Читать книгу Форрест Гамп - Уинстон Грум - Страница 6

В универе, сидя на скамейке в трусах и фуфайках, к нам в спортзал пришел тренер Брайант и давай толкать речь. Прямо как тренер Феллерс, но тут каждому дураку было понятно, даже мне, что этот мужик дело говорит!

Высказался коротко и ясно, а под конец обьевил: кто последним прибежит к автобусу, чтоб ехать на тренеровку, тот на автобусе не поедет, а полетит впереди собственного визга от тренерского пенделя. Вот так-то. И ведь никто не усомнился в его словах: к автобусу мы припустили как нахлестанные.

Все это происходило в августе месяце, когда такой жары, как в штате Алабама, нету больше нигде. Серьезно: разбей яйцо на футбольный шлем – и секунд через десять получишь яишницу глазунию. Никто, конечно, таких опытов не ставил, чтоб не злить тренера Брайанта. К этому никто не стремился, потому как жизнь наша и так была почти не выносимая.

У тренера Брайанта тоже свои амбалы имелись, чтоб мной руководить. На кампусе они доставили меня в красивое кирпичное здание, которое, как кто-то обмолвился, называлось Обезьянник. При чем амбалы подвезли меня ко входу и проводили на верх, в мою комнату. Снаружи-то здание было красивое, а внутри совсем на оборот. Пыль, грязища, двери с петель сорваны, искаверканы, окна выбиты – по началу мне вобще показалось, что это не жилое помещение.

Но нет: на койках валялись парни, почти голые, при жаре в сто десять градусов по Форингейту, да еще мухи жужжали и всякие насикомые. В холле высилась стопка газет – я сперва испугался, как бы нас не заставили их все перечитать – тут же учебное заведение как никак, но потом собразил: их нужно стелить на пол, чтоб при ходьбе не вляпаца в какое-нибудь кало.

Провожая меня в комнату, амбалы сказали, что надеюца застать там соседа моего, Кертиса, но тот куда-то срулил. Тогда они сами распаковали мои вещички, показали, где тубзик – это вобще жесть, хуже, чем на заправке-автомате, где единственное очко, и отвалили. Но перед уходом один мне и говорит: вы, мол, с Кертисом найдете общий язык, посколько у каждого мозгов – как у баклажана. Я очень внимательно посмотрел на этого остряка, потому что надоело уже выслушивать такую фигню, но он мне скомандовал «упал-отжался» и так полсотни раз. На будующее, чтобы старших уважал.

Расправил я простынь на койке, грязь прикрыть, и заснул. И приснилось мне, что сижу я вместе с мамой в гостиной, где мы всегда спасались от зноя, она приносит мне куфшин лимонада и часами на пролет со мной разговаривает, но вдруг дверь в мою комнату как грохнет, я перепугался до смерти! На пороге стоял какой-то парень, выраженье на лице совершенно дикое, глаза выпучены, передних зубов вобще нету, волосы дыбом, как будто член в розетку сунул. Я собразил, что это и есть Кертис.

Крадеца он в комнату, озираясь по сторонам, будто опасаеца, как бы на него кто не напрыгнул, при чем шагает прямо по двери, которую только что сам же и вышиб. Росточку он не большого, по всему на комод похож. Первым делом спросил, откуда я родом. Из Мобайла, говорю, а он такой: «бздиловатый городишко», и сообщает, что сам родом из Оппа, где производят арахисовое масло, и если я это масло не люблю, он прямо щас откроет банку и задницу мне смажет! На день-другой все наше общение этим и ограничелось.

Во время вечерней тренеровки жарища на поле зашкаливала за десять тыщ градусов, и амбалы тренера Брайанта в злобе носились среди игроков, чтобы нас подгонять. У меня язык уже свисал, как галстук, но я старался выполнять разминку как можно лучше. В конце концов поделили нас для отработки техники паса, и я оказался в защите.

К слову сказать, перед отъездом прислали мне бандыроль со схеммами миллиона разных футбольных матчей, я еще спросил тренера Феллерса, что мне с ними делать, а он грусно так покачал головой и сказал покамест даже не пытаца что-либо делать, а спокойно дожидаца зачисления в универ – там что-нибудь для меня придумают.

Напрастно я послушался тренера Феллерса, потому как, побежав принимать первый пас, меня понесло не в ту сторону, и главный амбал обрушился на меня с криком, а когда устал кричать, спросил, внимательно ли мною изучены присланные схеммы. «Не-а», – только и сказал я, и он аж запрыгал, руками замахал, как будто на него осиный рой налетел. А успокоившись, приказал мне пробежать пять кругов, чтоб он успел посовещаца на счет меня с тренером Брайантом.

Тренер Брайант сидел на огроменной вышке и зырил на нас с верху в низ, как Великий Буда. Нарезаю я положенные круги, а сам наблюдаю, как тот амбал лезет на вышку и закладывает меня тренеру Брайанту, а тот вытянул шею в перед, и я прямо чуствую, как он жгет глазами мою дурную задницу. Вдруг из матюгальника загремел чей-то голос: «Форресту Гампу подойти к тренерской вышке». Вижу, тренер Брайант и его амбал слазят с вышки в низ. Припустил я туда, а сам думаю: лучше бы в обратную сторону бежать.

Каково же было мое удивление, когда на лице тренера Брайанта я заметил улыбку. Он сделал мне знак подойти к трибуне, мы сели рядом, и он спрашивает тоже самое: почему я не изучил присланные игровые схеммы. Я попытался обьеснить, какой совет дал мне тренер Феллерс, но тренер Брайант не дослушал и велел возвращаца на линию, чтобы отрабатывать пасы, однако же я успел сообщить ему не приятное известие: что в школьной команде я ни одного паса не принял, посколько там щитали, что мне не под силу собразить, которая линия ворот – наша, да еще и на бегу поймать летящий мяч.

От такого известия тренер Брайант как-то странно прищурился и стал смотреть в даль, будто прикидывал путь до Луны, что ли. Потом он велел своему амбалу принести мяч, и когда мяч принесли, тренер Брайант сказал мне отбежать на не большое растояние и повернуть голову. Я так и сделал, и он бросил мне пас. Я видел, словно в замедленной съемке, что мяч летит прямо на меня, но он как-то выскользнул у меня из пальцев и упал на землю. Тренер Брайант несколько раз покивал, мол, этого следовало ожидать, но у меня сложилось впечатление, что он не особо доволен.

С самого детства, когда я совершал плохие поступки, моя мама приговаривала: «Будь осмотрителен, Форрест, не то тебя упекут». Я на столько боялся того места, куда «упекают» людей, что всегда старался везти себя как можно лучше, но будь я проклят, если на земле была помойка отвратительней, нежели чем Обезьянник, куда меня поселили. Там парни творили такое, чего не потерпели бы даже у нас в школе-дурке: могли, к примеру, в сортире унитаз выкорчевать. Идешь в туалет по большому, находишь только дырку – и хоть обкакайся, потому что толчок давно в окошко выбросили на проезжавшую мимо машину. А однажды какой-то урод-лайнбекер где-то раздобыл винтовку и давай шмалять по окнам студенческого клуба напротив. А когда примчались университецкие копы, этот урод сбросил на ихнюю машину здоровенный подвесной мотор, который где-то нашел и заранее приволок в общагу. А какое он понес наказание: тренер Брайант заставил его пробежать несколько кругов.

Мы с Кертисом так и не нашли общий язык, и меня совсем тоска заела. Скучая по маме, я спал и видел, как бы вернуца домой. А этого Кертиса я просто-напросто не понимал. В разговоре он постоянно матерился, я даже слов таких раньше не слыхал и, пытаясь угадать их значение, упускал главную мысль. Восновном она сводилась к тому, до какой степени его достает одно или другое.

У Кертиса была машина, и он изредко подбрасывал меня на тренеровку, но однажды выхожу я к нему на встречу, а он, матерясь на чем свет, возица с тяжеленной решеткой уличного люка. Как выеснилось, он проколол шину и хотел сменить колесо, сложил все гайки на снятый диск и нечайно смахнул их в люк. Нам грозило опоздание, что щиталось грубым нарушением, и я ему говорю:

– Ты отвинти от каждого колеса по одной гайке, и получица у тебя по три гайки на каждое колесо – до стадиона как-нибудь дотянем.

Кертис на миг даже материца забыл и, уставившись на меня с земли, спрашивает:

– И как только дотумкал? Ты же вроде идиот?

А я ему отвечаю:

– Ну, идиот, зато не тупой.

Тут Кертис прямо взбеленился, вскочил с земли и погнался за мной с гаечным ключом, обзываясь всеми грязными словами, какие только знал, и после того случая наши отношения в конец испортились.

Я решил от него куда-нибудь отселица и после тренеровки, спустившись в подвал Обезьянника, остался там на весь вечер и на ночь. В подвале было не грязней, чем в комнатах, да и лампочка на потолке уцелела. На другой день перетащил я туда свою койку и там обосновался.

Между тем в универе начались занятия, и администрации пришлось думать, как со мной поступить. На кафедре легкой отлетики был один препод, который вроде ничего не преподдавал и только устраивал дела всяких балбесов, чтоб их не отчислили за неупеваемость. Некоторые предметы щитались легкотней, например «физическая культура», и меня сразу туда записали. Но по мимо этого, мне полагалось ходить на англиский и литературу, а так же выбрать одну из, естественно, научных или математических дисциплин – их было никак не обойти. Позже я узнал, что есть определенные преподы, которые футболистов особо не напрегают, учитывая, что те выкладываюца на футбольном поле и не могут разбазаривать свое время на учебу. Один такой препод был на кафедре физики, но читал он, к сожалению, только спецкурс промежуточного уровня по «Теории света» или как-то так, расщитанный вроде бы уже на выпускников. Но меня все равно туда запихнули, хотя, по мне, что физическая наука, что физическая культура – не велика разница.

С англиским и литературой мне повезло меньше. На кафедре англиского отзывчивых преподов не было вовсе, поэтому мне сказали посещать занятия, потом на общих основаниях сдавать экзамены, а в случае «неуда» обещали посодействовать.

На промежуточной «Теории света» выдали мне учебник весом не менее двух кило – сплошная китайская грамота. Каждый вечер я у себя в подвале садился на койку под лампочкой, раскрывал этот толмут и через некоторое время с удивлением заметил, что щелкаю уровнения как орешки, и кое-какие вещи для меня проеснились. После первой контроши наш лектор – звали его професор Хукс – вызывает меня к себе в кабинет. И говорит:

– Форрест, скажите чесно: кто-нибудь поцказал вам ответы?

Я только головой помотал, тогда он, выдав мне листок с отпечатанным заданием, велел сесть за стол и при нем написать решение. Когда я управился, он проверил мою писанину и только пробормотал:

– Чудныделатвоигосподи…

Зато на англиском дела обстояли совсем иначе. Препод, мистер Бун его звали, был очень строгий и говорливый. В первый же день задал нам домашку: каждому написать свою краткую авто-биографию. Я, конечно, намучился, почти всю ночь не спал, думал-передумывал и записывал все подряд, что только приходило в голову, посколько мне сказали «неудов» не бояца.

Через несколько дней мистер Бун раздает проверенные работы и над каждой авто-биографией прикалываеца. Доходит до моего сочинения: ну, думаю, сейчас разнос устроит, это точно. Но он взял со стола мою домашку и начал зачитывать в слух, для общего ознакомленья, а сам от смеха давица, ну и ребята в след за ним тоже похахатывают. А у меня там написано про школу-дурку, про тренера Феллерса и наше торжественное меропринятие, про мебелизационную комиссию, про поход в кино с Дженни Каррен и всякое разное. Дочитав до конца, мистер Бун обьевил:

– Вот это поистине самобытный текст! Именно такого эффекта я от вас и добиваюсь.

И все стали на меня оборачиваца, а он продолжает:

– Мистер Гамп, обдумайте возможность перевода на отделение творческого письма… как вы только все это придумали?

А я и говорю:

– Мне бы по маленькому.

Мистер Бун сперва отшатнулся даже, потом как заржет, и за ним вся удитория, а он и говорит:

– Мистер Гамп, вы настоящий балагур.

И снова я как-то не понял.

Первый футбольный матч состоялся в субботу, недели через две или три после тех событий. Я показывал себя в самом не выгодном свете, и в конце концов тренер Брайант решил – примерно как тренер Феллерс в мои школьные годы, – что со мной делать. Он просто дал мне возможность бежать. Бежал я в тот день очень даже не плохо, сделал четыре тачдауна, мы вынесли сборную университета Джорджии со счетом 35: 3, и все хлопали меня по спине, да так, что потом не разогнуца было. Я только ополоснулся и сразу позвонил маме, а она слушала трансляцию матча по радио и теперь ее перевыполняло щастье! В тот вечер всюду собирались компашки, но меня никуда не позвали, так что я отправился к себе в подвал. Посидел там не много, а потом услышал музыку, доносившую откуда-то с верху и реально красивую. Сам не знаю зачем, но пошел я на верх, узнать, кто так здорово играет.

Оказалось, это один парень, Бубба, сидит у себя в комнате и упражняеца на губной гармошке. Сломав на тренеровке стопу, ему ни в футбол было не поиграть, ни в компанию не пойти. Он мне разрешил присесть на свободную койку и послушать, мы даже не разговаривали, вобще ничего. Просто сидели друг против друга, он на одной койке, я на другой, и он играл на губной гармошке. Примерно через час я спросил, нельзя ли мне тоже попробовать, и он сказал: «Валяй». Я и подумать не мог, что это на всегда изменит мою жизнь.

Поиграл я не много, приноровился, уже не плохо получалось, а Бубба чуть с ума не сошел: говорит, никогда еще не слышал такой суперской фигни. Время уже было позднее, Бубба предложил мне взять с собой эту губную гармошку, и я не стал отказываца. Играл долго, пока глаза не стали слипаца, и только тогда лег спать.

На следущий день было воскресенье, я поднялся к Буббе, чтобы вернуть ему гармошку, а он такой: отставь себе, у меня другая есть. Я был просто на седьмом небе, решил прогуляца, сел под деревом и за день переиграл все извесные мне мелодии.

Когда стало смеркаца, поплелся я назад, в Обезьянник. Иду через внутренний двор и слышу, как девичий голосок окликает:

– Форрест!

Оборачиваюсь – и кого я вижу: Дженни Каррен!

Широко улыбаеца, подходит, берет меня за руку и говорит, что вчера видела мою игру, и как я здорово себя проевил, и все такое. Оказываеца, она совсем на меня не обиделась за тот случай в кино, сказала, что моей вины никакой не было, а просто невезенье какое-то. Предложила мне выпить с ней вместе коки-колы.

Я не мог поверить своему щастью, что сижу рядышком с Дженни Каррен, а она расказывала, как посещает занятия по музыке и театральному исскуству, посколько хочет выучица на артистку или певицу. Также она сообщила, что выступает с не большой фолк-групой, что завтра у них концерт в зале Студенческого союза и что она меня приглашает. Ну, доложу я вам, от нетерпенья меня прямо колбасило.