Читать книгу Завтра будет вчера - Ульяна Соболева - Страница 2

– Нар, хватит прихорашиваться, пошли уже, можно подумать, тебя там любовь всей твоей жизни ждёт.

– Любовь всей моей жизни меня дома ждет, и, – последний взмах тушью для глаз, и обязательно похлопать ресничками, улыбнувшись, когда Аня закатила глаза, – если я через час не предстану пред его темными очами, нам влетит обеим, Ань. Да так, что никто не позавидует. Ты же знаешь моего отца.

–Так давай уже, оторвись от зеркала, – подруга буквально вытолкнула меня за талию из туалета кафе, не забыв контрольным взмахом изящной ладони поправить светлую чёлку.

Мы вышли на улицу, я вдохнула полной грудью свежий осенний воздух и засмеялась, когда Аня чертыхнулась, попав прямо в лужу носком замшевой туфли. Анна Егорова – моя самая близкая подруга еще со школьных времен.

Она ненавидела осень, говорила, что это время года навевает на нее скуку и чувство обреченности, словно конец всему хорошему, что может быть. А я могла подолгу смотреть в пасмурное осеннее небо, уже покрытое тяжёлыми облаками, но всё еще играющее в прятки с солнцем, острыми лучами прорезающим причудливые фигуры на тёмно-сером полотне. Мне нравилось наблюдать, как ветер срывает пожелтевшие сухие листья, гоняя их над землей, чтобы после бросить под ноги, дополняя новыми штрихами заботливо вытканный пестрый ковер.

– Ненавижу осень. Чёрт! Слякоть эту…

– И весной – слякоть, а зимой – сугробы, а летом ты от жары стонешь. Ань, ты посмотри, как красиво и как вкусно пахнет надвигающимся дождем.

– Дождь – это зло. Он определенно пахнет мокрыми ногами, соплями и кашлем. Нар, ты куда пошла? Ты Гранту звонила? – Девушка остановилась, как вкопанная, оглядываясь в поисках моей машины.

– В него сзади врезались где-то в центре. Позвонил и сказал самой добираться. Давай сейчас в магазин быстренько забежим, и я такси вызову.

– Какой магазин, Нарин? Тебе отец сказал, во сколько приехать? Он уже раза три позвонил с того момента, как мы в кафе зашли.

Аня как-то призналась, что боится моего отца. Нет, он всегда был приветливым с моими друзьями, всегда интересовался о здоровье их родителей, вообще предпочитал узнавать поближе тех, с кем я начинала тесно общаться, мама всегда с большим гостеприимством принимала наших с братом знакомых, они могли оставаться у нас и на неделю, и на две. Никаких запретов на общение и дружбу. С одним «НО» – всего этого нельзя было делать мне. Ходить в гости – пожалуйста, но ночевать я должна была только в доме своего отца, конечно, исключение составляли близкие родственники. И именно это Аню настораживало.

«Твой отец не доверяет тебе или нам?», – интересовалась она у меня, а я не знала, как ответить, чтобы не обидеть ее. Потому что мне отец доверял безоговорочно.

Говорят, что каждый мужчина мечтает о сыне, который продолжит его род и его дело. И это вполне логично. Вот только ласку и любовь отцы всё же отдают больше дочерям, не стесняясь показывать ее. И мой отец никогда и ни от кого не скрывал этой своей любви ко мне, позволяя почти всё, что допустимо в рамках его понятий о приличиях и моей безопасности. Моим друзьям казалось диким, что взрослая совершеннолетняя девушка, студентка третьего курса должна была отпрашиваться по телефону на вечерние прогулки после пар по городу или походы в кафе. Отпрашиваться, приводя полный список тех, с кем идёт. И обязательно соблюдая своеобразный комендантский час: даже если я ездила на день рождения подруги одна, то должна была вернуться домой не позднее девяти часов вечера. Им это казалось кому-то диким, кому-то неприемлемым или же смешным. Я же видела в этом настоящее проявление заботы и любви. И, помимо этого, у нас так принято, свои понятия и законы. Девушка должна вести себя прилично, и я привыкла эти законы соблюдать, чего ожидала и от тех людей, с кем общалась. Если не понимания, то хотя бы уважения к нашим обычаям. Аня уважала, и я искренне ее любила за это, как и мои родители.

А вообще я всегда считала, как это наивно думать, что человек, который дает вам абсолютную свободу, любит вас. Скорее всего, вы просто безразличны ему. И еще я понимала, кто мой отец, знала о его конкурентах и рисках, связанных с его бизнесом. Он владелец сети ювелирных магазинов в городе и области, и если золото и драгоценные камни в таких масштабах у вас ассоциируются только с красотой, то вы определенно ничего не понимаете в ювелирном деле. Это тяжелый и кропотливый труд многих и многих людей. Это оголенные нервы и сорванные сделки на закупку материалов, многоходовые операции с грузами и махинации с таможней. А еще это конкуренция. Жесткая и не всегда честная, причем с обеих сторон.

– В сувенирный. У Артура ж День Рождения через неделю.

– Помирилась с ним?

Аня поинтересовалась деланно-отстраненно, но мы обе знали, что ей не все равно. Ей нравился мой брат. Давно нравился. Очень нравился. Но мы старались не обсуждать это момент, так как у Артура была невеста из нашего круга. Армянка. Ане с ним ничего не светило. Да и она нашла себе парня.

– Мы же родные. Нам не нужно мириться, чтобы после даже крупной ссоры целовать друг друга как ни в чём не бывало.

– Значит, тебя без проблем отпустят к моим на дачу? – Её неверие в голосе абсолютно естественно. Мы обе знали, что с ночевкой не отпустят. Но она была обязана спросить, а я – вежливо отказаться.

– Нет, спасибо, милая, ты же знаешь, что нет. Но я забегу к тебе с утра и обязательно поздравлю мою девочку с покупкой машины.

– Так ты с Грантом приезжай. Хочешь, я сама его приглашу?

– Даже с Грантом меня на все выходные к тебе не отпустят.

– Как можно не доверять жениху собственной дочери? Замуж же они тебя за него отдают?

– Вот именно. Доверяют настолько, чтобы отдать замуж, но не настолько, чтобы позволить ночевать где-то вне дома с ним до замужества.

– Да-да-да…То самое условие о девственности! Подумать только!

Она резко остановилась, снова демонстративно закатывая глаза, от чего меня опять на смех пробрало.

– Ну девственность знаешь ли только физический фактор.

– Ну да, ханжой тебя точно не назовешь.

Теперь мы смеялись обе. Совсем скоро приехали к торговому центру, и я растерянно оглядывала витрины, думая о том, что вообще можно подарить горячо любимому старшему брату, которого периодически хочется придушить собственноручно.

Впрочем, у нас эти чувства были абсолютно взаимны и незыблемы. Брат был моей опорой и той самой стеной, за которой я могла спрятаться с самого детства, мой персональный защитник, которого боялись все окрестные мальчишки. А когда вырос – мужчиной, которым я, несомненно, гордилась, ехидно наблюдая за тем, каким взглядом его провожают девушки.

Анна выпорхнула из магазина, поцеловав на прощание, когда подъехал ее парень, а я всё еще не могла решить, что именно купить. Взглянула мельком на телефон и охнула, поняв, что он разряжен. Черт, такси вызвать не смогу, придется так ловить. Остановила свой выбор на большом фотоальбоме в виде старинного фолианта – наклею туда его особенно провокационные детские фотографии и подарю. Оплатив покупку, я вышла из магазина и пошла в сторону дороги.

Я не поняла, как они оказались передо мной, выросли будто стена. Трое парней в кожаных куртках и черных берцах. Все коротко стриженые и с наглыми ухмылками на лицах. Один из них подтолкнул меня плечом, а когда я попробовала прошмыгнуть между ними, удержал за локоть.

– Смотри, Фюрер, это кто там идет? – Кивнул на меня одному из своих дружков. – Маленькая черная шалава ищет, кому дать. Не побрезгуешь? Потом член в хлорке мыть придется.

Второй противно засмеялся, и шагнул ко мне.

– Не придется. У меня на этих чурок уже иммунитет выработался. Это они с виду такие скромные, а когда их раком ставишь, то каждая вторая шлюхой оказывается. Завывают на своем, наверное, Аллаха своего благодарят за настоящий русский член.

Я сжалась, отступая назад и холодея от ужаса, но подонок грубо сжал руку, не давая отстраниться.

– Отпусти, – я вскинула голову, оглядываясь по сторонам и вскрикнув, когда другой придвинулся так близко сзади, что я чувствовала спиной его грудь. Дернулась назад, свободной ладонью схватив первого за запястье удерживавшей меня руки. – Отпусти, я сказала.

– Или что? Пойдешь с нами. А будешь рыпаться, тварь, – первый склонился к моему лицу и оскалился, обдавая несвежим дыханием, – прямо тут тебя во все дыры отымеем.

Он резко дернул меня к себе и потащил куда-то в сторону. Я закричала, упираясь каблуками в асфальт и впиваясь ногтями ему в запястье. Бритоголовый резко зашипел и, повернувшись ко мне, ударил по лицу.

– Череп, давай быстрее, – стоявший сзади закрыл ладонью мне рот, перехватив огромной лапой за талию и не давая вырваться, – пока эта тварь тут цирк не устроила.

Я пыталась ударить их ногами, дергала локтями, чувствуя, как от ужаса сжимается сердце и накатывает приступ дикой паники. Лихорадочные мысли, от которых зашумело в висках, вспотели ладони и покатились слезы по щекам. Почему я не поехала с Аней? Почему задержалась дотемна?

Так просто не могло быть. Только не со мной. И не на центральной улице, где всё еще были прохожие. Но им наплевать на окружающих, они не смотрят по сторонам, а если и увидят, как трое здоровых парней тащат девушку, то всё равно не подойдет никто. Каждому из них своя шкура дороже. Вот так выглядит трусость. И для большинства лучше быть пусть и трусом, но живым.

Я не знаю, сколько времени это длилось, но закончилось всё неожиданно. Просто в один момент какой-то парень отшвырнул от меня того Черепа и одним ударом в голову отправил того в нокаут. А потом, когда он ударил второго по ноге, раздался характерный хруст кости, громкий крик, и ублюдок уже лежал на земле, схватившись за лодыжку и корчась от боли.

– Отвалили. Сейчас!

Парень держал пистолет у виска третьего подонка, примирительно поднявшего руки вверх. Тот кивнул, медленно отступая назад, а затем бросился бежать. А у меня от облегчения колени подкосились, и я прислонилась к дереву, чувствуя, как перехватило в горле и не отпускает, будто кто-то шею стиснул. И тут же чувство стыда появилось, будто в чан с грязной водой окунули, и грязь эта в легкие уже забивается, под ногти, в кожу впитывается. Никогда еще не чувствовала себя настолько униженной. Даже в детстве, когда с соседскими детьми ругались. С детьми, которые крали и отнимали мои игрушки и обувь, несмотря на то, что я отдала бы их добровольно, если бы они попросили. Но дети более жестоки, чем взрослые. Они предпочитали унизить нерусскую богатую девчонку, довести до слез оскорблениями и болезненными тычками, показывая ее место. Зависть не имеет ни возраста, ни пола, ни национальности. Самое низкое чувство, на которое только способен человек. Потому что обнажает его низменные качества.

Глубоко вдыхаю, пытаясь прийти в себя, глядя, как поворачивается ко мне неожиданный спаситель, на ствол, который сжимает сильными пальцами, на то, как прячет его за пояс. Протянул руку и поправил выбившуюся прядь волос мне за ухо.

– Чего одна по городу ходишь? Так и не научилась ничему за столько лет, мышка? Узнала меня?

Щёлкнул меня по носу, а я глаза прикрыла, не веря, что всё закончилось.

Конечно, узнала. Не могла не узнать, несмотря на то, что столько лет прошло. Только не его. Не того, с кем в детстве была ближе, чем с родным братом. Не того, в кого влюблена была той самой первой любовью, которая «один раз и на всю жизнь», но длится лишь до первого разочарования. Поправляет мне волосы за ухо, а я дрожь не могу унять от страха. Или от облегчения, я не знаю. Только чувствую, как меня не отпускает, продолжает колотить тело, и сердце заходится в беге. Смотрю в его глаза голубые, напряженные, но в самых уголках странный блеск, как когда-то…Изменился и всё равно тот же. Только теперь уже взрослый мужчина с короткими светлыми волосами и резко очерченными скулами с плотно стиснутыми челюстями, а не мальчик с задорной залихватской улыбкой, от которой дух захватывало и тянуло непременно улыбнуться в ответ.

– Узнала…Тём.

В этот момент тот ублюдок, что на земле лежал, громко застонал, и я невольно придвинулась к Артему.

Он обнял за плечи, привлекая к себе, и я позволила себе на секунду просто уткнуться в его грудь лицом, как когда-то, вдохнуть его запах, смешанный с мужским парфюмом. Изменившийся, но несомненно его. Тот самый. Густой, обволакивающий, слегка пряный, от которого повело, будто от бокала вина.

– Пошли тут рядом есть кафе.

Он будто и не ждал моего согласия, всем своим видом показывая, что ему оно не требуется. Не давая времени даже на размышления.

А я лишь кивнула ему в спину, когда он просто молча пошёл вперед, удерживая меня за руку. Высокий, широкоплечий. Он всегда был выше меня. Хотя почти все мои знакомые были выше меня с моими ста шестидесятью сантиметрами.

Зашли в кафе, и Артем сразу повёл к дальнему столику возле стены. Отодвинул мой стул и, дождавшись, когда я сяду, сел напротив, стянув с себя куртку и повесив её на спинку стула.

– Так изменился, – улыбнулась, отметив про себя бицепсы, обтянутые рукавом черной кофты. Нет, не перекачанный, но и не худой, подтянутый, спортивный. И, как и тогда, излучающий невероятную уверенность в себе. Сел, сложив руки на стол перед собой, внимательно разглядывая меня, а я себя вдруг как-то неуютно ощутила. Облизнула пересохшие губы, чувствуя, как в горле пересохло от взгляда этого изучающего, и в то же время, наконец, перестало трясти. Рядом с ним я всегда успокаивалась. Оказывается, я не утратила эту привычку.

– Я…Спасибо. Ты снова сделал это.

– Это моя карма – спасать принцессу от троллей, – он усмехнулся и бросил взгляд на мои руки, на кольцо, на платье с закрытым верхом. А я вдруг смутилась, чувствуя желание прикрыться руками.

– Чем занимаешься в жизни, мышка? Нашла себя? Как мать с отцом и братья?

Засмеялась и застыла, не заметив признаков веселья в его глазах. По-прежнему напряженные, серьезные. Он всегда умел смотреть так, будто видел человека изнутри, словно самую душу видел. А мне захотелось ответить ему, что да, нашла себя. Особенно после того, как потеряла его. С тех пор я ведь не была ни с кем настолько близка, как с ним.

Его внезапный отъезд научил тому, что нельзя привязываться к людям, если уже не связан с ними родственными узами. Нельзя привыкать. Нельзя любить. Все рано или поздно предают, бросают, уходят, исчезают. Никто и никогда не останется рядом навечно. Все это пафос и пустые обещания, но маленькая мышка верила, что её не бросят. Да и как не верить. Если он был рядом …если обещал.

«Это навсегда, понимаешь? Навсегда ты и я. Никто нас не сможет разлучить, Нар, я клянусь». И сам же эту клятву и нарушил. Просто взял и уехал. Без объяснений. Не попрощавшись. На секунду внутри защемило, как и несколько лет назад и отпустило.

Эта его «мышка». Внутри всколыхнулось чувство нежности. Он всегда меня так называл. Вначале это злило, а потом я уже не могла уснуть без его «спокойной ночи, мышка».

Пожала плечами, откидываясь на спинку стула.

– Всё до ужаса скучно: у меня учеба в университете, родители хорошо, спасибо. Папа занимается тем же, что и всегда, Артур работает с ним, управляет одним из магазинов. А ты? Ты пропал так неожиданно тогда.

Прикусила губу, ругая себя мысленно за то, что проговорилась. Вспоминая, как ждала его каждый день, не веря, что мог уехать, даже не попрощавшись. Когда поняла, что съехали из квартиры своей стала ждать его на нашем месте. Но он так и не появился больше. Зато появилась обида, грызущая боль от того, что не нашел нужным даже попрощаться напоследок.

– Работаешь? Жена? Дети?

– Не работаю, не женат… насчет детей не уверен, – усмехнулся и взглянул на официантку, которая принесла нам чай, кофе и вафли в шоколаде.

– Я как с армии вернулся, в охране работал. Фирма закрылась. Так что сейчас на вольных хлебах. По жизни умею только кулаками махать и стрелять на поражение.

Снова эта его усмешка, от которой дух захватывает и дышать становится больно. Она тоже не изменилась и в то же время стала какой-то другой. Как и он сам, впрочем. В голосе, в движениях, во взгляде цинизм какой-то появился. То, чего в нем не было никогда.

Отпила горячий чай, прикрыв глаза от удовольствия. Сжала пальцы, поймав себя на мысли, что странно радуюсь тому, что он не женат, будто это касается меня сейчас.

– Иногда и этим умениям можно найти достойное применение, – кивнула головой в сторону двери, – если бы не ты…

Взгляд зацепился за квадратные настенные часы.

– Боже, половина десятого! Тём, мне домой надо.

Вскочила и остановилась от внезапно пронзившей мысли.

– Проводишь меня? Сто лет не был у нас. Мама о тебе спрашивала тогда. Почему не появляешься.

Улыбнулся, но только улыбка у него получилась какая-то холодная, совершенно не его, чужая, от которой мороз по коже, и съёжиться хочется.

– Провожу. Скажи, мышка, твоя мама все еще печет на завтрак пахлаву?

Засмеялась и кивнула головой.

– Поехали, и ты сможешь попробовать пахлаву уже сегодня.

Повернулась к выходу, снова улыбнувшись, когда услышала звук отодвигаемого стула. Он раньше всегда говорил, что пойдет за мной куда угодно. Хотя бы ради того, чтобы защитить.

Возле самого входа повернулась к нему

– Скажи, Тём, почему всё еще мышка?

Он наконец рассмеялся. Вскинул бровь, демонстративно оглядывая меня снизу вверх и, придвинувшись вплотную, ответил:

– Потому что мне нравится так тебя называть, и еще просто потому что я соскучился по тебе. Говорю «мышка», и словно всех этих лет не было, поняла?

Приподнял мое лицо за подбородок, вглядываясь в глаза, а меня словно током ударило от этого прикосновения. Он шепчет, а я дыхание затаила, боясь упустить хоть слово.

– Совсем не изменилась… все такая же…

Провел большим пальцем по скуле, а мне до боли прижаться захотелось к его ладони. Но он тут же отнял руку и, склонившись к моему лицу, ухмыльнулся:

– Аж скулы свело от мыслей о пахлаве.

– Сволочь! – Ударила его сумочкой по руке и резко вышла из здания, пряча от него разочарование. – Между прочим, эту пахлаву пекла я, так что трижды подумай перед тем, как попробовать ее, – злорадно улыбнулась ему через плечо.

Пока ехали в машине, он расспрашивал меня об общих знакомых и о моих интересах, рассказывал забавные случаи о своей службе в армии, но большую часть времени мы оба молчали. Он о чем-то думал, постукивая пальцами по рулю в такт музыке, а я вспоминала. О том, как впервые встретила его. Он ведь и тогда спас меня от дворовых мальчишек, которые отняли у меня новый рюкзак и трепали за волосы, требуя деньги.

Позже я привыкну к такому отношению, научусь отвечать с достоинством на их оскорбления, где-то в глубине души пытаясь оправдать их для себя. Если, конечно, можно оправдать ненависть к человеку не за его поступки, а за его цвет кожи или язык, на котором он говорит. А для этих детей дополнительным раздражителем было еще и финансовое положение моей семьи. Завод по производству холодильного оборудования недавно прикрыли, и их родители лишились работы и не могли позволить детям и четверти того, что было у меня. Еще одна причина для ненависти. Чужаки, жизнь которых удалась лучше на твоей собственной земле. Правда, вот у половины из этих детей отцы спились и днями напролёт канючили у местной аптекарши боярышник, не имея возможности купить даже бутылку водки, а мой отец пропадал на своей работе сутками, приезжая только пообедать. Он же, кстати, обеспечил работой часть соседей. Чем заработал еще большую ненависть у некоторых из них. Ведь одно дело, когда они не любили его за успешность, и совершенно другое – когда они становились зависимыми от него и не смели открыто выказать эту неприязнь.

Артем в тот день побил двоих, а остальных обратил в бегство, а потом вложил мне в руки куклу и сказал, чтобы больше не боялась, потому что теперь он будет меня защищать.

Я вспоминала о том, как пригласила к себе и смотрела, как он едва не с открытым ртом разглядывает наш дом, как стесняется садиться на светлый диван и отказывается пообедать с нами. Пока мой отец бесцеремонно не усадил его за стол рядом со мной. Так он стал приходить к нам сначала раз в неделю, а потом и почти каждый день. Худой мальчишка с уверенным недетским взглядом в свои четырнадцать лет настолько прочно вписался в нашу семью, что со временем стал ее частью.