Читать книгу Заоблачная. Я, ведьма. Сказка для больших девочек - Ульяна Гринь - Страница 6

В здании бурсы было гулко и прохладно. Каблуки сапог Агея звонко цокали по мраморному полу, а я вяло думала, какой на нём может быть рисунок. Квадраты или круги, или вообще звёзды. На более возвышенные мысли я сейчас способна не была.

Дала плыла рядом, не касаясь пола, и я постоянно чувствовала её присутствие. Это меня жутко раздражало. Восемнадцать лет жила без всякой сестры, ни в реальности, ни в голове, а теперь вот, дикое ощущение, что я уже никогда не смогу побыть в одиночестве. Даже Машка, навязчивая экстравертка, оставляла меня наедине с самой собой. С Далой такое явно не прокатит.

Агей внёс меня в небольшое, забитое книгами, свитками и берестяными грамотами помещение. Там пахло пылью, старой бумагой и почему-то грибами. Маринованными. Меня посадили на единственный свободный стул и отошли шушукаться с высокой костлявой женщиной, одетой в строгий костюм, как типичная училка – синий чулок. Она смерила меня недоверчивым взглядом поверх больших очков в роговой оправе и принялась внимательно читать листочек, переданный Агеем.

– Ну… Раз сама Яга Баюновна просит… – женщина ещё раз оглядела меня с ног до головы и вздохнула так тяжко, словно бурса была супер-пупер элитным заведением, а я – бюджетницей без протекции. – Запишу, но на практику они уже не попадут!

– А общежитие? – живо спросил Агей.

– Место есть, – снова вздохнула женщина и зашуршала бумагами. – Но на сентябрь.

– А где же нам сейчас? – воскликнула Дала возмущённо, но училка строго осадила её:

– Барышня! Даже по просьбе вашей бабушки я не могу расширить помещение до неопределённых размеров!

– Велеславочка Светозаровна! – низким голосом произнёс Агей, наклоняясь к женщине, и я ясно представила, как ту обдаёт его мужским, звериным запахом. Уловила перемену настроения училки и усмехнулась сама себе. Такой парень кого хочешь уговорит!

Волна тщательно скрываемого и освобождённого вожделения докатилась даже до меня. А от меня к близняшке, и Дала аж подпрыгнула, изумлённо уставившись на Велеславу Светозаровну. А Агей мурлыкал сытым котом:

– Я точно знаю, что в ваших силах сделать что-то для этих бедных сирот! Они не могут оставаться в Лукоморье, я не имею права сообщать вам причину, но там они окажутся в смертельной опасности! Придумайте что-нибудь, ну пожалуйста! Ради меня!

Училка совсем размякла, заулыбалась глупой улыбкой и не глядя потянулась к стоявшему на столе компьютеру. Пара щелчков мышкой, и Велеслава Светозаровна радостно сообщила:

– Вот, я вижу, что в ДММ есть две свободных кровати! Поспешите туда, и девочки смогут жить там целое лето!

– Я не зря верил в вас, Велеслава! – Агей галантно поцеловал её костлявую руку, и училка зарделась маковым цветом, от смущения опуская щедро подведённые глазки:

– Ох, Агеюшка, умеешь ты разговаривать с женщинами! Идите уже, у меня немерено работы! Бумаги я оформлю и сама перешлю директрисе ДММ.

Обратно я уже не позволила себя нести. Вышла сама, хоть и медленно на вкус Агея. И чемоданчик в цветочках у него отобрала. А то нашли, понимаешь, моду таскать моё тело! Мы вынырнули из-под прохладных сводов бурсы в жаркий воздух города, и Агей довольно пояснил специально для чайников:

– Даже лучше, что вас на лето в ДММ поселят! Не заскучаете! Там вечно кто-то толчётся, не все на каникулы уезжают.

– Что значит ДММ? – поинтересовалась я всё ещё вяло.

– Дом Магической Молодёжи, – пояснил наш спутник. – Что-то типа летнего лагеря, только в городе. Пошли быстрее!

– Как могу, так и иду! – с достоинством ответила я, пытаясь ускорить шаг. – А ты всех очаровываешь, чтобы добиться своего? Или только старых уродливых училок?

– Тоже мне, писаная красавица нашлась! – фыркнул Агей. – Веля не уродливая, видела бы ты её танцующей при луне! Ни один мужик перед ней не устоит!

– Она что, ведьма? – уточнила Дала.

– Берегиня пополам с русалкой, – коротко бросил Агей и сердито добавил: – Опоздаем на суд – обеих покусаю!

– Попробуй ухвати! – хмыкнула Дала, становясь почти совсем прозрачной, и я покачала головой – вот трусиха, чуть что сразу в кусты, то есть в меня! А я, значит, отдувайся за двоих!

Дала услышала мои мысли и обиделась. Отлетела на пару метров и теперь плелась в хвосте, лавируя между прохожих. Список недостатков близняшки постепенно пополнялся…

ДММ, оказавшийся старой кривобокой гостиницей с мутными окнами и молниеподобными зигзагами трещин на фасаде, стоял примерно в получасе ходьбы заплетающимся шагом от бурсы. Со всех сторон его окружал пустырь, а с трёх из них – глухой частокол под два метра, как в праславянских поселениях. Такому забору не страшны ни дикие звери, ни дикие же кочевники! Толку же от него было, как от козла молока, ибо ни ворот, ни калиток в нём не наблюдалось, так, видимость одна.

Мы стукнулись для приличия в дверь ДММ, и Агей с усилием потянул её на себя. Со страшным скрипом та отворилась, пропуская нас, и захлопнулась, издав грохот, который наверняка услышала вся нежить в округе. Впрочем, в этом было своё достоинство, ибо на звук выползла совершенно древняя старушка, ещё дряхлее Агаши, и уставилась на нас бельмами невидящих глаз. Меня аж передёрнуло от этого взгляда, таким он был проницательным, словно бабуся смотрела сразу вглубь души. Она скривилась, как будто съела целый лимон, и проскрипела ехидно:

– О! Эмпатка! В двух лицах! Проходите, проходите!

Мы скромно продвинулись в пыльный холл, заставленный разномастной мебелью разных стилей и эпох, а старуха прошаркала к поцарапанной консоли у стены и взяла с неё новенький, блестящий планшет. Провела рукой по гладкой поверхности и усмехнулась:

– Ягишнины внучки? Ну-ну… Идите наверх, второй этаж, комната в торце. Занимайте кровать, вам всё равно две не нужны.

Дала фыркнула, а я язвительно заметила:

– Положено две, так дайте две!

– Чтоб ты волка сюда приводила? – старуха вперила в меня свои белые глаза, и я поёжилась.

– Не волнуйтесь, баба Рая, – поспешил вставить Агей. – Я только провожатый!

– На суд пойдёшь? – хмыкнула старуха. – Всё равно оборотню казнят!

– Не дождётесь, – буркнул он и подхватил мой чемоданчик. – Пошли, девчонки!

Мы бочком проскользнули на скрипучую шаткую лестницу, поднялись на второй этаж, в коридор, где в одиноком луче из разбитого окна танцевали редкие пылинки. Агей повёл носом и чихнул:

– Совсем запустили ДММ… Бурса могла бы и позаботиться о ремонте.

Я только вздохнула. Такие общаги для меня новостью не были. В последней тоже всё разваливалось. Но мы хоть убирали немного, полы мыли…

В комнате стояло три кровати. Две у левой стены и одна у правой. Две пустые и одна застеленная кокетливой постелью с розовыми рюшечками и в цветочек. Куча подушечек, плюшевых мишек и единорожков, какие-то мисочки, флакончики и коробочки на прикроватном столике, всё окружающее пространство забито шмотками в том же розово-карамельном цвете. Девушка, обитающая здесь, явно помешана на Барби. Странно, что кукол нигде не видно.

Соседка, кстати, тоже отсутствовала. Я пощупала матрас на кровати у окна и поискала глазами постель. Ничего похожего в комнате не наблюдалось. Агей шлёпнул чемоданчик на вторую кровать и щёлкнул замочком:

– Глянь, что Агаша тебе приготовила.

В крохотном, смешном с виду баульчике обнаружилось огромное множество самых разных вещей. В том числе и две смены постели – простой, домотканой, но удивительно нежной на ощупь. Я аккуратно и быстро застлала кровати, заняв обе, как и сказала Велеслава. Даже если близняшка не спит, у неё должно быть своё пространство, чтобы она не села мне на голову окончательно.

Нашлись и нормальные вещи, в том числе джинсы и майка, за которые я схватилась с жадностью потребительницы. Выразительно глянула на Агея. Тот смущённо кашлянул, сообразив, и двинулся к двери:

– Я вас подожду снаружи. И это… Скоро суд, нам надо поторопиться!

Дала плюхнулась на кровать и заметила:

– А что, он ничего!

– Ничего особенного! – ответила я. Пыхтя, стащила жуткое платье, напялила джинсы с майкой. Подумав, продела в шлейки штанов симпатичный вышитый пояс, а ободок на волосах решила оставить – на всякий случай, да он мне и не мешал особо. Вместе с сапожками получилось довольно мило, как показало мне украшенное стразами зеркало на розовой половине комнаты. Дала же осталась в платье, может, по привычке, а может, и из вредности. Чего-чего, а этого ей было не занимать!

Мне ужасно не хватало сумки и моего телефона, но здесь никто не носил с собой ничего похожего. Во всяком случае, на улице я не заметила аксессуаров, кроме затянутых шнурками мешочков на поясе у некоторых мужчин. Придётся обходиться без.

Дала критически оглядела меня и поднялась в воздух:

– Ну, пошли, что ли? А то возлюбленный сбежит!

– Отстань! – разозлилась я. – Между нами ничего нет! И не будет!

– Ага, ага, – покладисто кивнула она. – Как скажешь, дорогая!

Мы вышли в коридор. Агей подпирал стенку, ковыряя носком сапога серый от пыли половик. Оглядел меня с ног до головы, и в его глазах появилось знакомое выражение. Переводилось оно примерно как: «А она вполне даже ничего!» Но мне было не до флирта. Со всеми событиями прошедших дней хотелось мира и покоя, а не мужского внимания. Их внимания мне хватило до скончания дней!

Я демонстративно отвернулась, направляясь к выходу. Ещё в клубе он мне не понравился, этот Агей, а первое впечатление обычно самое правильное. И если он хочет успеть на свой суд, лучше поторопиться, а не зевать по сторонам.

Мы вернулись на площадь. В центре уже стояла на возвышении гораздо большая клетка, чем раньше, и волчица Яна всё так же лежала, угрюмо ожидая казни. Со стороны бурсы появились кресла, очевидно, для судей, а толпу деликатно направляли окружить место экзекуции с остальных трёх сторон. В креслах сидели трое.

Белобородого седого старика я точно где-то видела, хотя и не могла вспомнить, где именно. Его загорелое лицо, испещрённое глубокими морщинами и обрамлённое белыми прядями, свободно падающими из-под обода, было хмурым и опечаленным. Рядом с ним сидел мужчина средних лет, черноглазый и резкий в движениях, как цыган. Он оживлённо шептался с женщиной в кресле по правую руку. Изящная и хрупкая, она озабоченно слушала, не переставая крутить в пальцах самое настоящее веретено, наматывая на него тончайшую серебристую нить. При виде её лица я ощутила непонятную грусть, а в голове сама по себе сложилась незатейливая колыбельная, которую я наверняка слышала в детстве.

– Кто это? – невольно спросила я у Агея. Тот шёпотом ответил, наклонившись к моему уху:

– Самый старый – батюшка Белобог. Рядом дядька Велес и матушка Макошь. Боги…

Боги. Макошь. «Тебя Макошь в чело поцеловала.» Так говорили мне в детстве. И я верила. А потом забыла…

Эта женщина пела мне колыбельную, качая на руках, а когда я уже почти уснула, шепнула на ухо: «Ты пройдёшь долгий путь и станешь одной из самых сильных», – и коснулась тёплыми сухими губами моего лба. Откуда такое воспоминание? Разве может ребёнок помнить? Или это моё воображение разыгралось?

Похоже, Дала чувствовала то же самое, потому что пристроилась к моему второму уху и забормотала:

– Я их знаю! Помню! В детстве… Макошь с веретеном, песенка про облака и судьбу… А ты помнишь?

Я кивнула, неотрывно глядя на богиню. Она улыбалась мимолётной улыбкой, в которой мне почудилась грусть и даже снисходительность по отношению к доказывающему свою точку зрения Велесу. Я уловила жалость к оборотне, бессильное страдание за бездарно загубленную судьбу, слабый протест… И тут Макошь подняла на меня взгляд. Я застыла, словно пойманный на краже печенья ребёнок. Богиня широко распахнула бездонные голубые очи и внезапно улыбнулась мне – так славно, добро и радостно, что я даже смутилась. А Макошь уже качала головой Велесу, возвращаясь к прерванному разговору.

Дала не преминула уколоть меня:

– Во даёшь, Макошь сканируешь! Тебе что, жизнь надоела?

– Отстань, – проворчала я. – Сама знаешь, я не нарочно! И она, по-моему, отлично это поняла!

Близняшка хотела ответить что-то, но не успела. Над площадью затрубили в рог. Я аж вздрогнула от громкого звука и почувствовала, как Агей сжал мою руку. Что ещё за фамильярности?! Я хотела возмутиться, но ощутила целую волну страха. Агей боялся. За Яну.

– Релакс, – попыталась успокоить его. – Всё будет хорошо!

– Лада!

Сдавленный голос Агея ударил меня прямо в сердце. Нет, между ними определённо что-то больше дружбы! Он влюблён в Яну, по-другому и быть не могло. Иначе почему бы так волновался за исход суда?

– Ты должна ей помочь! – он снова вперил в меня свой фирменный индейский взгляд, которым просвечивал в клубе почище рентгена. Я накрыла его руку ладонью и тихо ответила:

– Я не знаю, как, но сделаю всё, что будет в моих силах!

Он благодарно кивнул, и мы повернулись к вышедшему на площадь «глашатаю». Он откашлялся и зычным голосом завёл:

– Благочестивые жители Вырьего Яра и всей Заоблачной! Сего дня мы объявляем открытым правый суд над оборотней Яной, дочерью оборотней! Подсудимая заключена под стражу в заговоренной волхвами клети и не имеет права принять человеческий облик до вынесения приговора.

Он сверился с берестовым свитком в руке и сделал широкий жест в сторону судей:

– Строгие, но справедливые боги пришли помочь нам, чтобы отделить зёрна истины от плевел заблуждения.

В толпе послышалось возбуждённое гуденье. Горожане любили богов, уважали их и сейчас приветствовали на свой манер. Белобог поднял руку, и толпа затихла. Старец повелел глубоким низким голосом:

– Вещайте преступления оборотни суть!

Из первых рядов выступил молодой на лицо мужчина с неожиданно белыми длинными волосами и такой же бородой, спускающейся чуть ли не до колен. Он был одет в свободный серый балахон, подметавший подолом пыль мостовой, и опирался на узловатый деревянный посох с вделанным в верхушку чёрным камнем. Стукнув посохом по булыжникам, мужчина глухо заговорил:

– Я есмь волхв Зементий. Я заключил оборотню в заговоренную клеть. Поймать преступницу было зело тяжко! Она скрывалась от правого суда в Шеменных топях.

При этих словах лежавщая безучастно волчица подняла голову и запротестовала:

– Я не скрывалась! Я была ранена…

– Молчи! – ткнул посохом в её сторону волхв. – Говорю я!

– У тебя будет время всё сказать, деточка, – ласково успокоила Яну Макошь. – Дай волхву закончить речь.

Волчица фыркнула и невежливо отвернулась. Она потеряла надежду, даже ту слабенькую, данную Агеем…

Зементий, между тем, продолжил:

– А преступление её таково: оборотня убила человека! Все знают закон – за убийство смертного полагается колдовская смерть!

Толпа снова заволновалась. На сей раз она не была единодушна. Кто-то был за казнь, кто-то против, и мнения разделились. Я дёрнула Агея за руку:

– Что такое колдовская смерть?

– Смерть без права быть вызванной из мира мёртвых, без права на новое рождение, – стиснув зубы, ответил он. – Полное исчезновение из Яви и Нави.

Круто, однако! Да Яна оказала обществу неоценимую услугу, избавив его от подонка, от отброса, от гнилого фрукта в корзинке свежих! Ей медаль надо дать, а не казнить! Я громко фыркнула, совсем как волчица, и соседи неодобрительно покосились на меня, мол, не мешай слушать.

– Закон суров, но справедлив, как и боги! – гласил Зементий. – Волхвы предлагают немедленную казнь!

И он снова саданул посохом по мостовой, внушительно и величаво. Горожане зашумели, обсуждая это решение. Велес глянул на других богов и поднял руку, приглашая толпу успокоиться:

– Ваше мнение принято, волхвы! Слово главе оборотней!

Многоголосый животный крик был ему ответом. Волхвы в серых балахонах застучали посохами, загудели неодобрительно, кучкуясь вокруг своего предводителя. Агей тихо зарычал:

– Хитроумное племя! Бойся волхвов, все твари себе на уме!

Я легонько отодвинулась от него, боясь, в основном, волка рядом со мной. Он мотнул головой:

– Ничего, Нечай объяснит всем…

Огромный детина с офигительным размахом плеч и бугристыми мышцами на руках выступил из толпы. Одетый просто, но с определённым шиком, с длинными светлыми волосами, заплетёнными в тугую косу, как у Агея, он заставил всех замолчать одним своим видом. Широко расставив ноги, оборотень вздёрнул массивный подбородок и сказал густым баритоном:

– Я Нечай, предводитель оборотней! Я требую освобождения волчицы под мою ответственность!

Толпа засвистела, заулюлюкала, смеясь и возмущаясь одновременно. Я заметила, как ходят желваки на скулах Агея, как играют его мышцы под рубашкой, и успокаивающе положила руку на плечо волка. Он рыкнул тихо, чтобы не услышали соседи:

– Трусливые обыватели… Все боятся оборотней.

– Я не боюсь! – утешила его я, и Дала хихикнула где-то за спиной. Мне захотелось дать ей пинка, но за невозможностью сделать это я просто разозлилась. И внезапно стало тихо.

Нечай обвёл тяжёлым взглядом толпу и продолжил:

– Волки семейные животные. Волколаки вдвойне! Они убивают, если кто-то трогает их детей. Или чужих детей! Это инстинкт – защищать слабых, невинных и неспособных постоять за себя!

Я снова увидела ужасающую своей мерзостью картину мертвого ребёнка, над которым надругались всеми возможными способами. Толпа молчала, слышно было только сдавленное дыхание людей и существ, взволнованных и смятённых. Краем глаза я снова заметила взгляд Макоши, внимательный и острый. Казалось, она видит моё видение, а вот чему удивляется?

Нечай воспользовался моментом, чтобы добить толпу, и сказал веско:

– Закон законом, но мы думаем, что смерть убийцы оправдывает Яну! Оборотни предлагают освобождение!

– Ваше мнение принято, оборотни! – провозгласил Велес. – Слово подсудимой!

Волчица медленно поднялась в клетке, размяла затёкшие лапы, тряхнула головой. Взгляд её глаз прошёлся по толпе, обвёл всех, не забыв ни одного существа, и остановился на богах. Яна сказала тихо, но во всеобщем молчании её голос прозвучал звонко и остро:

– Мне нечего добавить. Я нарушила закон, убила смертного. Но не для самозащиты и не для забавы. Он был преступником, он насиловал и убивал детей. Я не судья, но судила его и приговорила к смерти. Теперь вам решать мою участь.

Макошь наклонилась к Велесу и шепнула ему что-то на ухо. Бог то ли не поверил, то ли не согласился, потому что покрутил головой и обратился к волчице:

– Всё ли ты сказала? Или хочешь добавить?

Яна поколебалась, а потом упрямо подняла взгляд на Велеса:

– Только то, что и второй раз поступила бы именно так же!

Агей застонал едва слышно, закрыв ладонью лицо:

– Дурочка! Это же смертный приговор…

– Значит, ты не раскаиваешься в содеянном? – уточнил Велес, бросив взгляд на Макошь. Та сидела выпрямившись, прикрыв глаза и ожидая ответа.

– Если встречу ещё одного такого гада, убью и не задумаюсь, – твёрдо ответила Яна.

Белобог глубокомысленно кивнул. Макошь снова расслабилась, закрутила отдохнувшее веретено. Велес откинулся в кресле и сделал знак рукой:

– Слово главе домашней нечисти!

Вид у него был такой, словно для него уже всё было решено. Мне стало немного неприятно. Ну, как немного… Довольно-таки гадко стало! Да ещё и Агей неприкрыто скрипел зубами рядом. Похоже, Нечай не оправдал его надежд.

Из толпы, ковыляя и опираясь на самодельную трость, вышел крохотный гномик в кокетливом русском народном костюме. Сивая борода его свисала до земли, и ему приходилось придерживать её, чтобы не запутаться ногами и не упасть. Он проскрипел совершенно неслышным голосом:

– Я глава домашней нечисти, домовой Евстигней! Мы знаем, что из себя представляют смертные и как они заботятся о детях. Мы считаем, что волчица поступила опрометчиво, но судить её за это не следует. Мы требуем освобождения!

– Два голоса против одного! – обрадовался Агей.

Велес махнул рукой:

– Слово главе лесной нечисти!

– Ух, эти гадюки завалят всё, – шепнул мне Агей, сжимая мою руку.

– Спокойно! – ответила я, напряжённо всматриваясь в ту самую девушку с белыми глазами, высокую, статную, но холодную, как снег. Никаких эмоций, никаких лишних чувств, и речь такая же ледяная, словно ноябрьский пронизывающий ветер.

– Я глава лесной и водяной нечисти, русалка Благомила. Мы не преступаем закон, чтобы избежать наказания. И не хотим, чтобы наказание прекратило быть. Волчица убила. Она должна быть казнена!

– Ну, всё, – упавшим голосом произнёс Агей. – Погибла Яна… Разве только…

Он с сомнением смерил меня взглядом, но покачал головой. Он тоже потерял надежду.

Велес меж тем объявил громогласно:

– Мнения разделились! Нам придётся выносить решение сообща…

Макошь коснулась его рукава и негромко сказала что-то на ухо. Велес нахмурился, нехотя подался вперёд и оглядел толпу, не пропустив никого. Потом встал:

– Хотелось бы услышать голос ведьм, но ни одна из них не потрудилась прийти на суд! Значит, решение…

– Есть! Есть ведьма! И не простая!

Это Дала выкрикнула, приподнявшись в воздух за моей спиной. Я шикнула:

– Ты чего? Шизанулась?

– Лада! – с внезапно вспыхнувшей надеждой Агей схватил меня за руку. – Ты ведьма! Ты внучка Яги! Спаси Яну!

Тёмные глаза молили со всей силой и страстью, на которую волк был способен. И я, слабая девушка, не устояла, да и как? Агей вскинул руку:

– Подождите!

И потащил меня сквозь толпу к площади. Люди и существа расступались перед нами, удивлённые и радующиеся предстоящему развлечению. Агей вытолкнул меня на площадь перед клеткой и прошипел:

– Действуй!

Я замялась, не зная, что сказать, и бросила быстрый взгляд на Далу. Близняшка встала рядом со мной и на ухо подсказала:

– Я! Ведьма Лада… Ну!

– Я, ведьма Лада, внучка Бабы Яги… – я запнулась и поймала ободряющий взгляд Макоши. Стало словно легче дышать, и я продолжила со внезапно накатившим вдохновением:

– Представляя всех ведьм Заоблачной, прошу свободы для оборотни Яны!

И, чувствуя, что никого особенно не убедила, откашлялась и добавила:

– Я видела жертвы убитого смертного. Таких преступников у нас, у людей, приговаривают к смертной казни или к пожизненному заключению, но в тюрьме их убивают сами же заключённые! Яна просто ускорила процесс. Я считаю её невиновной и во имя всех ведьм прошу отпустить.

Оглянулась на Агея и заключила:

– Под ответственность!

Яна стояла, подёргивая носом, прижавшись мордой к решётке, и в её голубых глазах горел живой, яркий огонёк надежды. Я сцепила пальцы, как мы делали перед экзаменами, на счастье, и ждала, обратив взгляд на богов.

Велес был недоволен, но Белобог кивнул Макоши, все трое обменялись понимающими взглядами. Велес встал и обратился к толпе:

– Решение принято! Ведьма Лада перевесила чашу весов в пользу оборотни.

Повернулся к Яне:

– Яна, дочь смертной и оборотня! Ты свободна! Тебе будет дан воспитатель, которого ты обязана будешь слушаться беспрекословно! Иначе тебя казнят!

Велес бросил взгляд на меня. Чёрные глаза обожгли душу, просветили насквозь и усмехнулись почти лукаво. И я услышала:

– Ведьма Лада, эмпатка и телепат, ты назначаешься воспитателем оборотни! От тебя зависит её дальнейшая судьба!

Белобог прогудел своим низким голосом:

– Суд окончен! Освободите пленную!