Читать книгу Заговор королевы - В. Энсворт - Страница 7

Астролог не мог скрыть своего смущения. Он рассматривал незнакомца в маске с недоверием, смешанным со страхом.

– Не волнуйтесь, – обратился замаскированный человек к Руджиери, – я друг!

– Чем вы докажете? – отвечал астролог с подозрительностью. – В вашем голосе, я согласен, слышится честность, но ваша одежда и манеры не способны внушить доверия. Мы не в Венеции, сеньор, и карнавал еще не наступил; ваш костюм здесь не приветствуется, как в столицах по ту сторону гор. Добрые граждане Парижа находят, что маска не оправдывает постороннего вмешательства, и я достаточно жил среди них, чтобы уяснить для себя некоторые из их, может быть, глупых взглядов на этот счет. Простите, сеньор, если я к вам несправедлив. Частые вероломства сделали меня благоразумным и отчасти недоверчивым.

– Хотя вы правы, – возразила маска, – и благоразумие является принадлежностью вашего возраста и вашего характера, однако же мне кажется, что наука, которой вы занимаетесь, поможет вам отличить друга от врага.

– Я не могу читать сквозь маску лица людей, сын мой, – отвечал Руджиери. – Это было бы все равно, что глядеть через темное стекло. Кто же наблюдает звезды с завязанными глазами? Откройте ваше лицо, и я скажу вам, тот ли вы, за кого выдаете себя.

– Вы оскорбляете меня своими подозрениями, – возразила маска. – Повторяю, я ваш друг. Вы меня хорошо знаете, в чем вы получите полное удостоверение. Вы убедитесь также, что я имею некоторые права на услугу, которой я требую. Но так как я нуждаюсь в величайшей тайне и открытие лица моего или даже имени сопряжено с опасностью, то вы, надеюсь, позволите мне сохранить инкогнито.

– Уверяю вас, – отвечал Руджиери, вновь обретший свою самоуверенность, – я нисколько не желаю проникнуть в вашу тайну. Если бы я желал этого, то давно бы узнал ее. Требуется большое притворство тому, кто хочет обмануть проницательность Козимо Руджиери. Но перейдем к делу. Этот молодой человек, – Руджиери поспешно поправил одежду юной венецианки, – нуждается в моей помощи. Скажите, что угодно вам от меня?

– Прежде чем продолжать, – возразила маска, – я прошу вас принять кошелек в знак моей искренности. Он вам даст более полное и верное понятие о моем характере, чем мои черты.

Говоря это, он положил полный кошелек в руку астролога, который, не колеблясь, его принял.

– Ваши слова справедливы, сын мой, это лучшее средство отличить настоящих друзей от ложных. Лицо может быть обманчиво, но здесь нет ничего поддельного, – продолжал он, взвешивая в руке туго набитый кошелек.

Одновременно он поручил свою ношу Эльбериху.

– Чем могу вам служить? Все, что в пределах моего знания, к вашим услугам!

– Одним словом, – отвечала маска, – я люблю…

– А, понимаю! – прервал многозначительным голосом Руджиери. – Вам не отвечают взаимностью.

– Вы угадали!

– И вы хотели бы покорить сердце той, о которой вздыхаете. Так ли это, сын мой?

– Совершенно так!

– Будьте уверены в успехе. Будь она холодна, как снега Кавказа, я берусь воспламенить ее сердце огнем, более пылким, чем тот, который зажигает пояс Венеры.

– Поклянитесь мне, что вы это сделаете!

– Клянусь Оримазом, она будет принадлежать вам.

– Довольно, я верю!

– Назовите мне имя девицы, место ее жительства!

– Ни то ни другое не нужно. Она здесь.

И маска указала на молодую венецианку.

– Ябамиах! – воскликнул астролог. – Этот молодой человек… это…

– Я все знаю, – отвечала маска. – Не притворяйтесь! Я был свидетелем сделанного вами открытия.

– И… вы ее любите?

– Люблю ли я ее! – воскликнула маска. – Выслушайте меня, – продолжал он с горячностью. – Вам, уроженцу нашей огненной страны, не надо говорить, как пламенно любим мы, итальянцы. Я преследовал эту девушку со всем жаром непреодолимой страсти, но она оставалась глуха к моим мольбам, к моим клятвам, к моим уверениям. Напрасно прибегал я ко всем обольщениям, ко всевозможным уловкам, напрасно делал ей подарки, которые бы снискали мне любовь принцессы. Все мои усилия были напрасны: для меня она не имела ни сердца, ни улыбки, ни любви. Более того, сила моей страсти ее пугала. Равнодушие ее обратилось в страх, страх в ненависть. Она возненавидела меня. В некоторых сердцах ненависть очень скоро переходит в любовь, но у нее этого нет. Должен ли я вам сознаться? Она чувствовала ко мне отвращение, она отклоняла все мои знаки внимания, избегала моего присутствия, не могла меня видеть. Оскорбленный, доведенный до крайности моей отвергнутой страстью, я составил план, который, если бы удался, отдал бы ее в мою власть. Не знаю, каким способом открыла она мои намерения и спаслась бегством. Ее бегство увеличило мои страдания, я совершенно обезумел! В то время как я погрузился в беспредельное отчаяние, я вдруг получил известие, что она в Париже. Я приехал сюда, искал ее где только можно и, наконец, выследил, несмотря на ее переодевание. Я блуждал около ее жилища, повсюду следовал за нею как тень в надежде, что наконец представится благоприятный случай, и теперь, когда менее всего ожидал, я нашел то, что искал. Минута настала, она в моей власти! Она моя!

И маска готова была схватить бесчувственную девушку, если бы ее не удержал астролог.

– Препятствие еще существует, сын мой, – холодно сказал Руджиери. – У вас есть соперник.

– Соперник? – повторила маска.

– Опасный соперник.

– Назовите его!

– Для кого сплела она венок? Для кого она пожертвовала жизнью?

– Для кого же?

– Для Кричтона!

– Будь он проклят! Ясно, что она его любит! Но он не любит и не знает ее, да и никогда не узнает. Они не должны больше встречаться. Но мы только даром теряем время. Отдайте мне эту девушку.

– Возьмите назад ваш кошелек, – отвечал с твердостью Руджиери. – Я не буду помогать вам в этом деле.

– Как! – вскричала маска. – А ваша клятва?

– Это правда, но я не знал, в чем клялся!

– И все-таки вы связали себя этой клятвой, если может что-либо обязывать человека с такой эластичной совестью. Какое участие могла внушить вам эта девушка? Неужели Кричтон уже успел подкупить вас? Или, может быть, вы надеетесь, что сделка с ним будет выгоднее? В таком случае…

– Довольно оскорблений, сеньор маска, – отвечал Руджиери. – Меня трудно вывести из себя, как видите, но коль это случится, я нелегко успокаиваюсь, что вы могли бы испытать на себе, если бы вам удалось возбудить мой гнев. Я не друг Кричтона, и эта девушка для меня посторонняя. Кроме случайного открытия ее пола и сообщенных вами подробностей, я ничего о ней не знаю. Но случай отдал ее под мою защиту, и я сумею защитить ее от насилия, подобного вашему. Я бы обесчестил мои седые волосы, если бы поступил иначе. Возьмите свой кошелек, сеньор, и не говорите более об этом ни слова.

– Замолчи, старый хитрец! – воскликнула маска. – Не думай обманывать меня своей напускной щепетильностью. Я слишком хорошо знаю тебя. Для чего я буду унижаться до просьб, когда могу приказывать? Одно мое слово, один знак, и ты будешь брошен в темницу, привязан к колесу, откуда не в состоянии будет спасти тебя даже могущественная рука Екатерины Медичи. Среди всех живых существ я тот, кого ты должен наиболее страшиться, Руджиери, но из всех орудий беззакония ты самое для меня необходимое. Тебе нечего бояться, если ты будешь служить мне, но трепещи, если вздумаешь ослушаться. Моя месть будет быстрее и вернее твоей.

– Кто же вы, во имя дьявола, что осмеливаетесь так говорить со мной? – спросил астролог.

– Если бы я был сам дьявол, ты не более бы ужаснулся, открыв, кто я, – возразила маска. – Этого с тебя достаточно, не пытайся узнать обо мне больше.

Гордый, повелительный тон, которым вдруг заговорила маска, произвел свое действие на астролога, но он делал усилия, чтобы казаться спокойным.

– Что же сделаете вы, если я откажусь повиноваться? – спросил он.

– Я обвиню вас, – шепнула маска, – в измене ныне царствующему королю. Поройтесь в сокровеннейших уголках вашего сердца, Руджиери, и припомните самые ужасные ваши тайны. Припомните существующие еще улики ваших гнусных злодейств и того, кто мог бы быть вашим обвинителем.

– Существует только один человек, – простонал Руджиери, – который мог бы обвинить меня, и этот человек…

– Перед вами!

– Это невозможно! – с недоверием воскликнул Руджиери.

Тогда маска шепнула ему на ухо одно имя. Руджиери вздохнул и задрожал с головы до ног.

– Этого достаточно! – сказал он после минутного молчания. – Приказывайте, что вам заблагорассудится, благородный сеньор! Моя жизнь принадлежит вам.

– Мне не нужна твоя жизнь, – с презрением отвечала маска. – Отдай мне эту девушку. Но погоди! Я здесь не один. Нет ли у тебя такого убежища, где бы она могла пользоваться твоим искусным лечением, будучи скрыта от всех поисков Кричтона, и где бы ты мог подвергнуть ее действию магических чар, о которых ты мне говорил?

– Да, сеньор, – отвечал Руджиери после минутного размышления, как бы пораженный какой-то мыслью. – Я отведу ее в таинственную башню возле Суассонского отеля, которая доступна только ее величеству Екатерине Медичи и мне. Там она может оставаться до тех пор, пока вы сообщите мне ваши дальнейшие пожелания. Но возможно ли, чтобы эта девушка отвергла вашу любовь? Мне кажется, она должна была бы радоваться вашему предпочтению. Клянусь Оримадом, здесь что-нибудь не так. Вы, может быть, околдованы, благородный сеньор. Император Карл Великий[44] был подобно вам рабом отвратительной ведьмы, и теперь мне пришел на память ключ странной формы, который я нашел у нее на груди. Может быть, в нем заключаются чары. Это должен быть могущественный талисман, я его подвергну испытанию. Во всяком случае, нам необходимо противопоставить этому талисману наши собственные чары, и я заменю его восковым изображением вашего…

– Как хочешь, так и делай! – прервала маска. – Ага! Она шевелится. Скорей! Мы попусту теряем время.

Уже несколько минут как астролог и его товарищ заметили, что венецианка возвращается к жизни. С глубоким вздохом приподняла она веки своих больших томных глаз и устремила их черные зрачки на Руджиери и Эльбериха.

Первый в ту минуту, как она очнулась, стоял, нагнувшись над ней, последний поддерживал ее в своих руках.

Сидя на корточках и обнимая своими голыми желтыми руками стан молодой девушки, отвратительный карлик казался посланцем Эблиса на погибель чьей-либо чистой души. Страх стал овладевать девушкой по мере того, как она переводила взгляд с одного из них на другого. То, что она видела, казалось ей сновидением. Напрасно Руджиери слегка прикрыл ее рот ладонью, она еще не могла осознать ни своего собственного положения, ни необходимости молчания. В эту минуту глаза ее устремились на человека в маске, мрачная фигура которого, прислонившаяся к контрфорсу стены, принимала сверхъестественные размеры в расплывчатом свете наступавших сумерек. С диким смехом указала она на этого мрачного вида человека и прошептала несколько бессвязных слов.

– Унесите ее скорее! – воскликнула маска. – К чему слушать эти бредни! Уведите ее в башню!

– Этот голос! – закричала молодая девушка, вдруг становясь на ноги и проводя рукой по глазам. – Это… это должен быть он! Где я? Ах!..

– Схватите ее! – закричала маска.

– Он меня преследует даже в минуту смерти! – вскричала в отчаянии молодая девушка. – Я умираю и не могу от него скрыться! Спасите меня от него, Кричтон! Спасите меня!

И она с пронзительным криком вырвалась из рук Руджиери.

– Убежала! – вскричала маска, напрасно стараясь удержать ее. – Бездельник! Ты нарочно выпустил птичку, попавшую в сеть! Руджиери, ты ответишь мне за это своей жизнью.

– Птичка только расправила крылья, – отвечал астролог, – и мы снова поймаем ее.

В эту-то минуту Кричтону и показалось, что он слышит голос джелозо. Подобно легкой лодочке, бросаемой из стороны в сторону движением волн, девушка, ослабевшая от раны, старалась пробиться сквозь мятежную толпу, не обращавшую никакого внимания на ее жалобные крики.

– Бедняга! – кричал один из студентов, – он обезумел от своей раны! Ступай прочь, молодой безумец! Кричтону некогда обращать внимание на твои крики, у него и своих дел слишком много! Ему еще нужнее помощь, чем тебе! Видишь это зеленое перо? Видишь битву, которая кипит вокруг него? Ну так это перо принадлежит Кричтону. Будь благоразумен, не ходи туда, там удары сыпятся, как град, их хватит и на твою долю. Ступай лучше назад и там поищи защиты.

Молодая девушка увидела высокую фигуру шотландца, на которую указывал ей студент, окруженную толпой, и в ту же минуту Кричтон обратил глаза на прелестную венецианку.

«Это голос джелозо, – сказал он себе. – Зачем он идет сюда один?»

– Эй! Назад, господа! Берегитесь! – рявкнул он на теснившихся перед ним студентов.

– Спасите меня, Кричтон! – кричала между тем венецианка. – Спасите меня!

Сплошная толпа студентов удерживала Кричтона.

– Дайте дорогу! – закричал он, не пугаясь их численности, и, потрясая над головой бывшей у него в руках полосой железа, кинулся в сторону венецианки.

Молодая девушка увидела его приближение, она увидела, что студенты уступали его непреодолимым усилиям, она услышала его ободряющий крик, но в ту минуту, когда ее сердце забилось надеждой, когда она уже видела себя под охраной его могучей руки, она вдруг почувствовала, что кто-то схватил ее.

Она подняла голову. Ее взгляд встретился с черными зрачками, горевшими в отверстиях маски. Сознание ее помутилось, и девушка без чувств рухнула на землю.

Между тем Кричтон храбро продвигался вперед. Новые затруднения преграждали ему дорогу, новая толпа упорно его задерживала, но наконец все препятствия были устранены и он достиг того места, на котором видел джелозо, однако оно было пусто. Взрыв насмешек студентов указывал, как их потешало его разочарование.

– Вы слишком поздно пришли на помощь к вашему спасителю, – послышался голос из толпы. – Он вне вашей власти, в руках человека, у которого нелегко его отнять. Ваш противник оказался сильнее вас, сеньор, и не моя вина, если вы всегда будете встречать камень преткновения на своей дороге. Bezo los manos[45], сеньор.

Повернув голову в ту сторону, откуда слышался голос, Кричтон увидел удалявшегося Каравайя.

– Клянусь всеми моими надеждами на возведение в рыцарское достоинство, – прошептал он, гордо осматриваясь кругом, – я бы отдал все лавры, приобретенные мною сегодня, за избавление этого молодого человека от его врагов. Его крики, его тревожные взгляды… Думаю, ему грозит величайшая опасность. Да будут прокляты эти чертовы студенты! Теперь нужны исполинские усилия, чтобы продолжать розыски в такой сумятице, но, несмотря на это, я бы охотно продолжал их, если бы была малейшая надежда на успех. Для чего Руджиери, который с такой охотой принял на себя заботу об этом раненом молодом человеке, покинул его в такой опасности? Старый астролог объяснит мне причину своего поступка! Был ли это недостаток благоразумия или отсутствие человеколюбия?

Размышления Кричтона были внезапно прерваны криками стрелков и лошадиным топотом. После кратковременного бесполезного сопротивления студенты, как мы уже сказали, бросили оружие и, прося пощады, разбежались во все стороны. Кричтон остался один. Виконт Жуайез, гонявшийся за этой толпой и успевавший кое-где схватить пленника, которого он тотчас же сдавал солдатам, как только увидел его, направил к нему своего коня.

– Слава Богу и Святой Богородице! – весело воскликнул он. – Вы невредимы, сеньор Кричтон! Клянусь моим гербом! Было бы пятном для всего рыцарства, если бы его совершеннейший представитель погиб среди мятежа подобных негодяев. За каждую царапину, которую бы вам сделали, они поплатились бы своей жизнью. Если ректор не накажет своих необузданных детей, наши сержанты возьмут этот труд на себя и научат его, как следует наказывать. Но взгляните, вот ваш паж, ваш конь фыркает от радости, увидев хозяина. Ах, Кричтон, лихой конь и прелестный паж – залоги благосклонности царственной особы. Вы дважды счастливчик!

– Трижды счастливчик, Жуайез, имеющий подобного брата по оружию, который бросился ко мне на помощь в минуту крайней опасности, – отвечал Кричтон, говоря таким же беспечным голосом, как и его товарищ, и вскакивая на великолепного коня в богатой сбруе, подведенного ему прелестным пажом, под которым была белая парадная лошадь. Паж был одет в белую атласную куртку и темно-голубой бархатный плащ – цвета Маргариты де Валуа. – Я думаю, – продолжал со смехом Кричтон, – что это поле битвы, так храбро оспариваемое, осталось наконец за нами, и все-таки я готов заплакать при мысли, что хотя и совершил более чудесные подвиги, чем самые доблестные бойцы романов, Тристан и Лаунфаль, Гуон и Парненопес, когда они сражались против волшебных адских сил, но мои победы покажутся ничтожными таким храбрым рыцарям, как те, которые находят, что нет никакой славы одерживать верх в подобных столкновениях, хотя и очень опасных. Поверьте мне, легче было бы справиться с целым легионом черных гномов с волшебницей Ургандой во главе, чем с этой бессовестной челядью. Мне выпало на долю одержать победу над этим университетом красноречием и шпагой, и, уверяю вас, я предпочитаю оружие учителей оружию учеников и более горжусь победой (если позволительно так выразиться) над этими неофитами с медными лбами и палками в руках, которые очень трудно поддаются убеждениям, чем победой, одержанной мной над их учеными профессорами. Но пора вспомнить о моем злополучном земляке, ставшем причиной всех этих беспорядков. Мне кажется, я вижу его вместе с верным союзником в самой середине этого водоворота. Поедемте, Жуайез, я хочу говорить с ними.

В несколько прыжков конь Кричтона оказался возле Огильви и Блунта. Этот последний, видя, что борьба окончена, приказал своей собаке отойти от бернардинца, но, решив, что она недостаточно усердно повинуется, подтвердил свое приказание ударом сучковатой дубины, который и произвел желаемое действие. Друид выпустил студента и с сердитым урчанием уселся у ног хозяина.

– Мы завтра увидимся, Огильви, – сказал Кричтон, – и если когда-нибудь я могу быть вам полезным, то прошу вас располагать мной. А пока вам нечего опасаться. Вы не откажете ему в вашем покровительстве, Жуайез?

– Без сомнения, – отвечал виконт. – Клянусь Богородицей! Храбрый шотландец будет зачислен в мою роту, если он захочет променять свою куртку из серой саржи на стальные латы. Он не первый из своих соотечественников найдет эту перемену очень для себя выгодной.

– Я обдумаю ваше предложение, виконт, – отвечал Огильви с благоразумием, являющимся отличительной чертой его нации, – но, во всяком случае, примите мою искреннюю благодарность за него.

– Как хотите, – отвечал с надменностью Жуайез. – Благодарите не меня, а сеньора Кричтона. Одному ему вы обязаны моим предложением.

– Он сам не знает, от чего отказывается, Жуайез, – возразил Кричтон. – Завтра я поговорю с ним об этом. Теперь же, – продолжал он, – мне хотелось бы поближе познакомиться с вашим храбрым товарищем, которого, судя по его сложению, выговору и собаке, я принимаю за англичанина.

– Я действительно англичанин, – отвечал Блунт, – но не заслуживаю эпитета, которым вы меня почтили. Если бы вы отнесли его к моей собаке, он был бы вполне справедлив. Для меня же он совершенно неуместен. Друид имеет претензии на храбрость, он никогда не посрамит свою родину. Но так как вы удостоили меня вашим вниманием, благородный сеньор, то пожмем друг другу руки в залог нашей зарождающейся дружбы, если, впрочем, не слишком самонадеянно с моей стороны придавать это название вашим чувствам ко мне. Вы найдете, если вам понадобится, в Симоне Блунте и в его собаке, так как я никогда не отделяю от себя Друида, который часть меня самого, – и, без сомнения, лучшая часть – двух преданных вам существ, на которых вы можете положиться. Мой девиз: смелость и верность.

– Он искренен и говорит от сердца, – отвечал Кричтон, с жаром пожимая широкую руку, протянутую ему англичанином. – От всего сердца принимаю ваше предложение. Приходите завтра в мой отель вместе с Огильви и не забудьте привести с собой этого нового и верного союзника.

– Непременно, – отвечал Блунт, – мы с Друидом очень редко расстаемся.

Разговор был прерван внезапным появлением шута Шико, насмешливое и лукавое лицо которого вопреки обыкновению имело несколько серьезное выражение.

– Ага! – сказал Кричтон. – Что значит этот важный вид? Уж не потерял ли ты свою погремушку во время битвы?

– Хуже того, – возразил Шико, – я потерял свою репутацию. Ты честно заслужил мою шапку и мои побрякушки и будешь достойно носить их, потому что превосходишь меня мудростью. Но наклони ко мне свою благородную голову, мне надо шепнуть тебе на ухо один секрет.

И, приблизясь к Кричтону, шут сказал ему несколько слов тихим голосом.

– Как! – вскричал Кричтон, который, казалось, был удивлен известием, переданным ему шутом. – Ты уверен, что этот джелозо…

– Тсс! – прошептал шут. – Который из нас оказывается теперь дураком? Не хотите ли вы открыть ее тайну?

– И маска завладела ею? – продолжал Кричтон. – Чьи же черты скрыты под этой маской?

– Не знаю, – отвечал Шико, – может быть, это Гиз или Беарнец[46], а быть может, и сам антихрист, – это все, что я могу сказать. Но уверяю тебя, что это не Анрио, не ты и не я, ни даже сеньор Жуайез. Я не скажу того же о нашей царственной ведьме Екатерине, хотя легко может случиться, что она-то и есть виновница похищения.

– Но ты говоришь, что Руджиери…

– Был с ней. Я его видел вместе с его карликом Эльберихом. Оба помогали маске.

– Черт возьми! Этот проклятый астролог поплатится….

– Берегись! Руджиери хотя и не очень надежный друг, зато очень опасный враг. Бойся его. Мы с ним никогда не чокались без того, чтобы мой стакан не разбивался и вино не разливалось. Берегись!

– Его уже больше нет здесь, говоришь ты?

– Конечно.

– Я пойду к нему в башню и заставлю его объяснить мне тайну маски и девушки.

– Эта башня – логовище волчицы Екатерины. Будь осторожен! Многие погибли в западне, из которой хотели выйти невредимыми. Но поступайте, как вам заблагорассудится. Умные не любят следовать советам дураков.

– Прощайте, господа, – сказал Кричтон, – не забудьте наших предложений на завтрашний день. Жуайез, мы увидимся с тобой сегодня вечером на празднике.

С этими словами Кричтон вонзил шпоры в бока коня и в сопровождении своего пажа пустился галопом с горы Святой Женевьевы.

Шико пожал плечами.

– Я вижу, что поколение странствующих рыцарей не совсем еще угасло, – прошептал он. – Наш Кричтон опоздал по меньшей мере на целое столетие, ему бы следовало жить в доброе старое время при моем предшественнике Трибуле[47] и его рыцарском господине Франциске I[48]. Он просто-напросто запутался в шелковых сетях этой черноволосой сирены. Что скажет наша прекрасная возлюбленная Марго, если это новое приключение дойдет до ее ревнивого слуха? Но мне необходимо быть в Лувре. Эта битва школьников рассеет хандру Генриха, и, чтобы убить время при спуске с этого Парнаса Святой Женевьевы, я займусь стихотворением в честь дивного Кричтона. Уф! Уф! – закряхтел шут. – Я задыхаюсь.