Читать книгу Заоблачная. Я, ведьма. Сказка для больших девочек - Ульяна Гринь - Страница 4

Вздумай я вернуться во двор Обители сама – точно бы потерялась. Внутри терем-теремок оказался просто огромным, поделённым на чёртову тучу комнат, комнатушек, клетушек и сеней. Гаврила ориентировался в этом лабиринте просто превосходно, шёл уверенно и быстро, я только и успевала вертеть головой, чтобы всё рассмотреть. Старинные сундуки и лавки, некрашеные столы со стопками книг, ворохами одежды, колбами, щипцами, пустыми мисками и плошками… Всё вместе или по отдельности, такое впечатление, что уборщица объявила забастовку. Анфилады комнат освещались целыми ротами свечей или одинокими пузатыми светильниками. Атмосферная обстановочка, ничего не скажешь!

Знахарь нашёлся в одной из тупиковых комнат. Седой старикашка с жиденькой, но длинной бородой возился со склянками, наполненными прозрачной жидкостью. Гаврила сгрузил меня на стол, покрытый бумажным полотенцем, и я удивлённо отметила, что сижу на вполне современной каталке из тех, что используют в больницах. Старик впился в меня сперва испытующим взглядом, а потом и цепкими холодными пальцами. Я инстинктивно стянула майку на груди, но прозрачно-голубые глаза смотрели так завораживающе, что всё моё тело расслабилось, налилось свинцом, потянулось вниз.

Яга проскрипела от входа:

– Лазарь, батюшка, глянь внучечку мою, может, ей надобно каких травок попить?

– Баюновна, не буянь, – тихо ответил старик, устраивая руки над моим телом. Меня тут же потянуло в сон, но я захлопала глазами, стараясь не поддаться наваждению. Лазарь медленно провёл костлявыми кистями по воздуху над моей грудью, над головой, спустился к животу, глядя всё так же испытующе мне в глаза. Неприятный взгляд, можно даже сказать, противный, но я его выдержала. Лазарь буркнул:

– Вот неугомонная порода.

– Батюшка, ведь Лёленькина дочка! – с некоторой гордостью ответила Яга. – Так что с внученькой?

– Всё с ней хорошо, травки подавай по своему вкусу, общеукрепляющие.

Старик отвернулся от меня, и сразу стало легче дышать и двигаться. Бабка закивала головой:

– Как скажешь, Лазарь, как скажешь! А с Далой как быть?

– Сама появится, – загадочно ответил знахарь, гремя склянками. – Вечно ты, Яга, торопишься!

– Так ведь появляется уже, батюшка! Видать, томится в одиночку, неприкаянная!

– Белбог с ней, Баюновна, всё придёт в своё время.

Лазарь кивнул Гавриле, и тот всё так же бесцеремонно сгрёб меня в охапку. Ну уж нет! Хватит! Я решительно вывернулась из его лап и твёрдо встала перед Ягой:

– Доктор сказал, всё в порядке, нефиг меня таскать, как младенца!

Бабка ничего не ответила, только скривилась, как будто лимон съела. Знахарь поцокал языком, но мне послышалось одобрение в этом звуке.

– Неуёмные. Все одинаковые, – буркнул он и отвернулся. – Идите уже, у меня полно работы.

Гаврила послушно двинулся к выходу, я за ним, Яга замыкала шествие, шаркая обувкой.

Долго ли, коротко ли… Тьфу, совсем уже чиканулась! В общем, после обратного пути по бесконечным коридорам мы снова оказались во дворе. Косматка стояла у ограды и ела из полотняного мешка, одетого на шею. Яга потрепала лошадь по гриве:

– Ну что, домой?

Косматка кивнула, совсем как человек, вынула морду из сумки и тряхнула гривой, мол, давай уже по-быстрому. Я ухватилась за край колымаги и тут же почувствовала, как кто-то подсаживает меня. Обернулась – Гаврила. И смотрит такими глазами… Даже неудобно стало. Честное слово, как будто он меня всю жизнь ждал. Вот такую наследную принцессу русских народных сказок! Нет, меня понять можно и даже нужно. У меня никогда не было семьи. Я знала, что родители погибли в аварии, когда мне было совсем мало лет, что меня определили в детский дом за неимением других родственников, что я долго болела и даже не помнила почти два года из моей жизни, которые провела… не знаю где… Меня воспитывали и целовали, не били и не унижали, журили и наказывали, и почти всегда за дело. Но это была не семья. Это были люди, которым за моё воспитание платили зарплату.

А тут вдруг появилась бабка, кузен, все знали мою маму, моего папу, все знали меня, а я, наоборот, не знала или не помнила никого. И всё это безобразие приводило меня в состояние бессильной и бессмысленной злости.

Пока я предавалась противоречивым мыслям и сомнениям, Яга взяла лошадь под уздцы и повела в угол двора. Очнувшись от раздумий, я удивлённо подалась вперёд – что, если бабка сошла с ума и просто не видит здоровенной ограды из толстых брёвен? Косматка заартачится, взбрыкнёт, понесёт колымагу и меня вместе с ней…

Но лошадь спокойно и послушно перебирала ногами, двигаясь прямо на ограду. В один момент я заметила покрывший брёвна серебристый туман, Яга слегка повела рукой, раздвигая его, и мы втроём погрузились в тёплое свечение, обнявшее нас, словно вторая кожа. Я зажала нос пальцами, как будто прыгнув в воду, но мы вынырнули почти сразу же. Всё тот же лес, всё та же дорога, но что-то неуловимо изменилось.

Яга обернулась и сказала успокаивающе:

– Уже близко. Пара шагов, и мы дома.

И я поняла. Вместо заката мы въехали в рассвет. Солнце поднималось над лесом, над острыми верхушками ёлок, золотя зелёные игольчатые лапки. Между елей на небольшой полянке, словно сошедшей с иллюстрации детской сказки, стояла избушка на курьих ножках.

Я даже практически не удивилась. Ну, а где ещё жить Бабке Ёжке, как не в такой избе?! И улыбнулась – на крылечке сидели рядышком чёрный, лоснящийся от сытости кот и рябая курица со свешенным набок гребешком. Всё, как я себе и представляла. И резное крыльцо, и ажурные наличники на кукольных окошках, и дымящаяся на крыше труба… Во рту даже появился вкус сдобных пирожков с мясом (надеюсь не из непослушных детей!), аж слюнки потекли!

Косматка тряхнула головой и произнесла странным ржущим голосом:

– Опять день! Спать хочу!

Кот соскочил с крыльца и язвительно мяукнул, лавируя между заросших шерстью ног лошади:

– Триста лет здесь день, а ты всё не привыкнешь!

Курица тоже встрепенулась и, распустив крылья, заквохтала:

– Приехали! Приехали! Агаша, стол накрывай, стооооол! Кооооот, кот, кот, не приставай к Косматке!

Я сидела, вцепившись в край повозки, чтобы не свалиться от обалдения. Говорящие звери! Господи, да неужели я, и правда, попала в сказку?! И отчего эта сказка мне так знакома?

Кот одним точным и грациозным прыжком вскочил в колымагу и потёрся ухом о мою руку:

– Привет, девочка! Добро пожаловать домой!

Я машинально почесала его по шее, и у меня вырвалось совершенно неожиданное:

– Киця!

– Точно! – обрадовался кот, вползая мне на колени. – Надеюсь, ты не полезешь мне пальцами в глаза, как когда-то?

Я покрутила головой, лаская шелковистую шёрстку. Неужели я была такая гадкая в детстве? И что же получается – я приезжала сюда раньше? Почему тогда ничего не помню?

Яга бросила поводья и махнула рукой на кота:

– Иди уже, Ботаник! Не приставай к Ладе с дороги! Ещё налижетесь!

Кот обиженно выгнул спину, шипя:

– Злая ты, Баюновна, уйду я от тебя к Знахарю!

– Чемодан собрать? – буркнула Яга, подходя к крыльцу. Похлопала ладонью по перилам: – Давай-ка, милая, присядь, а то девочка непривычная ещё!

Избушка качнулась на толстых, покрытых чешуёй когтистых лапах и с глухим утробным кряхтением начала опускаться на траву. Накренилась на один бок, и изнутри раздался звук разбившейся тарелки. И тоненький истошный вопль:

– Яга-а-а-а-а-а-а-а! С ума сошла, старая!

– А ну отстаньте от меня все! – разозлилась старуха и топнула ногой. В один миг её лицо снова стало молодым, как тогда, у камня, и исказилось страшной гримасой. Яга взмахнула руками, обернулась вокруг своей оси и взвыла:

– Всех в котёл! Всех сожру!

– Ой, разбушевалась, – пренебрежительно квохтанула курица. – Девочку напугаешь!

Я сидела ни жива ни мертва, вжавшись в сено, только чтобы меня не заметили, чтобы забыли, что я тут. И вдруг эта Ряба напоминает! Чем чёрт не шутит, вдруг бабка и впрямь слопает живьём, или даже сваренную вкрутую…

Из окошка, безжалостно смяв кружевную шторку, выглянула сморщенная крохотная старушка с неожиданно розовыми волосами и снова тоненько завопила:

– Яга! Да что ты вытворяешь?! Привезла девочку только-только после больницы и орёшь, как оглашенная! А ну, смирись тут же!

Бабка смущённо отмахнулась:

– А чего вы меня выводите? Что одна, что второй! Прямо это… Кто в избушке хозяйка?!

– Ты! – язвительно ответила Косматка, тряся головой. – Не очень хозяйничай только, и всё будет тип-топ!

Я тихонечко сползла с повозки, бочком подбираясь к крыльцу. Старушка из окна всплеснула сухонькими ручонками:

– Ой, матушка Макошь! Гляньте, как выросла-то наша Ладушка! Ходи, ходи в избу-то, не бойся, она смирная, не то что эта оглашенная!

Яга снова топнула ногой и твёрдо сказала:

– Заткнитесь все немедленно! Подымайся, внучка, не слушай этих… Сейчас покушаешь, выспишься, и всё будет хорошо.

И странно, после этих слов все и правда заткнулись, куда-то заторопились, словно по делам, а я осторожно ступила на доски крыльца. Ничего страшного не произошло. Избушка не закудахтала, не подпрыгнула, я беспрепятственно добралась до двери и открыла её.

Внутри… О, внутри всё оказалось таким… просторным! На память пришел Гарри Поттер с его магическими безразмерными палатками. Неужели и здесь магия? Большое помещение, даже не слишком похожее на классическую горницу, но зато с пузатой, гордо выпятившей бока на полкомнаты, печкой. Эта бандура, очевидно, была родной моему сердцу, потому что оно сладко сжалось и торопливо застучало при виде белёных неровных стенок. Я точно провела на печке пару весёлых моментов, по крайней мере, пятки зачесались конкретно. Это я тогда так сильно ударилась о крашенные доски пола, прыгнув на спор с самой верхушки полатей! А вот на спор с кем…

Отвернувшись от печки, я оглядела комнату. Стол, застеленный белоснежной скатертью, ломился от еды. Пар струился от истекающих потом глянцевых пирожков, от глупого румяного поросёнка с яблоком в пасти, от золочёного самовара с изящными ручками и широкой короной, обнявшей дутый заварной чайничек. Рыба в окружении печёных овощей, круглые щёчки картофелинок, по которым стекало растопленное масло, всякое всё в разноцветных плошках, ржаной хлеб длинными ломтями… На него бы ещё постного масла, да присыпать солью… Снова вкус, пришедший из далёкого детства, защекотал мой язык.

И тут на меня набросилась старушка с розовыми патлами. Набросилась, конечно, с поцелуями, обхватила меня тоненькими, как веточки, ручонками и принялась тискать, вертеть во все стороны и ахать, восхищаясь:

– А большая-то какая! А худенькая! А глазки-то мамочкины, глянь, Баюнна, чистая Лёленька! А волосы пошто срезала под корень, ой-ой-ой, волосы – главная женская сила, а для ведьмы уж и подавно!

– Агашка, выселю на болото! – негромко пригрозила Яга, возясь в углу. Я услышала характерное гудение и, обернувшись, с удивлением увидела самый настоящий и довольно-таки новый компьютер. Но Агаша не дала мне передышки, подтолкнув к лавке:

– Садись, покушай, золотце! Голодная, небось! Давай я тебе рыбки положу, картошечки! Не стесняйся, кушай, ты же дома, а не в гостях!

И забурчала, наваливая в тарелку всего понемножку:

– Выселю, выселю, а кто избушку чистить будет? Кто стирать и убирать будет? Где ты ещё такую работящую кикимору найдёшь, а, Яга?!

В тарелку к рыбе притулились два куска поросёнка, политые густым соусом…

– Они ж все лентяйки, по углам прячутся, да ноют, что никто их не любит! А я как книжку прочитала бесценного дохтура Карнегия, дай ему Числобог здравия и долгой жизни, я всех люблю и всех-всех имена знаю, и скатёрка вон меня слушает, ласковая стала, чаёк заваривает с бергамотой!

Горка картошки уже грозилась вывалиться на упомянутую скатерть, а овощи вообще испуганно жались к рыбе, вдруг места не хватит? Понемножку в понятии Агаши означало всего, что есть, по килограмму! Я даже рыпнуться не успела, как тарелка оказалась передо мной, в руке ломоть хлеба, а кикимора зависла над плечом, шепча ласково:

– Кушай, кушай, а бабку не слушай, она сегодня чегой-то сердитая, орёт на всех, вон почки заячьи из-за ней разбила, а ничего, ещё попробуешь, скатёрка сготовит, я попрошу…

Покорно макнув хлеб в соус, в отсутствии вилок и ножей я неумело загребла ломтем чуть-чуть овощей и отправила в рот. И едва не застонала от наслаждения! Было невероятно вкусно! И овощи, и мясо, и рыба, всё так и таяло на языке, даже жевать почти не приходилось.

А Агаша шептала и шептала, словно гипнотизируя:

– Поправиться тебе надо, золотце, худенькая какая, аж рёбра светят насквозь! Ну, ничего, Агаша тебя подкормит, хоть на человека будешь похожа, а то ни груди, ни попы, кто ж тебя замуж возьмёт…

– Агашка, пусти девчонку, дай ей поесть! – проскрипело из угла вроде и тихонько, а кикимора послушалась немедленно, отстала, юркнула за печку, откуда послышалось шарканье метлы. Я оглянулась, и кусок рыбы застрял в горле. Косматый и бородатый вроде Гаврилы, но маленький, мне по пояс дедок поднялся с лавки и неторопливо протопал на коротеньких толстых ногах к столу.

Пыхнул дымом из причудливой витой трубки и ласково продолжил, обращаясь ко мне:

– Не тушуйся, девонька! Я тебя во-о-о-о-о-т такой знавал, – и он отмерил ладонью где-то полметра от пола, – и уже ты Ботанику усы выдёргивала, а тут Агашу смутилась.

Я не то что смутилась, я онемела. Не каждый день встречаешь розоволосых старушонок с неуемной жаждой кормить на убой и гномов, больше всего походящих на трухлявый пень.

На мой незаданный по причине временной обалделости вопрос он ответил обстоятельно и спокойно:

– Кузьма я. Домовой здешний. Муж законный этой вон, – и дедуля кивнул клочкастой спутанной бородой за печку, где всё скреблась метлой Агаша.

Я кивнула, прошамкав с набитым вкуснючей рыбой ртом:

– Ошен пыятно, Лада!

– Говорю жеж, знакомы уже, – спокойно кивнул Кузьма, вынимая трубку из продольной щели, служившей ему ртом. Поискал глазами на столе и ласково погладил скатерть морщинистой большой рукой:

– Самобраночка, дай-ка пепельничку!

Я торопливо проглотила непрожёванный кусок рыбы, наблюдая, как раздвинулись плошки, пропуская к краю круглую жестяную чашку. Кузьма по-отечески похлопал скатерть и не спеша выбил трубку в посудину.

– Чайку нальёшь старику и девочке? А то всухомятку жуёт, что ж ты, как будто не знаешь, как гостей принимают! – скрипучий ласковый голос пожурил скатерть, и я словно вернулась в детство… «Веська, ну как же ты надумал маленькую подговорить? Как будто не разумеешь, что может расшибиться, ежели с печи прыгнет!»

Веська! Чумазое смешное существо, ростом с сидячую собаку, и не поймёшь – мальчишка или девчонка! Подговорил ведь. И я прыгнула. Ревела потом, как резаная, ибо отбила пятки, а Веська спрятался так, что его два дня искали с собакой Хильдой. Агаша шептала и дула на пяточки, завораживая боль, Кузьма ворчал на печку, почему меня не остановила, а Яга бессмысленно грозила розгами большому зеркалу в тяжёлой деревянной оправе, висевшему у окна…

Все эти воспоминания ненавязчиво родились в моей несчастной, уже перегруженной головушке, пока я бездумно смотрела, как чашки сами собой летят к чайничку, как тот льёт душистую заварку, а пышущий жаром самовар доливает доверху из краника кипятком… Я решила больше ничему не удивляться, да и устала от всей этой суматохи, поэтому совершенно спокойно приняла в ладони готовую чашку чая.

– Пей, деточка, пей, – усмехнулся Кузьма. – А потом на полати и спать! Хоть и день на дворе, а спать пора.

– Да уж которую сотню лет день, – проворчала Яга, одним пальцем медленно стуча что-то на клаве компьютера. – А у Белбога всё дела какие-то, всё он занят, чтобы к нам заглянуть…

– Заглянет! – уверенно ответил домовой, набивая трубку свежим табаком из вышитого кисета. – На девочку вон поглядеть придёт…

– Лада! – окликнули меня. Я резко подняла голову с руки. Оказалось, задремала за столом.

В комнате было сумрачно. Откуда? Вечный день же! Я бросила взгляд на окошко и увидела ряд громадных перьев, скрывших белый свет. Избушка крыльями прикрыла? А что, удобно!

– Давай-ка, золотце, спатки! – Агаша с силой, которую трудно было заподозрить в её хрупком теле, подняла меня и потянула за печку. Там стащила с меня шмотки, обрядила в длинную, до пят, белую ночнушку и подтолкнула наверх. Я вяло подумала, что сейчас свалюсь, не добравшись до кровати, но ноги словно сами вспомнили путь. Одна на приступку, вторая в выемку, коленом на тёплую спину печи – и я оказалась на полатях. Там ждала меня разложенная заботливой рукой постель, пахнущая травами и – легонечко – печным жаром, с уютной твёрдой подушкой (благодать какая!) и лёгким летним одеялом, подоткнутым цветастой простынкой. Глаза сами по себе закрылись, я только успела повернуться, чтобы найти удобную позу, как уснула крепким здоровым сном праведницы.

Проснулась от желания сходить в туалет. А правильно, нефиг чаи перед сном гонять! Села на полатях, едва не стукнувшись макушкой о низкий потолок. Как же туалет найти?!

Рядом со мной, развалившись на полметра, нагло сопел кот Ботаник. Вот же жучара! Пригрелся, место отнимает… Будить говорящего кота не хотелось, поэтому я понадеялась на свою механическую память. Вспомнила же печку и Веську, авось и гигиенический уголок найдётся! Осторожно слезла с полатей, путаясь в подоле рубашки, подобрала его, придерживая руками, и на цыпочках пошла к выходу.

Зеркало, всё так же висевшее возле окна, блеснуло в полумраке, и я обернулась, чтобы пристальнее разглядеть его. Зеркало как зеркало. Красивая старинная вещь. Блескушка. А мне пофиг, мне бы в туалет!

Дверь громко скрипнула, открывшись, и я испуганно оглянулась на спящую комнату. Кажись, никого не разбудила! Только в зеркале привиделось движение, но я списала его на горящую на столе одинокую свечу. Выскользнув во двор, я прикрыла глаза с темноты – было светлым-светло, и правда, всё время день! Спустилась с крыльца, пошарила глазами по лужайке, но не нашла ничего похожего на будку или хоть какое-то сооружение, похожее на туалет. Пришлось закрыть глаза и включить мозг. Вспоминай, вспоминай! Ты маленькая, тебе хочется пипи, прямо поджимает! Ну же? Куда?

– Кооот-кот-кот! – раздалось под ногами, и я взвизгнула от неожиданности. Курица участливо смотрела на меня, склонив голову на бок. Я вздохнула, приложив ладонь к груди. Спросить её, что ли? Всё ж таки женщина…

– Извините, где здесь туалет? – вежливо обратилась я к Рябе, и та оживилась, заквохтала:

– Сюда-а-а, сюда-а-а!

Я с облегчением последовала за ней, чуть ли не бегом, боясь опоздать. Курица привела к толстому дереву, раз в десять толще меня, и запрыгала возле корней:

– Вот здесь, зде-е-е-сь! Руками, руками открой!

Я уставилась на шершавую кору, изрезанную длинными глубокими морщинами, не зная, что делать. И чувствуя себя полной и абсолютной дурой. Блин! Как открывается этот лесной туалет?!

Моя ладонь внезапно зачесалась. Словно крапивой обожгло. И я машинально поднесла её к дереву, потёрла о кору, чтобы унять зуд. В голове пронеслось стремительное и досадное: «Левее, клюшка безмозглая!» Я не успела даже удивиться таким мыслям, взяла левей, и в дереве со скрежетом раздвинулось отверстие вроде двери.

Никаких особенных удобств, конечно, обычный деревенский туалет, которым я без промедления воспользовалась, даже уже не размышляя над этой магией. А потом заспешила обратно в избушку, пропустив между ушей Рябино квохтание, потому что совершенно замёрзла. Первым, что притянуло мой взгляд уже в комнате, оказалось настырное зеркало.

Медленно, как завороженная, я подошла к нему. Гладкая поверхность звала и манила, завлекала к себе таинственным блеском. Было и страшно, и любопытно одновременно – что я увижу в тёмной глубине? Не зря им пользуются при гаданиях, мы с Машкой и девчонками в интернате столько раз вызывали суженого у зеркала со свечами…

А сейчас… Я увидела себя – встрёпанную со сна, бледную, с вытянутой от напряжения мордой. И рядом – другую себя, отчего-то с длинными волнистыми волосами и в непонятной униформе. От изумления я потрясла головой, ожидая, что раздвоенное отражение в точности повторит моё движение. Но та вторая, с распущенными волосами, только хмыкнула, пожав плечами, и сморщила нос:

– Что, не узнаёшь, клюшка? Совсем меня забыла!

В её голосе сквозила горечь, но больше дерзость и насмешка. Я поперхнулась от такой наглости и едва выдавила:

– Т-ты кто?

– Во! Приехали! – длинноволосая я шлёпнула себя ладонью по лбу и покачала головой, точь-в-точь как мой любимый смайлик фэйспальм. – Родную сестру не узнала!

Чего-о-о-о? Какую ещё сестру? Вот эта я – моя сестра?

Попятившись, я не удержалась на ногах и шлёпнулась на пол. От громкого стука моей пятой точки по доскам в избушке заворочались и заворчали, а я неотрывно смотрела на своё отражение у ног этой призрачной двойняшки из зеркала, Далы…