Читать книгу Гамлет - Уильям Шекспир - Страница 7

СЦЕНА 18

Комната в замке.

Входят королева, Горацио и придворный дворянин.

КОРОЛЕВА:

Мне не о чем с ней говорить.

ДВОРЯНИН:

Она

Не отстает, и впрямь ума лишилась.

Ее бы пожалеть.

КОРОЛЕВА:

Да что ей надо?

ДВОРЯНИН:

Отец на языке у ней. Весь мир

Коварен, мол. Бьет в грудь себя, то хнычет,

То на дыбы – с былинки. Речь темна,

Там связных мыслей – с четверть. Вздор, по сути,

Но кто-то, глядь, и ухо навострил,

Невнятицу – подшил к своим догадкам.

И верно, подмигни она, кивни,

Двинь пальчиком, – кто захотел, домыслил

В бессмыслице намек на некий смысл,

Ни в чем не ясный, но весьма прискорбный.

ГОРАЦИО:

Принять бы все ж ее: бред сироты

В дурных умах посеет злые мысли.

КОРОЛЕВА:

Впустите.

(Дворянин выходит.)

(В сторону.) Душа устала. Носишь грех в груди –

Жди после сласти горечь впереди.

Так на улики мнительна вина,

Что уличит себя спроста она.

(Возвращается дворянин с Офелией.)

ОФЕЛИЯ:

Где Дании державная краса?

КОРОЛЕВА:

Ну, как вы, милая?

ОФЕЛИЯ (поет):

«Ты нам открой, кто милый твой,

Чтоб отличили вмиг».

«Он с палкой странника, босой,

На шляпе перловик».

КОРОЛЕВА:

О чем ты, дорогая? Что за песня!

ОФЕЛИЯ:

Что вы сказали? Нет, тут нужно слушать. (Поет.)

«Ах, леди, умер он вдали».

«Ах, умер, умер, ах!».

«Мох с дёрном в головах легли,

А камень лег в ногах»…

Постойте… а, вот!

КОРОЛЕВА:

Но, право же, дружок…

ОФЕЛИЯ:

Нет, нужно слушать! (Поет.)

«Тут саван готов белее снегов…»

(Входит король.)

КОРОЛЕВА:

На горемыку гляньте, государь.

ОФЕЛИЯ (поет):

«…И роз душистых венок.

Да только без роз и любящих слез

Ты в землю чужую лег».

КОРОЛЬ:

Как вам сегодня, милое дитя?

ОФЕЛИЯ:

Хорошо, воздай вам Бог. А говорят, сова была дочкой хлебопёка. Отче, мы знаем, что мы такое сейчас, но чем еще можем стать, – не ведаем. Господь благослови вашу трапезу!

КОРОЛЬ:

Всё грезит об отце.

ОФЕЛИЯ:

Пожалуйста, о том ни словца. А спросят, как было дело, скажите вот что. (Поет.)

«В день Валентинов нужно мне

Заутра ранью встать,

Чтоб выстать у тебя в окне –

И Валентиной стать».

Впустил он девушку в свой дом –

Согреть ему жилье,

А выпроваживал потом –

Не девушкой ее.

КОРОЛЬ:

Офелия, голубка!

ОФЕЛИЯ:

Ой, не клясться бы, не ругаться, вот-вот кончу. (Поет.)

Есусе и Благая Мать!

Не стыдно ли юнцам?

Как петухам бы кур топтать,

Так нас бы драть срамцам!

«Пока ты не подмял меня,

Божился в жены взять!».

А этот врун отвечает:

«И взял бы, да не вспомню дня,

Чтоб ты пришла мне дать».

КОРОЛЬ:

И давно это с ней?

ОФЕЛИЯ:

Надеюсь, все сладится. Нам бы только потерпеть. Но не могу не плакать, как подумаю, что они хотят положить его в холодную землю. Погодите, брат еще об этом узнает! А вам спасибо за мудрое участие. – Сюда, мой кучер! – Доброй ночи, леди. Доброй ночи, милые леди. Доброй ночи, доброй ночи. (Уходит.)

КОРОЛЬ:

За ней, тишком! Следите в оба глаза.

(Горацио уходит.)

Вот яд нам горя горького. А всё –

Отцова смерть! Пришли, Гертруда, беды –

Не шлют разведку, батальоном прут.

Отца ее убили. Сын ваш изгнан,

Хоть в этой ссылке – сам и виноват.

Тем временем народ в грязи нас топит,

Как мутная заразная вода.

Смерть старика – вся в домыслах и слухах,

Тайком зарыть, – ох, ум был зелен! Чадо

Себя забыло. Разум раздвои, –

Мы лишь картинкой не скоты, а люди.

И сверх всех бед – явился дочкин братец.

Весь в тучах, подозреньем лишь и сыт,

Готов подставить уши всем смутьянам,

А тем – зудит науськивать его

Отравою вокруг отцовской смерти.

Все, слыша звон и скудно зная дело,

Нас в этом гное рады обвалять,

Шипя от уха в ухо. Друг мой милый,

Страшней картечи мне пальба молвы,

Вот-вот дострелят.

(Шум за сценой.)

КОРОЛЕВА:

Боже, что за топот?

КОРОЛЬ:

Моя охрана где? Пусть двери держат!

(Входит вестовой.)

Что там еще?

ВЕСТОВОЙ:

Спасайтесь, государь!

Вал наводненья не глотает берег

Так бешено, как молодой Лаэрт,

Став главарем мятежников, сметает

. Гвардейцев ваших. Толпам он – царек.

До них как будто мира не стояло,

Законов древних не было, основ,

Всяк – сам законник, делатель уставов,

Они орут: «Наш выбор! Он – король!»,

Кидают шапки в небо, бьют в ладоши:

«Лаэрта – в короли! Лаэрту – трон!».

КОРОЛЕВА:

Пустились псы, да взяли ложный след!

Вам только лаять, датские дворняги!

КОРОЛЬ:

Взломали двери.

(Шум за сценой.

Входит Лаэрт, вооруженный. Следом датчане.)

ЛАЭРТ:

Где ваш король? – Побудьте за порогом.

ДАТЧАНЕ:

Нет, мы с тобой.

ЛАЭРТ:

Друзья, тут – я один!

ДАТЧАНЕ:

Ну, пусть… (Отступают за двери.)

ЛАЭРТ:

Спасибо. Дверь постерегите.

Эй ты, король-подлец! Отдай отца!

КОРОЛЕВА:

Спокойно, дорогой Лаэрт.

ЛАЭРТ:

Спокойно?!

Да не кипи хоть каплей кровь, ославьте

Меня – ублюдком, рогачом – отца,

А мать мою чистейшую клеймите,

Как шлюху, – меж бровей, вот тут!

КОРОЛЬ:

Лаэрт,

Чем вызван твой мятеж, под стать гигантам?

Оставь, жена, ничто нам не грозит.

Король обережен щитом Господним,

Как жадно ни косись измена оком,

Да зуб неймет. Так чем это, Лаэрт,

Ты так взбешён? Оставь его, Гертруда,

Пусть скажет человек.

ЛАЭРТ:

Где мой отец?

КОРОЛЬ:

Убит.

КОРОЛЕВА:

Не королем!

КОРОЛЬ:

Пусть сам и спросит.

ЛАЭРТ:

Как он погиб? Но трюки не пройдут!

К чертям все клятвы! К сатане присягу!

Раздумья, благочинье, милость – в ад!

Да будь я проклят! Да гори огнем

Весь мир и оба света – тот и этот!

Чему бы ни бывать, но за отца

Сполна сквитаюсь!

КОРОЛЬ:

Кто ж вас остановит?

ЛАЭРТ:

В своей я воле – мир мне не указ!

А способы, – да прутика мне хватит

Свернуть и горы!

КОРОЛЬ:

Дорогой Лаэрт,

Вам невтерпеж до донышка разведать

Про смерть отца – чтоб скопом всем воздать,

Врагу и другу, всем, кто с этой смертью

Взял куш, попал в прогар?

ЛАЭРТ:

Нет, лишь врагам!

КОРОЛЬ:

Хотите знать их?

ЛАЭРТ:

Я друзей отцовских

Готов обнять, отдать им кровь свою,

Собой кормить, как пеликаны кормят

Птенцов.

КОРОЛЬ:

Вот наконец заговорил

И верный сын, и дворянин примерный.

Что в горе вашем я не только чист,

Но сам горчайше потерпел на этом,

Увидите дня ясного ясней…

ДАТЧАНЕ (за сценой):

Дорогу ей! Впустить!

ЛАЭРТ:

Ну? Что за шум?

(Возвращается Офелия.)

Иссохни, раскаленный мозг! В семь раз

Став солоней, сожгите зренье, слёзы!

Свидетель Бог, твой бедный мозг – вот груз

Весам на чашу мести! Цветик майский!

Сестренка, детка, нежная моя!

О, небо! Разум девичий так молод –

И вот не смог он старца пережить!

Природы клад – любовь. Уйдет, кто дорог,

Пошлет природа вслед ценнейший дар –

Что было дорогого в нас.

ОФЕЛИЯ (поет):

Несли мертвеца, не закрыв ему лица,

Бим-бомм, ой-ё-ёй!

И гроб, и все, кто нёс, промокли от слёз,

Прощай, голубь мой!

ЛАЭРТ:

Будь в ясном ты уме и требуй мести,

Так душу не задела б.

ОФЕЛИЯ:

Все поют!

Яма, яма глубока, глубока, он на дне, и не докликать дружка. Вот бы еще прялку сюда, колесо гудёт – песенку ведет. Это про обманщика-управителя, сманившего господскую дочку.

ЛАЭРТ:

Бессмысленное – поважнее смысла.

ОФЕЛИЯ:

Вот розмарин, это для памяти. Пожалуйста, любовь моя, помни. А вот анютины глазки, это чтоб думалось.

ЛАЭРТ:

И мысль, и память здесь – безумью впору.

ОФЕЛИЯ:

Это душистый укроп для вас, и еще водосбор. Тут рута – это вам. Можете еще называть ее воскресной травкой или травкой благодати. Вот и для меня немножко. Только свою руту носите на отличку – печалится всяк о своем. Вот маргаритки. Хотела дать вам фиалок, да они все завяли, как только отец умер. Говорят, конец у него легкий был. (Поет.) Мой Робин, весь свет мой, все счастье мое!

ЛАЭРТ:

И страсть, и горе, нежность, гнев и ад –

Всё прелестью она соединила.

ОФЕЛИЯ (поет):

«Так он и вправду не придет?

Взаправду не придет?»

«Нет, нет, он спит,

В земле зарыт,

И нас то ложе ждет».

«Белее снега с серебром

Был лен его кудрей.

Господь, приветь его добром

И душеньку пригрей!».

И за все души христианские прошу Боженьку! Ну, Господь с вами. (Уходит.)

ЛАЭРТ:

Ты видишь это, Господи?!

КОРОЛЬ:

Лаэрт,

Горюю с вами, – долг примите этот,

Иль откажите прямо. Без помех

Рассудимся. А судьями возьмите

Друзей, кому вы верите. Клянусь:

Найди они, что, боком ли, впрямую,

Но мы причастны к делу, – отдаем

Страну, корону, жизнь и все, что ценим,

Вам в возмещенье. Ну, а если нет, –

Тогда уж одолжите нас терпеньем,

Чтоб мы совместно вымостили путь,

Как душу вам насытить.

ЛАЭРТ:

Я согласен.

Молчать о смерти, тайно хоронить!

Над прахом – ни герба, ни лат, ни шпаги!

Честь не воздать, обряд не соблюсти!

Всё криком вопиёт земле и небу

И ждет суда.

КОРОЛЬ:

Суд будет прям и скор.

Свершившего злодейство – под топор.

Прошу со мной.

(Уходят.)

СЦЕНА 19

Другая комната в замке. Входят Горацио и слуга.

ГОРАЦИО:

Хотят меня увидеть? Кто такие?

СЛУГА:

Матросы, сэр. Для вас, мол, письма есть.

ГОРЦИО:

Впусти.

(Слуга выходит.)

Не знаю, кто бы в целом свете

Мне письма, кроме Гамлета, писал.

(Входят матросы.)

1-й МАТРОС:

Дай Бог вам благ, сэр.

ГОРАЦИО:

И тебе дай Бог.

1-й МАТРОС:

Даст, Всеблагой. Не гож ему,– воздаст.

Тут для вас письмо, сударь, это от посланного в Англию, – если вас зовут Горацио, как мне сказали.

ГОРАЦИО (читает):

«Горацио, когда проглядишь письмо, устрой, чтоб эти парни как-то попали к королю, у них письма к нему. Едва пару дней пробыли мы в море, как за нами вдогонку пустился хорошо вооруженный пират. Уступая ему в ходе, мы поневоле расхрабрились – и сошлись борт о борт. В стычке я перескочил к ним, а они в тот же миг возьми и отвали, так что я остался у них единственным трофеем. Обошлись со мной эти воры, как добрые самаритяне. Ну, да они знали, что делали, ведь теперь я у них в долгу: добро за добро. Так что позаботься, чтоб король получил мои письма, а сам поспешай ко мне – спешнее, чем бежал бы от смерти. Я тебе шепну на ухо два-три словца, от которых онемеешь, хоть и они легковаты для дела такого калибра. Эти добрые молодцы доставят тебя туда, где я обосновался. Розенкранц и Гильденстерн следуют своим курсом в Англию, о них много чего имею тебе сказать. Счастливо! Твой, о чем ты прекрасно знаешь,

Идем, скорей доставим ваши письма,

И сразу в путь – к тому, кто их послал.

(Уходят.)

СЦЕНА 20

Другая комната в замке.

Входят Король и Лаэрт.

КОРОЛЬ:

Теперь должны меня вы оправдать

По совести и в сердце взять как друга.

И слух, и ум могли вас убедить:

Отец ваш пал от рук того, кто метил

В меня.

ЛАЭРТ:

Положим, так. Но почему

Не стали вы преследовать злодейство?

Оно ж против природы вопиёт,

И ваша безопасность, ваша мудрость

К суду взывали.

КОРОЛЬ:

Тут причины – две.

Вы вправе счесть их чем-то маловажным,

Я ж – ими связан. Королева-мать

На сына не надышится. А я ведь –

Не знаю, к чести или на беду, –

И жизнью, и душою с нею слит:

Как не сменить звезде свою орбиту,

Мне без жены – не быть. Второй мотив:

Стал слишком люб наш принц простонародью.

Тут гласный суд над их любимцем – риск,

Страсть черни извратит вещей природу:

Когда прилив сглотнул упавший ствол,

Морская соль топляк оденет в камень.

Разбойник плебсу – и в цепях божок,

А мне бы вихрь вернул мои же стрелы.

Из лучника стать целью? Не хочу.

ЛАЭРТ:

А мне – терпеть? Отец достойный – отнят,

В кромешном состоянии – сестра,

А ей – хоть бед оценкой не поправишь, –

Цены бы не было! С избытком век

Украшен ею был! Нет, мстить – так мстить!

КОРОЛЬ:

Вы можете до срока спать спокойно.

Не думайте, что мы тупее пня

И то, что нас грозят обрить по плечи,

Сочли потехой. Ждите новостей.

Отец ваш был мне друг, себя мы ценим,

И это вам поможет угадать…

(Входит вестовой.)

Вот, кстати! Письма? От кого?

ВЕСТОВОЙ:

От принца.

Тут – вам, тут – королеве, государь.

КОРОЛЬ:

От принца?! Кто принес?

ВЕСТОВОЙ:

Сам я не видел,

Матросы, сказано. Я получил

От Клавдио, а он уж – от посыльных.

КОРОЛЬ:

Лаэрт, вострите слух. – Оставьте нас.

(Вестовой уходит.)

(Читает.) «Высокий и могучий, да будет вам ведомо, что я высажен голышом на берег вашего королевства. Завтра испрошу милости узреть ваши державные очи и, заручившись заранее вашим дозволеньем, поведаю все обстоятельства моего нежданного и более чем странного возвращенья. Гамлет».

Что это значит? Все вернулись тоже?

Иль тут обман, а истина – в другом?

ЛАЭРТ:

Узнали руку?

КОРОЛЬ:

Стиль и почерк принца,

Вот – «голышом»… Приписка есть: «один»!

Вам что-нибудь понятно?

ЛАЗРТ:

Я теряюсь.

Но пусть придет! Душа горит. Живу

Одной мечтой: швырнуть в лицо убийце:

«Что сделал – то и получи!»

КОРОЛЬ:

Коль так, –

Как лег расклад нам: так ли, как иначе, –

Вам буду рулевым, согласны?

ЛАЭРТ:

Да.

Не правьте только к миру и покою.

КОРОЛЬ:

Покой найдем – но свой… Опять он тут.

Сорвал охоту мне. И полагает,

Что ей конец. Что ж, подстрекнем его

На новый подвиг. Мысль уже созрела,

Он шею – не захочет, да свернет.

Смерть не родит и ветерка сомненья,

Подвоха даже мать не заподозрит,

Сочтет за случай.

ЛАЭРТ:

Правьте, государь.

Ваш курс – мой курс. Но только изберите

Орудием – меня.

КОРОЛЬ:

Уже избрал.

Хвала о вас дошла к нам из Парижа.

При Гамлете вам воздавали честь

За качество, каким вы там блистали.

Вся тьма талантов ваших в гордеце

Так не будила зависти, как этот,

Хотя, по мне, ранг вещи невысок.

ЛАЭРТ:

Талант? Какой же?

КОРОЛЬ:

Юность им гордится,

Как шляпе – бант, гуляке – легкий плащ,

Он ей к лицу, как зрелости – приличны

Здоровый теплый мех и строгий крой.

Два месяца тому у нас гостил

Нормандский дворянин. Видал французов,

Встречал в бою. На славу ездоки,

Верхом – всяк лих! Но щеголя такого

Не видывал. Он всех околдовал.

В седле рожден, казалось. Что за трюки

Выделывал под ним красавец-конь!

Кентавр воскрес, мне чудилось. Не в силах

Был мозг вообразить все чудеса,

Что он творил.

ЛАЭРТ:

Нормандец, говорите?

КОРОЛЬ:

Нормандец, верно.

ЛАЭРТ:

Ставлю жизнь, – Лямор.

КОРОЛЬ:

Он самый.

ЛАЭРТ:

Мы в друзьях. Да, это перл,

Всей нации алмаз.

КОРОЛЬ:

И вас он славил.

Вы, он сказал, фехтуете, как бог,

Особенно – в защите на рапирах

Искусны так, что любо поглядеть

На бой, найдись достойный вас соперник.

Он так и объявил. И присягнул,

Что в их стране не сыщешь забияки,

Кого спасли бы глаз, напор, заслон,

Сойдись с ним вы. Услышав отзыв, Гамлет

Так отравился завистью, что спит

И видит: упросить вас по приезде

С ним биться. Эрго…

ЛАЭРТ:

Эрго, государь?

КОРОЛЬ:

Лаэрт, скажите: ваш отец вам дорог?

Иль ваше горе – живопись одна,

Лицо без сердца, а?

ЛАЭРТ:

Вопрос обиден!

КОРОЛЬ:

Нет, нет, да кто же не любил отцов!

И вы любили. Но ведь только время

Родит любовь, и время же ее

Испытывает – жар она, иль проблеск.

Огонь любви питают фитили,

А те нагаром пламя и убавят.

Добру – любому – быть не век добром:

Собой пресытясь – сгибнет от излишка,

Так полнокровных часто душит кровь.

Хотел свершить – свершай, покуда хочешь,

Твое «хочу» – отсрочки охладят,

Рук, языков и случаев найдется

Для этого. И слово «долг» тогда –

Слезливый вздох: легчит, да не излечит.

Но – к нашей язве. Гамлет здесь. Готовы

Платить сыновний долг? Не на словах,

А – чем?

ЛАЭРТ:

Да в церкви – глотку перережу!

КОРОЛЬ:

Что ж, для убийцы нет святых убежищ,

Для мести – мер. Но, дорогой вы мой,

С идеей той – умней сидеть вам дома…

Итак, прибыв, принц узнаёт: здесь – вы.

Хор подставной возносит вас до неба:

Удвоим блеск тех ваших совершенств,

О коих пел француз. Тут – сводим с принцем

И ставим два заклада, на пари.

Он по натуре – до бездумья рыцарь,

Не знает козней сроду, сам рапир

Осматривать не станет. Вам легко,

Чуть исхитряясь, взамен тупой учебной

Взять боевую. Дальше – ловкий выпад,

И за отца сквитались вы.

ЛАЭРТ:

Аминь!

А я найду, чем острие помазать.

По случаю мне знахарь продал мазь:

Тронь ею нож, – едва черкнёшь до крови,

Гроб обеспечен. Панацей тут нет,

Бессильны все чудесные припарки

Из самых редких под луною трав,

Царапни – и конец. Фехтуя, трону:

Мне – лишнее очко, чума – ему,

Укол, – он труп.

КОРОЛЬ:

Но нужно взвесить всё:

Момент и средства, – чтоб отливка вышла

По точной форме. Не докончи мы,

Раскрой неловким ходом всю затею, –

И затевать не стоило б. Нужны

В походе крепкий тыл, на стрельбах – пушка

В запас, взорвись одна. Поищем мысль.

Вся ставка – ваша хваткость?.. Так…

Ага!

От жаркой схватки – в горле запершит,

И тем скорей, чем круче вы в атаке.

Он пить захочет. Я на этот случай

Готовлю кубок. Сделай он глоток –

Хоть и ушел бы от укола с ядом,

Тут – не уйдет. Минуту! Там шумят?

(Входит королева.)

К нам королева. Что там, дорогая?

КОРОЛЕВА:

Беда, за горем горе по пятам.

Лаэрт, сестричка ваша утонула.

ЛАЭРТ:

Как – утонула! Где?!

КОРОЛЕВА:

Тут ива над рекой седую прядь

В струе зеркальной моет. К ней бедняжка

Свой принесла причудливый венок:

Крапиву, горицвет да маргаритки

С ятрышником – цветок лиловый тот

Невежы-скотопасы кличут грубо,

А скромницы – перстами мертвеца.

Ветвь травами убрать она тянулась,

А сук-завистник тут и подломись.

Ее и все сиротские трофеи

В поток плакучий скинуло. Пока

Несли ее широкие одежды, –

Обрывки старых песен лепеча,

Она плыла русалкою природной,

Созданием, не ведающим горя,

Как будто в той стихии рождена.

Но вышел срок: плащ сироты, набрякнув,

Певунью свел в муть смерти.

ЛАЭРТ:

Утонула!

КОРОЛЕВА:

Вот горе-то.

ЛАЭРТ:

Офелия, тебе

Пришлось на долю слишком много влаги,

Чтоб я ее слезами умножал.

Но слезы нам не зря даны природой,

Они – язык стыда. Чтоб впредь не вел

Я женщиной себя, пойду отплачусь.

Покину вас. Хоть в горле – лава слов,

Их гасит бабий плач. (Уходит.)

КОРОЛЬ:

За ним, Гертруда.

С таким трудом в нем бешенство унял!

Теперь, боюсь, он снова разъярится.

Идем за ним.

(Уходят.)

СЦЕНА 21

Кладбище.

Входят два клоуна с лопатами и мотыгами.

1-й МОГИЛЬЩИК:

След ли хоронить ее по-христиански, раз она самовольно намерилась в царствие небесное?

2-й МОГИЛЬЩИК:

Стало быть, след. Так что копай на всю катушку. Ее следственник смотрел и присудил

по-христиански.

1-й МОГИЛЬЩИК:

А ты суди сам. Ладно бы, утопись она в целях законной самозащиты.

2-й МОГИЛЬЩИК:

Это самое и присудили.

1-й МОГИЛЬЩИК:

Да ведь тут – самонападение, не иначе. В том-то и штука. Вот я: взял себя и намеренно утопил, чье это дело? Крути, не крути, а мое. Да еще и тройное: я ход ему дал, я его в исполнение приводил, я его довершил. Йёрго, она утопла с намерением.

2-й МОГИЛЬЩИК:

Слушайте-ка, господин глубокопатель…

1-й МОГИЛЬЩИК:

Погодь. Вот те вода. Ладно. Вот те человек. Ладно. Теперь: человек идет к воде и топится, – хошь, не хошь, а дело его. Гляди дальше. Вода идет к человеку и топит, – его это дело? Нет. Йёрго, кто в своей смерти не виноват, тот своей жизни не укоротил.

2-й МОГИЛЬЩИК:

Это по какому закону?

1-й МОГИЛЬЩИК:

По самому уголовному – по закону следствия.

2-й МОГИЛЬЩИК:

Хотите по правде? Не будь она из благородных, не видать бы ей христианских похорон.

1-й МОГИЛЬЩИК:

Точно. То-то и обида. У нас кто повыше – топись и вешайся за милую душу, не то что наш брат, такой же христианин. Ну, лопатка моя, за дело. Коли рассудить, нету дворян стариннее, чем огородники, землекопы да могильщики. Их ремесло от Адама.

2-й МОГИЛЬЩИК:

Это Адам-то из дворян?

1-й МОГИЛЬЩИК:

Он первый носил герб.

2-й МОГИЛЬЩИК:

Ничего он не носил.

1-й МОГИЛЬЩИК:

Да ты кто, нехристь? Как ты Писание читал? В Писании сказано: Адам землю копал. Мог он без лопаты копать? А глянь на гербовый щит: та же лопата. Вот тебе еще вопросик, ответишь не так – пора тебе на последнюю исповедь.

2-й МОГИЛЬЩИК:

Валяйте.

1-й МОГИЛЬЩИК:

Кто строит крепче всякого каменщика, корабельщика и плотника?

2-й МОГИЛЬЩИК:

Мастер по виселицам. Это строеньице всех поселенцев переживет.

1-й МОГИЛЬЩИК:

Ай да голова, убей Бог! Виселица годится. Да только смотря кому. Она годнее всего для негодяев. А по тебе, негоднику, выходит, виселица крепче церкви. Следственно, тебе виселица годится. Попробуй еще разок.

2-й МОГИЛЬЩИК:

Кто строит крепче каменщика, корабельщика и плотника?

1-й МОГИЛЬЩИК:

Во-во. Скажешь, – иди гуляй.

2-й МОГИЛЬЩИК:

А вот и скажу.

1-й МОГИЛЬЩИК:

Ну-ка.

2-й МОГИЛЬЩИК:

Господи, ну, не знаю!

(Входят Гамлет и Горацио, останавливаются в стороне.)

1-й МОГИЛЬЩИК:

Ладно, не забивай башку. Осла как ни бей, резвей не побежит. А спросят еще когда, отвечай – могильщик. Его дома до конца света простоят. Сбегай-ка в кабачок к Йоргену – доставишь мне чашу ампрозии.

(2-й Могильщик уходит. 1-й Могильщик копает и поет.)

И я бывал в любви удал

От самых юных лет,

И день за вечность я считал,

Когда подружки нет.

ГАМЛЕТ:

Петь за рытьем могилы! Не усвоил, что ли, этот малый, чем занят?

ГОРАЦИО:

Наоборот – освоился, занятие-то привычное.

ГАМЛЕТ:

Пожалуй. Щепетильничает рука, не привыкшая к мозолям.

1-й МОГИЛЬЩИК:

Но старость, лютая карга,

Подкралася – и хвать!

И отвезла на берега,

Где милку не обнять.

(Выбрасывает череп.)

ГАМЛЕТ:

И у этого черепа был язык, и он умел петь. А наш мошенник щелкает его оземь, точно это ослиная челюсть, которой Каин совершил первое убийство. Может, это бывшая башка политика, наш осел теперь ею помыкает, а она могла и Господа Бога обвести, разве не так?

ГОРАЦИО:

Вполне возможно, принц.

ГАМЛЕТ:

Или башка придворного. Он умел ластиться: «Доброе утро, ваше светлейшество, как изволите здравствовать, ваше добрейшество». И самого его величали «их милость Как-его-бишь», и он расхваливал лошадь их милости Как-его-там, когда хотел выклянчить подарок, так ведь?

ГОРАЦИО:

Так, принц.

ГАМЛЕТ:

Именно. А взять теперь мою Леди, змею-циркачку, с ее переворотами. Вот – и челюсти нет, и заступ могильщика гвоздит по черепушке. Вот он, дивный кульбит-колесо, увидать бы этот фокус воочью. Эти кости – стоило их вынашивать да обучать манерам, чтобы потом играть ими в городки? Мои кости ломит, как подумаю.

1-й МОГИЛЬЩИК:

А что потом? Лопата, лом,

Да саван для костей.

Могила – твой последний дом,

Земля – твоя постель.

(Выбрасывает череп.)

ГАМЛЕТ:

Еще один. Почему бы ему не быть черепом крючкотвора? Где теперь его кляузы и казусы? Где толкования и примечания, его фокусы с параграфами? Почему он терпит подзатыльники от грязной лопаты этого невежи и не тащит его в суд за оскорбление действием? Хм! А может, в свое время это был крупный земельный откупщик, весь в закладах, векселях, поручительствах, неустойках, актах о возмещении убытков. И вот всё, что заимел по займам и взыскал по искам? Этот фунт грязи, начинивший его чинную голову? И два поручителя с лопатами готовы ручаться за него только в одной сделке: на участок размером с два листа купчей. Да одна передаточная писанина о его праве на это

вместилище тут бы не уместилась. И его наследнику в конце концов обеспечено не больше?

ГОРАЦИО:

Ни на вершок, принц.

ГАМЛЕТ:

Кожу для деловых пергаментов, кажется, поставляют бараны?

ГОРАЦИО:

Да, и еще телята.

ГАМЛЕТ:

Бараны и телята те, кто ищет в таких штуках обеспечения. Поговорю-ка с этим молодцом. – Чья это могила, дядя?

1-й МОГИЛЬЩИК:

Моя, уважаемый. (Поет.)

Могила – мой последний дом,

Земля – моя постель.

ГАМЛЕТ:

Похоже, что твоя, – шутки у тебя гробовые.

1-й МОГИЛЬЩИК:

Вы-то пока не гробанулись, значит, она не ваша. А я тут не шутя гроблюсь, выходит, она моя.

ГАМЛЕТ:

Ничего себе «не шутя»: сидишь в могиле и врешь, что она твоя. Она для мертвых, а не для таких живчиков. Дошутишься, дядя.

1-й МОГИЛЬЩИК:

А вранье не угробить, это шутьё живучее, от меня ушло, к вам пристало.

ГАМЛЕТ:

Какому рабу Божьему яму роешь?

1-й МОГИЛЬЩИК:

Да уж не нашему брату.

ГАМЛЕТ:

Тогда – какой сестре во Христе?

1-й МОГИЛЬЩИК:

И не женщине.

ГАМЛЕТ:

Так какую ж душу человечью тут закопают?

1-й МОГИЛЬЩИК:

Тело, уважаемый, которое было женщиной, да вот, земля ему пухом, отдало душу.

ГАМЛЕТ:

Каков шельмец – до донышка! Говори, да оглядывайся, не то подловят на двусмыслице. Ей-богу, Горацио, в последние года три я замечаю: век так извострился, того и гляди, мужик отдавит пятки высокородью. – Как долго ты могильщиком?

1-й МОГИЛЬЩИК:

А все дни в году – с того денька, как покойный король Гамлет одолел Фортинбраса.

ГАМЛЕТ:

Это сколько же?

1-й МОГИЛЬЩИК:

А самим не сосчитать? Всяк дурень скажет: в тот день родился молодой Гамлет, тот, что теперь задурил и послан в Англию.

ГАМЛЕТ:

Черт возьми, зачем же в Англию?

1-й МОГИЛЬЩИК:

А за умом, раз потерял. Там он нового наберется, а нет, – беда не велика.

ГАМЛЕТ:

Это почему?

1-й МОГИЛЬЩИК:

А там он и так за своего сойдет. Там все полоумные, не хуже его.

ГАМЛЕТ:

С чего же это он тронулся?

1-й МОГИЛЬЩИК:

С чудного сдвига, говорят.

ГАМЛЕТ:

То есть как?

1-й МОГИЛЬЩИК:

То есть так: взял и поехал – с катушек.

ГАМЛЕТ:

Я спрашиваю, на какой почве?

1-й МОГИЛЬЩИК:

Как на какой? Всё на нашей, на датской. Я тут копателем, малолеткой и мужчиной, считай, тридцать лет.

ГАМЛЕТ:

Сколько пролежит человек в земле, пока не сгниет?

1-й МОГИЛЬЩИК:

Ну, коли живьем не сгнил, – нынче развелось сифилитиков-мертвяков, что и до похорон не дотягивают, – приличный покойник лет восемь-девять протянет; кожевник – тот уж девять обязательно.

ГАМЛЕТ:

С чего это он – дольше других?

1-й МОГИЛЬЩИК:

А как же, уважаемый: шкура-то у него так ремеслом выдублена, что никакой водицы не

боится. А уж эта ваша жидкость вашему сукину сыну дохляку – хуже любой хворобы. Вот, скажем, череп. Пролежал в земле три годка и еще двадцать.

ГАМЛЕТ:

Чей же это?

1-й МОГИЛЬЩИК:

Паршивца одного шального; чей, по-вашему?

ГАМЛЕТ:

Откуда ж мне знать.

1-й МОГИЛЬЩИК:

Чума его разрази, шкоду ненормального! Верите ли, флягу рейнского раз мне вылил на макушку. Этот череп, уважаемый, это череп Йорика, королевского дурачка.

ГАМЛЕТ:

Этот?

1-й МОГИЛЬЩИК:

Этот самый.

ГАМЛЕТ:

Дай взглянуть. (Берет череп.) Ох, бедняга Йорик! Я знал его, Горацио. Непревзойденный острослов, выдумщик удивительный. Тысячу раз возил меня на спине. А теперь – тошнотворней и не вообразить. Мутит, как подумаю. Здесь были привешены губы, которые я целовал не знаю сколько раз. – Где теперь твои прибаутки, твои ужимки, твои песенки? Где петарды твоего юмора, от которых ревел и валялся впокат весь стол? Нечем теперь передразнить свою же ухмылку? Челюсть-то потерял – и с концом? Ступай теперь к уборной моей леди и втолкуй ей: накрасься она хоть в палец толщиной, не миновать ей кончить такой же красоткой. Повесели ее этим. – Скажи мне, Горацио, одну вещь.

ГОРАЦИО:

А именно, принц?

ГАМЛЕТ:

Как по-твоему, у Александра Македонского в земле такой же вид был?

ГОРАЦИО:

В точности.

ГАМЛЕТ:

И от него так же разило? Тьфу! (Кладет череп.)

ГОРАЦИО:

Точно так же, принц.

ГАМЛЕТ:

До какой жалкой роли можем скатиться, Горацио! Почему бы нам не оглядеть весь путь почтенного праха Александра до последней службы, в бочке затычкой?

ГОРАЦИО:

Взгляд на вещи любопытный, но не чересчур ли?

ГАМЛЕТ:

Ни капли, только последовательный, в меру скромный; к той вероятности и приводит. Скажем, так. Александр умер; Александра закопали; Александр становится прахом. Прах

суть земля. Из земли получают глину. Почему же этой глиной, бывшим Александром, не могут затыкать пивную бочку?

Быть Цезарем – и мертвой глиной стать,

Чтоб щель в метель тобой могли латать!

Страх всей земли – теперь земля и прах,

Замазка стен, лишь сквознякам на страх.

Но тс-с! Отходим. Вон идет король.

(Входит священник; несут гроб;

король, королева, Лаэрт, следом лорды свиты.)

Вот королева, двор. Кого хоронят?

Обряд-то как урезали! Видать,

Бедняга наложил, отчаясь, руки

Сам на себя. А знатным был! Тишком

Посмотрим.

(Гамлет и Горацио отходит в сторону.)

ЛАЭРТ:

Что добавите к обряду?

ГАМЛЕТ:

Лаэрт. Честнейший юноша. Следи!

ЛАЭРТ:

Так будут добавления к обряду?

СВЯЩЕННИК:

Насколько вправе церковь, мы и так

Устав расширили. Ее кончина

Сомнительна. Не властный бы указ,

Ждала б она в земле неосвященной

Трубу Господню, не молитв на гроб

Достойна, а камней и битых плошек.

А ей венок невестин разрешен,

Во гроб цветы девические, звоны

И место на кладбище.

ЛАЭРТ:

Это все,

Что церковь может?

СВЯЩЕННИК:

Ни на лепту больше.

Мы б осквернили погребальный чин,

Пропой над нею Реквием и службы,

Как над почившей в мире.

ЛАЭРТ:

Гроб – на дно!

И да взрастит ее святое тело

Весной фиалки! – Знай, невежа-поп:

Быть ангелом-хранителем сестренке,

Как лживо ты ни лайся!

ГАМЛЕТ:

Как – сестре?

Офелия!

КОРОЛЕВА:

Прелестное – прелестной.

(Рассыпает цветы.)

Спи, милая. Мечтала я тебя

Женою сына увидать. Украсить

Цветами ложе брачное, не гроб.

ЛАЭРТ:

Тройная кара, трижды десять раз

Казни главу проклятого злодея,

Чье дьявольское дело из тебя

Исторгло ясный ум! – Не зарывайте!

Последний раз ее я обниму!

(Прыгает в могилу.)

Засыпьте прахом – и живых, и мертвых!

Чтоб здесь, в низине, выросла гора

Не ниже древних высей Пелиона,

Небесных круч Олимпа!

ГАМЛЕТ (выступает вперед) :

Чья тут скорбь

Так страстно голосит? Чей рык печали

Поверг в столбняк планеты в небесах,

Как изумленных зрителей? Здесь – я!

Я, Гамлет Датский!

(Прыгает в могилу.)

ЛАЭРТ:

К бесам твою душу!

(Борются.)

ГАМЛЕТ:

Желай что подобрее. Руки с горла!

Незлобив я, и безрассудства нет,

Но все же в чем-то быть могу опасен,

Побойся, умник. Руки убери!

КОРОЛЬ

Разнять их!

КОРОЛЕВА:

Гамлет, Гамлет!

ВСЕ:

Господа!

ГОРАЦИО:

Спокойней, принц!

(Их разнимают. Они выбираются из могилы.)

ГАМЛЕТ:

Ну, нет! На эту тему

Еще побьемся! Буду спорить с ним,

Пока моргают веки!

КОРОЛЕВА:

Тему, Гамлет?

Какую?

ГАМЛЕТ:

Я Офелию любил.

Да сорок тысяч братьев не сумеют

Все их любови – уравнять с моей!

Чем память мертвой ты почтишь?

КОРОЛЬ:

Лаэрт,

Он болен, не забудьте.

КОРОЛЕВА:

Бога ради,

Уж потерпите.

ГАМЛЕТ:

Черт возьми, давай,

Показывай, – что нам бы ты представил?

Выл? Груди рвал? Постился? Чах в слезах?

Пил уксус? Крокодилов грыз бы? Это

Смогу и я. Вопить сюда пришел?

Меня конфузить – прыгать к ней в могилу?

Зарытым с нею быть? Смогу и я.

Болтать про горы? В миллиарды футов

Над ней и мной нагромоздите пик,

Чтоб тот обжарил темя краем солнца!

Олимп * твой рядом – прыщ! Красно ты плел

Тут словеса, – могу не хуже!

КОРОЛЕВА:

Это

Припадок просто. Скоро все пройдет.

Он снова будет кротким, как голубка

Над парой золотистых голубят.

Он скоро ослабеет и затихнет.

ГАМЛЕТ:

За что вы так обходитесь со мной,

Лаэрт? Я вас любил. – Да ладно, что уж!

Геройствовать Гераклу, иль болтать, –

В свой день коту – вопить, а псу – хватать. (Уходит.)

КОРОЛЬ:

Прошу вас присмотреть за ним, Гораций.

(Горацио уходит.)

(Лаэрту, тихо) Терпение! Недавний разговор

Припомните. Конец венчает дело. –

Гертруда, пусть за сыном приглядят. –

Она здесь встанет в камне, как живая.

Покой и мы найдем, час недалек.

Потерпим же. Терпенье – делу впрок.

(Уходят.)

СЦЕНА 22

Зал в замке. Входят Гамлет и Горацио.

ГАМЛЕТ:

Об этом всё. Другое проследим.

А все ли обстоятельства ты помнишь?

––

* В подлиннике – Осса (третья из гор; те же мифы древней Греции). В театре зрителю не до комментариев, а на незнакомом слове слух споткнется. Заменяю на самую известную гору из названных Лаэртом. Подробнее см. «Записи», там же – вариант «по автору». – В. А.

ГОРАЦИО:

Такого не забыть.

ГАМЛЕТ:

Спать я не мог

На сердце – прямо битва, мех постели

Был нестерпимей, чем бунтовщику –

Колодки. Всё кручусь – и вдруг решаюсь!

Порыва миг порой неоценим:

Он выручит, когда замес глубинный

Туманом скрыт. Знать, Провиденье есть!

Оно докончит наш сюжет невнятный,

Желанья достругает.

ГОРАЦИО:

Спору нет.

ГАМЛЕТ:

Я, под плащом матросским, выхожу.

Тьма – глаз коли; добрался к ним на ощупь,

Нашарил их пакет – и с ним назад.

В каюте вскрыл – наглец, бесстыдник, знаю,

Но где угроза – там не до манер.

Вникаю в суть посланья: в нем, Гораций, –

Вот подлость королевская! – приказ,

Резонами пестрит, все – к вящей пользе

И Дании, и Англии, заметь!

Для здравья двух держав, для их спасенья,

Мне, пугалу-страшиле, ведьмаку,

Прочтя сие, не медля и не глядя,

Наточен ли топор, – башку долой!

ГОРАЦИО:

Приказ? Да бросьте!

ГАМЛЕТ:

Вот он, – сам увидишь.

Но что я сделал дальше, рассказать?

ГОРАЦИО:

Да, да!

ГАМЛЕТ:

Когда вокруг паучьи сети,

Мозг, прежде чем пролог ему задашь,

Глядь, сам уж начал пьесу. Сочиняю

Текст новый. За столом перебелил.

Когда-то взял я моду нашей знати:

Красивый почерк – только для низов,

И попотел, чтоб свой – обезобразить,

Но тут забытый навык послужил

Мне верой-правдой. Хочешь знать, что вышло?

ГОРАЦИО:

Еще бы, принц.

ГАМЛЕТ:

Вот воля короля:

Коль Англия ему – вернейший данник,

Коль пальмою цветет меж них любовь,

Коль мир венком пшеничным их связует,

Коль с другом друг – рядком, как А и Б,

Ну, там ослам – еще воз грузных «кольев», –

Коль так, – всё обозрев и в корень зря,

Веленью свыше следуя, без прений,

Подателей сего – в момент казнить,

Покаяться не дав им.

ГОРАЦИО:

А печать-то?

ГАМЛЕТ:

Мне порадело небо даже тут:

Храню отцовский перстень, там – печатка,

Для королевской – слепок снят с нее.

Сложил свой лист, как прежний, подпись вывел,

Скрепил печатью – и тишком вернул:

Не различат подменного младенца!

С утра – пираты, дальше – знаешь сам.

ГОРАЦИО:

Плыть, значит, Гильденстерну с Розенкранцем

На плаху.

ГАМЛЕТ:

Ну, коль служба – по любви,

По службе – чин. И мне не колет совесть:

Ловчил ловкач – сам в яму и словчил.

Чревато хлипкой челяди встревать

Меж выпадов свирепых в смертной рубке,

Где силачи сошлись.

ГОРАЦИО:

Ну, наш король!

ГАМЛЕТ:

Суди теперь, – не красен долг платёжкой?

Убил отца, мать шлюхой обернул,

Влез между троном и моим избраньем,

Уже решил закинуть и крючок

На жизнь мою. Не требует ли совесть

Воздать иуде этой вот рукой?

Не смертный грех ли – злую гниль природы

Не вырезать, дать порче разрастись?

ГОРАЦИО:

Но он ведь результат посольства вскоре

Получит.

ГАМЛЕТ:

Вскоре. Но антракт – за мной,

Хоть жизнь людская – счет на «Раз!», и только.

А каюсь я, Горацио, в одном:

Так распустить себя перед Лаэртом!

В моей судьбе – его беда видна,

Как в зеркале. Добьюсь его прощенья.

Но, право, так помпезно он скорбел, –

Тут взбесишься.

ГОРАЦИО:

Потише! К нам, похоже?

(Входит Озрик.)

ОЗРИК:

Ваше высочество, с благим возвратом в Данию.

ГАМЛЕТ:

Милейший, благодарствую покорно. (Горацио, тихо) Знаешь этого комара?

ГОРАЦИО (Гамлету, так же):

Нет, принц.

ГАМЛЕТ (так же):

Значит, Богу ты угоднее, знаться-то с ним – грешно. У него уйма земли, и злачной. Дай скоту владеть скотиной, его кормушку обязательно выставят за столом королей. Эта птица не умнее клуши, но, как я сказал, навоза в его распоряжении – несчетно.

ОЗРИК:

Сладчайший принц, будь вашей милости досуг, я мог бы предложить вам нечто от их величества.

ГАМЛЕТ:

С охотою приемлю, сэр, всем рвеньем духа. Убор свой примените надлежаще – он для головки.

ОЗРИК:

Благодарен вашей милости, весьма жарко.

ГАМЛЕТ:

О нет, вельми студёно, уверяю, подуло с севера.

ОЗРИК:

Действительно, мой принц, как бы прохладно.

ГАМЛЕТ:

И все же, мыслю, пекло, духота для моего душевного сложенья.

ОЗРИК:

Неописуемые, принц, так страшно душно… не выразиться, как. Но их величество, мой принц, мне повелело, чтоб от меня вы известились, что они побились о знатный, сэр, заклад – на вашу голову. Вот сущность дела…

ГАМЛЕТ:

Я умоляю, вспомните…

(Побуждает Озрика надеть шляпу.)

ОЗРИК:

Ну что вы, добрый принц, мне, правда, комфортней так. Сэр, на днях тут прибыл ко двору Лаэрт – смею уверить, джентльмен абсолютно, весь полный разнородных совершенств, милейший в обхождении и превосходный видами. Волнительно сказать, поистине он атлас и толковник дворянина, поскольку в нем найдете вы весь материк тех областей, кои бы только пожелал увидеть человек из благородных.

ГАМЛЕТ:

Сэр, его точной обрисовке в вашем лице не приходится терзаться вечными муками, хотя, вестимо, суммируй мы его по каталогу, – ввели бы память в головокруженье, рыская по курсу его проворных парусов. Наивернейше ж воздавая, толкую я его – как душу высшего артикула, а вылитое им – столь редкостной дороговизны, что, если верный стиль употребить, подобье он найдет – лишь в зеркале своем, а кто еще себя бы срисовал с него – так это тень его, кто кроме!

ОЗРИК:

Вашим высочеством изложен он вполне всебезупречно.

ГАМЛЕТ:

Но, сударь, относительно чего? Зачем обволокли мы достохвального дурным дыханьем нашим?

ОЗРИК:

Сэр?

ГОРАЦИО:

Из других уст свой язык не понять? Постарались бы, сударь, ей-богу.

ГАМЛЕТ:

Что значит выдвижение кандидатуры этого господина?

ОЗРИК:

Лаэрта?

ГОРАЦИО (Гамлету):

Его кошелек уже пуст, все золотые словеса потратил.

ГАМЛЕТ:

Его, сударь.

ОЗРИК:

Я знаю, вы не остались не сведущи…

ГАМЛЕТ:

Я бы не прочь, чтоб и вы знали. Хотя, и сведай вы, – сказать по чести, мне б это вряд ли к чести послужило. Итак?

ОЗРИК:

Вы не остались не сведущи, в чем именно превосходителен Лаэрт.