Читать книгу Коза, мажор и дурочка - Ульяна Гринь, Юлия Гринченко - Страница 2

Лида

Хорошо, что я проснулась рано. В двенадцать нужно кровь из носу заступить на смену в колл-центре, а до этого заехать к папе. Вовремя вспомнила про его однокомнатную квартирку на окраине города. Там можно перекантоваться ненадолго. Надолго меня не хватит, потому что соседка слева отравляет воздух в парадной испарениями сорока кошек, а сосед справа если не в запое, так в шизе, если не орёт дурниной, так бегает с топором по лестнице.

Но до папы ехать сорок минут на маршрутке, а потом топать пешком. Я сполоснула турку и снова поставила её на огонь. Мне нужно больше кофе.

В последний раз я виделась с папой пять лет назад. Мои родители были лучшими на свете, настолько, насколько это вообще было возможно. Я их обожала. Но на расстоянии. Приблизиться к родителям на расстояние обнимашек значило сгореть дотла. Они, как два солнца, освещали мою жизнь и дарили тепло просто потому, что существовали, однако быть с ними совсем рядом я никогда не могла. Два солнца своим притяжением могут разорвать пополам планету, которая крутится вокруг них. Поэтому я предпочла крутиться по очень большой орбите подальше и подольше.

В маленькой церкви, стоявшей посреди парка, было пусто и гулко. Войдя внутрь, креститься я не стала, покрутила головой, пытаясь отыскать хоть кого-нибудь, потом робко спросила:

– Здравствуйте, есть тут кто?

В глубине церкви зашелестело, зашуршало, и из-за алтаря показался священник с добрыми глазами. Он ответил:

– Слушаю тебя, дочь моя.

Я не ваша дочь, пробурчала про себя, а вслух сказала:

– Мне нужен Анатолий Григорьев, где его найти?

Поп оглядел меня с головы до ног, потом кротко сказал:

– Он трудится над картиной в сквере.

Уточнений не последовало. А сквер большой, между прочим… Ладно, будем искать. Я развернулась и вышла.

Погода, как обычно, не располагала к прогулкам. Под порывами ветра я быстренько пробежалась по дорожкам парка, думая только о том, как заберу у папы ключи и погоню собирать вещи. Кофе выпью где-нибудь, куплю пакет чипсов… В животе бурчит. А папы нигде не видно.

О, вру. Вот и он. Стоит перед мольбертом и рисует фонтанчик, из которого пьют, смешно запрокидывая головы, два голубя. Как живые, умилилась я, подойдя ближе. У птиц можно было разглядеть даже бороздки на растрёпанных пёрышках! Папа был отличным анималистом, но картины его отчего-то не выставлялись нигде. Да и продавать их он не любил никогда. Наверное, поэтому они с мамой и расстались. Долбанутая на всю голову, моя маман всё же не была лишена здравого смысла, ибо ходила в магазин каждый день. А вот папа всерьёз удивлялся, что она требует с него денег. Похоже, в его реальности уже наступил коммунизм…

– Привет, пап, – сказала я негромко, приблизившись. – Как дела?

– Хорошо, – не отрываясь от картины, ответил он. – Давно тебя не было. Как у тебя в школе?

– Я её закончила год назад, пап…

Он удивился, обернулся и смерил меня недоверчивым взглядом:

– Да ты что?! Как время летит…

Я кивнула со вздохом. Год назад у нас была похожая беседа, правда, по телефону. Но тогда я свернула её быстрее. Сегодня же пришла с делом.

– Пап, я подумала… Ты всё равно живёшь при церкви, дай мне, пожалуйста, ключи от квартиры.

– А у меня их нет, – рассеянно ответил он, снова прицеливаясь кисточкой к холсту. – Я их отдал игумену Евгению.

– Ну, возьми их у него, пожалуйста, – я позволила себе немного настойчивости в голосе. Папа задумчиво почесал торцом кисти в затылке и беспомощным жестом пожал плечами:

– Не могу, ведь я оформил дарственную на приход.

– Ты отдал квартиру посторонним людям? – ужаснулась я. – А обо мне ты подумал? Я же мыкаюсь по съёмному жилью!

Задохнувшись от возмущения, замолчала. Он не от мира сего, согласна, пусть рисует свои картины, пусть живёт в пристроечке у церкви, пусть питается хлебом и водой, но блин! Это же квартира! Да, на окраине, да, однушка, да, в хрущёвке, но собственная жилплощадь!

– Прости, дочка, – обезоруживающе и виновато улыбнулся он. Я не видела улыбки, но поняла по его голосу – нет, он не подумал. Он вообще забыл о том, что у него есть взрослая дочь, наследница его имущества. – Ну, ты себе ещё заработаешь на квартиру, ты же у меня умненькая, вся в маму.

Мама… Да, придётся ехать к маме. У неё комнатка в коммуналке на другой окраине, но это лучше, чем спать под мостом.

– Ладно, пап, спасибо и на том, – пробормотала я, но он не услышал, не ответил. Солнце потускнело, перестало греть. Зря только скаталась в такую даль. Для папы я, похоже, перестала существовать. И то правда, выросла, стала совершеннолетней – велком отсюда плиз.

И я двинулась к выходу из парка, к остановке маршрутки, злясь на саму себя и на непутёвого, непризнанного гения-папку.

Максим

Жалеть себя – занятие неблагодарное. Но весьма и весьма приятное человеческому мозгу. Макс понимал, что выхода у него нет, поэтому и не собирался искать выход. А вот пожалеть бедного мальчика, которому отказано в главнейшем праве – праве на свободу, мог в любое время и в любом объёме, чему и предавался в настоящий момент, бесцельно слоняясь по пентхаузу на девятом этаже клубного дома в самом престижном районе Северной Пальмиры.

Марина Алиева, господи, только не это!

В последнюю их встречу Максу было пятнадцать, а ей десять. Образ маленькой худенькой девочки с двумя тяжёлыми иссиня-чёрными косами за спиной размылся за прошедшие годы, как будто карандашный рисунок попал под дождь. Но разговор о свадьбе появился уже тогда. Макс прекрасно помнил, как Саид по-свойски хлопал его по плечу и говорил солидно и весомо: «Такой хороший мальчик будет отличным мужем для моей единственной дочери, для моей Мариночки!» Мариночка скромно тупила глазки в пол, а на губах её украдкой плавала довольная улыбка.

Максу в тот момент хотелось только одного: поскорее отвязаться от занудных взрослых и глупой девчонки, запереться в туалете и подрочить на тайком снятую на камеру телефона фотку официантки, у которой были сиськи четвёртого размера.

Сисек он с тех пор видел несколько пар, да хотя бы и Матильдина двоечка… Размер не имеет значения – такая истина открылась ему совсем недавно. Но сиськи Марины Алиевой его совершенно не влекли. Интересно, почему? Интересно, какой она стала?

Макс оглядел гостиную. Вздохнул. Здесь всё казалось стерильным – то ли из-за преобладания белого цвета, то ли из-за ежедневной влажной уборки. Ни одной лишней вещи, всё в строгом соответствии с дизайнерским решением. В гостиной нельзя играть, игрушки допускались лишь в комнате. В гостиной нельзя шуметь, слушать музыку, валяться на диванах или на ковре. В гостиной нельзя есть, для этого существует столовая. И с чашкой кофе на балкон через гостиную можно спокойно пройти, только когда мамы или горничной Карины нет дома.

В гостиной нельзя жить. У кого-то можно, а у них нельзя и точка.

Макс добрался до кухни и поставил чашку в раковину. Чем заняться до обеда? Потупить в ленте новостей? Позвонить лучшему другу Артёму? Взять машину и прокатиться по городу? А что, неплохая идея. Впрочем, она не вызывает в душе никакой эйфории, но разве что-нибудь вообще вызывает эту эйфорию с тех пор, как он вернулся в Россию?

Выйдя в прихожую, Макс озадаченно огляделся и громко позвал:

– Вадим?!

Координатор появился ровно через три секунды и осведомился:

– Вам что-нибудь нужно, Максим Валерьевич?

– Где у нас теперь хранятся ключи?

Раньше ключи от машин и всего остального имущества семьи валялись в большой деревянной чаше на консоли у стены. Теперь же Вадим открыл небольшой потайной шкафчик в стене и деликатно удалился. Макс покивал с уважением – нормально придумали – и присмотрелся к ключам.

Так, это папины, это мамины, это от Армады, это от загородного дома, это от яхты, а это…

Ключик на маленьком брелке «Максим»! С ума сойти, он думал, что мотоцикл давно продали! Его мотоцикл, который папа подарил на пятнадцатилетие и который Макс успел опробовать всего пару раз, пока не уехал в Швейцарию!

В душе зажглось нечто тёплое и волнительное, как будто по секрету сказали, что Дед Мороз таки существует. Макс ощутил свою глупую улыбку через всё лицо, а потом его словно ударило в грудь. Идея!

А что, вполне себе нехилая идейка!

Схватил ключ и, сунув ноги в кроссовки, крикнул, как мальчишка:

– Вадим, я в город.

В лифте спускался, чуть ли не подпрыгивая от возбуждения. Даже в пальцах покалывало – так хотелось скорее схватить руль! Мотик, его личный мотик!

Он стоял, накрытый чехлом, между Армадой и пустым местом, где обычно парковался папа. Макс резким движением сдёрнул пластик и с замиранием сердца залюбовался блестящим хромом и красным лаком. Застоялся ты, братишка, застоялся! Пора погулять, пора поплавить асфальт и попугать водятлов!

Бензина было достаточно, Харлей завёлся с пол-оборота, но, оседлав его, Макс понял очень неприятную вещь. У него нет ни каски, ни куртки с защитными вставками. Конечно, когда ему было пятнадцать, об этом не думалось. А сейчас, в двадцать пять, да ещё и выдрессированный законопослушными женевцами, Макс с трудом пересилил себя и всё же оседлал мотоцикл. Ничего страшного, заедет в магазин и всё купит. Как раз до обеда можно и покататься, времени хватит.

С громким утробным урчанием Харлей быстро покатил к выезду с паркинга, а навигатор уже строил маршрут до самого крутого мотобутика в городе. Ветер в морду лица, Макс с наслаждением вырулил на улицу, чувствуя послушность машины под руками, чувствуя её силу, спрятанную под кожухом мотора и покорную только его воле. Хоть что-то он может контролировать в своей жизни, и это прекрасно! Это даёт ощущение свободы. Мнимой, но свободы…

Питер встретил его неприветливо. Хотя дождь и перестал ночью, асфальт ещё был скользким, и Макс, вильнув пару раз, выровнял мотоцикл, привыкая к нему. Заново привыкая, после многих лет машины. Ветер в неприкрытое лицо, авто слева и справа, бесконечные светофоры – всё это мешало насладиться скоростью. Чёртовы ограничения! Нормально не рвануть…

На жёлтом сигнале впереди Макс решился.

Крутанул ручки газа, ощутил с восторгом, как уплотнившийся воздух ударил в грудь, обогнал светофор и…

Ледяным душем из лужи обдал девушку, одиноко стоявшую на переходе!

Прости, незнакомка, не заметил, не увидел, не подумал. Прости, если сможешь, за испорченный день…