хоть я рожден здесь и с укладом свыкся…

Традиция! Такую не блюсти,

А корчевать – прибавило б нам чести.

Кем мы слывем на запад и восток?

Пьянь туполобая, позор народов,

Нам кличка – свиньи. С этаким клеймом

На имени – свершай хоть мы деянья

Из величайших, грязная молва

Их суть, их сердцевину обесценит.

Вот так и с человеком происходит.

Найдут в тебе родимое пятно,

В котором без вины ты виноватый,

Раз мать с отцом себе не выбирал, –

Тут – взбухнет что-то вдруг со дна натуры

И все ограды разума прорвет,

Там – милый нрав дурной привычкой сквашен,

Ну, словом, хоть один в тебе изъян, –

Дан гороскопом, скроен ли природой, –

Будь в остальном ты чистый бриллиант,

Считай, что все достоинства напрасны:

Они в глазах людей осквернены

Одним грешком, как мед – лишь каплей дегтя.

Вот так подчас один хмельной глоток

Всю честь в тебе поставит под сомненье,

К стыду и сплетням…

(Входит Призрак.)

ГОРАЦИО:

Принц, глядите, вот он!

ГАМЛЕТ:

Апостолы и ангелы, спасите!

Благой ты дух, проклятый ли ведьмак,

Твой важный вид – вихрь адский, пар ли райский,

С добром идешь, худое ли принес, –

Ты облик взял сомнительный. Хочу

Спросить. Так отзовись на имя: Гамлет!

Король! Отец мой! Дании монарх!

Ответь! Не дай мне лопнуть от загадок!

Скажи, зачем костям стал тесен саван,

Ведь по обряду схоронили их?

Зачем гробница, где лежал ты мирно,

Раззявила вдруг каменную пасть

И выплюнула в мир тебя? Зачем ты,

Остывший труп, железом тут гремишь,

Ночным кошмаром бродишь в лунных бликах?

Чтоб в нас, на смех природе, строй натуры

Поколебать? Чтоб душу потрясти,

Стращая жутью запредельной мысли?

Скажи, зачем? К чему? И в чем наш долг?

(Призрак манит Гамлета.)

ГОРАЦИО:

Он знак дает, чтоб вы с ним отошли,

Как будто что-то сообщить желает

Лишь с глазу на глаз.

МАРЦЕЛЛ:

Вежливо зовет,

А сам завлечь, где потемнее, хочет.

Не вздумайте пойти с ним.

ГОРАЦИО:

Ни за что!

ГАМЛЕТ:

Так не ответит! Лучше подойду.

ГОРАЦИО:

Не надо, принц!

ГАМЛЕТ:

Вздор, вздор, я не пуглив.

Жизнь я не ставлю в цену и булавки,

Но не подставлю под наемный нож.

Душа? Она, как тот же дух, бессмертна,

Чем ей он страшен? Вновь зовет. Иду.

ГОРАЦИО:

А если он заманит вас к прибою,

Иль на обрыв над бешеной водой,

И на краю внезапно обернется

Настолько жутким чем-нибудь, что вы

Сберечь рассудок будете не в силах?

Подумайте! Сойти с ума – и где?

Там, наверху, и повода не надо,

Чтоб помешаться, хватит и того,

Что глянешь с крутизны и рев пучины

Услышишь.

ГАМЛЕТ:

Вновь кивнул. – Ступай вперед,

Я следом!

МАРЦЕЛЛ:

Нет! Не надо, принц!

ГАМЛЕТ:

Прочь руки!

ГОРАЦИО:

Одумайтесь!

ГАМЛЕТ:

Судьба моя зовет.

Я этот голос каждой жилкой слышу,

Он силу влил в них львиную. Пора!

(Призрак манит.)

Опять зовет. С дороги! Ну! Клянусь,

Любого духом сделаю, кто тронет!

Прочь, я сказал! – Идем! Веди! Я – следом.

(Призрак и Гамлет уходят.)

ГОРАЦИО:

Так распалить себя! Он одержимый.

МАРЦЕЛЛ:

Зря подчинились мы ему. За ним!

ГОРАЦИО:

Да, да, идем. Чем кончится все это!

МАРЦЕЛЛ:

Есть в датском государстве где-то гниль.

ГОРАЦИО:

Направь нас небо!

МАРЦЕЛЛ:

А пока – за принцем.

(Уходят.)

СЦЕНА 5

Другая часть площадки. Входят Призрак и Гамлет.

ГАМЛЕТ:

Куда заводишь? Дальше не иду.

ПРИЗРАК:

Тогда внимай.

ГАМЛЕТ:

Готов!

ПРИЗРАК:

Близка минута,

Когда на муки серному огню

Предать себя я должен.

ГАМЛЕТ:

Бедный призрак!

ПРИЗРАК:

Не сострадать, а вслушаться прошу

В то, что открою.

ГАМЛЕТ:

Слушать я обязан.

ПРИЗРАК:

И отомстить, когда услышишь.

ГАМЛЕТ:

Что?

ПРИЗРАК:

Дух твоего отца перед тобою.

Скитаться я ночами обречен,

А днем томиться в пламени до срока,

Пока оно не выжжет из меня

Земную скверну. Если б не заклятье,

Какую повесть о своей тюрьме

Мы, мертвые, поведали б живущим!

Любое слово душу бы твою

Изрезало и кровь оледенило,

Глаза, как звезды, вышли б из орбит,

И встали пряди каждым волоском,

Как при напасти – иглы дикобраза.

Но уши смертных – не для вечных таинств.

О, слушай, слушай, слушай! Если ты

Любил отца когда-нибудь…

ГАМЛЕТ:

О, Боже!

ПРИЗРАК:

За гнусь его убийства отомсти.

ГАМЛЕТ:

Убийства?

ПРИЗРАК:

В убийстве и законнейшем – всё гнусь,

Но всех гнусней, всех извращенней – это.

ГАМЛЕТ:

Дай мне узнать! Нет крыльев у меня,

Но месть, любовь и помысел крылаты,

Так дай мне крылья!

ПРИЗРАК:

Вижу твой настрой.

Кем был бы ты? Мертвее жирной тины,

Чья гниль причал летейский облегла,

Когда бы не воспрянул тут. Так слушай.

Оповестили, что меня в саду

Змея во сне ужалила. Народу

Надули в уши подлых небылиц.

Ты благороден смолоду, так знай же:

Змея, чьим жалом сгублен твой отец,

Теперь в его короне.

ГАМЛЕТ:

Чуял сердцем!

Мой дядя?

ПРИЗРАК:

Да.

Кровосмеситель, похотливый зверь,

Умом змеи, подарками иуды –

Чума таким талантам и дарам,

И горе соблазненным! – королеву,

Как девку, заваливший на постель.

Каким паденьем это было, Гамлет!

Моя любовь была ль не высока?

Не шла всегда ли об руку с обетом,

При алтаре ей данным? – И упасть

До низкого натурою пигмея,

Забыв меня!

Но так же, как не сдастся чистота,

Надень порок хоть маску херувима,

Так похоть, дай ей ангела в мужья,

Пресытится и на небесном ложе:

Отбросы слаще!

Но тише! Холодком дохнул рассвет.

Успеть бы досказать. Я каждый полдень

Спускался в сад немного отдохнуть.

Во сне и подстерег меня твой дядя

С проклятой беленою в пузырьке

И влил мне в уши дьявольское зелье,

Проказу вызывающий настой,

Чье действие столь гибельно, что разом

Быстрее ртути обегает он

Природные протоки в нашем теле,

Створаживая кровь, – как молоко

Свернет щепотка едкого помёта.

И мне те муки выпали, сынок.

Как Лазарю, мерзейшею коростой

Покрыл лишай отравленную плоть

В единый миг.

Так, спящий, был лишен рукою брата

Я жизни, королевы и венца.

Так, срезанный в расцвете грешной жизни,

Не исповедан и не причащен,

На Суд отправлен был – без покаянья,

Со всем ярмом своих греховных дел.

О, ужас, ужас, ужас! Коль природа

Тебя не обделила, не смолчи.

Не дай кровосмешенью и разврату

Подстилкой сделать ложе королей.

Но, выбирая путь и способ мести,

Не запятнай души своей, мой сын,

Не замышляй на мать. Судья ей – небо

И тернии, что сердце изъязвят,

Оставь ее той казни. Всё, простимся.

Уже зарю почуял светлячок

И огонек ненужный убавляет.

Прощай, прощай – и помни обо мне. (Уходит.)

ГАМЛЕТ:

Ты, небо! Ты, земля! Что мне добавить?

Ад вспомнить? Мерзость! Стой же, сердце! Стой!

Дряхлеть не смейте, мускулы! Прямее!

Нельзя сгибаться! Помнить о тебе?

Да, бедный дух, пока на месте память

В безумном этом шаре. О тебе?

Я по страницам памяти со щеткой

Пройдусь. Долой все школьные азы,

Весь книжный мусор, все былья заметы,

Весь жалкий опыт юности – долой!

Жильцом в перебелённой книге мозга

Лишь твой наказ оставлю, не смешав

С пустой породой, Бог тому свидетель.

…Не женщина – змея! Подлец! Подлец!

Улыбчивый мерзавец!.. Где тетрадка?

Внесем открытье. Можно, господа,

С улыбкой жить – и убивать с улыбкой!

Не всюду, так у нас – наверняка!

(Пишет.)

Так. Это, дядя, – вы. Теперь – мне слово:

«Прощай, прощай – и помни обо мне!»

Я присягнул.

ГОРАЦИО и МАРЦЕЛЛ (за сценой):

Принц, принц!

МАРЦЕЛЛ (за сценой) :

Вы где?

ГОРАЦИО (за сценой):

Господь храни вас, принц!

ГАМЛЕТ:

Да будет так.

ГОРАЦИО (за сценой):

Мы к вам, мой принц, мы к вам!

ГАМЛЕТ:

Ко мне, ко мне! Сюда, мой ловчий сокол!

(Входят Горацио и Марцелл.)

МАРЦЕЛЛ:

Вы целы, принц?

ГОРАЦИО:

Какие вести, принц?

ГАМЛЕТ:

Чудесные!

ГОРАЦИО:

Мы ждем.

ГАМЛЕТ:

Проговоритесь.

ГОРАЦИО:

Я? Никогда, клянусь!

МАРЦЕЛЛ:

Я тоже, принц!

ГАМЛЕТ:

Судите ж. Чья душа бы догадалась…

А не сболтнете?

ГОРАЦИО, МАРЦЕЛЛ:

Разрази Господь!

ГАМЛЕТ:

Не проживало в Дании мерзавца…

Но тот – подлец отъявленный.

ГОРАЦИО:

Нет призракам нужды бросать могилы

Для этих откровений.

ГАМЛЕТ:

А! Вот, вот.

Так что нам церемониться? Разумней,

Пожав друг другу руки, разойтись.

Вам – по своим делам или желаньям, –

Свои у всех желанья и дела,

Не те, так эти, – ну, а мне – всех хуже:

Иду молиться, видите ли.

ГОРАЦИО:

Принц!

Как это понимать? Вихрь слов несвязных!

ГАМЛЕТ:

Я вашу честь задел? Сердечно жаль,

Сердечно жаль.

ГОРАЦИО:

Да что вы, где бесчестье!

ГАМЛЕТ:

Здесь, друг мой, здесь – и страшное, клянусь,

Да истребит всех змей святой Георгий!*

Виденье ж – призрак честный, и велел

Сказать вам: с жаждой знать, что между нами,

Уж справьтесь как-нибудь. Теперь, друзья,

Раз вы друзья, по книгам ли, по шпаге,

О пустяке прошу.

ГОРАЦИО:

Исполним все.

ГАМЛЕТ:

Про эту ночь – нигде, ни с кем, ни слова.

ГОРАЦИО, МАРЦЕЛЛ:

Не сомневайтесь, принц.

ГАМЛЕТ:

Клянитесь в том.

ГОРАЦИО:

Порука честь, не скажем.

МАРЦЕЛЛ:

Честь порука.

ГАМЛЕТ:

Нет, на мече.

МАРЦЕЛЛ:

Мы дали клятву, принц.

ГАМЛЕТ:

Нет, вот мой меч. На нем, на нем.

ПРИЗРАК (из-под сцены):

Клянитесь!

ГАМЛЕТ:

А, старина! Суфлер? Ты здесь, честняга?

Слыхали? Друг в подвале – за меня!

Давайте же.

ГОРАЦИО:

В чем клясться, растолкуйте.

ГАМЛЕТ:

Мечом клянитесь ввек не разглашать

Того, что здесь вы видели.

–– * В подлиннике Гамлет клянется св. Патриком, покровителем Ирландии, истребившим там змей (намек на «змей»-близких), хранителем чистилища (дух оттуда). В театре у зрителя нет под рукой комментария; я счел возможным заменить покровителем Англии, самым известным змееборцем, Георгием, всехристианским святым (в День св. Георгия, говорят, Шекспир и родился). Кто предпочтет «букву», может поменять: «…святой Патрикий!». – В. А.

ПРИЗРАК (из-под сцены):

Клянитесь!

ГАМЛЕТ:

Мы вездесущи?* Сдвинем точку зренья.

Ну, двинулись. И руки – вновь на меч.

Мечом клянитесь ввек не разглашать

Того, что здесь вы слышали.

ПРИЗРАК (из-под сцены) :

Клянитесь!

ГАМЛЕТ:

Неплохо, старый крот! Лихой сапер.

Уже успел подрыться? Двинем дальше.

ГОРАЦИО:

Ну, день и ночь! Нет странности чудней!

ГАМЛЕТ:

Вот чужестранца мирно и приветьте.

Земля и небеса полны, мой друг,

Вещей, что и философу не снились.

Ну, ближе, ближе. Снова повторим, –

И будь за это с вами милость Божья!

Как странно бы себя я ни повел,

Каким бы дураком ни обряжался,

Приди охота корчить мне шута,

Вы никогда не станете, к примеру,

Вот этак руки скрещивать, кивать,

Иль напускать словесного туману:

«Да мы… Да нам… Да если б не запрет…

Да захоти мы… Да уж нам известно…»,

И прочее; короче – намекать,

Что знаете о чем-то. Так не делать.

И поддержи Господь вас в трудный час!

Клянитесь же!

ПРИЗРАК (из-под сцены):

Клянитесь!

ГАМЛЕТ:

Вольно, вольно,

Ретивый дух!

(Они клянутся.)

Так, судари мои.

Отныне вам всем сердцем доверяюсь.

И всё, чем может дружбу доказать

Такой бедняк, как Гамлет, – он исполнит,

Была бы Божья воля. Что ж, идем.

Нам – по пути. И помните: ни звука.

У Времени – злой вывих. О, проклятье!

Суставы веку урожден вправлять я!

Ну, нет, нам – по пути.

(Уходят.)

-–

* В подлиннике: Hic et ubique? («Здесь и повсюду?», лат.) По поверью, злой дух (сатана) мог быть сразу в нескольких местах (значит, принц еще не уверен в природе духа). Перевод сохраняет ритм строки. Впрочем, его сохраняют и латинская фраза, и буквальный перевод. – В. А.

СЦЕНА 6

Комната в доме Полония. Входят Полоний и Рейнальдо.

ПОЛОНИЙ:

Тут деньги и письмо ему, Рейнальдо.

РЕЙНАЛЬДО

Отдам, хозяин.

ПОЛОНИЙ:

И еще, дружок:

Не худо бы повыведать заране,

До встречи с ним, как сын себя ведет.

РЕЙНАЛЬДО:

Я так и мыслил, сударь.

ПОЛОНИЙ:

Мыслил, шельма!

Смышлен, ей-ей, смышлен. Так вот, сперва

Разнюхайте, мой милый, кто в Париже

Из наших, при деньгах ли, где живут,

С кем водят кумовство, помногу ль тратят,

И, этакой пристрелкой – та верней,

Чем тонкие расспросы, – набредя

На знающих Лаэрта, – правьте ближе,

Прикиньтесь, что слегка знакомы с ним,

К примеру: «Я знавал его отца,

Друзей, да и его немного…». Ясно?

РЕЙНАЛЬДО:

Да, господин.

ПОЛОНИЙ:

«Немного и его.

Но – можете добавить, – лишь постольку…

Но если он – тот самый ветрогон,

То он – такой, сякой…» – и тут валите,

Все, что взбредет. Но не перегибать,

Чтоб гнусным чем его не опозорить!

Лишь те отметьте буйства и грешки,

Что юности обычно и свободе

Сопутствуют.

РЕЙНАЛЬДО:

Как то: игра…

ПОЛОНИЙ:

Вот, вот.

Попойки, драки, ругань. Склонность к блуду,

Да, да, и это можно приплести.

РЕЙНАЛЬДО:

Хозяин, это чести не заденет?

ПОЛОНИЙ:

Ни капли, – если ловко подсластить.

Не вздумайте дойти до клеветы,

Что он открыто шляется по девкам.

Я не о том. Вы поверните так,

Что все его проделки, мол, исходят

От вольнолюбья, пылкости души,

Брыкливости неприручённой крови,

Всех так штормило.

РЕЙНАЛЬДО:

Можно, господин?..

ПОЛОНИЙ:

Узнать, зачем так делать?

РЕЙНАЛЬДО:

Да, хозяин,

Хотел бы знать.

ПОЛОНИЙ:

Я вот к чему клоню,

И полагаю – средство без осечки.

Когда на сына капнете грязцой,

Как вещь грязним, беря ее в работу,

Тут собеседник ваш, кого играть

Заставить мы хотим по нашим нотам,

Коль замечал подобные грешки

За молодцом, который упомянут,

Наверняка подхватит вам же в тон.

«Сэр добрый», скажет он, иль «друг», иль «сударь»,

Смотря по стилю родины его

Иль по своей натуре…

РЕЙНАЛЬДО:

Так, хозяин!

ПОЛОНИЙ:

И тут начнет он… Он начнет… начнет…

О чем это я, а? Я ведь собирался что-то сказать, клянусь обедней. На чем я остановился?

РЕЙНАЛЬДО:

На «сэре», «сударе» и «он подхватит».

ПОЛОНИЙ:

Да, да – канальство! – он подхватит, да!

Подхватит так: «Я знаю эту личность.

Я видел, как вчера – или на днях,

Иль ранее – он с тем-то был и тем-то,

Там – дулся в карты, там – упился в дым,

За теннисом – поспорил кулаками…»

А то и так: «Он хаживал в дома,

Где кое-чем, грешно сказать, торгуют», –

В бордели, по-ученому. И глядь:

Ложь насадил – поймал сазана правды.

Так все мы, дальновидцы-мудрецы,

Идем в обход, бьем крюком – а в итоге?

Шли по кривой – а вышли напрямки.

Советую и к сыну так подъехать.

Понятно? Повторить?

РЕЙНАЛЬДО:

Не нужно. Вник.

ПОЛОНИЙ:

Тогда – счастливый путь. (Дает кошелек.)

РЕЙНАЛЬДО:

Хозяин добрый…

ПОЛОНИЙ:

Все вызнайте о нем.

РЕЙНАЛЬДО:

Не подведу.

ПОЛОНИЙ:

А он – пусть пляшет под свою дуду.

РЕЙНАЛЬДО:

Я понял.

ПОЛОНИЙ:

Жду с удачей.

(Рейнальдо уходит. Вбегает Офелия.)

Дочка? Что ты!

Случилось что?

ОФЕЛИЯ:

Отец, милорд! Боюсь!

Как страшно!

ПОЛОНИЙ:

Да с чего, Господь помилуй?

ОФЕЛИЯ:

Я вышивала. Вдруг открылась дверь,

Заходит Гамлет. Куртка нараспашку.

Ни шляпы, ни подвязок. А чулки!

Как цепи на колоднике – до пяток,

Все в глине. Сам – белее полотна.

Стучат колени, – так его колотит.

Глаза какие! Точно был в аду –

И выкричит вот-вот весь адский ужас.

ПОЛОНИЙ:

Рехнулся от любви?

ОФЕЛИЯ:

Не поручусь,

Но опасаюсь.

ПОЛОНИЙ:

Он сказал хоть слово?

ОФЕЛИЯ:

Он стиснул мне запястие – вот так! –

И отступил, руки не отпуская.

Другую руку козырьком ко лбу

Вот так приставил – и в лицо мне впился,

Как будто вздумал рисовать портрет,

И так застыл. Потом тряхнул мне руку,

Кивнул вот так три раза и вздохнул, –

Казалось, разорвется грудь от вздоха

И жизнь угаснет. Тут ладонь разжал –

И сразу к двери. И пока не скрылся,

Всё взгляда от меня не отводил, –

Спиною, что ли, видел он дорогу? –

И вышел, пятясь, глаз не опустив.

Их жуткий свет мне обжигает кожу.

ПОЛОНИЙ:

Скорей идем, отыщем короля!

Воистину, вот исступленье страсти!

От ваших чувств – приходит вам же край,

С отчаянья идете на безумства!

Но так уж и ведется под луной:

Все страсти злы, от них и терпим. Жалко!

Вы эти дни не строжили его?

ОФЕЛИЯ:

Нет, нет!.. Но, вашим следуя приказам,

Ни писем не брала, ни самого

Не принимала.

ПОЛОНИЙ:

То-то принц и спятил!

Жаль, вовремя его не оценил.

Где был мой ум? Боялся я, погубит

Тебя вертун, не доверял. А зря!

Ах, Господи, ведь старый так же склонен,

Где и не надо, мерить по семь раз,

Как молодой – не ведать чувства меры.

Идем, должны сказать мы королю.

Смолчим, – тут жди беды! Любовь откроем, –

Глядь, жди вражды. Но лучше уж – второе.

Идем!

(Уходят.)

СЦЕНА 7

Зал в замке. Трубы, литавры. Входят Король, Королева, Розенкранц,

Гильденстерн и сопровождающие.

КОРОЛЬ:

С приездом, Розенкранц и Гильденстерн.

Давно мы собирались вас увидеть,

А тут нужда поторопила нас

Послать за вами. Верно, вам известна

Метаморфоза с принцем. Видит Бог,

Иначе и не скажешь, ибо Гамлет

И внешне, и внутри – как подменен.

Что, большее родительской кончины,

Так выбило его из колеи

И ум затмило, – не могу придумать.

Я вас прошу – ведь вы от малых лет

И вкусы, и занятья с ним делили, –

Любезно посвятить досуг двору

На некий срок. По-свойски в развлеченья

Втяните принца и любым путем,

По слову, по намеку, по крупицам,

Дознайтесь о причине этих мук.

Знай мы болезнь – нашли бы и лекарство.

КОРОЛЕВА:

Он вспоминал вас часто, господа.

Убеждена, нет никого на свете,

К кому б еще он так привязан был.

И если б вы, по доброму согласью,

Пожертвовали временем своим

И принесли успех надежде нашей,

От короля – столь памятным гостям

И благодарность будет по заслуге.

РОЗЕНКРАНЦ:

Монархи вправе слугам повелеть,

Не облекая тронной воли в просьбу.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

А в воле слуг – самим послушно лечь

К стопам монарха и служить с охотой.

Натянут лук и лишь команды ждет.

КОРОЛЬ:

Спасибо, Розенкранц и Гильденстерн.

КОРОЛЕВА:

Спасибо, Гильденстерн и Розенкранц.

Прошу пройти без промедленья к сыну.

Он страшно изменился! Господа,

Приезжих наших проводите к принцу.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

На добрый труд нас, Господи, подвинь

Для пользы их высочества!

КОРОЛЕВА:

Аминь!

(Розенкранц, Гильденстерн и кто-то из свиты уходят.

Входит Полоний.)

ПОЛОНИЙ:

Посольство возвратилось, государь,

С успехом из Норвегии!

КОРОЛЬ:

Ты был всегда благих вестей творитель.

ПОЛОНИЙ:

Был, вот как? Милосердный властелин!

И долг, и душу – верьте старику! –

Я отдаю лишь королю и Богу.

Так вот: или сдают мои мозги,

На дичь теряя нюх, каким, бывало,

Я как политик славился, иль мне

Открылись корни помраченья принца.

КОРОЛЬ:

Не терпится услышать. Не тяни!

ПОЛОНИЙ:

На первое – посольство бы принять,

А на десерт – моя поспеет новость.

КОРОЛЬ:

Так, помолясь, – подай их нам к столу.

(Полоний выходит.)

Он говорит, Гертруда, что нашел

Причину, на какой ваш сын расстроен.

КОРОЛЕВА:

Боюсь, другой не сыщешь: смерть отца

И наше торопливое венчанье.

КОРОЛЬ:

Нарыл, – просеем…

(Входят Полоний, Вольтиманд и Корнелий.)

Рады вам, друзья!

Что, Вольтиманд, послал нам брат норвежский?

ВОЛЬТИМАНД:

Поклон и пожеланье всяких благ.

Он тотчас рекрутов набор приказом

Остановил. Он полагал, войска

Племянник против Польши снаряжает,

Но разглядел теперь, что целил тот

По вашему величеству. Горюя,

Что немощь стариковская его

Юнцу сыграла на руку, он вызвал

Обманщика. Явился Фортинбрас

И, получив от дяди нахлобучку,

В конце концов зарекся наперед

На вашу милость подымать оружье.

В обмен на то на радостях старик

Три тысячи ему на содержанье

В год положил и поручил солдат,

Уж набранных, поднять в поход на Польшу.

При этом он пересылает просьбу.

(Подает бумагу.)

Благоволите пропустить войска

Свободно через датские владенья.

Ручательства блюсти закон и мир

Приложены.

КОРОЛЬ:

Вот это нам по сердцу!

И, выбрав час удобнее для дел,

Прочтем и взвесим, что и как ответить.

Отчет хорош, спасибо за труды.

Вы – дома, отдыхайте. А позднее –

Ждем вас на пир.

(Вольтиманд и Корнелий уходят.)

ПОЛОНИЙ:

Одна забота с плеч.

Начнем и мы. Владыки! Распинаться,

Что значит господин, а что слуга,

Что день есть день, ночь – ночь, а время – время,

И значило б транжирить время дня

И ночи. Посему, поскольку краткость –

Душа ума, а многословье – плоть

В наружных завитушках, буду краток.

Ваш сын безумен. Скажем так, поскольку

Вся соль безумья в чем? Быть без ума.

Но суть не в том.

КОРОЛЕВА:

Так без фантазий – к сути.

ПОЛОНИЙ:

Я фантазер? Простите, госпожа,

Что он рехнулся, – быль. Хотя и жалко.

И быль, что жаль. И жаль, что это быль.

Ну вот, договорился… Всё сначала,

И без фантазий. Он помешан. Так,

Пускай. Осталось – что? Сыскать причину

Эффекта. Нет, де-фекта, ибо он,

Эффект, небеспричинно дефективен.

Итак, пришли к итогу. А теперь

Поднапрягите ум. Я – дочь имею.

Имею, ибо дочь пока – при мне.

Так вот – заметьте, дочь послушна долгу! –

Что мне она дала. Судите сами. (Читает.)

«Божественной, души моей идолу, распрекраснейшей Офелии…».

Это он курьезно сказал, нелепо сказал: «распрекраснейшей», нелепо сказал. Но слу-

шайте дальше. Вот (читает): «Ей, к предивной белой грудке, тут вот это – и тэ дэ…».*

КОРОЛЕВА:

И это шлет ей Гамлет?!

ПОЛОНИЙ:

Госпожа,

Терпенье. Дочитаю слово в слово. (Читает.)

«Усомнись – в звезде огнистой,

В том, что солнце круг свой вертит,

В том, что нет обманных истин,

Но в любви – мне верь ты!

Офелия, сокровище! Больной я от этих стихов. Я не мастак вздыхать постопно. Но страсть к тебе крепка, крепчайших крепче, – вот в это верь. Адью.

Твой навсегда, возлюбленнейшая леди, и машинка та при нем, – Гамлет».

Вот что мне дочь послушная дала.

И более того – пересказала,

Когда, каким путем и где ее

Он домогался.

КОРОЛЕВА:

Как она встречала

Страсть Гамлета?

ПОЛОНИЙ:

Как мыслите: я – кто?

КОРОЛЬ:

Верх преданности, символ благородства,

По меньшей мере.

ПОЛОНИЙ:

Рад бы доказать.

Но что бы вы подумали, представьте,

Когда, поймав на взлете эту страсть

(А я, по правде, раньше все заметил,

Чем дочь сказала), – что бы обо мне

Подумали и вы, и королева,

Возьми я, скажем, роль их почтаря,

Иль, прикусив язык, приструнив сердце,

Закрой глаза на шашни? Что тогда?

Нет, враз я ранней пассии отрезал:

«Принц Гамлет – принц, твоей ли он звезды?

Тому не быть!». И повелел строжайше:

От принца – дверь отныне на запор,

Ни встреч, ни подношений, ни посыльных.

И вот плоды запрета. Получивши

Отставку, Гамлет, кратко говоря,

В унынье впал, дошел до голодовки,

Отсюда – впал в бессонницу, ослаб,

А там и повредился, и помалу

Стал сумасшедшим, в качестве кого

И буйствует теперь, а мы рыдаем.

КОРОЛЬ:

Согласны с ним?

КОРОЛЕВА:

Похоже, так и есть.

ПОЛОНИЙ:

Хотел бы знать, хотя бы раз бывало,

––

* У автора «и т. д.» на латыни: «etc.». Это – из письма, не слова Полония. См. в «Записях». – В. А.

Чтоб заявил я твердо: «Это так»,

А вышло бы иначе?

КОРОЛЬ:

Не припомню.

ПОЛОНИЙ:

Рубите это с этого, – я прав

И в этот раз. Навел на след бы случай,

А там я правду хоть из-под земли,

Да вырою.

КОРОЛЬ:

Как в этом убедиться?

ПОЛОНИЙ:

Он, знаете, привычку приобрел

Гулять часами в галерее.

КОРОЛЕВА:

Верно.

ПОЛОНИЙ:

Вот тут-то подпущу ему я дочь.

А вы со мною за ковром укройтесь.

За встречей проследим. И если он

К ней не пылает страстью и свихнулся

На чем другом, не канцлером мне быть,

А содержать тележный двор.

КОРОЛЬ:

Проверим.

КОРОЛЕВА:

Вон он, бедняжка. С книгой. Как угрюм!

ПОЛОНИЙ:

Молю, уйдите оба, удалитесь,

Позвольте мне, – иду на абордаж!

. (Король, Королева, свита уходят. Входит Гамлет, читая.)

Как добрый принц мой Гамлет поживает?

ГАМЛЕТ:

Хорошо, с Божьей помощью.

ПОЛОНИЙ:

Вы знаете меня, ваше высочество?

ГАМЛЕТ:

Превосходно. Вы торговец живой рыбой.

ПОЛОНИЙ:

Что вы, принц, нет!

ГАМЛЕТ:

Ну, так желаю вам быть столь же невинным.

ПОЛОНИЙ:

Невинным, принц?

ГАМЛЕТ:

Да, сударь. Мир пришел к тому, что безгрешного надо выуживать из десятка тысяч.

ПОЛОНИЙ:

Истинная правда, ваша светлость.

ГАМЛЕТ:

Угу. Если уж солнце плодит лишь червей в околевшей собаке, – благо, лобзавшее падаль… Есть у вас дочь?

ПОЛОНИЙ:

Есть, мой принц.

ГАМЛЕТ:

Не пускайте ее гулять на солнце. Благословен познанья плод, да как бы плод совсем не

тот не нагуляла дочка… Глядите в оба, приятель.

ПОЛОНИЙ (в сторону):

Что вы на это скажете? Всё поет про дочку. А ведь сперва не признал. Торговец рыбой, говорит. Далеко зашел, далеко. Правду сказать, смолоду и я от сердечных ран заходил за край, почти вот так же. Приступим-ка снова. – Чем вы так захвачены, ваше высочество?

ГАМЛЕТ:

Словцами-с-ловцами-с-ловцами.

ПОЛОНИЙ:

В чем тут проблема?

ГАМЛЕТ:

У кого и с кем?

ПОЛОНИЙ:

Я имею в виду содержание книги, мой принц.

ГАМЛЕТ:

Сплетни, сударь. Пройдоха сатирик здесь расписывает, что у стариков седые бороды и сморщенные лица, глаза страдают недержанием клейкой слизи и мутной смолы, и это при наличии полного отсутствия ума и чрезвычайной хилости ляжек. Всему этому я, сударь, весьма и весьма верю, но считаю неприличным вот так взять это и обнародовать, ибо сами вы, милейший, состарились бы, как я, если б могли, вроде краба, ходить задом наперед.

ПОЛОНИЙ (в сторону):

Хоть он и сходит с ума, но своего рода по методе. – Не желаете ли сменить атмосферу, сойти с этих высей, мой принц?

ГАМЛЕТ:

В могилу?

ПОЛОНИЙ:

Вот уж, воистину, сойти с высей. – До чего иной раз тонко подметит! Дал же Бог счастье. И ведь пока здравомыслящий тужится над метким ответом, глядь – из полоумного он сам собой выскочил. Оставлю-ка его и пораскину умом, как побыстрей устроить ему встречу с дочкой. – Высокочтимый принц, смиренно расстаюсь с вами.

ГАМЛЕТ:

Ни с чем другим, милейший, не расстался бы я охотней, кроме своей жизни, кроме своей жизни, кроме своей жизни.

ПОЛОНИЙ:

Всего наилучшего, мой принц.

ГАМЛЕТ:

Ох, уж эти занудливые старые шуты!

(Уходят в разные стороны.)

СЦЕНА 8

Комната Гамлета.

Входит Гамлет, затем Полоний с Розенкранцем и Гильденстерном.

ПОЛОНИЙ:

Вам нужен принц, – он тут.

РОЗЕНКРАНЦ (Полонию):

Храни вас Бог.

(Полоний уходит.)

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Славнейший принц!

РОЗЕНКРАНЦ:

Дражайший принц!

ГАМЛЕТ:

Милейшие друзья! Как поживаешь, Гильденстерн? А, Розенкранц? Как поживаете, мальчики?

РОЗЕНКРАНЦ:

Как беспристрастные сыны земли.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Мы, к счастью, осчастливлены не слишком:

Не бантики на маковке судьбы.

ГАМЛЕТ:

Но и не стельки в туфельках Фортуны?

РОЗЕНКРАНЦ:

Ни тут, ни там, – посередине, принц.

ГАМЛЕТ:

Ага, поближе к талии? А то уж – в самой серёдке, где всего милей?

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Имеем право доступа, признаться.

ГАМЛЕТ:

В Фортункину секретнейшую часть? Еще бы! Эта шлюха – из доступных. Что еще нового?

РОЗЕНКРАНЦ:

Да ничего, принц, разве что этот свет становится честным.

ГАМЛЕТ:

Значит, скоро светопреставление. Только ваши новости врут. Однако, позвольте частный

вопрос. Чем это, мои хорошие, так услужили вы Фортуне, раз она собственноручно шлет вас сюда, в тюрьму?

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Тюрьму, принц?

ГАМЛЕТ:

Дания – тюрьма.

РОЗЕНКРАНЦ:

Тогда весь мир – тюрьма.

ГАМЛЕТ:

И впору по всем статьям – с множеством застенков, охранных постов и подземелий, и Дания тут – одно из наихудших.

РОЗЕНКРАНЦ:

Мы по-другому мыслим, принц.

ГАМЛЕТ:

Ну, так для вас оно иначе. Вещей – нет ни хороших, ни дурных, лишь разум наш оценивает их. Для меня мир – тюрьма.

РОЗЕНКРАНЦ:

Значит, тюрьмой его делают ваши амбиции. Вашей душе он тесен.

ГАМЛЕТ:

Господи! Да заприте меня в скорлупку ореха, – я бы считал себя царем бескрайнего мира … не грезься мне дурные видения.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Вот этими-то виденьями и грезит честолюбие. А вся материя амбиций – только тень этих мечтаний.

ГАМЛЕТ:

Мечты, как и видения, – лишь тени.

РОЗЕНКРАНЦ:

Именно. Так что сам предмет честолюбия, я бы сказал, такая убогая и легковесная вещь, что оно-то просто-напросто – тень тени.

ГАМЛЕТ:

Выходит, у нас одна голь перекатная обладает истинными телами, а наши монархи и не

слово, я уже не соображаю.

РОЗЕНКРАНЦ. ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Мы ваши слуги, следуем за вами.

ГАМЛЕТ:

Это вы напрасно. И без вас вокруг наследили, куда ни пойди, в слугу наступишь. Вы для меня – не того сорта, как эта, сказать по чести, усердная дрянь, что приставлена за мной ходить. Но, следуя исхоженной стезёй дружбы, – что вам делать в Эльсиноре?

РОЗЕНКРАНЦ:

Погостить у вас, принц, – ничего больше.

ГАМЛЕТ:

Голяк, вроде меня, беден и благодарностью. Все же – благодарю, но поверьте уж, мои дорогие, за мое «спасибо» и полгроша – дороговато. За вами не посылали? Вы сами так захотели? Ваш визит доброволен? Ну-ка, сдавайте карты по-честному. А? Да говорите же!

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Что нам сказать, принц?

ГАМЛЕТ:

А, да что хотите, всё в точку. За вами посылали. Не нужно и исповеди – глаза вас выдают, как ни скромничайте, это не замажете, сноровки не хватит. Я знаю, добрый король и королева посылали за вами.

РОЗЕНКРАНЦ:

С какой целью, принц?

ГАМЛЕТ:

Тут уж вы меня должны просветить. Только заклинаю вас, с вашего позволенья, истинностью нашего товарищества, единодушием, нас отличавшим с юности, обязательствами, кои налагает на нас негасимая любовь, и прочими святынями, какие бы навешал вам на шею оратор поречистей, – без уверток со мной. Посылали за вами, или нет?

РОЗЕНКРАНЦ (Гильденстерну):

Вы что скажете?

ГАМЛЕТ (себе):

Так, теперь – глаз да глаз на вас. – Если любите меня, выкладывайте.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Принц, за нами посылали.

ГАМЛЕТ:

А зачем, – могу и сам сказать, я стал догадлив. Так что вам не придется откровенничать, и для короля с королевой ваше уменье хранить тайну не полиняет и перышком.

С недавних пор я – сам не знаю, почему, – растерял всю свою веселость, отвык от занятий. Воистину, душа моя меняется, и это так невыносимо, что этот шедевр зодчества природы, земля, кажется мне лысым пустырем, этот великолепный воздушный полог, эта величаво вознесшаяся твердь, эта, видите ли, державная кровля в убранстве золотых высверков, для меня – только вонючее и ядовитое скопище паров. Как мастерски сработан человек! Как благороден разумом! Способностями – как неисчерпаем! И обликом, и побужденьями – как восхитителен и чист! В деяниях – как сходен с ангелом! В суждениях – как сходен с богом! Краса вселенной! Всему живому – образец! А что мне этот – выжми суть, – прах праха? Не в восторге я от сынов Адама, от дочерей Евы также, вы что, насчет женщин ухмыльнулись?

РОЗЕНКРАНЦ:

Принц, я и в мыслях не держал ничего подобного!

ГАМЛЕТ:

Так чего хихикать, когда я говорю, что от мужчины как человека не в восторге?

РОЗЕНКРАНЦ:

Подумалось, какой постный прием ждет тогда у принца мужчин-актеров. Мы обогнали их по пути, они двигаются сюда – предложить вам свои услуги.

ГАМЛЕТ:

Кто играет короля, – милости прошу. Я воздам должное его величеству. Бродячий

рыцарь пустит в дело свой меч и щит. Любовнику не грозит вздыхать даром. Неврастеник

успокоится в конце роли. Комик заставит лопнуть от смеха всех, у кого слаба пружинка на щекотку. А уж играющему барышень и мадам дадут вволю выложить душу, хоть бы и спотыкался белый стих. Что это за актеры?

РОЗЕНКРАНЦ:

Те самые, что вас так восхищали, – столичные трагики.

ГАМЛЕТ:

Что заставило их пуститься в странствия? Постоянная сцена была доходней – по части и славы, и барыша.

РОЗЕНКРАНЦ:

Думаю, им не дают играть в столице последние нововведения.

ГАМЛЕТ:

Та ли у них репутация, как в бытность мою в городе? По-прежнему в зените успеха?

РОЗЕНКРАНЦ:

Честно говоря, чего нет, того нет.

ГАМЛЕТ:

Как это? Они что, стали ржаветь?

РОЗЕНКРАНЦ:

Да нет, стараются держать марку. Только вот появился выводок детей, эти ястребята еще в пуху, но своими дискантами задают тон сваре, за что им и хлопают бешено. Они сейчас в моде и так наскакивают на обычные театры – плебейские, как они их называют, –

что иной и при шпаге не рискнет в те ходить, боясь шпилек театральных щелкоперов.

ГАМЛЕТ:

А эти птенцы – что они? Кто их содержит? Много им платят? Или они занялись этим ремеслом, пока еще свежи голосовые связки? А потом, когда сами вырастут в обычных актеров – а так и будет, коли не изобретут иного способа прокормиться, – не спохватятся ли они, что их вожди подложили им свинью, заставляя поносить собственное будущее?

РОЗЕНКРАНЦ:

Ей-богу, много было шумихи с обеих сторон, и народ не считает грехом втравливать их в грызню. Было время, за пьесу ничего не давали, если в ней авторы да актеры не наставят синяков соперникам.

ГАМЛЕТ:

Да ну?

РОЗЕНКРАНЦ:

О, тут изрядно ломали головы!

ГАМЛЕТ:

Словом, мальчишки несносны?

РОЗЕНКРАНЦ:

Да, принц, не снесет и Геркулес в роли атланта.

ГАМЛЕТ:

Это еще что. А вот мой дядя теперь – датский король, и те, кто строил ему рожи, пока жил мой отец, дают сейчас по двадцать, сорок, пятьдесят и сотне золотых за его рожицу в миниатюре. Кровь Христова! Есть тут что-то сверхъестественное, смоги философия это раскопать.

(Фанфары за сценой.)

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Это актеры.

ГАМЛЕТ:

Господа, вы желанные гости в Эльсиноре. Ваши руки, ну! Атрибуты гостеприимства – светский стиль и церемонность. Это подобающий случаю наряд, наденем же его, коли позволите. А то как бы мое обхождение с актерами – а оно, предупреждаю, скорее всего проявится достаточно наглядно, – не показалось вам более подобающим приемом гостей, чем ваш.

Словом, добро пожаловать! Но мой дядя-отец и тетка-мать ошиблись.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

В чем, дорогой принц?

ГАМЛЕТ:

У меня сдвиг – только при норд-норд-весте. Когда ветер поюжнее, я еще отличу ястреба от кукушки.

(Возвращается Полоний.)

ПОЛОНИЙ:

Желаю здравствовать, господа.

ГАМЛЕТ:

Слушайте, Гильденстерн, и вы тоже – по слухачу на каждое ухо! – видите там великовозрастного дитятю? Он еще не вышел из пеленок.

РОЗЕНКРАНЦ:

Может, он попал в них вторично. Сказано же про старцев: в детство впал.

ГАМЛЕТ:

Готов пророчить, он грядет сообщить мне об актерах, вот увидите. – Ваша правда, сударь. И было утро – понедельника, именно так.

ПОЛОНИЙ:

Ваша милость, у меня для вас новость.

ГАМЛЕТ:

Ваша милость, у меня для вас новость. Когда Квинт Россий в Риме был актером…

ПОЛОНИЙ:

Актеры здесь, принц.

ГАМЛЕТ:

Свят, свят, свят!

ПОЛОНИЙ:

Слово чести.

ГАМЛЕТ:

На ослах они сидят.

ПОЛОНИЙ:

Лучшие в мире актеры, для пьес трагических, комических, исторических, пасторальных, пасторально–комических, историко–пасторальных, трагико–исторических, траги–комико–историко–пасторальных, сочинений как нормальных, так и всякого рода поэтических! У них и Сенека не скучен, и Плавт не пустой зубоскал. Играть ли по писанному, импровизировать ли, – равных им нет!

ГАМЛЕТ:

О, Иеффай, судья израильский, каким ты кладом обладал!

ПОЛОНИЙ:

Каким же это кладом он обладал, ваше высочество?

ГАМЛЕТ:

Как же! «Дочь, красотка с лица, и одна у отца, он лелеял ее, как мог».

ПОЛОНИЙ (в сторону):

И все-то он про дочку…

ГАМЛЕТ:

Разве не так, старец Иеффай?

ПОЛОНИЙ:

Если я, по-вашему, Иеффай, принц, то истинно так: у меня есть дочь, и я ее лелею.

ГАМЛЕТ:

И вовсе не так.

ПОЛОНИЙ:

А как же тогда, принц?

ГАМЛЕТ:

А вот как. «Но и душу, и плоть направляет Господь…». Тогда-то, знаете ли: «И случилось должное в срок». Что именно – вам доскажет первый же куплет сей набожной песенки: тут, видите ли, как раз подходит мой способ коротать время, так что окорочусь.

(Уходят.)

СЦЕНА 9

Одно из помещений замка или двор.

Входят Гамлет, Гильденстерн, Розенкранц, Полоний и четверо-пятеро актеров.

ГАМЛЕТ:

Добро пожаловать, мои почтенные, всех – милости прошу. Рад вас видеть во здравии. Пожалуйте, мои милые. А, старый дружище! Ишь, пока не видались, обородател. А в Данию прибыл пообстричь – уж не меня ли, смельчак? Барышня-милёнушка, вы ли это? Пресвятая Дева, ты, ваше девичество, стал ростом ближе к небу, чем в прошлый раз смотрелся на котурнах. Моли Господа, чтоб голосок у тебя не треснул, как негодная к обращению монета. Господа, всем – добро пожаловать! И, как французские сокольничьи, нацелимся-ка на первое, что попадется. Послушаем монолог. Снимем-ка пробу вашему искусству. А ну, страстный монолог!

1-й АКТЕР:

Какой монолог, добрый принц?

ГАМЛЕТ:

Как-то ты читал мне одну вещь. Ее так и не сыграли, разве что разок: пьеса, помнится, не угодила широкой публике. Большинству эта икра была не по губам. Но, как принял ее я и другие, чей приговор в таких делах повесомей моего, это была превосходная пьеса, хорошо разбита по сценам, написана искусно, но просто. Помню, пеняли, что стихам не хватает для смака перца, а стилю, для оригинальности, – громовости. Но признавали в вещи здоровый свежий метод правды и красоту без красивости. Один монолог там я особенно любил, это рассказ Энея Дидоне, и в особенности то место, где он расписывает, как прирезали Приама. Если он жив у тебя в памяти, начни с этой строчки… сейчас, сейчас, как там?

Лютует Пирр, как африканский зверь…

Не то. Но начинается с Пирра.

Лютует Пирр. Броня его черна,

Как и душа. Он сам – чернее ночи,

Той, проклятой, когда троянский конь

Таил убийцу до утра в утробе.

Теперь еще он выкрасил доспех

В багровый цвет – и стал ходячей жутью:

Теперь он с ног по брови – весь в крови

Жен, матерей, мужей, отцов, малюток.

В жаровнях улиц трупы запеклись.

Ад полыхает. Распаленный бойней,

В кровавой корке, Пирр, осатанев,

Карбункулами буркалы вращает,

Ища Приама…

Ну, а дальше – сами.

ПОЛОНИЙ:

Ей-богу, хорошо прочитано, принц, и дикция есть, и чувство меры.

1-й АКТЕР:

Вот – его находит.

Приам сражаться тужится, но меч,

Ровесник старца, ни руки, ни воли

Не слушает: где пал, – там и лежит.

А Пирр уж тут. Неравный поединок!

Вот ярый мах клинка, – но старика

Уже и свист меча сдувает наземь.

И – точно этот взмах последний дух

Из Трои вышиб! – факел царской кровли

Вдруг рушится на Пирра. Оглушен,

С мечом, застывшим в воздухе на взмахе

Над сединой Приама, замер Пирр –

Злодеев так малюют на картинах, –

И, словно позабыв, что замышлял,

Не шевельнется.

Но таковы затишья перед бурей:

Спят небеса, недвижны облака,

Крутые ветры дремлют, притаилась,

Как смерть, земля… И вдруг свирепый гром

Разрубит мир! Вот так и Пирр очнулся

И довершает мстительный удар.

И вряд ли молот силача-циклопа,

Куя для Марса вечную броню,

Нещадней бил, чем пирров меч кровавый

Пал на Приама.

Стыдись, стыдись, Фортуна! Где вы, боги?

Сходитесь, чтоб отнять у шлюхи власть,

Сбить обод с колеса, повыбить спицы,

А осевой кругляк – с небесных круч

Скатить на дно, к чертям!

ПОЛОНИЙ:

Укоротить бы.

ГАМЛЕТ:

С этим шли бы к брадобрею, заодно со своим бородатым остроумием. Прошу тебя, продолжай. Ему нужны плясовая или анекдот посальней, от прочего он храпит. Продолжай. Перейди к Гекубе.

1-й АКТЕР:

Смотрите! Обесчещена царица!

ГАМЛЕТ:

Обесчещена царица?

ПОЛОНИЙ:

Хорошо! «Обесчещенная царица» – это хорошо.

1-й АКТЕР:

Незрячая от изверженья слёз,

Гасящих пламя, мечется, босая,

С тряпицей на челе взамен венца,

Взамен порфиры – с простыней случайной

Вкруг изможденных многоплодьем чресл!

Кто б это видел, тот на власть Фортуны

Восстал бы, яд проклятий изрыгнув!

А если б на вдову взглянули боги,

Когда убийца, тешась, как мясник,

Тесал пред ней в окрошку тело мужа,

И если беды смертных для богов

Хоть что-то значат, – лютый вопль вдовицы

Не огнь – слезу б исторг из глаз небес

И вечных бы потряс!

ПОЛОНИЙ:

Смотрите, он в лице изменился, и слезы на глазах. – Прошу тебя, хватит.

ГАМЛЕТ:

Ладно. Остальное дочитаешь потом. Любезнейший, проследите там, чтобы актеров хорошо устроили. Слышите? Пусть их примут как следует, потому что они – отражение и

хроника века. Лучше вам получить за гробом скверную эпитафию, чем дурную славу от них

при жизни.

ПОЛОНИЙ:

Ваше высочество, я обойдусь с ними по заслугам.

ГАМЛЕТ:

Клянусь святым причастием, человече! – намного лучше! Если с каждым обходиться по заслугам, кто спасется от кнута? Обходитесь с ними по мерке собственного самоуважения. Чем меньше они это заслужили, тем больше чести вашей щедрости. Проводите их.

ПОЛОНИЙ:

Идемте… господа.

ГАМЛЕТ:

Ступайте за ним, друзья. Завтра – слушаем спектакль.

(Уходят Полоний и все актеры, кроме 1-го.)

Вот что, старый друг. Можете вы сыграть «Убийство Гонзаго»?

1-й АКТЕР:

Да, принц.

ГАМЛЕТ:

Значит, даем его завтра вечером. А мог бы ты в случае нужды выучить монолог, строк так в двенадцать-шестнадцать, который я бы написал и вставил, а?

1-й АКТЕР:

Да, принц.

ГАМЛЕТ:

Отлично. Ну, гряди за тем высокородьем, да гляди, не выделывайся под ту породу.

(1-й Актер уходит.)

Драгоценные друзья, расстаемся до вечера. Еще раз – добро пожаловать в Эльсинор.

РОЗЕНКРАНЦ:

Вы так добры, мой принц…

ГАМЛЕТ:

Да, с Богом, с Богом.

(Розенкранц и Гильденстерн уходят.)

Наконец – один.

Что я за тварь! Гнуснейший из рабов!

Чудовищно. Вот лицедей проезжий,

Над вымыслом, в придуманных страстях,

Так подчинил воображенью душу,

Что слёзы на глазах его; видна

Работа чувств на побелевшем лике;

И рвется голос, и безумен взгляд,

И в каждом жесте бьется зримый образ.

И всё – из ничего. Гекуба? А!

Что он – Гекубе? Что ему – Гекуба?

Из-за нее – рыдать? А что тогда

Свершил бы он, имей для страсти повод,

Как я? В слезах театр бы утопил,

А уши растерзал громовой речью,

С ума бы свел преступных, ужаснул

Распутных, а не ведавших – сразил бы,

В столбняк бы вверг и зрение, и слух!

А я,

Тупой слюнтяй, фальшивый грош, лунатик,

От грёз дурею – дела не рожу,

Рта не раскрою, не качну мизинцем,

Ни ради правды, ни за короля,

Чью жизнь и трон украл подлец. Выходит,

Я – трус? Кому желательно меня

Назвать мерзавцем? Надавать пощечин?

Пух выдергать со щек по волоску?

Вбить кличку «Лжец» мне в глотку? Дернуть за нос?

Кому охота?

Ха! Я проглочу!

Черт побери, я – голубь, до печёнок!

Ни капли желчи, зло меня не злит,

Не то б давно скормил кишки холопа

Я местным коршунам. Кровавый пес!

Блудливый каин, выродок, иуда!

Месть! Месть!

…Вот скот я длинноухий. Браво!

Я, мститель за убитого отца,

И небом к мести взнузданный, и адом,

Как девка подзаборная, ору,

Опорожняюсь руганью, как шлюха,

Как судомойка.

К черту! Мозг, проснись!

Я слышал, человек с нечистой тайной

Порой в театре яркостью игры

Так потрясется, что прилюдно, в зале,

В злодействе и винится. Говорят,

Убийство немо. Да, но не безгласно!

Другой, нездешний дан ему язык.

Велю убийство разыграть при дяде,

Про смерть отца чтоб вспомнил. Поглядим,

Потрогаем, жива ли язва. Дрогнет, –

Я знаю, как мне действовать. А вдруг

Был этот призрак – дьявол? Тот способен

Взять и любимый образ. Да и я

В хандре и горе, а такой натурой,

Как пожелает, так и вертит бес,

На нашу гибель. Повесомей духов

Нужны улики. Ладно. Прищемлю

Капканом пьесы совесть королю.

(Уходит.)

КОНЕЦ ПЕРВОГО АКТА