Читать книгу Скрытые пружины - Уолтер Кенни - Страница 7

После того как мать увели наверх и послали за доктором, а гости в спешном порядке покинули Хиддэн-мэнор, я на какое-то время оказалась предоставлена самой себе. Забравшись с ногами на диван, стоящий возле потухшего камина, я не могла оторвать взгляд от оплывающих свечей, радуясь своему уединению и возможности обдумать то, что произошло этим вечером.

Ричард и Эмили Фергюсон… Я могла поклясться, что никогда ранее не слышала от матери упоминаний об этих людях. Кто они и кем приходятся моей матери? Почему её так взволновало известие о том, что Ричард Фергюсон жив? Какие эмоции скрывались за последующим после этого нервным припадком – смертельный испуг, отчаяние или невероятная радость?

Эти мысли вихрем проносились в моей голове, пока я совершенно неподвижно сидела в полумраке, за границей света, который давало колеблющееся пламя свечей. Перед моим внутренним взором стояло потрясённое лицо матери, когда она, не веря своим ушам, бледными губами прошептала: «Жив?..», и её глаза превратились в два бездонных колодца, на дне которых заплескалось безумие? Радость?

Я поймала себя на мысли, что ни я, ни мой отец никогда не вызывали у моей матери таких ярких эмоций, и этот факт заставил меня испытывать к неизвестному Ричарду Фергюсону глухую неприязнь. В тот момент таинственный незнакомец представлялся кем-то вроде мошенника и злодея, который собирался похитить законно причитающиеся мне крупицы материнского внимания и заботы.

Комкая подол платья и отрывая от него в бессознательной ярости ветхую тесьму, я не сразу услышала шаркающие шаги нянюшки Бейкер, которая вошла в малую гостиную с недовольным и встревоженным выражением на лице. Порыв сквозняка из-за открытой двери тотчас же погасил бо́льшую часть свечей, отчего няня громко вскрикнула и тут же разразилась неразборчивой бранью.

Опасаясь разгневать нянюшку ещё сильнее, я предпочла не заставлять её искать меня по всему дому (няня Бейкер обычно не успокаивалась, пока не отыскивала свою воспитанницу), и вышла ей навстречу из темноты. Моё бесшумное появление заставило её вздрогнуть и ещё раз вскрикнуть, прикрыв рот ладонью.

– Мисс Маргарет, до чего вы бледная! Как привидение, ей-богу! Что же вы в кухню-то не спустились? Тут холодина, как в склепе, – она зябко поёжилась и плотнее закуталась в тёплую накидку, а затем подошла ко мне и взяла за руку, уводя из гостиной, в которой я, как выяснилось позже, просидела в одиночестве более трёх часов.

Напоив меня горячим питьём, няня Бейкер, обычно скупая на доброе слово, с непривычной заботой принесла грелку, наполненную горячей водой, и подоткнула моё одеяло. От тепла и горячего напитка с резким запахом и непривычным вкусом мои глаза начали закрываться сами собой, едва я уронила голову на подушку. Последнее, что я услышала в тот вечер, было злобное ворчание няни, обращённое к кому-то, кого она называла «малахольной».

В ту ночь я дурно спала, то и дело просыпаясь в холодном, липком поту, после чего вновь погружалась в тяжкое забытьё. Меня преследовали странные, размытые образы, вмещающие в себя все мои детские страхи. Тут был и бородатый человек на деревянной ноге, однажды погнавшийся за мной по безлюдной Окгемптонской дороге, и бродяга с уродливой гноившейся раной на месте левого глаза, просивший подаяния на весенней ярмарке.

Вспомнилась мне и огромная свиная голова на жестяном поддоне, которую я увидела как-то раз в кухне, войдя туда с намерением напиться свежих сливок. Голова с дерзким вызовом смотрела на вошедшего в кухню, а с края поддона прямо на пол тонкой струйкой стекала свежая кровь, собиравшаяся в блестящую лужу.

Но всё-таки самым пугающим кошмаром была гигантская птица с длинным клювом и огромными круглыми глазами, которую я однажды увидела на рисунке в старинной книге. Даже сейчас этот образ преследует меня с неослабевающей силой, лишая воли и всяких рациональных мыслей. Тогда же, во времена моего детства, облик этой чудовищной в своём безобразии фигуры внушал мне поистине смертельный ужас, справиться с которым я не находила в себе достаточных сил.

Из-за кошмарных и изнуряющих сновидений я проснулась на следующее утро разбитая и обессиленная. Не дожидаясь няню Бейкер, которая иногда причёсывала меня и помогала одеваться, я кое-как справилась с утренним туалетом самостоятельно и поспешила спуститься в столовую.

К моему удивлению, я застала внизу отца, давно закончившего завтракать, о чём свидетельствовали пустые тарелки, отодвинутые на край стола.

Не зная ничего о том, что могло быть ему известно о событиях вчерашнего вечера, я всё же решила сдержать обещание, данное матери, и попытаться сохранить её тайну, чего бы мне это не стоило.

После ночи, изобилующей кошмарными сновидениями, я не испытывала аппетита, но отец положил на мою тарелку целую гору снеди и заставил взять ложку и приняться за еду. Перед этим он заинтриговал меня, сообщив нарочито равнодушным тоном, что на кухне меня ожидает гость, которого я смогу принять только тогда, когда расправлюсь со своим завтраком.

Обычно немногословный, за столом отец частенько так глубоко погружался в собственные мысли, что иногда откладывал столовые приборы в сторону и начинал бормотать себе под нос нечто неразборчивое, параллельно с этим ведя записи в объёмной книге, которую всюду носил с собой.

Сегодня же он уделял мне повышенное внимание, к которому я не привыкла. Вопреки ожиданиям, про вчерашний вечер им не было сказано ни слова.

Терзаясь в догадках, кто же мог этим сумрачным утром пожаловать ко мне с визитом, я рассеянно отвечала на вопросы отца, размазывая остывшую овсянку по тарелке и стараясь не смотреть ему в лицо. Помню, что главным образом он интересовался моим привычным времяпрепровождением и любимыми книгами, которые я предпочитала остальным.

Наконец я расправилась с большей частью содержимого своей тарелки и нетерпеливо заёрзала на стуле, дожидаясь позволения покинуть столовую.

Суровое лицо отца озарилось скупой улыбкой (что можно было наблюдать крайне редко, особенно по отношению ко мне), и он отпустил меня взмахом руки, проводив долгим взглядом. Я торопливо сбежала по ступенькам, сгорая от желания выяснить, кто же ожидает меня в кухне, не побоявшись этим пасмурным утром предпринять долгое путешествие к нашему дому.

Чуть не сбив с ног Абигайль, которая несла из кладовой корзину с овощами, я влетела на кухню и вопросительно уставилась на миссис Дин, месившую тесто у большого стола. Бросив на меня хитрый взгляд, та рассмеялась и указала мне испачканной в муке рукой на что-то, находившееся на полу, возле плиты.

Подойдя ближе и увидев таинственного гостя, я на мгновение опешила и еле сдержала крик восторга, рвущийся из моей груди. Возле плиты, прижимаясь одним боком к её стенке и оттопырив крохотный хвост, напоминавший своей формой молодую морковку, находился белоснежный котёнок! Он с любопытством уставился на меня светло-голубыми глазами и сделал осторожный шаг навстречу, потешно сморщив розовый нос.

Без особых раздумий я нарекла удивительное создание, пахнувшее молоком, Снежинкой. (Как показало время, с именем я угадала, так как крохотный котёнок вырос в очаровательную гибкую кошку белоснежной масти со льдисто-голубыми глазами).

В тот миг исполнилась давно и тайно лелеемая мечта моего детства, и волна счастья затопила меня, заставив позабыть о всегдашней застенчивости. Взяв Снежинку на руки, я принялась знакомить с нею всех, кто был в этот момент в помещении кухни, произнося всякий раз предельно серьёзным тоном: «Меня зовут леди Снежинка, мэм. Я чрезвычайно рада нашему знакомству!»

Миссис Дин привела меня в восторг, поддержав игру и церемонно пожав Снежинке переднюю лапку. Даже мрачная Абигайль с вечно оттопыренной от недовольства окружающим миром нижней губой изобразила что-то вроде улыбки и произнесла своё полное имя, растягивая слова и неумело копируя манеры знатных дам. Кухонные девчонки, нанятые недавно в помощь миссис Дин, давились смехом, прикрывая рты ладошками, но всё же каждая пропищала своё имя с комичной серьёзностью, поклонившись Снежинке.

Ничто в этот день не было способно омрачить моё счастье. Воспоминания о вчерашнем вечере, жутковатые сквозняки в полумраке гостиной и беспокойная ночь, полная отвратительных образов, преследующих меня – всё это стало таким далёким, будто бы произошло несколько лет назад. Стыдно признаться, но даже мысли о матери и её состоянии после вчерашнего припадка почти не тревожили меня.

Восторг от обретения нового друга затмил собой все потрясения последних дней. К сожалению, величайшая радость, которую Снежинка подарила мне своим появлением, заставила меня потерять осмотрительность и стала причиной нечаянного предательства, о котором я безмерно скорблю и по сей день.

Провозившись всё утро с леди Снежинкой, отличающейся живым и любознательным характером, я придумала организовать для неё обзорную экскурсию по дому. Начать я решила со своей комнаты, где уже обустроила чудеснейший домик из большой шляпной коробки, тайком позаимствованной в гардеробной комнате матери (за что, несомненно, я получила бы взбучку, будь взрослые не так сильно поглощены собственными делами).

Здесь-то меня и отыскал отец. Подобный визит уже сам по себе казался событием, выделяющимся из ряда привычных, но более всего прочего меня насторожила принуждённая улыбка, застывшая гримасой на его лице.

Молниеносно задвинув под кровать шляпную коробку, превращённую моей безжалостной рукой в кошачий домик, я настороженно поприветствовала отца, не забыв вежливо поблагодарить его за чудесный подарок.

– Я рад, Маргарет, что мой дар пришёлся тебе по душе, – проговорил отец, вынимая из моих рук Снежинку и внимательно осматривая её со всех сторон. – Поверь, я всерьёз был озабочен выбором. Среди всех котят, которые были у мистера Гриффита, Снежинка показалась мне самой подходящей.

– О да, сэр, Снежинка невероятная красавица, а ещё она очень умна, – с жаром подтвердила я достоинства своей любимицы.

В огромных ладонях котёнок казался совсем крошечным, и я только сейчас обратила внимание на то, что руки отца испещрены застарелыми пятнами, будто от ожогов. Снежинка потыкалась розовым носом в его пальцы и, вздыбив пушистую спинку дугой, несколько раз возмущённо чихнула.

Неожиданно отец вытащил из кармана тонкую бечёвку с привязанным к ней комком обёрточной бумаги и принялся подёргивать ею в воздухе. Сначала котёнок лапкой нерешительно прикоснулся к незнакомому предмету, пугливо отскочил в сторону, а затем начал пружинисто подскакивать за шуршащей приманкой.

Казалось, отец искренне наслаждается невинной забавой: черты его лица разгладились и приняли непривычное безмятежное выражение. Расслабившись, я тоже включилась в игру, моё настороженное состояние сменилось искренней признательностью за неподдельный интерес к моей любимице.

– Презабавное создание, – со смехом проговорил отец, азартно выманивая притаившегося за креслом котёнка, местоположение которого выдавал дрожащий кончик хвоста. – Но, Маргарет, ты должна помнить о том, что отныне на тебе лежит ответственность за безопасность и благополучие леди Снежинки. Пока она не превратится во взрослую самостоятельную кошку, ты должна будешь заботиться о ней и оберегать её. Как думаешь, ты справишься с этой задачей?

– Да, конечно, я приложу все усилия! – решительно заверила я его. – Леди Снежинка достойна всего самого лучшего. Мы непременно будем с ней друзьями!

– Даже не сомневаюсь, – без тени улыбки произнёс отец серьёзным тоном. – Как ты полагаешь, какая комната в доме понравится ей больше всего? Наверное, кухня? Там всегда тепло, и выманить блюдце сливок у добросердечной миссис Дин для такой очаровательной малышки не составит никакого труда.

– Но… Я думала, что Снежинка будет жить в моей комнате, – слегка нахмурилась я, опасаясь, что отец будет возражать против присутствия котёнка в спальне. – Я приготовила для неё чудный домик, в котором ей будет тепло и уютно.

Забывшись, я вытащила из-под кровати изуродованную шляпную коробку, полную мягких лоскутков, но если отец и узнал в ней предмет, который явно не мог попасть в мои руки легальным способом, то от комментариев он воздержался. Напротив, его похвала окончательно растопила моё сердце и заставила позабыть о тревожном чувстве, охватывающем меня всякий раз в его присутствии.

Мирная болтовня и совместные игры с проворной Снежинкой необычайно сблизили нас. Отец даже рассказал мне несколько историй из своего детства, которым я внимала, затаив дыхание. Обычно всегда такой занятой и угрюмый, он, казалось, от чистого сердца наслаждался нашей беседой, издавая довольный расслабленный смешок каждый раз, когда ему удавалось шутливо схватить за хвост возмущённую таким неслыханным коварством Снежинку.

– У леди Снежинки, несомненно, чрезвычайно заносчивый нрав, – протянул отец, делая вид, что не замечает подрагивающий кончик хвоста, выглядывающий из-за коробки. – И до крайности любознательный. Интересно, ей бы понравилось присутствовать на вчерашнем званом вечере для узкого круга приглашённых, который состоялся в малой гостиной?

В этот момент Снежинка выпрыгнула из-за своего укрытия и принялась потешно наскакивать на комок бумаги, привставая на задние лапы и издавая слабое шипение. Зрелище было настолько комичным, что я, давясь от смеха и не особо вдумываясь в свои слова, ответила:

– О нет, не думаю, чтобы Снежинке понравился вчерашний приём. В гостиной было жутковато, а она ещё совсем маленькая. А от миссис Кинтор пахло плесенью. И немного щёлоком, как от Абигайль. И там происходило много странных и непонятных вещей. Нет, Снежинке бы там не понравилось. Я бы не захотела брать её с собой.

Комок бумаги в последнюю минуту ускользнул от крошечных цепких лапок и котёнок с уморительным недоумением уставился в пустоту.

– Ты благоразумная девочка, Маргарет, – похвалил меня отец. – Я тоже полагаю, что ни тебе, ни Снежинке не стоит посещать подобные мероприятия. Вот и мама вчера сильно расстроилась из-за всех этих событий. Дело в том, что её отец – твой дедушка, лорд Грейблум, погиб несколько лет назад в Южной Африке, и она даже не успела с ним проститься. Эта утрата до сих пор безмерно её печалит. Она сильно огорчилась из-за того, что у миссис Кинтор не получилось вызвать его дух, чтобы она поговорила с ним.

Бечёвка с бумажкой теперь медленно, чуть подрагивая, скользила по краю накидки, прикрывающей ножки кровати. За узорчатой завесой угадывалось нетерпение и яростный азарт, но Снежинка решила избрать выжидающую тактику, подпустив добычу ближе.

– Навряд ли она расстроилась из-за дедушки, – рассеянно произнесла я, принимая из рук отца бечёвку и пытаясь выманить белоснежный комок из-под кровати. – Миссис Кинтор не вызывала никого по имени Грейблум. Мама огорчилась из-за человека по имени Ричард Фергюсон.

Мои усилия наконец увенчались успехом – леди Снежинка не выдержала длительной осады и выскочила из своего укрытия, угодив прямиком в мои ладони, отчего я, счастливо рассмеявшись, закружилась по комнате, прижимая к груди свою любимицу.

Оказавшись неистощимым выдумщиком по части трюков с бечёвкой и приманкой, какое-то время отец ещё присутствовал в моей комнате, продолжая восхвалять сообразительность Снежинки и смеясь вместе со мной над свирепыми нападениями неутомимого создания. Когда же он оставил нас вдвоём, то я далеко не сразу поняла всю чудовищность совершённого мною проступка. Будучи всецело поглощена игрой с котёнком и расслабленной беседой с отцом, я потеряла всякую осторожность и нарушила обещание хранить тайну!

Осознание собственного предательства придавило меня к земле, будто тяжёлый камень. В полном отчаянии я подошла к дверям материнской спальни и долгое время стояла перед ними, не решаясь постучать и нарушить её покой. Так и не найдя в себе сил признаться в содеянном, я укрылась в своей комнате и принялась ожидать справедливой кары за свою несдержанность.

Прошло несколько дней, в течение которых мать не покидала свою спальню. Толстый и одышливый мистер Джефферсон запретил беспокоить её, поэтому я была лишена возможности повиниться перед ней и выяснить, как сильно она на меня сердится.

Множество раз я прокрадывалась в будуар и, приникнув ухом к стене, пыталась уловить, что происходит в комнате, но там всегда было тихо. Из разговоров горничных, подслушанных мной, я поняла, что на этот раз разлад между моими родителями достиг небывалой силы. Однажды, когда я пряталась в кладовой, то услышала, как миссис Дин сказала, обращаясь к Абигайль: «Попомни мои слова, это затишье перед бурей. Случится что-нибудь ужасное, вот увидишь. Теперь уж недолго ждать осталось!»

В те редкие дни, когда я виделась с отцом за обедом или ужином, он вёл себя предупредительно и отстранённо, ничем не напоминая того весельчака, с которым мы вместе хохотали над проделками Снежинки. Замечая его холодность, я старалась реже попадаться ему на глаза, проводя больше времени в своей комнате или на третьем этаже жилой части дома. Теперь со мной рядом всегда находился пушистый комочек, готовый принять участие во всех моих играх, а это означало, что даже будучи предоставлена самой себе, я не чувствовала себя одинокой. Леди Снежинка обладала лучшими чертами настоящего друга – была весела, неназойлива и способна утешить меня в минуты уныния своей незатейливой кошачьей песенкой.

Но надо признать, что в Хиддэн-мэнор и вправду творилось нечто странное. Никогда ещё после припадка мать не проводила так много времени в постели, не желая никого видеть. Разлука с нею наполняла моё сердце печалью и тоской, и похожие чувства я ловила во взгляде отца, когда он входил в столовую перед обедом и бросал грустный взор на её пустое кресло. Она словно покинула нас, не покидая при этом Хиддэн-мэнор, выбрав для своего затворничества пропахшую лауданомом спальню, из окон которой было видно дорогу, ведущую к Лидфордскому ущелью, и кромку Уистменского леса.

Неизвестно, сколько бы ещё продлилась эта ситуация, наполнявшая весь дом гнетущей атмосферой, но в один из хмурых дней (кажется, в начале апреля), перед парадным крыльцом Хиддэн-мэнор остановился знакомый экипаж и в холле, будто чудесная фея, возникла моя обожаемая тётушка Мод. Оцепенев от такой неожиданной радости я, стоя на лестнице, с трепетом наблюдала, как из-за её пышных юбок появляется кузина Элизабет и простирает ко мне руки, сияя искренней улыбкой.

От восторга я потеряла дар речи – пока мы ожидали, когда мать приведёт себя в порядок и спустится к нам, я могла лишь односложно отвечать на вопросы тётушки Мод и разглядывать её удивительный туалет. Кузина Элизабет была одета чуть скромнее, но яркие муаровые ленты в её волосах и затейливое кружево на воротничке платья показались мне восхитительным оперением райской птицы.

Разворачивая подарки, которые тётушка вручила мне с ласковой улыбкой, я с трудом сдерживала радостные возгласы, рвущиеся из моей груди. Никогда ещё я не получала такие чудесные дары, да ещё упакованные в нежнейшую, будто замшевую бумагу с лёгким цветочным ароматом. В числе подарков были новые книги, два платья из тонкого муслина, невесомые, словно белоснежная паутинка, перчатки, миниатюрные дамские часики на длинной цепочке и великолепная лакированная музыкальная шкатулка, крышка которой была украшена искусной резьбой. (К музыкальным шкатулкам и прочим механическим заводным игрушкам моя тётушка питала особое пристрастие. Её дом в лондонском пригороде, куда я отправлюсь спустя год с небольшим после описываемых событий, оказался наполнен превосходными образчиками музыкальных ящиков и табакерок).

Ошеломлённо взирая на всё это богатство, я поблагодарила тётушку с такой горячностью, что та неловко опустилась на колени и порывисто поцеловала меня в лоб, на мгновение крепко сжав в ласковых объятиях.

– Ох, Маргарет, я так счастлива, что тебе пришлись по душе эти безделицы, – проговорила тётушка Мод, растрогавшись. – Нет большего удовольствия, чем одаривать такую благодарную малышку, как ты! Между прочим, у Элизабет тоже есть для тебя подарок. Она вручит тебе его после…

В этот момент тётушка резко замолчала, на её побледневшем лице появились испуг и растерянность. Проследив за её взглядом, я тоже испытала некоторую дрожь.

В дверях безмолвно стояла моя мать, закутанная в плотную шаль. Её потускневшие за время затворничества волосы находились в полном беспорядке и больше напоминали воронье гнездо, чем причёску благовоспитанной леди. Глаза ввалились, а тёмные тени вокруг них придавали её взволнованному взгляду лёгкое безумие. Тонкие пальцы проделывали множество мелких суетливых движений, которые она, как это казалось со стороны, вряд ли осознавала.

– О, дорогая моя! – тётушка Мод вскочила на ноги и поспешила к сестре, на ходу раскрывая ей свои объятия. – Я и не знала, что ты больна. У тебя измождённый вид. Тебе не стоило покидать свою постель.

Элизабет нашла мою руку и стиснула её горячей ладошкой, а затем, обратив ко мне встревоженный взгляд, начала проникновенную и сочувственную речь, имеющую своей целью утешить меня. Впервые добросердечие кузины не вызвало во мне благодарной признательности, так как я с превеликим старанием пыталась разобрать то, о чём говорили моя мать и тётушка Мод.

Не бросив на меня даже взгляда и не поприветствовав кузину Элизабет, как того требовали правила приличия, мать объявила хриплым надтреснутым голосом:

– Мод! Ты будешь удивлена! Случилось кое-что… – Её потрескавшиеся бескровные губы растянулись в подобии слабой улыбки, и она почти выкрикнула: «У меня есть известие!»

Звонкий ручеёк утешительной речи Элизабет всё никак не иссякал и, как я не прислушивалась к дальнейшей беседе, её содержание осталось для меня тайной. Я лишь увидела, как тётушка Мод вынула из крохотного ридикюля пухлый конверт без единого почтового штемпеля. В ту же секунду лицо матери потеряло свою нездоровую бледность, вызванную меланхолическим недомоганием, и расцвело пунцовым румянцем. Меня же, будто предчувствие грядущих трагических перемен, пронзил озноб.