Читать книгу Собрание сочинений в одной книге (сборник) - Уильям Шекспир - Страница 5

Кто там?

Стой! Кто идет? Откликнись!

Да здравствует король!

Бернардо?

Он!

Как раз вы вовремя сюда пришли.

Уж полночь било: можешь спать, Франциско.

Благодарю за смену. Холод жгучий,

И жутко на душе.

Спокойно

Всё в карауле?

Мышь не пробежала.

Покойной ночи. Если встретишь ты

Горацио с Марцеллом, –  в карауле

Они со мной, –  пусть поспешат сюда.

Они, должно быть. Стой! Кто идет?

Друзья отчизны.

Слуги короля.

Прощайте!

До свиданья, храбрый воин!

А кто сменил тебя?

Черед Бернардо.

Покойной ночи!

Эй, Бернардо!

Ты,

Горацио, пришел?

Я за него.

Горацио, здорово! Друг Марцелл,

Здорово!

Что ж, оно являлось нынче?

Я ничего не видел.

Горацио не верит: дважды нам

Являвшуюся тень считает он

Больной фантазией, не больше. Я

Уговорил его придти сегодня

В наш караул. И если призрак вновь

Появится, пусть он его увидит

И с ним попробует заговорить.

Всё вздор: он не придет!

Присядь-ка здесь.

Не веришь ты, но вновь я расскажу

О том, чему подряд две ночи мы

Свидетелями были.

Я сижу, –

Бернардо повествует мне о духе.

Минувшей ночью…

Вот та звезда на запад от Полярной

Когда сияла там, где и теперь

Сияет, только что пробило час,

Я и Марцелл…

Тс! Замолчи! Опять явился он.

По облику –  покойный наш король.

Ведь ты ученый, –  так заговори с ним.

Горацио, –  ведь схож он с королем?

Ужасно схож. Смущен я и взволнован.

Он ждет от нас вопросов.

Говори,

Горацио.

Кто ты, –  в полночный час

Приявший короля чудесный облик,

В воинственно-прекрасном облаченье?

Ответь, тебя я заклинаю небом!

Он оскорбился!

Посмотри, уходит!

Стой, говори! о, говори, молю я!

Исчез… Не хочет отвечать.

Ты бледен, ты дрожишь? Ведь это все,

Горацио, побольше, чем игра

Воображения. Что скажешь?

Клянусь, я не поверил бы рассказу,

Когда б не видел все теперь своими

Глазами.

Что, не схож он с королем?

Как ты с самим собой!

На нем доспехи те, в которых он

Когда-то бился с королем норвежским;

Тот грозный вид, с каким швырнул на лед

Владыку стран полярных, с ним заспорив…

Все это странно…

Так дважды здесь, в безмолвный час полночи,

Он величаво проходил пред нами.

Не знаю, что сулит виденье это,

Но думаю –  пророчит нам оно

Переворот грядущий в государстве.

Присядемте, друзья. Скажите мне,

Зачем мы вечно по ночам дежурим?

Зачем без перерыва льют из меди

Орудия? Зачем идет закупка

Снарядов всевозможных за границей?

Зачем работы спешные на верфях?

Не отличишь воскресный день от будней!

Что за гроза идет, –  когда и ночью

Торопятся докончить труд дневной, –

Как объяснить все это?

Я по слухам

Вот что могу сказать вам. Наш король,

Чей призрак только что являлся нам,

Был Фортинбрасом, королем норвежским,

Гордыней властолюбья обуянным,

На поединок вызван. Гамлет наш

Был храбростью своей известен миру.

Норвежца он убил; по договору,

Скрепленному печатями и клятвой,

Согласно старым рыцарским законам,

Норвежец вместе с жизнию земной

Проигрывал и земли. Наш король

Поставил в свой черед такую ж часть

Своих земель, –  и Фортинбрас ее

Мог получить, когда бы победил

Он Гамлета, согласно договору.

И вот теперь наследник Фортинбраса,

Отвагой юной удали пылая,

Набрал толпу бездомных смельчаков,

С морских прибрежий жалкое отрепье,

Суля им пропитание и деньги

За доблестный, неведомый поход.

Всем ясно, и правительству и нам,

Что хочет силой он вернуть владенья,

Проигранные вместе с поединком

Его отцом. Вот вам причина этих

Приготовлений; вот главнейший повод

Ночных дозоров; вот источник этой

Тревожной жизни в нашем государстве.

Да, это так. Зловещий призрак в полном

Вооруженье не явился даром:

На короля похож он, а король

И есть причина будущей войны.

Он, как соринка, глаз души смущает!

Во дни побед и гордой славы Рима

Пред тем, как пал могущественный Цезарь,

Гробницы разверзались и со стоном

По улицам блуждали мертвецы.

Хвостатые по небу мчались звезды,

Роса как кровь была, на солнце пятна

Являлися. Луна, морей царица,

Затмилась, словно суд настал последний, –

То знаменья обычные судьбы,

Предвестники грядущих перемен

И бедствий будущих: их небеса

Являют нам, пророчествуя миру

Грядущее.

Но тише! Снова он,

Смотрите! Я его остановлю:

Пусть уничтожит он меня! Виденье,

Остановись! Коль говорить способно,

Скажи:

Быть может, подвигом добра могу я

Освободить блуждающую душу?

Скажи:

Быть может, Дании грозят несчастья,

Явился ты, чтоб их предотвратить?

Скажи:

Иль, может быть, ты где сокрыл богатства,

Неправедно добытые при жизни,

И потому на муку осужден?

Скажи!

Стой! Отвечай! Останови

Его, Марцелл!

Копьем его ударить?

Ударь, когда уходит он.

Он здесь!

Он здесь!

Исчез!

Мы оскорбили царственную тень!

Насилье наше –  призрак для него.

Как воздух он неуязвим, и копья

Насмешкой злой являются над ним.

Он говорить хотел, когда запел

Петух.

И он исчез мгновенно,

Как адский дух от грозного заклятья.

Поверье есть: петух, глашатай утра,

Дневного бога будит звонким пеньем.

При этом зове духи, что блуждают

И носятся среди огня, воды,

В земле и в воздухе, спешат тотчас же

Назад, в могилы. Убедились нынче

Мы в истине народного поверья.

Петух запел, и он исчез мгновенно.

Еще толкуют, будто в ночь на праздник

Рождения Спасителя-Христа

Певец зари поет всю ночь до утра.

Тогда блуждать не смеют злые духи.

Безвредно звезд теченье, ночь чиста,

Бессильны чары ворожей и ведьм –

Так непорочно, свято это время.

Так говорят, –  и я отчасти верить

Готов всему. Но вот рассвет пурпурный

Идет на холм по утренней росе.

Дозор окончен наш. Мой вам совет:

Все виденное нами –  рассказать

Гамлету молодому. Этот дух,

Немой при нас, клянусь, заговорит

При нем. Обязывают нас к тому

Любовь и долг. Согласны вы со мною?

Так мы и сделаем! Я знаю, где

Скорей всего его мы можем встретить.

Хотя свежа у нас в воспоминанье

Смерть Гамлета, возлюбленного брата,

Хотя в единой скорби с государством

И плачем мы, но все ж благоразумье

Победу одержало над печалью,

И мы, грустя о брате, не забыли

И нас самих. И потому –  доселе

Сестру, а ныне королеву нашу, –

Делящую труды правленья с нами,

Мы, подавляя радость, улыбаясь

Сквозь слезы, плача на обряде брачном

И улыбаясь на похоронах,

Неся и грусть и радость в равной мере,

В супруги нам прияли. Не гнушались

Советов ваших мы, –  и вы наш брак

Одобрили. Благодарим за всё!

О Фортинбрасе речь теперь. Он мало

Нас ценит, думает, что брата смерть

Всю Данию расстроила и смуты

В ней поселила. Увлеченный бредом

Нелепых прав, он утруждать нас вздумал

Посланием о сдаче тех земель,

Которые наш храбрый брат когда-то,

Согласно их законному условью,

В свое владенье получил. Сегодня

Мы вас собрали вот зачем. Мы пишем

Норвежскому владыке, Фортинбраса

Родному дяде (болен он, постели

Не покидает и едва ли знает

О замыслах племянника), –  пусть он

Набор приостановит. Ведь вербовку

И обученье войск принц производит

В его владеньях. Потому мы вас,

Корнелиус любезный, с Вольтимандом

Назначили в Норвегию послами.

Все личные сношенья с королем

Не выйдут из пределов тех статей,

Которые означены в посланье.

Счастливый путь, и чем скорей, тем лучше.

Мы долг наш, как всегда, исполним точно.

Не сомневаюсь! Доброго пути!

Теперь, Лаэрт, что ты сказать желаешь?

Ты с просьбой к нам? Скажи, Лаэрт, с какой?

Ты знаешь, что отказа быть не может

Тебе ни в чем. Что можешь ты просить,

Чего, Лаэрт, я не дал бы без просьбы?

Как близок к сердцу ум, как близки руки

К устам, –  так близок к датскому престолу

Родитель твой. Скажи же нам, Лаэрт,

Чего желаешь ты?

Я, государь,

Прошу дозволить мне в Париж вернуться.

Оттуда добровольно я приехал

Свой долг исполнить в день коронованья.

Теперь исполнен этот долг священный

И вновь летят мои мечты и мысли

Во Францию, об отпуске моля.

Отец согласен? Что Полоний скажет?

Он выжал, государь, мое согласье

Своими приставаньями, и я

Решенье дал с большою неохотой.

Позвольте уж ему, –  пусть он уедет.

Ну, если так, Лаэрт, ты можешь ехать

И делать что угодно. Ну, а ты,

Племянник мой по роду и мой сын?

Да, род один, но разная порода.

Все хмуришься от туч тяжелых скорби?

О, нет –  стою я слишком близко к солнцу.

Брось думы мрачные, мой милый Гамлет,

И радостно взгляни на этот трон!

Не вечно же искать, потупив взоры,

Во прахе схороненного отца.

Ведь это все так просто и обычно:

Все умирает, в вечность переходит.

Да, королева, это просто…

Что же

Тебе все это кажется так странным?

Мне кажется? нет, так оно и есть.

Я никакого «кажется» не знаю.

Ни черный плащ мой, матушка, ни траур

Торжественный, ни эти вздохи сердца,

Ни слез потоки, ни унылый вид

Лица –  ничто из этих знаков горя

Понятия не даст вам обо мне.

Ведь это все сыграть весьма нетрудно,

И это все казаться тоже будет.

В душе есть то, что выше знаков скорби

И всех условно-траурных одежд.

Прекрасный и похвальный скорби долг

Вполне присущ твоей натуре, Гамлет.

Но вспомни: ведь и твой отец лишился

Когда-то своего отца, который

Похоронил и своего отца.

Сын об отце грустить обязан, –  но

Всечасно плакать, быть упорно-диким

В своей печали –  недостойно мужа

И знаменует непокорство небу,

Строптивый дух, расшатанную волю,

Неразвитой и неспособный ум.

Зачем с упрямством детским принимать

Так близко к сердцу то, что неизбежно,

Что так обыкновенно и так просто?

Стыдись! ведь это грех пред небесами,

Грех пред усопшим, грех перед природой,

Безумие! Мирился дух людской

От самой первой смерти на земле

До трупа охладевшего сегодня:

«Да, –  так должно быть!» Я прошу: отбрось

Все эти вздохи; на меня смотри

Как на отца. Пусть знает мир, что ты

Из всех ближайший к нашему престолу,

Что мною ты любим такой любовью,

Какою любит лишь отец нежнейший

Родного сына. Ты желаешь снова

Поехать в Виттенберг и вновь учиться?

Но это несогласно нашим мыслям.

Тебя мы просим –  здесь у нас остаться,

На радость нам, на утешенье взорам,

Наследник наш, племянник наш и сын!

Не заставляй и мать просить напрасно:

Останься, Гамлет, в Виттенберг не езди!

По мере сил я вам послушен буду.

Ответ почтительный и славный! Будь

Здесь, с нами, в Дании. Ну, королева,

Пойдемте. Гамлета ответ прямой

И честный –  радостью наполнил сердце.

И пусть сегодня каждый тост заздравный,

Предложенный на пире королем,

До облаков несется с громом пушек,

А облака отгрянут гром. Идемте!

О, если б плоть здоровая моя

Растаяла, рассеялась росою…

О, почему нам запретил Творец

Самоубийство? Боже мой! О Боже!

Как гнусно, вяло, плоско и бесплодно

Мне кажется все на земле. Мир –  гадок.

Какой-то дикий сад, –  где заросло

Все сорною травой, где зло и грубость

Одни царят. Вот до чего дошло!

Два месяца, как умер он… Нет, меньше,

Не два, а меньше. Доблестный король!

Феб, по сравненью с этим фавном! –  Страстно

Он мать мою любил, –  он ветерку

Не позволял лица ее касаться!

О, небо и земля! Зачем опять

Я вспоминаю? А ее любовь

Все с каждым днем росла… И вдруг чрез месяц…

Не надо думать! О, непостоянство –

Вот имя женщин. Как –  короткий месяц?

Не износились башмаки, в которых

Она за гробом бедного отца,

Как Ниобея, шла в слезах… О Боже –

И неразумный зверь грустил бы дольше…

Она за дядей замужем, за братом

Отца, похожим на него, как я

Похож на Геркулеса. Через месяц!

Притворных слез еще следы остались

В ее глазах –  она супруга дяди!

Какой позор: на грех кровосмешенья

Самой спешить! Чего же ждать в грядущем?

Скорби, душа, но все сноси безмолвно!

Имею честь явиться, принц.

Я рад

Вас видеть… Как, Горацио? Ты это?

Он самый, принц, всегдашний ваш слуга.

Скажи «мой добрый друг», –  и я тебе

Отвечу тем же. Ты не в Виттенберге? –

Марцелл!

Принц!

Я очень рад тебе! Бернардо, здравствуй! –

Серьезно: ты зачем сюда приехал?

Лень на меня напала, принц.

Твой враг

И тот бы не решился отозваться

Так о тебе, –  и я тебе не верю:

Ты на себя клевещешь; я с тобой

Знаком и знаю: ты не из ленивых.

Зачем тебе быть в Эльсиноре? Разве

Чтоб научиться пьянствовать?

Спешил я

На похороны вашего отца.

Не смейся надо мной, мой школьный друг:

Ты ехал к свадьбе матери.

Да, принц, –

Одно вослед другому шло так быстро.

Расчет, расчет, Горацио! Остались

От похорон объедки, –  их на свадьбе

Доели. Я готов скорее видеть

В раю врага, чем этот день, мой друг…

Отец! мне кажется, отца я вижу…

Где, принц?

В очах моей души, Горацио.

Я знал его. Он был монарх великий.

Он человек был в полном смысле слова!

Таких людей не видеть больше мне.

Мне кажется, его я видел, принц,

Минувшей ночью…

Видел ты! кого?

Принц, –  короля-отца.

Как короля…

Отца?

Не изумляйтесь! Со вниманьем

Прослушайте рассказ об этом чуде,

И эти господа вам подтвердят

Мои слова.

О, говори скорей!

Две ночи кряду эти офицеры,

Бернардо и Марцелл, в глухую полночь

Стояли в карауле. Вдруг пред ними

Явился призрак в рыцарских доспехах

И схожий с королем. Он величаво

Торжественно проходит мимо них,

Проходит трижды, лишь на расстоянье

Жезла, что держит он в руках. Они,

От ужаса застыв, окаменели,

Не проронив ни слова перед ним.

Таинственный рассказ об этом чуде

Был ими мне поведан одному.

На третью ночь я сам пошел на стражу.

Рассказ их подтвердился: в час урочный

Явился дух. Я вашего отца

Знавал! вот эти две руки не больше

Одна с другою схожи.

Где все это

Происходило?

На террасе, принц,

Где караул.

Ты говорил с ним?

Да,

Но он не отвечал. Однажды только

Он голову приподнял и как будто

Заговорить хотел, но в это время

Вдруг резко прокричал петух, и призрак

При этом пенье всколыхнулся –  и

Пропал бесследно.

Как все это странно…

Все это правда, принц, клянусь! И мы

Сочли себя обязанными вам

Всё передать об этом…

Да, да, конечно. Но меня все это

Смутило. Вы на страже ночью?

Да.

Он был вооружен?

Вооружен.

От головы до ног?

От головы до ног.

Его лица вы, значит, не видали?

Нет, видели: он без забрала был.

Что, он смотрел сурово?

Он был скорей печален, чем суров.

Он бледен был или румян?

Нет, очень бледен.

И смотрел на вас?

Все время.

О, зачем я не был там!

Вы ужаснулись бы, наверно.

Да, да, возможно. Долго был он с вами?

Так сотню можно было сосчитать…

О, дольше, дольше!

О, нет, не дольше.

Борода его была

Седая? Нет?

Как и при жизни: соболь

В ней серебрился.

Я приду на стражу

И, если он появится…

Наверно!

Когда он примет вновь отцовский образ,

Я с ним заговорю, и самый ад

Меня не остановит. Вас прошу я,

Когда вы до сих пор хранили тайну,

Хранить ее и в будущем. И что бы

Сегодня ночью ни случилось, –  всё

Вы думать можете, но никому

Ни слова. Я вам отплачу за дружбу!

Прощайте. Я в одиннадцать иль в полночь

Приду.

Примите уваженье…

Нет –

Любовь, –  и я отвечу вам любовью!

Отца вооруженный призрак. Тайна

Зловещая! Скорей бы ночь! Ты, сердце,

Покойно будь… Зло скрой хоть в преисподней,

Но выползет оно на суд людской…

На корабле уж всё мое. Прощай,

Сестра. Когда попутный ветер будет

И корабли пойдут, –  не спи и вести

Мне посылай.

Ты можешь сомневаться?

А Гамлет и его игра с тобою, –

Поверь, что это прихоть и забава,

То ранняя весенняя фиалка

Недолговечная, на миг один

Душистая. Не дольше, чем на миг.

На миг, –  не более?

Не более, поверь.

Природа развивает в нас не только

Все мышцы тела, –  вместе с храмом этим

Растет служенье разума и духа.

Быть может, он теперь тебя и любит,

Намерений и помыслов дурных

Нет у него, –  но все ж остерегайся!

Ты помни: сан его высок. Невластен

В своих желаньях он: он раб рожденья

Высокого. Не может он, как все,

Располагать судьбой: его женитьба –

Покой и благоденствие для края.

Невесты выбор –  от народной воли

Зависит, от желанья государства.

Народ –  глава, он –  тело. Говорит,

Что любит он тебя. Но ты разумно

Поступишь, если будешь верить принцу,

Насколько может он свои обеты

Согласовать с желанием датчан.

Смотри, чтоб честь твоя не пострадала,

Когда, его поверив клятвам, ты

Утратишь чистоту свою, склонившись

На дерзкие его мольбы. Сестра,

Офелия, –  остерегайся, бойся

И оградись от стрел его любви:

Когда украдкой месяц подглядит

Красы у скромной девушки, –  она

Окажется уж слишком щедрой. Верь –

Невинность клеветы не избежит;

Нередко первенцы весны бывают

Источены червями в первых почках.

На утре жизни более всего

Росистые опасны испаренья.

Страх –  лучший страж. Довольно и борьбы

С собой самой тебе.

Твои советы

Пусть сторожат меня. Но, милый брат,

Ты лицемерным пастырем не будешь,

Что, путь тернистый и тяжелый к небу

Указывая, сам идет веселой

Тропою наслаждений, забывая

Свои советы?

За меня не бойся.

Мне время отправляться. Вот отец!

Еще раз вы меня благословите:

Я счастлив, что прощаюсь дважды с вами!

Ты здесь еще! На палубу скорей,

Лаэрт! уж паруса полощет ветер,

Готово все. Ну, вот тебе еще

Мои советы! Помни –  говорить

Все, что ты думаешь, не надо. Но

Обдумай хорошенько все, что скажешь.

Будь ласков, –  но ни с кем не распускайся:

Испытанного друга тесной дружбой

Ты можешь приковать к себе, –  но все же

Мозолей на руке не натирай,

Всем встречным пожимая руки. Ссор

Старайся избегать. Но если –  ссора,

Пускай тебя твой враг боится. Всех

Ты можешь слушать, –  сам же говори

С немногими. Советы ото всех

Бери, сам не давай. Коль денег много, –

Оденься хорошо, но не франти, –

Богато –  да, но не пестро отнюдь.

По платью ведь встречают, –  а французы

Умеют превосходно одеваться.

Не занимай и не давай взаймы:

Ты с деньгами и друга потеряешь;

Заем собьет расчет в твоем хозяйстве.

А главное –  будь верен сам себе, –

И ясно, как за ночью день идет:

Ты будешь неизменен перед всеми.

Прощай, –  да укрепит советы эти

Мое благословение.

Прощаюсь,

Как ваш покорный сын.

Пора! Ступай!

Тебя ждут слуги!

Ну, прощай, сестра.

Слова мои запомни.

Я замкнула

Их в памяти своей –  ключ у тебя.

Прощайте!

Что такое

Он говорил, Офелия, тебе?

О принце Гамлете мы говорили…

А! Кстати! Мне

Передавали, что нередко вы

Наедине встречаетесь и ты

Щедра на эти встречи. Если это

Все правда (только ведь предостеречь

Меня хотели), то сказать я должен,

Что ты не понимаешь, как держаться

Прилично дочери моей. Скажи

Всю правду: что такое между вами?

Он эти дни признания мне делал

В любви.

Вот что! Признания! А ты, младенец

Неопытный в делах такого рода,

Поверила в признания его?

Не знаю, право, что и думать мне.

Что думать? Ты, ребенок, принимаешь

Его слова за чистую монету?

Признания! Ты признавать должна

Достоинство свое, не то – (вот слово кстати

Пришлось) – меня признают дураком.

Но он так скромно мне, отец, свою

Любовь высказывал…

Да эту скромность знаем мы! Ну-ну!

Но подтверждал, отец, свою он речь

Святыми клятвами…

Силки для глупых птиц!

Когда ключом кипит и бьется кровь,

На клятвы расточителен язык!

Я знаю! Это, дочь моя, лишь вспышки, –

Они хоть ярко светят, да не греют

И гаснут в самый миг возникновенья.

Будь с этих пор скупее на признанья,

Цени себя дороже просьб его.

Насчет того, о Гамлете что думать,

Скажу я тоже: знай –  еще он молод!

Та привязь, на которой ходит он,

Куда твоей, Офелия, длиннее.

Все сводится к тому, чтоб ты отнюдь

Не уступала клятвам принца, это

Прикрытая лишь святостию ложь,

И цель его нечистая –  он только

Затем и призывает благочестье,

Чтоб обмануть верней. И вот тебе

В конце концов решение мое:

Я не желаю с принцем встреч твоих!

В беседе с ним минуты не теряй!

Ты слышишь? Помни! А теперь –  иди!

Я повинуюсь вам, отец!

А воздух щиплется, ужасный холод!

Морозит, и порядочно.

Теперь

Который час?

Двенадцатый в исходе.

Нет, полночь уж пробила.

Да? я не слышал. Значит, наступил

Обычный час для появленья духа?

Что это, принц?

Король сегодня напролет всю ночь

И пьянствует, и пляшет до упаду.

Едва он отхлебнет глоток рейнвейна,

Как гром от пушек и литавр его

Триумф над кубком возвещает.

Это

Обычай?

Черт возьми, –  обычай!

Хоть я родился здесь и уж привык

К обычаям таким, но полагаю,

Что их забыть честнее, чем хранить:

На запад и восток плохую славу

О нас пустили эти кутежи;

Нас величают пьяницами всюду

И грязные нам прозвища дают.

Ведь в самом деле, это отнимает

Всю цену наших доблестей. Бывает

Так иногда с отдельными людьми:

Какой-нибудь наследственный порок

(Ведь люди неповинны, что родились

По воле рока с ним), –  он с детских дней

Все, что хорошего есть в человеке,

Собою подавляет так жестоко,

Рассудку вопреки, наперекор

Приличиям, –  что, повторяю, часто

Иной, нося в себе свой недостаток

Природный или привитой, –  хотя бы

Он был честней и благородней всех

На свете, –  все же осужден бывает

За тот единственный порок. Так капля

Ничтожная непоправимо портит

Все вещество высоких самых качеств,

В нем растворяясь…

Принц, вот он идет!

О, силы неба, защитите нас!

Ты –  чистый дух или проклятый демон,

Явился ли ты ангелом небес

Иль порожденьем ада, –  принося

Зло иль добро, –  но образ твой прекрасен.

Я говорю с тобой, зову: о, Гамлет,

Король, отец мой, Дании властитель!

О, отвечай, –  не мучь меня сомненьем!

Зачем твой прах, благословенный в церкви,

Покровы гробовые разорвал?

Зачем гробница мирная твоя,

Свой мраморный тяжелый зев раскрыв,

Тебя исторгла? Почему холодный

Твой труп, опять в воинственных доспехах,

Идет в лучах мерцающей луны?

Ты ужасами эту ночь наполнил,

И мы, глупцы, трепещем и не знаем,

Что думать нам… Скажи, зачем? К чему?

Что делать мы должны?

Он вас зовет –  чтоб вы пошли за ним.

Должно быть, с вами он наедине

Беседовать желает.

Сколько ласки

В движениях его –  зовет он. Но

Идти не должно вам.

Нет, не ходите!

Он здесь не говорит, –  за ним иду я!

Принц, не ходите!

О, чего бояться!

Мне жизнь моя ничтожнее булавки,

А что душе моей он сделать может,

Когда она бессмертна, как он сам!

Меня он вновь зовет –  и я иду.

Но если он заманит вас на море,

На ту вершину дикую скалы,

Что нависает грозно над пучиной,

И там, принявши сатанинский образ,

Он потрясет рассудок вам, и вы

В безумие впадете, –  что тогда?

Там местность такова, что помешаться

Возможно и помимо духов тьмы, –

Лишь стоит заглянуть в морскую бездну

С окраины скалы.

Он все зовет!

Ступай, –  я за тобой иду.

Нет, принц, мы вас не пустим!

Руки прочь!

Я умоляю, –  не ходите!

Слышу

Я зов судьбы, –  я полон силы львиной,

Мой каждый нерв всесилен! Руки прочь!

Я превращу тех в призраков, кто станет

Мне на дороге! Прочь! Я за тобою

Готов последовать. Иди!

Охвачен он видением чудесным.

Мы слушать не должны его. Идем!

Идем, –  к чему все это приведет?

Да, что-то в Дании теперь неладно!

Ну, будь что будет!

Следуем за ним.

Куда ведешь меня? Ответь. Ни шагу дальше.

Внимай!

Я слушаю.

Уж близок

Тот час, когда я должен возвратиться

В мучительный и серный пламень ада.

О, бедный дух!

Не надо сожалений!

Внимай!

О, говори: я должен слушать.

И, все услышав, –  должен отомстить.

Что?

Я призрак твоего отца.

Я обречен блуждать ночной порою,

А днем томиться в огненной тюрьме,

Пока грехи мои перегорят

И тем очистят душу. Если б тайны

Моей тюрьмы я смел тебе поведать,

Твоя душа от одного бы слова

Разорвалась, живая кровь застыла,

А звезды глаз покинули орбиты,

Кудрей волнистых развились бы кольца,

И каждый волос дыбом поднялся,

Как иглы хищного дикообраза…

Но нет –  картины этих вечных тайн

Не для земного слуха… Но внимай,

Внимай, и если ты когда любил

Отца…

О Боже!

Ты отомстишь

Неслыханное, подлое убийство!

Убийство?

О, всякое убийство гнусно. Это ж –

Неслыханно, чудовищно, ужасно!

Скорее говори –  быстрее мысли,

Быстрее помыслов любви безумной

Я к мести полечу.

Да, ты отомстишь!

Бесчувственней ты был бы жирных трав

На берегах гниющих сонной Леты,

Когда б покоя не стряхнул! О, Гамлет,

Внимай! Распущен слух, что я змеею

Во время сна ужален был в саду.

Вся Дания обманута была

Тем слухом. Знай, мой благородный сын,

Что змей, ужаливший меня, в короне

Царит теперь.

Пророческое сердце!

То дядя мой?

Он, –  подлый и сластолюбивый скот!

Он, чарами ума и дарований, –

Проклятие уму и дарованьям,

Рожденным для соблазна! –  он склонил

К греху изменчивую королеву…

Что это было за паденье, Гамлет!

Моя любовь так искренна была,

Так свято неразлучна с клятвой, данной

В день брака, –  и прельститься вдруг таким

Несчастным, так обиженным природой

В сравнении со мной!..

Перед развратом устоит невинность,

Хоть ангела прими он образ чистый,

А похоть, насладясь на райском лоне

В объятьях лучезарных духа света,

Захочет грязи…

Но ветерок пахнул –  предвестник утра…

Я сокращаю повесть. Как всегда,

Я спал в саду, и, пользуясь затишьем,

Твой дядя к сонному подкрался тихо

С проклятым соком белены в фиале,

И жидкость, заражающую кровь,

Влил в ухо мне. У белены есть свойство

Врагом быть крови: быстро, словно ртуть,

Она по жилам нашим пробегает,

Все заполняя закоулки тела, –

И, в сыворотку обратившись, кровь

Сгущается, как молоко, когда

В него прибавить кислоты. Тому же

Подвергся я. Как прокаженный Лазарь,

Покрылся я корой зловредных струпьев

По телу чистому…

Так, сонный, в миг один, рукою брата

Я был лишен и жизни, и венца,

И королевы. Смерть меня скосила

В цвету грехов моих, без причащенья,

Без елеосвященья, покаянья, –

Не кончив счетов, я отчет дать должен!

О, ужас, ужас! Несказанный ужас!

Когда в тебе хоть капля чувства есть,

Ты не потерпишь, чтоб кровосмешенье

Под царственной порфирою таилось;

Но, начиная мстить –  своей души

Не запятнай злодейским преступленьем,

Не трогай мать: ее накажет небо –

О, муки совести и без того,

Как тернием, ее терзают сердце!

Прощай! Пора! Светляк уж угасает –

То вестник утра близкого. Прощай,

Прощай, прощай, –  и помни обо мне!

О, силы неба и земли! Ну, что же?

Уж заодно и ад призвать? Ты, сердце,

Будь тише, тише! Не слабейте, нервы, –

Побольше сил… Мне помнить о тебе?

Пока есть память в черепе моем,

Тебя, несчастный дух, я не забуду!

Мне помнить о тебе? Да я сотру

Весь книжный вздор учености моей,

Все образы прекрасного былого –

Все юности заветные мечты,

И только твой завет в мозгу моем –

Лишь он один царить всевластно будет, –

И в этом я клянуся небесами!

О, женское коварство!

Злодей, злодей с улыбкой кровожадной!

Где памятная книжка? Записать,

Что можно улыбаться и злодеем

Быть –  в Дании, по крайней мере, можно.

(Пишет.)

Ты, дядя, здесь! Теперь его слова:

«Прощай, прощай и помни обо мне!»

Я клятву дал уже…

Принц! Принц!

Принц Гамлет!

Храни вас Бог!

Аминь.

Да где вы, принц?

Хо-хо! Сюда, мой сокол!

Что с вами, принц?

Скажите, принц!

О, чудеса!

Принц, расскажите!

Вы проговоритесь.

О нет, клянусь!

И я клянуся, принц.

Так знайте: кто бы мог подумать… Но

Ведь это тайна?

Мы клянемся, принц.

Нет в Дании мерзавца, чтобы не был

Он скверным плутом.

Для новостей таких вставать не стоит

Из гроба мертвецам.

Да, да, вы правы!

И потому, чтоб разговор покончить,

Дадим друг другу руки –  и простимся.

Вы отправляйтесь по своим делам –

У всех свои влеченья и дела, –

А что касается меня –  я, бедный,

Пойду молиться…

Но это все бессвязные слова…

Мне жаль, что вы обиделись на них, –

Да, жаль…

И тени нет обиды, принц.

Обида страшная, Горацио! А эта

Тень –  честный дух. А ваше любопытство

Узнать, что было между нами, вы

Должны сдержать в себе. Теперь, друзья

(Ведь вы друзья?), товарищи по школе

И рыцари, –  исполните мое

Ничтожное желание.

Какое, принц? Мы выполним его.

Молчать о том, что было этой ночью.

Мы будем немы.

Нет, клянитесь!

Принц,

Клянусь вам.

Я клянуся тоже.

Нет,

Мечом моим клянитесь!

Принц, мы дали

Уж клятву!

Нет –  еще раз –  на мече!

Клянитесь!

Ты тоже требуешь? Ты здесь, приятель?

Вы слышите его? Он здесь, в подвале?

Ну что ж, клянитесь!

Говорите клятву.

Клянитесь никому не говорить

О том, что видели. Клянитесь на мече.

Клянитесь!

Hic et ubique[9]! Переменим место…

Здесь, господа…

Опять на этот меч кладите руки,

О виденном и слышанном молчать

Клянитесь на мече моем!

Клянитесь!

Так, старый крот. Ты роешься отлично,

Ты землекоп чудесный! Ну, еще раз!

Клянусь, –  все так непостижимо странно…

Как странника, приветствуй то, что странно.

Горацио, –  на небе и земле

Есть многое, что и не снилось даже

Науке. Поклянитесь,

И да поможет Бог сдержать вам клятву:

Как странен я ни буду: может быть,

Я в будущем прикинусь сумасшедшим;

Увидевши таким меня, вы руки

Не скрестите и, головой качая,

Не станете другим намеки делать

И говорить таинственно: «Да, да,

Мы знаем кое-что…», «Да, мы могли бы,

Но не хотим…», или «Вот если б мы

Сказали…», или «Люди есть, что знают…»,

Или иным намеком дать понять,

Что знаете. Клянитесь смертным часом

И милосердьем Господа!

Клянитесь!

О, успокойся, страждущая тень!

Друзья, –  я ваш всем сердцем. Все, чем может

Такой бедняк, как я, вам доказать

Свою любовь и дружбу, –  он докажет –

Ему Господь поможет. Ну, пойдемте

Домой. Но о случившемся –  ни слова!

Расстроен мир… Проклятый жребий жизни –

Зачем свершить я должен этот подвиг!

Идемте.

Рейнальдо, ты ему отдашь и деньги,

И письма.

Слушаю-с!

Ты хорошо поступишь, мой Рейнальдо,

Когда заранее разведаешь о том,

Как он ведет себя.

Я так и думал…

Да, да –  конечно! Ты сперва узнаешь,

Кто из датчан живет теперь в Париже,

И кто, и как, и на какие средства,

И где проводит время, с кем, и тратит

Кто сколько денег. Разузнав обходом,

Что им знаком Лаэрт, –  продвинься ближе:

Вдавайся в частности. Скажи, что знаешь

Его немного, –  ну, отца, друзей –

Да и его отчасти. Понимаешь?

Отлично понял.

Отчасти… Но прибавь, –  что очень мало…

И если это тот –  он очень ветрен.

Он предан… Тут ты что-нибудь соври, –

Но уж не очень скверное, что может

Его позорить! Ничего такого

Ты говорить не должен. А скажи,

Что ветрен он, что очень любит выпить –

Ну словом, –  то, с чем юность неразлучна,

Когда она на воле.

Иль игра?

Игра азартная! Ругательство, дуэли,

Кутеж, разврат –  все это можешь вспомнить…

Не будет ли ему позорно это?

Нисколько! В слабой степени все это

Представишь ты, –  не будешь утверждать,

Что он развратник, –  этого не надо!

Ты укажи на эти недостатки,

Что неизбежны в каждом молодом

Мужчине, что живет на полной воле,

Без всякого присмотра, –  ну а кровь

Играет в нем…

Однако, сударь, я…

Ты спросишь, для чего все это делать?

Да,

Хотелось бы мне знать.

А вот какая

Мысль у меня, –  план, кажется, прекрасный.

Когда ты на Лаэрта бросишь тень,

Как будто он действительно грешит…

Внимание к моим словам!

Твой собеседник – (у кого ты хочешь

Все выведать), –  он, коли это знает

За юношей, который служит вам

Предметом разговора, подтвердит:

«Да, уважаемый», «да, друг мой» иль «да, сударь» –

Ну словом, как привык он обращаться,

Как там у них в обычае…

Отлично…

Ну, он тогда… Тогда он вот что… Он…

Ей-богу, что-то я хотел сказать!

На чем остановился я?

Вы говорили, –  подтвердит он: «да,

Мой уважаемый», иль «друг», или «сударь»…

Он подтвердит? Что подтвердит? Ах да!

Он подтвердит: «да, этот молодец

Вчера», или «на днях», или «тогда-то,

В такой-то час, с таким и таким-то

Играл в азартную игру и пил;

Он ссорился, в лапту играя», или

«Я видел, как входил он в скверный дом»

(То есть в бордель), иль что-нибудь такое.

Теперь ты видишь?

Приманкой лжи мы истины добычу

Поймаем, и, как счастливые люди

И умные, идя путем окольным,

Придем на настоящую дорогу,

И, следуя советам и указкам

Моим, узнаем правду. Все ты понял?

Все понял.

Ну, Господь тебя храни!

Прощай!

Счастливо оставаться!

Сам присмотри –  ну, как он там живет.

Я, сударь, присмотрю.

Пусть сам свою он музыку покажет!

Прощайте, сударь.

Будь здоров!

Что ты, Офелия! Что? Что случилось?

Отец, отец! Я так перепугалась!

Что ты, Господь с тобой!

Я в комнате своей была и шила.

Вдруг входит принц. Камзол его расстегнут,

Без шляпы, грязные чулки спустились

До щиколок, подвязок нет, колена

Дрожат, как полотно сам бледен, –  вид

Такой несчастный, точно он пришел

Из адских бездн, чтоб людям рассказать

Об ужасах, что видел в преисподней.

Он от любви к тебе помешан?

Я

Не знаю… Но боюсь, что так.

Но что же

Сказал он?

Руку сжав, он отступил

На всю длину своей руки, другую

Держа так, над глазами, и впился

В лицо мне взглядом, точно собирался

Писать портрет с меня. Стоял так долго.

Потом, пожав мне руку, головою

Он трижды покачал. Потом вздохнул,

Так жалостно, печально, будто это

Последний был его предсмертный вздох.

Потом он руку выпустил мою

И, обернувшись, стал через плечо

Смотреть. Он так дошел до двери, вышел,

И все не глядя под ноги, и все

С меня он взгляда не спускал…

Пойдем со мной! Я к королю иду.

Да, это бред любви! Ее порывы

Смертельны для нее самой, и волю

Они ведут к отчаянным поступкам, –

Таков удел для всех земных страстей!

Да, мне так жаль его! Ты, может быть,

С ним уже слишком резко говорила?

О нет! Я только исполняла ваш

Приказ: не принимала писем, и его

К себе не допускала…

Ну, вот это

Его рассудка и лишило! Слишком

Я подозрителен и скор был –  думал,

Что шутит он, что он тебя погубит.

У стариков, ей-богу, ум за разум

Заходит так же, как у молодежи

Рассудка не хватает. Ну, пойдем,

Однако, к королю: он должен все

Узнать. Скрывать –  гораздо будет хуже,

Чем огорчить его рассказом нашим.

Идем!

А! Розенкранц и Гильденстерн! Мы рады,

Что вы приехали. Да, –  дело очень важно,

И потому мы вас сюда поспешно

И вызвали. Вы слышали, конечно,

О превращенье с принцем? Мы иначе

Назвать не можем перемены с ним

И внутренней и внешней. Нет другой

Причины этого расстройства, кроме

Кончины короля, –  мы полагаем.

Вы с детства с ним росли; он знает вас

Как сверстников. Поэтому мы просим,

Чтоб вы остались при дворе на время.

Вы, может быть, заставите его

Вернуться вновь к веселию. Случайно

Вы, может быть, узнаете причины,

Неведомые нам, что довели

Его до недуга такого, –  и найдем

Тогда мы средство исцелить его.

Он, господа, так много говорил

О вас, что, я уверена, на свете

Нет никого, к кому бы он привязан

Был больше. Если будете вы столь

Любезны и добры остаться здесь –

Хотя на время, и надежду нашу

Поддержите, –  получите за то

Награду королевскую.

Своею

Монаршей властью выразить приказом

Вы волю августейшую свою

Могли бы, а не просьбою.

Мы оба

Слагаем у подножья трона нашу

Готовность, –  и готовы вам служить

По мере сил…

Благодарю

Вас, Розенкранц и добрый Гильденстерн.

Да, Гильденстерн и добрый Розенкранц,

Благодарю вас. Я бы попросила

Вас тотчас же пройти к больному принцу.

Пусть кто-нибудь проводит кавалеров!

Пусть Бог поможет, чтобы наш приезд

Приятен и полезен был для принца.

Аминь!

Мой государь, –  уже вернулись

Норвежские послы с хорошей вестью.

Ты был всегда отцом вестей приятных.

Да, государь? Поверьте, я служу

Вам, королю, так телом, как служу

Для Господа душой. И если мозг мой

Еще способен быть в делах важнейших

На правильной дороге, –  я узнал,

Нашел, быть может, –  думается мне, –

Причину помешательства Гамлета.

О, расскажи скорей! Я жажду знать.

Послы сперва войдут… А мой рассказ

Десертом будет на пиру блестящем.

Ты сам им сделай честь: введи сюда.

Он говорит, Гертруда, что нашел

Болезни сына нашего причину?

Причина тут одна: отца кончина

И наш поспешный брак.

Посмотрим,

Что скажет он…

С приездом вас, друзья!

Ну, Вольтиманд, –  каков ответ норвежца?

Он шлет приветствия и пожеланья.

Немедля он велел остановить

Набор. Ему казалось, что предпринят

Поход противу Польши; убедившись,

Что принц его замыслил против вас,

Он возмутился –  как его летами,

Недугом и бессилием сумели

Воспользоваться. Фортинбраса он

Велел арестовать. От дяди принц

Был должен выслушать нравоученье

И клятву дать, что никогда он впредь

На Данию оружья не поднимет…

Старик, король Норвегии, был очень

Обрадован таким исходом дела.

Он дал три тысячи дукатов принцу

На каждый год и повелел, чтоб войско,

Готовое к походу, –  шло на Польшу.

Вот здесь в бумагах этих он вас просит

(подает бумаги)

О дозволении перевести войска

Чрез земли Дании. Вот здесь подробно

Все обозначено: вознагражденье

И гарантии.

Превосходно. Мы

Прочтем посланье это и обсудим,

Какой ответ приличен. А пока

Благодарим за славное посольство.

Подите, отдохните. Нынче ночью

Мы попируем. Рад вас видеть!

Ну,

Мы с этим кончили. Король и королева!

О власти рассуждать или о долге,

Что день есть день, ночь –  ночь, а время –  время,

Ведь это убивать и день, и ночь,

И время. Краткость есть душа ума;

Растянутость –  лишь внешние прикрасы.

Я буду краток. Благородный сын ваш

Безумен. Говорю –  безумен, ибо

Что есть безумье, если не безумье?

Но это в сторону…

Да, многословья

Поменьше.

Королева, я далек

От многословья! Принц –  безумен, правда,

И правда то, что жаль его, –  и жаль,

Что это правда. Глупый оборот!

Я буду краток! Ну, так он безумен.

Нам остается лишь найти причину

Аффекта этого или, верней, дефекта.

Ведь есть же повод этому аффекту

Дефекта? Что же нам теперь осталось?

А вот послушайте. Я дочь

Имею. Я имею несомненно

Ее. Она послушна, и вот это

Мне отдала. Ну, а теперь вниманье!

И это Гамлет ей писал?

Позвольте, –  объяснится это скоро.

(Читает.)

«Не верь, что пламенем горит звезда,

Не верь, что солнце согревает мир,

Не верь тому, что правда лжет всегда,

Верь только мне, моей любви кумир!

А как она

Их приняла?

А за кого меня

Вы принимаете?

Ты предан нам и честен.

Таков я был всегда. Но что бы вы

Подумали, когда, заметив эту

Любовь, еще до сообщенья дочки,

Что б вы могли или супруга ваша,

Ее величество, могли подумать,

Когда бы я сыграл лишь роль конторки

Иль папки для записок: сам себе

Подмигивал, молчал, смотрел сквозь пальцы, –

Что б вы подумали? Нет, я за дело

Взялся и дочери моей сказал:

«Принц –  значит принц. Он не из нашей сферы.

Не нужно этого!» И наставленье

Ей дал: отнюдь не допускать к себе

Его, его послов, его подарков.

Она приказ мой выполнила. Он –

Отверженный (я сокращаю повесть

Мою) – впал в грусть; потом –  стал мало есть;

Потом лишился сна; потом ослаб;

Потом, все понижаясь, –  впал в безумье,

Что так его переменило, нас же

В печаль повергло.

Как ваше мненье?

Что ж, весьма возможно.

Скажите, а случалось ли когда,

Чтоб я сказал: да, это так, и вышло

Потом не так?

Нет, не случалось.

Снимите ж это с этого, когда

Неверно это. Если надо что

Открыть, так я до правды доберусь,

Как ни зарой ее глубоко.

Как бы

Нам убедиться в этом?

Вам известно,

По галерее бродит он часами?

Да, правда.

В это время я к нему

Дочь выпущу. А вы со мною спрячьтесь,

И встречу их увидите. И если

Не любит он, не от любви помешан,

То место мне не здесь, в совете высшем,

А в хлеве.

Хорошо. Мы испытаем.

Идет он. Бедный, как печален… Он

Читает…

Вы уйдите оба. Я

Прошу вас. Я начну сейчас…

«…И находит.

Он тщетно бьется с греками. Уж меч

Скользнул из рук, упал и на земле

Лежит ненужный. Грозный враг Приама,

Пирр, свой тяжелый беспощадный меч

Занес высоко, и от свиста только

Его пал старец. И в мгновенье это

Великий Илион, огнем объятый,

Вдруг рухнул вниз горящею вершиной…

Слух Пирра грохот поразил, и меч

Его, грозивший голове седой

Приама, –  в воздухе застыл. Недвижен

Пирр, точно на картине, –  меж раздумьем

И делом он колеблется…

Бывает так пред бурей. Ветра нет,

Спят тучи, замерла земля. И вдруг

Гром поразит природу рядом взрывов.

Вот так и тут. Мгновенное раздумье –

И снова Пирр покорен мести ярой,

И никогда циклопов страшный молот,

Ковавший Марсу грозные доспехи,

Не наносил ударов тех, какими

Обрушился кровавый Пирра меч

На голову Приама…

Прочь, тварь позорная, Фортуна! Боги,

Все, сонмом всем, ее лишите власти,

И обод колеса ее, и спицы,

И ступицу сломайте на Олимпе

И сбросьте в преисподню…»

«О, если б увидел кто царицу

Полунагую…»

«…Полунагую, босиком, тряпицей

Повязана глава, еще недавно

Короною увенчанная; вместо

Одежды –  холст обвил худые чресла;

Она по стогнам мечется, слезами

Грозит залить пожар. О, кто б увидел

Ее, тот против беспощадной власти

Фортуны возмутился б! Если б боги

Услышали тот вопль, с каким она

Увидела, как Пирр смеяся рубит

Ее супруга, верно, этот крик

Исторг бы слезы из очей небесных

И зарыдали б жители Олимпа!..»

Наконец-то я один…

Какой я жалкий и ничтожный раб…

Подумать страшно. Как? Комедиант,

Охваченный порывом страсти ложной

И выдумкой, –  весь отдается им,

Дрожит, бледнеет, слезы на глазах

И ужас на лице, –  дыханье сперлось

В груди. Он весь под властию порыва

И вымысла… Из-за чего же это?

Из-за Гекубы?

Что он Гекубе? Что она ему?

Что плачет он о ней? О, что б с ним было,

Когда бы он такой призыв для горя

Имел, как я? Он залил бы театр

Слезами, растерзал бы слух от стонов,

Виновных свел с ума и трепетать

Невинных бы заставил, всех потряс бы

И всех увлек и речью, и страданьем!

А я?

Несчастный, вялый негодяй, бездельник,

Я изнываю, неспособный к делу!

Нет сил, чтобы возвысить смело голос

За короля, лишенного так гнусно

Венца и жизни! О, ведь я не трус?

Кто оскорбить меня решится? Череп

Мне раскроит? Клок бороды мне вырвет

И им в лицо швырнет? Кто дернет за нос?

Кто оборвет мне речь словами: ложь!

Кто? О, проклятье!

Да нет, я все, все снес бы, –  я, как голубь,

Незлобив сердцем! Я обиды горечь

Не чувствую… Во мне нет вовсе желчи, –

Не то давно бы вороны клевали

Труп этого мерзавца. Кровожадный

Злодей, развратный, вероломный, гнусный!

О, мщение!..

Однако что же я? Осел! Герой!

Мой дорогой отец убит, –  и небо

И ад меня зовут всечасно к мести,

А я, как девка, облегчаю груз

Души словами, руганью, –  как баба,

Как судомойка!

Фу, стыдно! К делу, мозг мой!.. Слышал я,

Что иногда преступники в театре

Охвачены настолько были пьесой,

Что тут же сознавались в преступленьях

Своих. Убийство немо, –  но порою

Оно чудесным органом вещает.

Я прикажу сыграть пред дядей сцену,

Подобную убийству моего

Отца, –  а сам вопьюсь в него глазами,

Проникну в глубь души его, и если

Смутится он, –  я знаю, что мне делать!

Быть может, призрак, что являлся мне,

Был дьявол: обольстительные формы

Он часто принимает; видя слабость

Мою, он хочет гибели моей.

Но скоро я добьюсь улик вернее!

Театр ловушкой будет, западней:

Она поймает совесть короля.

И неужели вам не удалось

Дознаться, для чего он напускает

Расстройство на себя, которым грубо

Так отравлен покой его души?

Он сам сказал, что ум его расстроен,

Но о причинах говорить не хочет.

К нему не подойти. Он, прикрываясь

Безумием, так ловко отдаляться

Умеет от расспросов, от признанья

Причин болезни.

Хорошо вас принял?

Как человек из общества.

Но, видимо, неискренен он был.

Был на ответы скуп, но нас охотно

Выспрашивал.

Но вы его старались

Развлечь чем можно?

Случайно мы дорогой обогнали

Комедиантов и об этом принцу

Сказали. Он, как будто, их приезду

Был рад. Они теперь здесь, в замке. Им

Уж, кажется, сегодня ввечеру

Приказано играть.

Да, –  это правда.

И он велел, чтоб я просил вас, ваше

Величество, на это представленье.

От всей души! Такому настроенью

Я очень рад.

Прошу вас, господа, к таким забавам

Возможно поощрять его охоту.

Мы постараемся.

И ты оставь нас,

Гертруда милая. Послали мы

За принцем. Он как бы случайно здесь

Офелию увидит…

Ее отец и я займем такое

Здесь место, что –  законные шпионы –

Увидим встречу их и заключим

По обращенью с ней и разговорам,

Страдает ли он точно от несчастной

Любви, иль нет.

Я повинуюсь вам.

Офелия! Я пламенно желаю,

Чтоб чудная краса твоя –  причиной

Была безумья принца и твои

Достоинства вернули бы его

На прежний путь.

О, если б я могла…

Офелия, –  ты здесь гуляй. Угодно

Вам, государь, здесь поместиться?

(Офелии.)

Ну,

Читай вот эту книгу: чтеньем ты

Уединенье оправдаешь. Часто

Грешим мы тем, что ханжеством и мнимым

Святошеством обсахарить и черта

Умеем.

Да он прав! Его слова

Мою бичуют совесть, –  и щека

Продажной твари, густо штукатуркой

Покрытая, не так гадка, как грех мой

В сравнении с моей святою речью.

Как тяжко это бремя!

Идет. Нам время, государь, сокрыться.

Быть иль не быть? Вот в чем вопрос! Что лучше?

Сносить ли от неистовой судьбы

Удары стрел и камней, –  или смело

Вооружиться против моря зла

И в бой вступить? Ведь умереть –  уснуть –

Не больше. И сознать, что этим сном

Мы заглушим все муки духа, боли

Телесные? О, это столь желанный

Конец! Да, –  умереть –  уснуть!

Уснуть? Жить в мире грез, быть может? Вот

Преграда! А какие в мертвом сне

Видения пред духом бестелесным

Проносятся? О, в этом вся причина,

Что скорби долговечны на земле!

А то кому снести бы все насмешки

Судьбы, обиды, произвол тиранов,

Спесь гордецов, отвергнутой любви

Мучения, медлительность законов,

Властей бесстыдство, дерзкое презренье

Ничтожества к страдальцам заслуженным,

Когда бы каждый мог покончить с этим

Клинка одним ударом? Кто бы стал

Терпеть, изнемогать под грузом жизни,

Когда бы страх невольный перед чем-то

В стране, откуда мертвым нет возврата,

Нас не смущал, –  и мы скорей готовы

Переносить здесь скорби, чем идти

Навстречу неизведанным бедам.

И эта мысль нас в трусов превращает,

Могучий цвет решимости хиреет

При размышленье, и деянья наши

Становятся ничтожеством, теряя

Название деяний. Тише! Вы,

Офелия? О нимфа! Помяните

Мои грехи в молитве.

Милый принц,

Ну, как здоровье ваше эти дни?

Благодарю: здоров, здоров, здоров!

Принц! У меня подарки есть от вас.

Я их давно вам возвратить хотела,

Пожалуйста, возьмите их.

Нет, нет,

Я ничего вам не дарил…

Дарили, принц, –  дары сопровождая

Такою лаской, что они невольно

Мне делались еще ценней. Теперь

Их аромат исчез. Возьмите. Мне

Подарки не нужны, коль нет любви…

Возьмите их…

Великий ум погиб! Принц, рыцарь, дивный

Оратор, цвет, надежда государства,

Образчик мод, предмет всех подражаний –

Погибло все! И мне, несчастной, мне,

Отверженной и сладость всю познавшей

Его горячих клятв, –  мне суждено

Теперь великий этот светлый ум

Увидеть помутившимся, разбитой –

Гармонию возвышенной души.

Чудесный цвет, безумьем искаженный!

О горе; что мне довелось в былые

Дни наблюдать и что теперь я вижу!

Любовь? Нет, не она владеет принцем.

Его слова нуждались, правда, в связи, –

Но не безумье это! У него

Есть что-то на душе –  созданье скорби, –

И я боюсь недоброго конца.

В предупрежденье этого решил

Я наскоро: пусть он сейчас поедет

Потребовать запущенную дань

От Англии. Моря, чужие страны

И впечатленья новые, –  быть может,

Разгонят скорбь, которая к чему-то

Его склоняет. А пока он полон

Одною мыслью, ею удручен.

Какого мненья ты об этом?

Что же –

Прекрасный план. Но все же я причиной

Безумия –  несчастную любовь

Считаю. Что, Офелия? Не надо

Тебе передавать беседу с принцем:

Мы всё подслушали. Как, государь, угодно,

Так поступать извольте. Но, когда

Окончится спектакль, королева

Должна наедине построже с ним

Поговорить и все узнать. А мне

Позвольте их подслушать. Если это

Не выйдет, –  в Англию его пошлите

Или куда там нужно.

Да –  безумье

Высоких лиц нуждается в надзоре.

Где ты, Горацио!

Здесь, милый принц, всегда готов к услугам.

Горацио, –  ты лучший из людей,

С кем только доводилось мне встречаться.

О, дорогой мой принц…

Нет, нет, не думай,

Что это лесть: какую ждать мне прибыль,

Когда весь твой доход –  лишь здравый смысл, –

Ты им одет и сыт. Зачем же льстить

Таким, как ты? Льстить надо богачам

И гибкие колени гнуть пред ними,

Чтоб выгоду добыть себе… Послушай,

С тех пор как научилась различать

Моя душа –  ты ею избран был,

Ты, под грозой страданий не страдавший,

Ты, принимавший и судьбы удары

И счастье –  одинаково спокойно.

Блаженны те, кто кровь свою с рассудком

Настолько слили, чтоб Фортуны дудкой

Не быть и звуков, что она прикажет,

Не издавать. Дай человека мне,

Чтоб не был он рабом страстей, –  и я

Его в душе, в душе моей души

Готов носить, –  вот как тебя ношу я.

Однако будет. Перед королем

Сейчас сыграют пьесу. В ней есть сцена,

Похожая на смерть отца, –  ты помнишь

Об этом мой рассказ? Прошу тебя,

Тогда следи внимательно за дядей,

И если скрытое его злодейство

Не обнаружится при этой сцене –

Видение был злобный дух –  и мысли

Мои черны, как кузница Вулкана.

Внимательно следи за ним. А я

Вопьюсь в него глазами. После мы

Соединим взаимно впечатленья

И вывод сделаем.

Извольте, принц.

Когда неуличенный в преступленье

Он ускользнет, –  я отвечаю вам.

Они идут. Я беззаботным буду

Прикидываться. Ну, на место!

Ого! Замечаете?

Мы, полные смирения,

Вас просим снисхождения,

К трагедии –  терпения.

Тридцать раз в колеснице промчался вкруг влаги соленой

Стихии Нептуна и круга земель Аполлон.

Тридцать раз по двенадцати месяца блеск отраженный

То потухал, то сиял, озаряя ночной небосклон.

С той поры, как в сердцах ощутили любовный мы пыл,

С той поры, как священный союз Гименей освятил.

О, пусть и солнце и месяц обычной плывут чередою,

Столько же раз обойдя нашу землю. Любовь же все краше

Будет цвести… Но ты болен? Мой друг, что с тобою?

Ты задумчив, ты бледен? Боюсь я за счастие наше.

Но не пугайся, мой друг, и не верь нашим женским сомненьям

И беспокойствам: у женщин сплелись так глубоко

Страх и любовь; всей душою отдавшись сердечным волненьям,

Всею душой мы трепещем пред грозным велением рока.

Иль не любовь и не страх, или крайность того и другого…

Ты любовь мою знаешь, пойми же и страх мой, –  со страстью

Он неразлучен. Чем больше она –  тем и страха слепого

Больше, –  чем более страх, тем больше любовного счастья.

Да, моя радость: мы скоро расстанемся –  гнетом

Тяжким мне жизнь моя стала, и жизни слабеют основы.

Ты здесь останешься в мире, любовью, почетом

Окружена, и быть может, супруга другого

Выберешь…

Стой! Пусть проклятье

Мне на главу упадет! Разве это любовь?

Кто отдается другому супругу в объятья,

Тот проливает супруга законного кровь!

Гнусный расчет и не более –  выбор другого супруга,

Но не любовь! И когда я его лобызаю,

То поцелуем на брачном одре убиваю

Снова умершего некогда друга.

О, убежден я вполне –  веришь ты в речи свои.

Но ведь намереньям нашим часто грозят разрушенья,

Часто они забываются, сильны они в миг рожденья,

После слабеют, хилеют, силы теряют свои.

Так на деревьях плоды: на ветвях крепко держится плод;

Но созревает –  и собственной тяжестью вниз упадет.

Это всегда так бывает: долг наш забудется нами,

Коль кредитором его не другие, а только мы сами.

Что, под влиянием страсти, мы часто себе обещаем,

Тем (если страсть промелькнет) мы потом беззаботно играем.

Радость и счастье чем глубже, тем их проявленье сильней;

Могут они человека сгубить тем полней и верней.

Счастье любви ведь скорбями сменяется вечно, –

Искупают друг друга они, волочась чередой бесконечной.

В мире имеет конец все земное. И страсти людские

Тоже иссякнут, и следом идут только скорби земные.

Ведь неизвестно, что правит: счастье любовью ли жгучей,

Счастьем ли правит любовь, как монарх всемогущий.

Если вельможа падет –  все друзья его вмиг разбегутся.

Занял бедняк его место –  в друзей все враги обернутся.

Так и любовь: там, где счастье, там, смотришь, –  она.

Дружба дается тогда, если людям она не нужна.

Если в нужде кто прибегнет к неверному другу –  тогда

Встретит врага он. Так всюду ведется, всегда.

Битва идет вековечная между судьбою и нами,

Мы –  господа лишь мечты, а никак не грядущих деяний.

Мы постоянно обмануты грезою наших желаний,

Мыслью мы только владеем, но не царим над делами.

Верной остаться супругу умершему думаешь ты?

Умер супруг –  и с ним вместе умрут золотые мечты!

О земля, не питай меня! Солнце, погасни! Пусть вечно

Днем и в ночи не найду я покоя! Пускай обратится

Вера в отчаянье! Пусть я в темнице пустынной томиться

Буду! Пусть все, что ласкает нас в жизни беспечной,

Лучшие наши мечты, и желанья, грезы

Будут низвержены, –  здесь на земле только горе и слезы,

Вечная мука в аду –  пусть пребудут со мною,

Если я стану другого супруга женою.

Ну а если она эту клятву нарушит?

Клятва ужасная! Здесь я останусь один. Как смежает

Веки усталость. Пусть сон облегчит мне мученья:

Здесь я засну.

(Засыпает.)

Спи, –  пусть сон тебе даст облегченье,

И всегда добрый гений наш покой охраняет!

Замысел черен, готова рука, яд готов –  все готово.

Никто не увидит меня среди сада пустого.

Ты, горький сок чудных трав, расцветавших в полночи,

Трижды заклятый ужасным заклятьем Гекаты,

Сном непробудным навеки смежи эти очи, –

Пусть улетает из тела живого душа без возврата…

(Вливает яд в ухо спящего.)

Пусть плачет раненый олень,

Здоровый веселится!

Для спящих –  ночь, для бодрых –  день,

На этом мир вертится!

На половинный оклад?

Нет, на полный!

О друг Дамон! Здесь на престоле

Был сам Зевес, –  но миг прошел,

Зевеса нет –  и поневоле

На трон залез теперь… павлин!

Вы могли бы поставить рифму?

Милый Горацио, –  теперь каждое слово Духа –  тысяча червонцев. Заметил?

Превосходно заметил, принц.

Едва дошло до отравления…

Я внимательно следил за ним.

Ха-ха! Какую-нибудь музыку! Флейт!

Когда король не любит представленья,

Так, значит, он… его не любит, без сомненья…

Музыкантов!

Глухая ночь! Ужасный час видений!

Теперь гроба раскрылись на кладбищах

И духи ад покинули. Я мог бы

Теперь упиться теплой кровью. То

Свершить, чего не может видеть день…

Но тише! К матушке пойдем. О сердце,

Будь милосердно –  пусть душа Нерона

Не будет у меня в груди. Я буду

Жесток, но человечен, как кинжалом

Колоть ее я сердце буду речью,

Но мой кинжал остается в ножнах,

И кровью речь я не запечатлею!

Не нравится мне это: дальше волю

Безумному нельзя давать. Сбирайтесь:

Немедля я вручу вам полномочья,

И в Англию поедет с вами он.

Не должно государство рисковать

Тем бедствием, что может ежечасно

Быть от безумства принца.

Мы немедля

Готовы будем. Наш священный долг –

Заботливо от бедствий охранить

Тех, кто живет для блага государства.

Ведь каждый гражданин обезопасить

Себя обязан всем своим рассудком;

Тем паче тот, от коего зависят

Дни благоденствия его и многих

Других. Кончина короля –  не смерть

Его лишь одного. Водоворотом

Она уносит все с собой. Подобно

Тому, как к спицам колеса большого

Прикреплена ничтожных тьма частиц, –

Покатится оно с вершины гор,

И участь грандиозного паденья

Они разделят. Одиноким горе

Монарха не бывает: плачут все.

Прошу вас изготовиться к отъезду.

Мы узами опасность эту свяжем:

Она свободна слишком.

Мы готовы!

Пошел он к королеве, государь.

Укроюсь я за занавес и все

Услышу. Строго будет с ним она

Беседовать. Заметили вы мудро,

Что матери необходим свидетель:

Всегда пристрастна слишком мать. И пусть

Он все услышит. Государь, прощайте!

Я ворочусь до вашего отхода

Ко сну с докладом.

Хорошо, Полоний.

О, гнусен грех мой! Смрад его до неба

Доходит. Проклятой первичный грех

Братоубийства. Не могу молиться –

Хоть велики влечение и воля, –

Но грех сильнее воли. За два дела

Нельзя зараз приняться. Я не знаю,

За что же взяться мне, –  не приступаю

Я ни к чему! –  Ужели кровью брата

Так эти руки залиты, что небо

Своими ливнями отмыть не может

Их добела? На что ж и милосердье,

Как не на то, чтобы прощать грехи?

В молитве быть должны две силы: грех

Предотвращать от нас, –  и коль падем,

Давать прощенье. –  Да, скорей к молитве!

Грех совершен… Какую же молитву

Читать? «О Господи, прости убийство

Столь гнусное?» Нет, так нельзя молиться!

Ведь до сих пор я пользуюся всем,

Что добыто убийством: я король,

Я властелин, я королевы муж!

Могу ль прощенным быть и за собою

Все это удержать? Здесь, в бренном мире,

Виновный может золотом засыпать

Судей и избежать законной кары.

Но там не так! Там подкупа не знают!

Там видны все дела насквозь, и сами

Мы обвиненье произносим нам.

Что же делать мне? Покаяться? Всесильно

Ведь покаянье? Но к чему оно,

Когда не можешь каяться? Тоска,

В душе могильный мрак. Она так хочет

Тенета разорвать, и все сильнее

Уходит в них. Святые силы неба,

О, помогите мне! Упрямые колена,

Сгибайтесь! Будь младенчески невинно,

Стальное сердце! Есть еще надежда!

(Падает на колени.)

А, –  вот теперь возможно все покончить!

Он на молитве. Я покончу с ним.

Он на небо пойдет. Что ж это –  месть?

Постой! Злодей убил отца. За это

Я, сын единственный, на небо посылаю

Убийцу? это ведь отплата за труды,

Не месть. Он захватил отца врасплох,

Насыщенного яствами, в расцвете

Грехов, и где его душа теперь,

То ведает Создатель, –  но ей тяжко.

Ужель я отомщу, убив его

В тот миг, когда очистил он себя

Молитвою для дальнего пути?

Нет!

Прочь, шпага! Избери удар ужасней, –

Когда его я встречу пьяным, спящим,

Взбешенным, иль на ложе сладострастья,

За сквернословьем, или за игрой, –

В чем даже тени нет спасенья, –  вот

Когда рази: пусть он пятами к небу,

Низвержен будет в ад душою черной…

Меня ждет мать. Твои больные дни

Лишь временно продлит отсрочка эта!

Слова на небе, мысли на земле!

Слова без мыслей не доходят к небу!

Сейчас он будет. Вы ему построже

Скажите, что проделки нестерпимы

Его. Что вы одна его от гнева

Спасли его величества. Я спрячусь

Сюда. Построже будьте.

Мама! мама! мама!

Я за себя ручаюсь! Не бойтесь. Спрячьтесь: я слышу, он идет.

Ну, матушка, –  случилось что?

Отец тобою оскорблен жестоко.