Читать книгу Бенджамин Франклин. Биография - Уолтер Айзексон - Страница 12

Дебаты с Коллинсом по поводу женского образования велись в письмах. Так случилось, что отец Франклина случайно прочитал их переписку. Хотя Джозайя и не примкнул ни к какой из двух сторон диспута (он был по-своему справедлив в этом вопросе, давая некоторое формальное образование всем своим детям обоих полов), отец всерьез раскритиковал сына за слабую и неубедительную аргументацию. В ответ на это не по годам развитый подросток разработал для себя курс по самосовершенствованию с помощью обнаруженной подшивки «Зрителя».

«Зритель» – ежедневная лондонская газета, процветавшая в 1711–1712 годах. На ее страницах важнейшее место отводилось очеркам Джозефа Аддисона[20] и Ричарда Стила[21], исследовавших пороки и ценности современной жизни. Их взгляды были гуманистическими и просветительскими, однако излагались ненавязчиво. Как формулировал Аддисон, «я попытаюсь разнообразить нравоучения остроумием и смягчить колкости моралью».

В ходе самообразования Франклин читал эти очерки и делал короткие записи, откладывая их в сторону на несколько дней. Затем он пытался воссоздать очерк собственными словами, после чего сравнивал свое изложение с оригиналом. Иногда он смешивал все свои записи, заставляя себя искать наилучший вариант изложения, чтобы выстроить аргументацию.

Он перелагал содержание некоторых очерков в стихи, что помогало ему (как он думал) расширить словарный запас – ведь приходилось искать слова, имеющие схожее значение, но другую ритмику и звуки. Эти произведения через несколько дней также переписывал, но уже в прозаической форме, а затем сравнивал оба варианта, чтобы увидеть, где отклонился от оригинала. Найдя недостатки в своей версии, он правил ее. «Но иногда я с немалым удовольствием смаковал те редкие моменты, когда в некоторых незначительных деталях мне удавалось улучшить изложение или язык. Это позволяло думать о возможности со временем стать неплохим английским писателем, на что я очень надеялся»{38}.

Он стал не просто «неплохим», а самым известным писателем в колониальной Америке. Его собственный стиль, возросший на образцах Аддисона и Стила, – это веселая проза, изобилующая диалогами. Пусть ей не хватало поэтических прикрас, зато сильная ее сторона заключалась в прямоте.

Так родилась Сайленс Дугуд. Courant Джеймса Франклина, выстроенный по принципу «Зрителя», предлагал к прочтению дерзкие очерки, публиковавшиеся под псевдонимами. Типография привлекала молодых авторов, которым нравилось околачиваться поблизости и нахваливать прозу друг друга. Бенджамину хотелось присоединиться к этой компании, но он знал, что Джеймс уже тогда ревностно относился к начинаниям юного брата и вряд ли поощрил бы это. «Прислушиваясь к разговорам и похвальным отзывам, которые молодые люди получали благодаря газетам, я горел желанием испытать свои силы наравне с ними».

И вот однажды ночью Франклин, изменив почерк, написал некое сочинение и подсунул его под дверь типографии. Сотрудники Courant, собравшиеся на следующий день, похвалили анонимное произведение, а Франклин испытал «исключительное наслаждение», выслушав, как они принимают решение разместить его очерк на заглавной странице в следующий понедельник, 2 апреля 1722 года.

Вымышленный литературный персонаж Франклина стал триумфом воображения. Сайленс Дугуд была немного жеманной вдовой, жительницей сельской местности – образ, созданный бойким неженатым бостонским подростком, который ни одной ночи не провел за пределами города. Несмотря на неоднородное качество очерков, убедительность Франклина в роли женщины была невероятна: она отражала как его творческие способности, так и понимание женской психологии.

Уже с самого начала явственно звучали отголоски аддисоновских взглядов. В своем первом очерке, опубликованном в «Зрителе», Аддисон писал: «Я заметил, что редкий читатель станет внимательно читать книгу, не зная, чернокожий или белый человек написал ее, болел он холерой или нет, был женат или холост». Потому-то Франклин и начал свое произведение с введения от лица вымышленной рассказчицы: «Замечено, что нынче большинство людей не желают ни хвалить, ни ругать прочитанное, если только им не станет известно, хотя бы в некоторой степени, кто автор написанного, беден он или богат, стар или молод, ученый или простолюдин».

Очерки Сайленс Дугуд исторически значимы, так как это один из первых примеров американского юмора. Здесь преобладает ироничное смешение фольклорных рассказов и подробных наблюдений, которое было подхвачено такими авторами, как Марк Твен и Уилл Роджерс. Например, во втором своем сочинении Сайленс Дугуд рассказывает, как приходской священник решил на ней жениться: «Предприняв ряд безуспешных и бесплодных попыток по ухаживанию за более привлекательными особями нашего пола, он устал от бессмысленных волнительных походов и визитов и, к большой моей неожиданности, положил глаз на меня… Вряд ли есть другое время в жизни мужчины, когда он ведет себя глупее и нелепее, чем в момент ухаживаний».

Образ миссис Дугуд, созданный Франклином, – ловкий литературный прием, который требовал определенной искусности от шестнадцатилетнего мальчика. «Меня можно было бы с легкостью убедить снова выйти замуж, – утверждал он от ее лица. – Я обходительна и учтива, добродушна (если меня не провоцировать), недурна собой и временами остроумна». Вкрапление в виде слова «временами» использовано особенно ловко. Описывая свои взгляды и ценности, Франклин наделил миссис Дугуд отношением к жизни, которое с его легкой руки станет частью зарождающегося американского духа: «Я… смертельный враг деспотичного правительства и всевластия. Я от природы очень ревностно отношусь к правам и свободе выбора в своей стране; и даже наименьший намек на нарушение этих бесценных привилегий способен заставить мою кровь вскипеть. Также у меня есть природная склонность наблюдать людей и корить их за недостатки – к этому у меня настоящий дар». Это описание подходило самому Бенджамину Франклину – и типичному американцу как таковому. Похоже, оно актуально и сегодня{39}.

Из четырнадцати очерков Дугуд, написанных Франклином между апрелем и октябрем 1722 года, есть одно сочинение, не относящееся ни к журналистике, ни к саморазоблачению. Это его атака на колледж, в котором ему так и не пришлось учиться. Большинство его одноклассников, которых он обогнал в бостонской Латинской школе, только что поступили в Гарвард, и Франклин не мог удержаться, чтобы не написать пасквиль на них и это учреждение. Он использовал форму аллегоричного повествования в виде сновидения. Таким образом, Франклин позаимствовал идею, а возможно, и несколько спародировал «Путешествие пилигрима» Баньяна – другое аллегорическое путешествие, проходящее как бы во сне. Аддисон использовал эту форму в выпуске «Зрителя», прочитанном Франклином. Там рассказывался сон банкира о девственнике по имени Государственный Кредит{40}.

В своем очерке миссис Дугуд подробно излагает историю, как она уснула под яблоней, размышляя над тем, как бы отправить сына в Гарвард. Во сне во время путешествия к этому храму науки она делает открытие, касающееся людей, отославших туда своих детей: «Большинство из них исходили из возможностей своего кошелька, а не развитости чад: чтобы выяснить это, я за многими наблюдала, более того, большинство из державших путь в эту сторону были болванами и олухами». Врата храма, как она обнаружила, охраняются «двумя крепкими дворецкими по имени Богатство и Бедность», и войти могут только те, кого они одобрят. Большинство учащихся рады бесцельно болтать с существами, называющими себя Праздность и Невежество. «Они учатся разве что тому, как красиво себя подать, как элегантно войти в комнату (эти умения с таким же успехом можно получить в школе танцев), и возвращаются оттуда, после множества сложностей и затрат, такими же болванами и олухами, как и были, разве что более самодовольными и чванливыми».

Обратив внимание на предложения Мэзера и Дефо относительно волонтерских гражданских объединений, Франклин посвятил два очерка Сайленс Дугуд теме пособий для незамужних женщин. Вдовам, подобным ей самой, миссис Дугуд предлагала систему страхования, которая давала бы им деньги за счет взносов супружеских пар. Следующий очерк развил эту идею и для старых дев. Предлагалось сформировать «общество взаимопомощи», которое гарантирует «пятьсот фунтов наличными» любой женщине, достигшей возраста тридцати лет в случае, если она все еще не вышла замуж. Деньги, как упоминала миссис Дугуд, должны выдаваться на определенных условиях: «Ни одной женщине, предъявившей требования и получившей деньги, при счастливом стечении обстоятельств и вступлении в брак не разрешается принимать каких-либо гостей, [восхвалять] своего мужа более одного часа под страхом после первого нарушения возвратить половину денег ведомству, а после второго – оставшуюся часть суммы». Эти очерки написаны Франклином, конечно же, с оттенком сатиры. Но его интерес к общественным объединениям позже будет выражен более серьезно, а данное утверждение подтвердится, когда в Филадельфии он закрепит за собой положение молодого предпринимателя.

Тщеславие Франклина еще более распалилось летом 1722 года, когда брата без суда и следствия на три недели заключили в тюрьму по распоряжению властей Массачусетса за «глубокое оскорбление» и сомнение в компетентности по вопросу поимки пиратов. На протяжении трех выпусков Бенджамин руководил изданием газеты.

В автобиографии он хвастается: «В моих руках было управление газетой, и я позволил себе несколько нападок на наших правителей, что мой брат воспринял с большой благосклонностью. В то же время у всех остальных сложилось обо мне весьма неблагоприятное впечатление как о молодом таланте, имеющем склонность к клевете и сатире». Фактически, помимо письма к читателям, написанного Джеймсом из тюрьмы, в этих трех выпусках Бенджамина не было никаких других прямых вызовов городским властям. Самым рискованным из всего была отсылка в статье миссис Дугуд к сочинению в английской газете, защищавшей свободу слова.

«Без свободы мысли не может быть никакой мудрости, – утверждалось в вышеупомянутом сочинении, – и никакой гражданской свободы не может быть без свободы слова»{41}.

«Нападки», о которых вспоминает Франклин, он совершил неделей позже, после возвращения брата из тюрьмы. В статье Сайленс Дугуд он осуществил ожесточенное нападение на местные власти, возможно, самое едкое за всю свою карьеру. Вопрос, поставленный миссис Дугуд, звучал так: «Из-за кого же Содружество страдает больше: из-за лицемерных притворщиков или откровенных профанов?»

Не приходится удивляться, что миссис Дугуд Франклина доказывала: «Некоторые недавние мысли такого рода утвердили меня в мнении, что лицемер, если он занимает пост в правительстве, – более опасный из двух вариантов». В этом отрывке критикуется связь церкви и правительства штата, а ведь именно на этом принципе основано пуританское государство. Франклин (хоть и не называя имени) приводит в пример губернатора Томаса Дадли, который перешел от духовенства к законодательной власти: «Самый опасный лицемер в Содружестве – тот, кто оставляет Слово Божие, чтобы заняться юриспруденцией. Человек, соединивший профессии юриста и проповедника, способен обмануть всю страну религиозным учением, а затем дезавуировать и его, якобы руководствуясь законом»{42}.

К осени 1722 года у Франклина иссякли идеи для Сайленс Дугуд. Еще хуже, что его брат начинал подозревать, откуда берутся эти статьи. В своем тринадцатом опусе Сайленс Дугуд написала, как однажды ночью она подслушала разговор. Один джентльмен сказал: «Хоть я и писал от лица женщины, было известно, что я мужчина; но мужчине нужно усиленно работать над собой, а не практиковаться в остроумии, высмеивая других». Следующую статью Дугуд Франклин сделал последней. Когда он открыл, кто на самом деле скрывался за личиной миссис Дугуд, его статус среди читателей и авторов Courant возрос. Однако «это не очень порадовало» Джеймса. «Он подумал, должно быть, справедливо, что из-за этого я стану слишком тщеславным».

Сайленс Дугуд сошли с рук ее выпады против двуличности и религии, но когда Джеймс сочинил похожую статью в январе 1723 года, то снова попал в беду. «Из всех жуликов, – писал он, – наихудшие – это жулики религиозные». Религия была важна, писал он словами, которые точно отражали жизненные взгляды его младшего брата, и в придачу добавлял: «Слишком много религии хуже, чем вовсе никакой». Местные власти, отметив, «что вышеупомянутая газета склонна насмехаться над религией», незамедлительно выпустили приказ, требующий от Джеймса предъявлять каждый выпуск местным властям для утверждения перед публикацией. Джеймс открыто не повиновался приказу, смакуя свой протест.

Законодательное собрание ответило Джеймсу Франклину запретом на публикацию Courant. На секретном собрании в типографии было решено, что лучший способ обойти закон – печатать газету, но так, чтобы Джеймс не значился издателем. В понедельник 11 февраля 1723 года вверху на первой странице Courant появилась надпись: «Напечатано и реализовано Бенджамином Франклином».

Под руководством Бенджамина Courant стал осмотрительнее, чем под руководством его брата. Передовая статья в первом выпуске осуждала «отвратительные» и «злокозненные» публикации и вновь объявляла, что дальнейшие выпуски Courant будут «разработаны исключительно для развлечения и увеселения читателя», а также для того, чтобы «позабавить город самыми комичными и увеселительными случаями из жизни». Владельцем газеты, как утверждалось в передовой статье, будет греческий бог Янус, который может смотреть в двух направлениях одновременно{43}.

Однако только следующие несколько выпусков соответствовали этому заявлению. Большинство статей оказалось несколько устаревшими официальными отчетами, содержащими зарубежные новости или старые речи. Только одно сочинение безусловно написано Франклином – ироничное размышление над глупостью таких званий, как виконт или господин. (Его отвращение к наследственным аристократическим титулам станет темой, проходящей через всю его жизнь.) Спустя несколько недель Джеймс хоть и не официально, но фактически вернулся к управлению Courant. При этом он продолжал относиться к Бенджамину скорее как к подмастерью, чем как к брату и сотруднику газеты и писателю, что означало периодические побои. Такое обращение «слишком меня унижало», вспоминал Франклин, поэтому у него возникло желание двигаться вперед. Все сильнее становилось стремление юноши к независимости, которое помогло ему однажды создать характерный тип американского героя.