Читать книгу Олеандр - Ullr _ Ignis - Страница 2

В год смерти Сталина шестым ребенком в семье доярки из деревни Кашино появилась на свет Зоя Степановна. За ней с разницей в два года родились ещё дочка Маша и сын.

После восьмого класса она получила профессию штукатура-маляра и, едва дождавшись паспорт, с бригадой своего курса уехала на стройку Краснодарского водохранилища, но здесь она чувствовала себя чужой, Зоя так и не смогла привыкнуть к жаркому плодоносному краю – почти полной противоположности родным березкам. Эти условия были для неё утомительны, порой она тосковала по малой родине, её березам, утреннему туману над водой.

Однако в первый свой отпуск она не поехала домой, а с рюкзаками и палатками отправилась посмотреть на Дон с трудовой молодежью.

Природа Волгодонска очаровала её, дав девушке желанный покой. Она решила для себя, что хочет жить именно здесь.

В свои 18 лет она активно двигалась по комсомольской линии, обладая пробивным характером. Ее целеустремленность не знала границ, она была на хорошем счету, поэтому ей предложили возглавить комсомольскую ячейку на стройке в желанном Волгодонске. С утроенной силой она взялась за дело, и, получив направление, сразу же отправилась обустраивать свою новую жизнь.

Девчонки-соседки попались хорошие, они быстро подружились, вместе стали бегать на танцы в парк. В 1971 наступила первая Зоина весна.

На работе к ней стал приглядываться молчаливый парень Гена, одетый скромно, но всегда чисто и опрятно. Он привлек Зою тем, что сильно отличался от парней на стройке, отпускавших непристойные шутки, без конца задиравших девчат.

Однажды, после вечерней смены Гена вышел на проходную, на улице лило, как из ведра, апрельская гроза сотрясала небо. Парень увидел, как Зоя бежит к остановке, пытаясь успеть на последний автобус.

Предательски оборвалась разбухшая от дождя лямка туфли, Зоя упала, подвернув ногу. Геннадий кинулся на помощь, забыв все то оцепенение, в которое впадал, стоило только увидеть девушку.

Зоя сидела на асфальте, морщась от боли и растирая лодыжку. Гена помог ей подняться, хотел взять её на руки, но она отстранилась. Опираясь на его плечо, Зоя дохромала до остановки.

Геннадий осмотрел ногу, перелома не было.

– Похоже на растяжение связки. Могу предложить горячий чай и полотенца.

– А разве мужское общежитие не там же, где и женское? Последний автобус уже ушел.

– Нет, я живу в пяти минутах отсюда.

Она не ответила, отвернувшись, досадуя на такую неприятность подумала, что чай и полотенца – это, конечно, хорошо, но окончательно принять предложение её все-таки заставила боль из-за вывиха.

Дождь утих, какую-то часть пути Зоя шла при помощи Геннадия, подпрыгивая, как подбитая галка, когда она окончательно выбилась из сил, позволила взять себя на руки. Идти действительно оказалось недалеко.

– Так у тебя свой угол? За какие такие заслуги?

– Да, сироте положено.

Зоя прикусила язык, ей стало бесконечно стыдно, ведь, в конце концов, ничего плохого она от него не видела.

– Извини.

– Пойду поставлю чайник, полотенца найдешь в ванной. – Он махнул в сторону белой крашенной двери: «Сейчас дам что-нибудь сухое». – Прежде, чем она успела зайти, в приоткрытую дверь просунулась рука и передала чистую сухую пижаму.

Пока Зоя грелась под душем, она корила себя за грубость, за этот бессмысленный выпад. Когда она вышла, её ждал горячий чай. На столе стоял вскрытый кубик индийского чая со слоном. Зоя много слышала, но никогда не пробовала этот чай, всю жизнь обходилась попроще, подешевле. Он показался ей бесконечно вкусным.

Сначала беседа не ладилась, она чувствовала себя виноватой, он видел её напряжение.

– Я бесконечно тебе благодарна, но я не люблю быть обязанной.

– Ничего мне от тебя не надо. Я постелю тебе в комнате, сам устроюсь здесь.

От очередного промаха Зоя стала красная, как мак. Она настолько привыкла защищаться, что не верила никому. Доброта Геннадия обескураживала.

Теперь пришла её очередь цепенеть. Она стала спокойнее, начала приглядываться к Гене, избегая разговоров и встреч с ним.

Приближалось первое мая, Зоя была полностью занята подготовкой и организацией праздничного шествия, поэтому у неё совсем не осталось времени даже на то, чтобы сходить в больницу, не говоря уже о том, чтобы подумать о Геннадии.

Когда колонна дошла до площади, где наградили всех передовиков, когда отзвучали все праздничные речи, Зоя почувствовала, что совсем выбилась из сил, и, присев на лавочку, оглядела ногу. Лодыжка надулась и посинела.

– Не думал, что ты так безответственно относишься к своему здоровью. Обопрись на меня, я договорился, ребята помогут отвезти тебя в травму.

Зою положили в больницу. Геннадий так трогательно о ней заботился, что соседки по палате стали с завистью интересоваться давно ли они женаты. Девушке это льстило, все-таки Гена был красив.

Из больницы Геннадий забрал её домой, в тот же день пара подала заявление в ЗАГС. Следующей осенью родилась Света.

Она была единственным ребенком, несмотря на то, что Гена хотел большую семью, но Зоя, помня то, как мало ласки от матери она получала в детстве, хотела отдать всю свою любовь родной кровиночке.

Со временем они получили другую квартиру на Степной, одну из хрущовок, поскольку Гениной однушки едва ли хватало молодой семье, приходилось тесниться. После смены родители бежали на стройку, помогая всем, чем могли, как и многие другие носили цемент на этаж, гвозди, всеобщим девизом было «Даешь монтаж! Три дня – этаж!» А потом заселялись в квартиры с минимальной отделкой, голые белые стены, даром, что плита и туалет на месте, хотя о такое роскоши, как стиральная машинка, можно было только мечтать – все руками. Но и это было лучше, чем общежития, вагончики и гостинки, у многих семей уже были маленькие дети.

По субботам, когда дома было все спокойно, Зоя затевала большую стирку и отправляла Геннадия и Свету гулять. Они частенько заходили в Гамбринус, где торговали соками, водой, мороженым и пивом. Гена душевно пропускал стаканчик прохладного (размером в литр), а Светочка ела мороженое, сидя под столом, потому что для таких стоек стульев предусмотрено не было.

Обычно приходившие сюда после работы мужчины брали по три стакана, за неспешными разговорами все и выпивалось. Вот только в девяностые место совсем испортилось, торговать стали из-под полы, ну и в классическом жанре того времени, как и везде либо разбавляя пиво водой, чтобы клиент выпил как можно больше, либо димедролом, так платили всегда больше, чем надо… а потом место стало предметом локальных шуток, выдающих возраст.

У Светланы было обычное детство поколения семидесятых годов. Отпуска летом давались очень редко, поэтому большую часть времени Света проводила со своими друзьями, жившими с ней в одном доме, а на выходные родители возили ее на природу на машине, очередь на которую ждали целых пять лет.

Она часто играла в магазин, перебирая юбилейные рубли – огромные бляшки, пуговки и старые значки, которые хранились в длинной пластмассовой коробке у матери. Иногда ей перепадали и киндер-сюрпризы со львятами, крокодилами и бегемотиками, когда отец приходил с работы домой и говорил, мол «зайчик передал».

Света застала ажиотаж 1980 года, когда в небо улетал медвежонок на шарах, а на улицах в будний день царило небывалое воодушевление.

В 1986 Геннадий, как и многие другие, был призван на ликвидацию аварии в Чернобыле. Вернувшись через полгода перед Светиным днем рождения, Гена попросил Зою о сыне, она не могла ему отказать, несмотря на возраст, ведь командировка далась обоим очень тяжело.

Беременность проходила нелегко, женщине было за тридцать. Пришло время рожать.

Зоя полностью доверяла врачам, однако отсутствие толчков её беспокоило. Она сказала об этом на обходе, но доктор сослался на близкий срок. На третьи сутки подскочила температура, созвали срочный консилиум…

Ребенка доставали по кускам. Зоя долго металась от жара и в полудымке ей виделся родной плетень…

Она прошла по лезвию бритвы, победив сепсис, врачи буквально вытащили её с того света, но благодарности никто не испытывал. Из больницы вышла тень.

Сердце Гены не выдержало, он перенес инфаркт, он чувствовал виноватым в том, что случилось. Тогда Света повзрослела в один день, стараясь помогать маме всем, чем может.

С ранних лет девочка дышала морем, однако после неудачной беременности, когда Зоя долго восстанавливалась, Свету отправили к бабушке в Подмосковье. Девочка с ранних лет мечтала побывать в краю берез, заслушиваясь вечерними рассказами матери. Скрепя сердце, Зоя отпустила дочь.

Большой вокзал, потные люди с огроменными сумками лезут в горячие, словно преисподняя, вагоны. Душные верхние полки, как гробы, туалеты с открывающимся на рельсы дном, орущие всю дорогу дети в начале вагона, окна открываются не везде, горячие стены и стекло, затянутое дерматиновой занавеской, делающее температуру еще гуще. Боковушки, чай в оловянных подстаканниках и стук колес о рельсы, легкое раскачивание вагона при старте, ночные стоянки в двадцать минут. За Светой приехала её тетка Маша – младшая сестра Зои, Гена встретил её на вокзале и передал драгоценную Светочку заботам родственницы.

У Светы была нижняя полка в плацкарте с правой стороны через кабинку от туалета. Напротив сидела тетка, каждые два часа пытавшаяся покормить Светлану вареной курицей, огурцами, вареными яйцами и лопнувшими помидорами. Колоритное население в семейных трусах в клеточку, с сальными волосами, собранными в хвост, прыжки между верхними полками.

В Воронеже в вагон подсели три парня, разместившиеся на соседних верхних полках над Марией Степановной и Светой, они возвращались домой куда-то под Липецк. Дородная хваткая женщина сразу заприметила между вещей пузырёк с водкой и, зыкнула по-деревенски:

– И куда только мать смотрит! Как вот одних отпускать?!? Перегар услышу – быстро сдам начальнику поезда! – она никак не могла остановиться, снова и снова поучая их, громко сетуя на жизнь. Ребята переглянулись, не решившись спорить с таким напором, вышли в тамбур.

Часов в восемь поезд начал остывать, окна потемнели, растворились в сумерках деревья, в стекле отражались потолочные лампы. Мария Степановна Уральской горой разлеглась на койке и уснула. Студенты, уходившие куда-то, вернулись слегка навеселе, завернули рыбу в газету и долго возились прежде чем выключили свет. Пока тетка Маша спала, Светлана разглядывала все вокруг круглыми как у лягушки глазами: и недочитанный женский роман, и плотную Марью Степановну с бульдожьим поставом головы и мощными толстыми ручищами. Её никак нельзя было назвать сестрой изящной Зои Степановны.

Но ночь брала своё, Светлана заснула.

С первыми лучами желтой звезды по имени Солнце девочка открыла глаза. Пассажиры подтягивались в очередь к умывальнику, тетя Маша сидела растрепанная, силясь открыть слипающиеся глаза, студенты слезали с верхних полок, перевязав лица полотенцами.

Высадились на Богом забытой станции где-то по пути в Москву, по горячей земле шли несколько километров до деревни и, когда наконец добрались до хаты, у Светы совершенно отваливались ноги.

Хозяйство здесь велось по всем правилам: не спеша, с размахом. Гуси гоготали на базу, шипели на клумбах первые армированные резиновые неповоротливые шланги. По-над забором тянулись заросли крапивы. Облака стояли низко-низко, что, казалось, можно было дотянуться рукой. Белые прямые березки, холодные сумерки, водянистый воздух.

Первые несколько дней Светлана наблюдала как правильно вести себя здесь и затем быстро подружилась с детьми из соседних дворов. Начались пятачки, походы на речку, прятки, походы в лес за малиной. До августа Света прожила у тетки в Кашино. В самом начале месяца пришла молния – вызывали на телеграф в Волоколамск. Марья Степановна сразу почуяла неладное, вот и сосед согласился отвезти в город на мотоцикле. Свету оставили дома.

Зоя билась в истерике, сжевывая слова:

– Маша, Гена свалился! Инфаркт, прогнозов не дают! Как мне ему помочь? У меня нет сил его поднять!

– Побереги себя, приеду первым возможным поездом, наплыва людей сейчас нет, выбью билет по твоей телеграмме.

Еще несколько минут Марья беспрерывно успокаивала Зою, крича на прощание в трубку, чтоб та ни о чем не переживала, напоминала не поднимать тяжести.

На третьи сутки были в Волгодонске. Светлана не узнавала дом, ходила как потерянная. Как ни старалась мать выглядеть сильной – у нее уже не получалось, дух общего смятения передавался девочке. Марья помогала со всем хозяйством, через два месяца уехала домой.

Главной мечтой Зои было сделать дочь независимой от социальных льгот и строек, подарить шанс не резать руки в цеху при станке. У женщины никогда не было дорогого вечернего платья или маникюра, манер или образования, выезд в город – и тот еле выбила по востребованности профессии. Все украшения, которые у нее были – дешевые бусы из чешского стекла, да перламутровый лак на несуразных ногтях.

Сколько человеческих жизней сломалось после войны в мельнице прогрессирующей страны, любое величие стоит на крови и костях тех, для кого оно строится, вот только большинство лидеров избегают этой участи. Зоя чудом смогла уехать из родного колхоза, и в этом ей повезло больше чем другим сверстникам.

Светлана получила высшее экономическое образование. Школу она закончила со средним баллом, не выделяясь ничем, кроме прилежания. В институте точно так же получила диплом.

Активисткой или спортсменкой не стала, но по своевременности сдачи стояла на хорошем счету. Мать не отпустила её учиться далеко, и, конечно, каждый раз, когда дочь приезжала повидаться, не забывала напоминать ей, что нужно выйти замуж и родить, ведь беременных и с маленькими детьми не только не отправляют работать далеко, но и делают скидку на сдаче диплома. Светлана восприняла это, как прямую команду к действию и выбрала тихого флегматичного парня, приехавшего из Волгодонска, так же, как и она.

У Валерия была своя квартира, хорошие родители, переехавшие в деревню под Краснодаром. Валера не хотел испытывать дискомфорт от общения с кем-то в лишний раз, поэтому решил, что если Светлане он нравится, то искать кого-то другого не только бессмысленно, но и очень глупо.

В двадцать лет Света вышла замуж и родила Вениамина к великой радости Зои Степановны. В двадцать четыре успешно выпустилась и вернулась в родной город.

Для работы по специальности на вакансиях требовался опыт, поэтому Радова попала в Департамент Труда и Социального развития, стоявший на месте некогда гостиницы, а после и СОБЕСа.

Там требовался только диплом.

Радова не имела никаких связей в этих кругах, поэтому попала в приемные кабинеты. Она оформляла различные пособия, выплаты, много работал с документами и в архиве. В эти времена дефицита Светлана смогла кормить свою семью только с родительского огорода, куда выезжала вместе с ними в сезон и с утра до вечера гнула поясницу под солнцем.

К 1998 году экономика более-менее наладилась, поэтому семьи стали отходить от натурального хозяйства. Многие дети, рожденные после двухтысячного, даже не видели деревенского база и огорода, но Вениамину повезло.

Бабушка была человеком, беспокоящимся наперед, поэтому мальчишке посчастливилось увидеть нутрий и цесарок, гусей и кур, даже корову с кривыми рогами. Дед катал его на быке, водил на пруд купаться. Но потом Геннадий умер, Зоя не справлялась. Сначала перерезали и распродали всю живность, потом ушел участок.

Несмотря на кабинет, работа у Светланы была тяжелой. Постоянные насморки и простуды, архивная пыль и стопки бумаги по десять килограмм, недовольные клиенты, ломящиеся в дверь даже в обеденный перерыв, переработки вместо выходных.

Она старалась отрешиться, забыть то, что она знала о других. Но они приходили и приходили. Пенсии по потере кормильца, инвалидности, оформление малоимущих, прочие льготы. Страшнее были истории, и у каждого была своя…

В обычный солнечный день ровно по талону в кабинет вошел старик. Возраста Зои Степановны, может моложе. Аккуратный классический костюм, все чисто и выглажено, пахнет одеколоном. Он достал из классического портфеля папку с документами, в наличии весь необходимый набор. Оформлял материальную помощь. На руке был повязан траурный платок.

– Здесь необходимо расписаться. Хорошо, теперь приходите через неделю по талону в 11:45 в этот же кабинет, передадим Вам бумаги.

Ничего не предвещало дальнейшего разговора, она не подавала поводов, не проявляла интереса, но …

– Спасибо, девушка, спасибо Вам огромное! Знаете, у меня сын был, как Вы. Его не стало, вот и нам с женой совсем тяжело стало. Три месяца назад Олежек умер. Знаете, мы ему квартиру купили на день рождения, думали, что не надо молодому парню оставаться в родительском доме, нужно свой, а там и жена появится и дети. Появилась у него девушка, разведенная, говорил, что жениться хочет. Думали, ну ничего, лишь бы счастлив был. Собрались они вечером и пошли за пивом в магазин, а в очереди к ним прицепился какой-то парень. Зарезал обоих, подушками лица закрыл и поджег квартиру. Полиция его так и не нашла ещё. – Он еще немного помолчал, смотря куда-то в ноги, а может, на серую столешницу: «Ну, дай Вам Бог всего хорошего! До свидания!»

Он неловко поднялся со стула, чуть опираясь на скрипнувшую спинку и, ссутулив спину, вышел.

На обеденном перерыве Светлана сидела сама не своя, когда к ней подсела коллега по отделу, проработавшая здесь много лет. У нее не было особого образования, поэтому сколько бы она не старалась, не могла продвинуться выше.

Многие работницы уходили в декрет, на их место – декретную ячейку поступали совсем зеленые девчонки, которых потом быстро переводили на второй этаж на постоянное место с более высокой оплатой и освобождением от работы с людьми.

– Опять тебе страстей понарассказывали? Сидишь вся зеленая.

– Дед приходил, у него сына прирезали и квартиру подожгли.

– Ко мне сегодня бабка пришла с двумя детьми, у них мать зарезали и сожгли с новым парнем в его квартире.

– Это к нее двое детей осталось? Как они теперь?

– С пенсией по потере кормильца и как малообеспеченные до восемнадцати лет.

Светлана подозрительно притихла, как-бы без намерения продолжать эту беседу, быстро доела свой лоток и ушла в ячейку. До конца дня ее трясло, перед глазами стояла сгорбленная спина и так непозволительно беспечные слова недалекой коллеги.

И в тот день она поняла, что никогда не отпустит от себя Вениамина, потому что страшнее, чем лишиться своего ребенка, отпустив его даже в родном городе, не может быть ничего.