Читать книгу От кетменя до мундира посла. Страницы жизни семьи, республики, страны - Улукбек Чиналиев - Страница 7

Дед ее, Василий Иоаникович, был владельцем красильной мануфактуры в Москве, о чем свидетельствует запись в книге учета жителей города Москвы за 1905 год, имел собственный дом. Один из его сыновей, Никита, будущий отец моей мамы, участвовал в Русско-японской войне 1904–1905 годов, защищал Порт-Артур. Имя его занесено в Книгу Почета. После войны он служил в Московской жандармерии. В книге записей за 1913 год значится, что сотрудник 3-го полицейского участка мещанского околотка Дятлов Никита Васильевич неоднократно награждался денежными поощрениями.

После Октябрьской революции, опасаясь преследований большевиков, он затерялся на бескрайних просторах России. Осел он с женой Анастасией Ивановной в селе Котел, Керенского района, Пензенской губернии, где в феврале 1922 года родилась дочь, которую нарекли при крещении Марией. К тому времени у них уже было три сына: Петр, Николай и Михаил.

Опасаясь за жизнь мужа, Анастасия уничтожила все фотографии, где Никита был снят в жандармской форме с царскими наградами. Боялся за жизнь близких и сам глава семьи, поэтому выбрал дом для проживания, из окна которого была хорошо видна проселочная дорога, связывающая село с уездным центром. Постоянно ожидая ареста, он наблюдал за дорогой, и, едва заметив что-либо подозрительное, покидал дом. Когда стали создаваться колхозы, семье Дятловых в приеме отказали. Так они стали единоличниками. Братья Марии росли крепкими, трудолюбивыми, умеющими постоять за себя. В те годы одной из распространенных забав молодежи были кулачные бои – стенка на стенку, село на село. Физически очень сильного и отчаянного Петра побаивались многие. В труде братья также не уступали никому. Семья была дружная, крепкая, и потому жили они зажиточнее других. За крепкое хозяйство односельчане окрестили их Купцовыми. Под этим именем и были они известны на всю округу, а еще они прославились тем, что в доме была единственная в селе и его окрестностях ручная швейная машинка «Зингер», привезенная из Москвы. Ее приходилось оберегать зорче глаза, перепрятывать во время обысков, даже опускать на дно ближайшего водоема. Продукция американской компании Zinger была известна во всем мире, в том числе в России. Подольский механический завод наладил их производство еще до революции. Машинка эта, сколько себя помню, всегда была в нашей семье. Не могу себе представить, как мама могла ее привезти из села Пензенской губернии. Мы с интересом рассматривали замысловатые цветные узоры на черном лакированном корпусе, ажурный орнамент, которым были щедро украшены металлические детали. Дотрагиваться к ней нам было запрещено, это была большая ценность, ею мама обшивала детей, чинила одежду.

Представители комитета бедноты, созданные декретами ВЦИК и Совнаркома во второй половине 1918 года, с целью практической реализации политики «военного коммунизма» в сельской местности, постоянно наведывались в ненавистную семью единоличников. А когда в стране началась кампания борьбы с кулачеством, сформулированная Сталиным «ликвидация кулачества как класса», начали отбирать у них имущество и инвентарь. Братья не подчинились Советской власти и во время экспроприации оказали ожесточенное сопротивление новому строю.

В Пензенской области в 1920-е годы почти все хутора были уничтожены крестьянами – сторонниками общего землепользования. С 1930 года начался процесс массового бегства жителей сельской местности.

Семья моей матери покинула село Котел, и братья скрывались чуть ли не до начала Великой Отечественной войны. Правда, самый старший, Петр, успел прихватить и финскую кампанию. Средний, Николай, служил в артиллерийском полку Прибалтийского фронта, дважды был ранен, награжден медалью «За отвагу». Младший, Михаил, воевал в войсках второго Белорусского фронта, был тоже награжден. С фронта он вернулся тяжело больным, разыскал младшую сестру Марию в Джалал-Абаде и благодаря ей 8 месяцев лечился в противотуберкулезном диспансере у известного доктора Рейнгольда Бауэра. Врач давал больному необходимые лекарства, соседние бабушки приносили собачий жир, заставляли его есть алоэ, сваренное с медом, однако ничего не помогло. Он вскоре умер.

Несколько десятилетий спустя, когда вырастут дети Марии и Кожомжара, когда жизнь войдет в нормальное русло, самый младший из пяти сыновей, Сергей, отправится на родину матери, чтобы разыскать кого-нибудь из ее родных или хотя бы тех, кто их помнил.

Провожая его в дорогу, мать напутствовала: «Запомни, сынок, нас в селе знали больше как Купцовых, а в 1938 году, когда я уехала, председателем колхоза был Шачников, и у него была дочь Надя. Она была моей подругой».

Вот с такими сведениями и оказался Сергей на полустанке «Пачелма». Это была самая близкая железнодорожная станция от села Залесская ферма. Однако на месте, где некогда была деревня, сохранились лишь остовы печных труб бывших строений, трухлявые пни некогда цветущих садов да покосившиеся могильные кресты. Решением Пензенского облисполкома от мая 1988 года деревня была исключена из учета данных, как населенный пункт, из которого выехали все жители.

Сергею удалось разыскать бывших сельчан, кто знал и помнил мать и ее родственников, но где искать Надежду Шачникову, они не знали. Помог случай. Попутная машина, на которой он возвращался к железнодорожной станции, проезжала мимо картофельного поля, на котором работала женщина средних лет.

Попросил водителя остановиться, подошел к ней и спросил, не знакомо ли ей имя Надежды Шачниковой?

– Как же не знать, – ответила она.

– Ведь я ее внучка.

Оказалось, что Надя живет в селе Ломово, райцентре одноименного района. Именно она проводила в последний путь Михаила. Сводила гостя на кладбище, показала могилу его дяди.

Прощаясь, сын выполнил наказ матери, передал ее подруге достаточную сумму денег.

Она наотрез отказалась их брать, но он пояснил, что его мать хоть таким образом желает отблагодарить свою давнюю землячку за то, что она ухаживала за ее больным братом, похоронила его, устроила поминки.

К тому времени от большой, зажиточной семьи никого уже не осталось.

Пора было возвращаться обратно, когда на полустанке «Пачелма», где пришлось ожидать поезд «Пенза-Москва», к нему подошел старик. Как выяснилось, его привлекла азиатская внешность ожидающего.

Сам он когда-то жил в Казахстане, вот и захотелось узнать, уж не из тех ли мест этот молодой человек? Пришлось рассказать, что приехал он навестить места, где родилась и жила его мама, назвал имя и фамилию.

– Что-то не припомню такую, – засомневался старик.

– А Купцовых помните?

– Как же не помнить? Ведь с Петром мы воевали вместе в финскую, хорошо знал и других братьев, лихие были ребята.

Случайно встреченный старик рассказал о трагическом периоде раскулачивания родителей нашей матери.

Вот ведь как бывает: братья числились «врагами народа», годами скрывались от Советской власти, а пришло время, они геройски погибли, положили свои жизни на алтарь Отечества. Воспоминания о родителях, их близких заставило вновь вернуться к военному лихолетью, к тем, кто считался навсегда потерянным. Они были возвращены из небытия моим сыном Владимиром, племянниками Алексеем и Рыскулбеком, которые приложили изрядные усилия, чтобы документально восстановить военную судьбу Николая, считавшегося без вести пропавшим. Благодаря настойчивости наших детей были восстановлены скупые строки судьбы их прадеда Бикеева Чыналы, арестованного в 1930 году и позже реабилитированного.

Наши родители прожили в любви и согласии сорок шесть лет, вырастили пятерых сыновей. Всем дали блестящее образование. От своего отца унаследовал наш родитель убеждение, что человеческий капитал – это имеющийся у каждого запас знаний. Отправным пунктом для отца служило представление, что при вкладывании средств в образование детей он ведет себя рационально, взвешивая соответствующие выгоды и издержки. Причем образование по самым высоким международным стандартам. И потому основным смыслом своей жизни он видел, чтобы его сыновья учились в престижных вузах, непременно в технических.

Начало сороковых годов. Отец главный бухгалтер двух колхозов в Сузакском районе Джалал-Абадской области. Во время Великой Отечественной войны его, как и всех мужчин, призвали, чтобы отправить на фронт. Однако вскоре вернули по брони на прежнее место работы. Кто-то должен был кормить фронт и тыл. Вот только поработать долго главным специалистом сельхозартелей ему не довелось. Разгул истерии по выявлению врагов народа накрыл и его. Хотя и не было у отца агрономического образования, но из литературы и опыта других земледельцев знал о преимуществах озимого сева. В теплую и влажную осень мобилизовал колхозников засеять обширный клин поливной пашни. Появились дружные крепкие всходы. Когда выпал первый снег, зеленка поднялась на 10–15 сантиметров. Селяне, позже, получили хороший урожай пшеницы, а это позволило выполнить и плановые поставки на фронт, и обеспечить колхозников хлебом.

Однако то ли по доносу недоброжелателей, то ли из-за неосведомленности руководителей районного НКВД зимой отца обвинили во вредительстве. Тут же в ход пошло все.

Припомнили бдительные сотрудники компетентных органов и бай-манапское происхождение и репрессии деда Бикеева Чыналы, и учебу в медресе, и короткий период его просветительской деятельности в бытность молдо.

О камерах следственного изолятора НКВД отец вспоминать не любил, однако и забыть об этом не мог. Для того чтобы добиться нужных показаний, применялись жестокие пытки. Сильно били по голени ног, поэтому кожи на ногах не было, но глянец остался на всю жизнь. Бывало в детстве, мы спрашивали: «Ата, почему у тебя такие ноги?» Он пояснял, что его волки покусали. Нам было интересно, как это могло произойти, но по некоторым признакам мы догадывались, что ему это досадно вспоминать. И расспросы прекращались.

Много позже, будучи взрослыми, мы узнали отдельные подробности того жизненного периода отца. Особой изощренностью отличалась пытка в карцере: отца ставили под капающую на голову воду и не давали спать. Как правило, после трех суток экзекуции подследственные подписывали любые документы.

Но все знали, что приговор, как правило, – это высшая мера наказания. Отец выдержал неделю и не подписал признательных показаний во вредительстве.

Будучи грамотным и хорошо владеющим русским языком, он написал жалобу на применение пыток, грубых нарушений закона в отношении его и других подследственных, в адрес Н. М. Шверника, председателя ВЦСПС, для передачи ее в руки Сталина. Жалоба, возможно, дошла до адресата, и по распоряжению центра была создана комиссия. Итогом работы ее стало освобождение нескольких десятков человек. Много лет спустя, работая послом, я приехал в Джалал-Абад и встретился с первым заместителем губернатора области. Не урегулированные пограничные вопросы, торгово-экономические, бытовые проблемы обсуждались с администрацией региона.

После напряженной работы приятно было посидеть за пиалой кок-чая, располагавшего к воспоминаниям. У кыргызов принято расспрашивать, где родился собеседник, кто его родители, какого он рода. Это не является нарушением личного пространства и вписывается в норму. Мой собеседник, с горечью, поведал о том, что наши родители вместе находились под следствием, перенеся все тяготы, выпавшие на их долю. Он, встретив меня, просил передать признательность моему отцу, продлившему годы жизни его отца, своим поступком.

Освободившись из-под следствия, ему пришлось перебраться подальше от областного центра, в Джанги-Джольский район. Впрочем, и там клеймо бай-манапского отпрыска не исчезло.

Не всегда и не везде удавалось найти подходящую работу. Отец по-своему реагировал на абсурдность происходящего, осознавая вседозволенность власти, полную непредсказуемость собственной судьбы и невозможность повлиять на нее. О том невеселом периоде жизни родителей выросшие сыновья много позже узнали из скупых рассказов матери.