Читать книгу По следам черкесской легенды - В. А. Апраксин - Страница 5

Следующий день для Чекменя начался с неудач. С утра первым делом проверил ловушку – слепец-вражина не попался, наоборот, подгрыз еще несколько картофельных кустов и вдобавок влез в рядом раскохавшуюся арбузную зелень – небольшой клочок бахчи для себя старики сажали всегда. Более того, сам капкан оказался забитый землей так, что дед его еле вытащил и в расчищенной ямке насторожил вновь.

Ничем закончился и его визит в колхозную контору, где хотел выписать немного зернеца (или хотя бы каких-нибудь азадков) курам, но – как он и ожидал – погоняли по кабинетам и отказали, ссылаясь на его отсутствие. Из конторы завернул на бригадный двор, к кузне, потолкался среди народа и вернулся домой. Пока вяло похлебал супку, солнышко уж к обеду поднялось, началась жара.

Перед тем как прилечь на обеденные «отды́хи», Чекмень зашел перекурить, под навес-царай. Сел в холодке на свой излюбленный, застеленный старой одежиной пенек, завернул «козью ножку» и неторопливо выпускал волны пахучего, приправленного степным донничком самосадного дымка. Под его запах дед любил предаваться размышлениям, обдумывать пройденную жизнь и грядущие дела. Вот и теперь мысли его вернулись к местному колхозу, и обидно было не столько тем, что отказали в его маленькой просьбе (бог с ней, – может, и правда зерна нет), а тем, что нагляделся и наслушался в конторе и среди хуторян, от чего в душе остался неприятный осадок.

«Хучь и носит наш колхоз громкое название имени Сталина, а черт-те что делается в нем! – вздыхал он, пуская дым себе в бороду. – Я склоняю голову в глубоком уважении перед хозяевами, но как раз таковых и нет.

Сколько на моей памяти сменилось колхозных председателей, сколько их, ученых, партийных, район присылал, а – не умаляя заслуг некоторых – дела в хозяйстве идут все хуже и хуже. Почти все как на одну колодку. Обживутся, обглядятся, хапнут себе, детям и внукам, и только их видели.

Вон и этот последний пред – голоштанником, в одной куфайчонке прибег, а теперь – смотри – шик с отлетом ходит, кирпичный домяка шабашники отхряпали, на лошадях не стал ездить – «козла» купил, а в кресле сидит, что твой удельный князёк, с такими, как я, нос задирает, дюже и разговаривать не хочет.

Не везет и на их помощников – колхозных секретарей парткома. Меняются, как тузы в колодной карте. Поболтался, глядь – прогнали или сам убёг, и тут же на смену, как из преисподней, лезут другие.

И что удивительно – все учат селянина, как жить, советуют, а сами от трудяги отворачиваются и ищут момент, чтоб из нашей глубинки дать деру.

И каких только парторгов не перебывало в нашем колхозе! То появится, два слова не свяжет, то с языком как помело – а хорошо подвешенный язык, как известно, всегда чешется.

Последний – Гений Олегович Поздеев (по инициалам ребята за глаза его звали «ГОП со смыком») – так вообще себя превзошел. Эгоистичный, двоедушный, снедаемый непомерным честолюбием и одержимый погоней за славой и деньгами. Повсюду ораторствует по поводу какого-то коммунизма, светлого будущего рая колхозной жизни. На голове всегда шляпа, а на уме пятилетний план: оброк, горох, кукуруза, лозунги, плакаты, – неужели не понятно, что языком державу не накормишь, бумажкой даже вшей с головы не изгонишь?! А высокомерный – за версту видно. Надысь кто-то по-пьяни запанибрата назвал «дружком» – так он добился извинения и впредь попросил называть себя «товарищ Гений Олегович».

А как весной опростоволосился я сам – чего-то спросил его и в фамилии ошибся всего одной буковкой – так что было, что было! – наверное, до сих пор помнит, вон как дайчека с папкой прожег мимо меня и даже не глянул.

А сколько конторщиков-холодовников по кабинетам развелось – набито, как селедки в бочке, скоро их на подоконник сажать будут и станет больше, чем колхозников. Контора для них как магнит. Скоро в поле, на ферме работать будет некому – все норовят стать начальником, скоро кинь палку – в начальника попадешь. Все мнят себя специалистами. Сам видал, сколько их с перьями сидит по кабинетам, потаясь колхозников чего-то между собой шушукаются, наперегонки на счетах бряцают, и двери не закрываются – туда-сюда смыкают, делают вид, что страсть как заняты делами. А когда столкнется поговорить с ними, то убеждаешься, что их диплом находится в явном противоречии с их умственными способностями.

А сколько их еще на подходе: по путевке колхоза (да и без направления) учится – и чем не больше учатся, тем, кажется, больше глупеют, а за многих из них – судя по делам их – институт, похоже, баран кончал. Эх, глаза не глядели бы и уши не слухали таких ученых и хозяев! Дохозяевались: куда ни глянь – прорехи, вечные неуправки, по их развязке ее, зимы, и не надо бы.

Да что там начальники – какие-то равнодушные сделались и простые колхозники. И технику не берегут – вон весь бугор у кузни завалили железяками, – по-моему, там сам черт ногу свернет. И к земле у людей охладело желание – куда ни пойдешь, где ни послухаешь – пьянство, воровство, равнодушие. Пошла мода жить на своей земле квартирантом, чуть что – легко снимаются и тоже бегут куда-то.