Читать книгу Олеандр - Ullr _ Ignis - Страница 1

Начало июля. Тополя выпустили из коробочек густой легкий пух, опускающийся на землю теплыми сугробами, разгоняемый во все стороны взлетающими голубями, назойливо набивающийся в носы.

Разноцветные шарики бархатцев качались на клумбах вдоль мощеных дорожек. Над городом тянулись дым жженых камышей и запах водохранилища. Снова повсюду на углах появились холодильники с мороженым, змеившиеся клубками спутанных кабелей. У комков надоедливо голосили магнитофоны, без перерыва гоняя кассеты «Гостей из будущего» и «Руки вверх». Пыль из-под колес общественного транспорта пеленой смогового тумана висела до пятого этажа.

То и дело к свежеокрашенной ярко-голубой остановке подъезжали автобусы, выпуская из раскаленной утробы краснощеких отдыхающих и усталых нагруженных дачников. У таксофона в синей исписанной, заклеенной объявлениями в несколько слоев будке стояла женщина в клетчатом желтом костюме, волосы, вытравленные химией, были собраны в невообразимое гнездо.

– Мам, я приду к тебе после больницы?

– Да, конечно, куколка! Светочка, я тогда и пирожки для Венечки напеку! С яичком!

– Ой, спасибо, мамуль!

Трубка звякнула о подставку и, цокая массивными каблуками, расширенными к низу, женщина отправилась к отделению третьей городской больницы.

Исполинское здание со стенами из ракушечника и решетками на окнах первого этажа, лаковые деревянные двери. В душных коридорах стоят шатающиеся кресла с откидной сидушкой, обитые бордовым дерматином, регистратура, мраморные лестницы, огромные стекла в белых деревянных рамах. В туалете закрашены окна, очереди под дверями кабинетов…

– Мамуль, я дома!

– Ой, Светик, проходи, птичка!

Через узкий коридор, мимо стенного шкафа и тесной раздельной ванной комнаты она прошла в кухню. Женщина подсела к обеденному столику в комнате на шесть квадратных метров.

– Светик, пойди помой ручки, я пока чаёк нам налью.

– Ой, мамуль, чай горячий. Есть компотик?

– Да, в детской, в кладовке.

Светлана прошла за белую дверь.

Чугунная ванна, тазы для стирки, пошарпанный шкафчик с портретом неизвестной девушки в персиковой блузке. Раковины нет, стены заклеены обоями, сработанными под плитку. Ромашковое мыло, закисшее на мокром, полном воды бортике. Махровое полосатое полотенце с намертво въевшимися следами синего цвета, раковина с менее заметными такими же синими разводами.

Линолеум, загорбившийся от мелкой гальки в углах под ним, проход, ноги сами несут в детскую.

Тумбочка – зеркальный столик с мультяшными наклейками, розовые декабристы в горшках, ужасный диван, от прикосновения к которому, кожа покрывалась мурашками, под не менее ужасным синтетическим покрывалом с кислотными цветами. Ещё одна глубокая кладовая в стене, приспособленная для хранения закруток. Огурцы, помидоры, персики, вишневый компот, варенье, сушеные яблоки.

Светлана взяла трехлитровую банку, на дне которой плавали потерявшие цвет сваренные ягоды, и снова отправилась к матери.

Открытое окно ничуть не спасало от невыносимого жара, источаемого остывающей духовкой. На подносе теснились румяные свежие пирожки, которые мать перекладывала в миску.

Зоя Степановна переехала сюда с мужем из деревни на стройку водохранилища около двадцати четырех лет назад, всю жизнь там она и проработала. Раньше были еще дача и машина, но год назад муж Геннадий Петрович умер, и многое было продано. Зоя Степановна была женщиной сорока шести лет, но уже постаревшей, с седыми волосами, которые она, устав ежемесячно красить, тонировала Иридой. В силу своих возможностей, она любила наряжаться, однако единственной её красотой, не убитой временем и тяжелой работой, остались яркие зеленые глаза, такие яркие, как листва в свете солнца.

Светлана вскрыла компот железной открывашкой и вытащила из серванта две эмалированные кружки в огромных красных цветах.

– Мам, я не хочу эту беременность. – Отпив глоток, она поставила кружку на стол с глухим стуком: «Слишком рано, может, я хотела девочку … хотела потом, но не сейчас. Это выбьет с работы, я же только вышла! К тому же, я слишком растворена в Венечке».

– Светик, Божечка дал ребенка – даст и на ребенка, вдруг это та самая внучечка?!? А после Венечки еще и все ползуночки остались, не покупать же по новой! Сейчас родишь – потом переживать меньше!

– Ой, ну, мамуль!

– Не вредничай. – Зоя вдруг вспомнила о своей второй беременности. Она не желала дочери ни греха на душу, ни быть искромсанной хирургами, она знала, что Света не пойдет на аборт и, чтобы отвлечься от этих мыслей перевела разговор на другую тему.

– А ты знаешь, что у Раисы со второго подъезда дочка мужа не успела похоронить, а уже с мужиком таскается! И весь дом же видит!

– Правда? А помнишь Галкину Верку? Она уехала жить за границу!

– Да? Ну покушай ещё, куколка, покушай. Вот с повидлом.

– Ой, спасибо. – Сказала Света отерев полотенцем губы: «Фигура испортится. Ой, пойду … пора Венечку из садика забирать».

Светлана Радова вышла из квартиры в заплеванный подъезд. Синие стены, выжженные зажигалкой, отлупившаяся краска на полу, почтовые ящики, наклоненные в разные стороны, битое стекло, мусор. Железные шаткие перила с липкими деревяшками, крутые ступеньки, деревянная дверь с проломленной дырой, забитой газетами и тряпками. Женщина вышла на улицу.

Дворовая кошка с шипением шмыгнула в дыру, ведущую в затхлый вонючий подвал.

Летняя духота постепенно отступала, вечер сочился из-за кремовых облаков, отражаясь в окнах противоположного дома. На забетонированной площадке соседские мальчишки играли в футбол, в песочнице щебетали девочки, угощая кукол песочными кексами.

Во дворе стояли жигули, а основном бежевые, на веревках растянуто белье, выстиранное до снежной белизны. К балконам ещё только привыкали, а попасть в неприглядном свете на острый язычок сплетниц-соседок не хотелось никому. На лавках судачили кумушки, перемывая косточки жильцам.

С Венечкой беременность Светлана отходила легко, не было ни тошноты, ни послеродового психоза, когда подругам становилось плохо уже со второй недели. В глубине души она подозревала, что это мальчик, которого женщина не желала всей душой, но упорно уверяла себя в обратном, смотря на бантики и кукол.

Она решила пройтись пешком, и сама не заметила, как вышла на рынок. Длинная аллея, вдоль забора каждые несколько метров стоят цыганки, щупающим взглядом просчитывают доход с возможного клиента, ищут в толпе рассеянные лица.

Обычная точка: цыганское золото в дипломатах, гадание по рукам, босоногие черномазые дети шныряют в толпе в поисках ротозеев, через одну на смуглых женщинах висят вечно спящие дети в слимах, как щенки опоссума на матери.

Вот одна из них, высокая, с пестрой юбкой в пол и иссиня черной гулькой на затылке заострила внимание на Светлане, но не увидев ничего, чем можно было бы поживиться, тряхнув звенящими браслетами из золотых монеток, переключилась на ленивого толстого мужичка с круглой красной головой в кепке, постоянно пыхтевшего и отиравшего пот платком, поминутно вылетавшим туда-сюда из барсетки.

А Светлана шла, не замечая ничего, мимо столов с овощами, картонок с вязанными вещичками. Торговый ряд поредел и вскоре совсем иссяк, из-за поворота расстелилась ковром улица Ленина. Тополя ловили небо живыми пальцами, пастушья сумка лежала одеялом, сплетаясь с кошачьим колоском. Издалека синела калитка детского садика, обросшая девичьим виноградом.

Садик "Мишутка" – ярко-оранжевое госучреждение с множеством площадок. Веранды, много раз перекрашенные силами родителей, на которые загоняли в дождь, незамысловатые рычаговые качели, песочницы, кое-где деревья. Были и заброшенные навесы в глубине, какие-то барельефы, куда преподаватели отправляли детей в туалет, чтобы не заходить в здание.

Света вошла через парадный вход над высокой лестницей, где непременно фотографировали каждый выпуск, попав в бордовый коридор, обложенный плиткой кирпичного цвета, с низкими лавочками и видавшими виды ковровыми дорожками.

Группа «Солнышко» располагалась на первом этаже недалеко от кухни, поэтому в нос ударил запах молочной манки и запеканки с изюмом. Радова вошла в комнату.

Шкафчики с наклеенными рисунками, столовая-игровая. Дети полдничали, а няня вышла в тамбур. В белом халате, с узким длинным лицом, жидкими кудряшками, обрамлявшими высокий лоб и миндалевидными глазами, очень милая женщина, дети её любили.

– Здравствуйте, Мила Аркадьевна.

– Добрый вечер. – Она вернулась назад: «Людмила Васильевна, за Веней пришли!»

Толстая женщина в роговых очках громогласно объявила:

– Веня, выходи, мама пришла.

– Мама! Мама!

Из двери выбежал кудрявый кареглазый карапуз с акварельной картинкой в руке.

– Тебе, мамочка!

– Спасибо, дорогой, что это? Радуга?

– Да. – Он закокетничал, совсем по-детски умилительно покручивая ладошки и улыбаясь.

– Пойдем домой, бабушка тебе пирожки передала!

Обув мальчика в босоножки, счастливая мать взяла его крохотную ладошку в свою. В такие моменты она радовалась своему невысокому росту, потому что могла идти, не отнимая своей руки, чтобы размять затекшую спину, и наоборот не заставляя любимого ребенка идти на носочках.

Они добрались до дома. Четырнадцатиэтажка рядом с небольшим сквером, над десятым этажом носятся стрижи, ловя мушек. Те же деревянные двери, темный подъезд, первые лифты, обшитые копченой фанерой, с рыжими лампами накаливания под потолком.

Квартира без ремонта, с бумажными уродливыми обоями, без межкомнатных дверей, но это – свой угол, свой дом.

Светлана разула Венечку, сняла свои туфли, поставив вспотевшую обувь на шаткую скрипящую мятно-ржавую подставку. Веня уже убежал в комнату и достал игрушки.

– Сынок, иди сюда, давай руки помоем! А потом пойдем пить компот!

На пятом месяце беременности Светлана сделала УЗИ, когда ей сказали, что родится мальчик, она кисло ухмыльнулась, не пошла домой, а долго ходила по парку, пытаясь найти хоть какой-то компромисс.

С этого дня она жила с ощущением тяжелой болезни, инородного тела в себе и, если б только могла, избавилась бы от него.

Из миллионов мужских клеток на одну женскую каков шанс встречи именно этой пары? Наука скажет – естественный отбор, по-моему – фатальная случайность. Но в любом случае эти две клетки начинают правильно делиться только в присутствии тонкой материи, называемой душой. Иначе – это просто желтое тело. И с первой секунды душа все чувствует, все помнит, все хранит очень глубоко…

За окном июль сменился легкой фатиновой прохладой февраля. Шестого числа в 11.59 по московскому времени в родильном доме номер два появился на свет Андрей.

Его не ждали, никто… отцу он был безразличен, мать дышала Венечкой, а бабушка страстно желала внучку.

На улице висел белый густой туман, холодный, войдя в который, теряешься как в лабиринте.

Андрей Радов словно родился с осознанием своей ненужности. Он имел очень низкие показатели по шкале Апгар, едва не попал в реанимацию. Ко всему прочему у ребенка было витилиго – аутоиммунное заболевание, и здоровая младенческая персиковая кожа была покрыта белыми пятнами, через которые четко просвечивала сетка капилляров, как результат нарушения пигментации, словно облили белой краской. Пятна на спине, плечах, ногах, лице.

Когда его принесли, мать долго пыталась найти сходство с кем-то из близких людей, вглядываясь в лицо в пеленке, но как ни странно Андрей никого ей не напоминал. И это занятие ей быстро надоело.

– Наверное, в папиных родителей: «Подумала она» …

Муж не пришел к ней после родов, не кричал под окнами, как другие, что любит, не вытаптывал на снегу «СПАСИБО» и прочую ерунду. Приняв поздравления от коллег со стройки, изрядно отметив с бригадой рождение сына, он просто был не в состоянии. А назавтра, еле отработав смену, муж свалился спать.

Мать отнесла Андрея к медсестрам всего через несколько часов.

– У меня нет молока. Заберите его, я устала!

Медсестра попыталась возразить, что молоко придет быстрее, если сын будет с ней, на что получила резкий ответ:

– Это не первый мой сын! Не учите меня жить!

Время было нестабильным, часто писались отказные, поэтому нянечки решили не нервировать психующую мамашу и пошли на уступку.

Позже пришла новоиспеченная дважды бабушка, передала пюрешку с котлетами. В больнице кормили плохо, поэтому Светлана была по-настоящему благодарна матери, домашняя еда её успокоила.

Она снова подумала про себя, что ближе и роднее мамы у нее никого нет.

Когда Зоя Степановна ушла, Светлана легла на койку, тяжело вздыхая.

Сегодня родился только Андрей. С самого утра стоял туман, но под вечер он спал, яркое солнце на розово-желтом небе золотым шаром катилось вниз, свод окрасился ярко-алым, затем наступила ночь.

Светлана лежала, упиваясь своей болью, бесконечно жалея себя, плача по себе сухими глазами.

На соседней койке лежала роженица, уже готовившаяся к выписке. Все пять дней она никак не могла оторваться от своей ненаглядной … девочки! Такой долгожданной, хотя и не первой. Нина понимала, что, когда она приедет домой, двое других ее детей будут наперебой нянчиться с малышкой, отдавая её матери только на кормление. Она пеленала её, гладила, перебирая пальчики на ножках, на ручках, просматривая каждую складочку, когда Светлана, перетянув грудь простыней, чтобы избежать прихода молока, лежала, глядя в их сторону с черной завистью в глазах, она отворачивалась, снова и снова исследуя узор трещин на стенах, покрашенных в несколько слоёв. Её снедала злоба, желание схватить этого чужого ребенка и сбежать.

– Нина, это твой первый ребенок?

– Нет, третий.

– А если бы был мальчик? – Сглотнув, спросила Света.

– А что? – Потупив взгляд ответила Нина.

– Но ведь … ничего.

– Если она родилась, значит так надо. Моя кровиночка, не важно, мальчик или девочка. Какое счастье и благо – кормить своё дитя самой. А где Ваш сыночек?

Радова не ответила, отвернувшись к стенке.

«Возможно, это послеродовая депрессия». – Подумала она, но эта меланхолия началась у Светланы с самого первого дня.

Из-за перевязанной груди у нее поднялась температура, её начало лихорадить. Она ничем этого не обнаруживала, все время лежала, но ночью боль стала нестерпимой, и, переворачиваясь с боку на бок, она непроизвольным стоном разбудила Нину.

Девушка проверила всё ли хорошо у ребенка, заботливо поправив пеленку под щечкой в очередной тысячный раз, повернулась к Светлане.

В тусклом свете уличного фонаря блестел обильный пот. Нина кинулась в коридор на пост. В отделении началась возня. Вызвали дежурного врача.

Случай оказался серьёзным. Старый медик долго отчитывал Светлану, она и сама не на шутку испугалась, представив Венечку сиротой. Такой судьбы она ему не желала. Острый мастит её чуть не убил, однако антибиотики быстро поставили женщину на ноги, но вот о кормлении пришлось забыть, чему она была безмерно рада. Андрея оставили в комнате малютки, «лялечной», как называли её санитарки, нянечки были вынуждены кормить его смесью. Радова вновь увидела сына только на выписке.

Выписку произвели по форме через шесть дней, без воздушных шариков и букетов, без ленточек. Сурово и просто, суетливо всунув медсестре на выписке конверт с деньгами.

Света вышла бледная, неуверенно шагая, уставшая от неподвижности и бесконечного лежания, с единственным желанием обнять и раствориться в Вене, но здесь и сейчас был Андрей, который подскуливал из-под красивого кружевного уголка, доставшегося ему от Венечки.

Поправив край, Света вспомнила трепет при выписке Вени, сейчас холодным взглядом про себя отметила, что этот кружевной уголочек побогаче, чем у других. Её заботило только то, как она выглядит в чужих глазах, мещанское желание быть не хуже других, быть приличной, как хотела мама.

Зоя Степановна с Веней ждали дома, наготовив много вкусного. Бабушка встретила на пороге со словами:

– Где один, там и второй!

Андрея развернули, положили в кроватку, а затем ушли на кухню.

Пока Светлана лежала в больнице, бабушка пыталась приучить Вениамина к мысли, что теперь нужно делиться абсолютно всем со своим братом. Ему не нравилось, но он не привык спорить с бабулей.

Когда взрослые ушли на кухню, Вениамин придвинулся к своей любимой кроватке, занятой Андреем и стал внимательно разглядывать брата. Ему льстило, что он старший брат, но увиденное его оттолкнуло.

В пеленках лежало маленькое сморщенное существо, больше похожее на кусок мяса. Некрасивая кукла с надувшимися веками и расплюснутым носом.

И Венечка не понимал, почему должен делиться всем привычным с гадким тряпичным пупсом. Он даже хотел как-то дотронуться до брата, но резко оторвав руку, как он горячего, подскочил и побежал к матери на кухню.