Читать книгу От Сталинграда до Берлина. Воспоминания командующего - В. И. Чуйков - Страница 7

Никому не чуждо чувство самоутверждения. Стойкая оборона Южной группы давала мне право думать, что мои первые самостоятельные решения по организации обороны на Аксае оправдали надежды командования – врага можно не только задерживать на определенных рубежах, но и вынуждать пятиться с большими потерями. Для этого необходимо верить в способности своих войск, в способности бойцов и командиров, не робеть перед опасностью и, верно оценивая обстановку, быть непреклонным в деле выполнения поставленной перед тобой задачи.

Я также понимал, что меня ждут новые, более суровые испытания, ибо обстановка на фронте складывалась весьма трудная и тревожная – гитлеровцы, имея превосходство в танках и авиации, рвутся к Волге, к Сталинграду, не считаясь с потерями. Я готов был к любым испытаниям. Моя молодость закалялась в боях на фронтах Гражданской войны, у меня были моральные ориентиры – славные командиры и комиссары, живущие в памяти со времен борьбы с колчаковцами.

Тогда, в начале 1919 года, прибыв в Казань с удостоверением об окончании краскомовских курсов, я был назначен помощником командира 40-го полка по строевой (боевой) части. Вскоре две маршевые роты этого полка были представлены на смотр командующему 2-й армией Василию Ивановичу Шорину, штаб которого находился в Сарапуле. Я привел туда эти роты в метельный февральский день, но мне было жарко.

Командарм Шорин – строгий и взыскательный начальник – стоял в окружении опытных, с сединой, строевиков, а перед ними какой-то мальчишка показывал боеготовность рот, по сто пятьдесят человек каждая. Собьется один с ноги, ошибется в ружейном приеме – и провал.

Однако бойцы сами почувствовали ответственность момента, подтянулись. В них сработала та самая пружина, которая называется воинским товариществом. Все команды выполняют старательно, слаженно, четко. Поворот, еще поворот, движение развернутым строем, снова свернулись в колонну. Радуюсь – ни одного сбоя. А какими неповоротливыми они были в строю два месяца назад! Особенно вон тот молодняк из второй роты.

Поверяющие стараются быть хмурыми, при взгляде на меня прячут улыбки в усы. Знаю, чувствую – моя молодость их смешит, но мне негде прятать свою ответную улыбку – усы еще не выросли…

Наконец команда:

– Стой!..

Василий Иванович Шорин прошелся вдоль строя, ощупал пытливым взглядом красноармейцев и командиров. По всему было видно, что его вполне удовлетворяли уровень подготовки и настроение людей маршевых рот. В конце он пожал мне руку и сказал, что скоро полк вольется в действующую армию.

В начале марта 1919 года наш полк передислоцировался из Казани в район Вятских Полян. Он вошел в состав 2-й армии Восточного фронта. Батальоны разместились в трех больших деревнях: Тойма, Нижняя Тойма и Верхняя Тойма.

Перебросить полк из Казани на фронт оказалось делом нелегким. Надо было организованно, без сутолоки погрузить людей в вагоны, распределить по эшелонам кухни, повозки, имущество, лошадей. С чего начинать – никто как следует не знал. Была и еще одна серьезная трудность. Среди красноармейцев нашлись и такие, которые еще более или менее исправно служили в Казани, но, когда назрела пора отрываться от близких, родных и ехать на фронт (а там, «говорят, стреляют»), собрались удирать домой.

В полк приехала армейская комиссия, которая нас предупредила, что командарм Шорин накажет командование полка, если будет допущено дезертирство.

Мы провели разъяснительную работу и, кроме того, приняли строгие меры: в каждом подразделении создали группы проверенных людей, перед которыми поставили задачу – пресекать всякие попытки к дезертирству.

В результате переезд полка прошел почти без потерь.

Мы должны были вступить в бой буквально со дня на день. Дело в том, что в это время началось новое наступление Колчака. Его войска захватили Аханск, Осу, Бирск. 11 марта пала Уфа. Между 2-й и 5-й армиями образовался разрыв в 150 километров. Сюда-то белогвардейцы и бросили полки 8-й Камской дивизии, угрожая Набережным Челнам и Чистополю. Там, на Каме, скопились большие запасы хлеба, так необходимые центру страны.

Нашему полку предстояло сократить разрыв между армиями и прикрыть вывоз хлеба в центр России, удержав эти населенные пункты в своих руках до весеннего половодья. Но сделать это было нелегко – не хватало оружия, особенно пулеметов. Мы имели всего лишь три «максима» на весь полк. Командир полка обратился с просьбой к командующему армией дать полку недостающие по штату пулеметы.

Командарм Шорин ответил ему так:

– У белых пулеметов много, вот и пополняйте за их счет, как начдив Азии. – И, помолчав, разъяснил, что начальник 28-й дивизии Владимир Мартынович Азин – так но имени и отчеству с уважением называл его командарм – обеспечивает снабжение артиллерии своей дивизии за счет врага. Кончились снаряды – приказ кавалерийскому полку: «Прорваться в тыл противника и достать снаряды».

Именно тогда, накануне вступления в бой с колчаковцами, во мне зародилась какая-то особая симпатия к начдиву Азину. Не легенды, которые ходили о нем в войсках и в народе, не его личная храбрость и суровая беспощадность к врагам советской власти притягивали мое внимание к нему. Нет, храбрым может стать каждый: достаточно подавить в себе страх перед опасностью – ты уже не трус; беспощадным быть еще проще – в горячем бою оружие всегда сделает свое дело, лишь бы рука не дрогнула. Я уважал Азина за другое: волевой и находчивый командир, он мог повести за собой людей, как говорится, в огонь и воду. Азин ходил с ними в бой – делил с бойцами и горькое, и радостное. Бывало, беляки бьют шрапнельными снарядами, все поле прошивают пулеметными очередями, прижимая наших бойцов к земле, а Азин идет по залегшим цепям и раскидывает красноармейцам папиросы. Разве после этого не пойдешь за таким командиром вперед?! Разумеется, в том поступке было лихачество, но ведь в ту пору начдиву Азину было всего двадцать три года. Он умел быстро разгадывать замыслы противника, знал его слабые стороны и потому не боялся посылать своих людей в тыл, наносил внезапные удары и тем вынуждал врага считаться с собой.

Слава Азина подогревала и мое сердце: кто же в молодые годы не стремится стать похожим на знаменитого человека, да еще в военное время… Поэтому не скрою, хотел во всем подражать Азину.

В этих устремлениях я был, конечно, не одинок. Многие командиры рот, батальонов нашего полка хотели попасть под командование Азина.

Ни я, ни мои товарищи еще не видели его, однако он уже стоял перед нашим мысленным взором – высокий, подвижный, а голос – что громовой раскат.

И вот стало известно, что наш полк вливается в 28-ю стрелковую дивизию. Поступил приказ: полку прибыть в район вероятных встреч с противником. Второй части приказа – строить походные колонны согласно уставу – мы удивились. И вот почему.

Новых уставов еще не было. Пользовались старыми, к которым наклеивали обложки с надписью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – и осваивали пункт за пунктом, параграф за параграфом, пропуская ссылки на бога и царя. Поэтому было особенно удивительно, что Азин, умеющий воевать но новым законам, по-своему, требует выполнять старые уставы. Значит, он не такой простой, как думалось вначале.

Два батальона – 2-й и 3-й – выдвигались на прикрытие Чистополя; 1-й батальон вместе со всеми полковыми командами направлялся через Елабугу, Набережные Челны и далее на Мензелинск. Сюда же было направлено пополнение – около 700 человек амнистированных дезертиров. Из них сформировали батальон.

Возглавив колонну, что двигалась на Елабугу, я всю дорогу думал, как можно выполнить требование Азина «строить походную колонну согласно уставу» (то есть иметь головную походную заставу и боковое охранение), если все люди едут на санях и свернуть с дороги нельзя – кони вязнут в снегу чуть ли не по самые хомуты. Разумеется, конных разведчиков я послал вперед. Но те тоже двигались по дорогам.

В Елабуге ходили уже слухи о близости противника. Говорили, что он вот-вот займет город. Паникеры под различными предлогами спешили уехать в Мамадыш или прямо в Казань. Однако на самом деле противник был еще далеко, главные силы 8-й Камской дивизии Колчака находились пока в районе Бирска, и лишь один полк этой дивизии – 32-й – захватил Мензелинск.

Переночевав в Елабуге, мы с рассветом выступили в направлении Набережных Челнов, где к нам присоединился коммунистический батальон – 400 штыков и сабель. Военный комиссар А.И. Телегин, встретивший нас в Набережных Челнах, сообщил, что в связи с угрозой прорыва в этот район белогвардейцев создан Военно-революционный комитет, который и организовал коммунистический батальон.

Мне не сиделось при штабе полка в Набережных Челнах, тянуло в коммунистический батальон, который занимал позиции ближе к противнику. В нем были люди из Мензелинска, они знали местность; значит, надо как можно скорее выяснить у них особенности расположения города и продолжать движение, стремясь застать противника врасплох.

В штабе батальона меня встретил рослый, в кожанке, комбат М.А. Родионов. До этого он был волостным военкомом в Шуганске. Тут же появились комиссар батальона И.Я. Горбунов, чернобровый, внешне очень похожий на комбата, и адъютант С.Ф. Мамарин, плечистый, с хорошей военной выправкой. Вместе с ним был начальник конной разведки Ф.М. Гурьянов, в ремнях, с казацким чубом и шапкой набекрень, – настоящий кавалерист. Меня познакомили с командирами всех четырех рот – Фатеевым, Стариковым, Андрияновым и Борозной. Последний выделялся среди подтянутых и подвижных ротных командиров своей грузностью и украинским говором. Все ротные были членами партии, а всего в батальоне насчитывалось 43 коммуниста, остальные – сочувствующие и просто добровольцы. Комсомольских организаций в тех краях в ту пору еще не было.

В общем, на такой батальон можно положиться в любых условиях боевой обстановки – не подведет, будет сражаться до последней возможности.

Вернувшись, я доложил командиру полка о составе коммунистического батальона и предложил: ночью выдвинуть полк к Мензелинску. Многие командиры и бойцы коммунистического батальона хорошо знают местность. Совместными силами полк может выбить противника и захватить Мензелинск, иначе из Бирска подойдут главные силы вражеской дивизии, и тогда нам будет труднее…

– Не могу, не имею права, – прервал меня командир полка. – Нет приказа командарма и начдива 28-й о наступлении на Мензелинск.

В разговор вмешался только что прибывший в полк комиссар Алексей Юрьев – питерский рабочий, участник Октябрьского восстания. Он поддержал меня:

– Пассивно оборонять Набережные Челны тактически неверно. Выгодных позиций для боя в этом районе нет. Сидеть на берегу Камы и ждать противника не годится.

После долгих разговоров командир наконец согласился с нами. Он поручил мне действовать с полком по обстановке, а сам решил остаться в Набережных Челнах: он ждал восстановления связи со штабом армии.

Когда разговор закончился, Юрьев подошел ко мне и крепко пожал руку.

– Хватка у тебя вроде питерская, – сказал он мне, – так держать…

Он был старше меня года на три, до прибытия в наш полк участвовал в боях на Северной Двине с белогвардейцами и англичанами. У него, конечно, было больше опыта и политических знаний, но он не кичился этим, говорил просто, доходчиво и умел убеждать. В общем, он как-то сразу расположил меня к себе.

После ночного марша полк остановился в селе Кузембетьево. Здесь нам стало известно, что из района Камбарки на тракт Бирск – Мензелинск выдвигаются 39-й и 43-й стрелковые полки дивизии Азина и отряд Контрыма.

Вечером, после отдыха, полк продолжал движение на Мензелинск. Впереди шли разведчики Гурьянова, в головной заставе – рота коммунистического батальона, а уже за ней – главные силы.

Юрьев, я и адъютант коммунистического батальона Мамарин выехали вперед и догнали разведку. Она двигалась широким фронтом, будто тени скользили по белому снегу, освещенному луной.

В пятнадцати километрах от Мензелинска к нам подскакал посыльный с коротким приказом: «Топтаться на месте нечего. Приказываю взять Мензелинск. Об исполнении донести. Начдив Азин».

– Хорошо, – сказал комиссар, – до сих пор мы делали то, что надо, – и хлопнул меня по плечу.

Он будто знал, слышал, как клокочет в моей груди радость: Азин, начдив Азин передал тот самый приказ, которого я так ждал! Теперь только надо ускорить темп и смелее, смелее прорываться к Мензелинску…

Вскоре разведка слева донесла, что встретилась с охранением отряда Контрыма. Через полчаса к нам прискакал и сам Контрым. Любимец Азина, боевой командир. В ночи я не смог разглядеть его лица, но по голосу почувствовал – знает себе цену, хватка азинская. Он тоже получил такой же приказ начдива – атаковать Мензелинск, – только пока не знает, с какой стороны. Город ему был незнаком.

Вот тут-то и пригодились адъютант Мамарин и рота из коммунистического батальона.

Посоветовавшись, принимаем согласованное решение: атаковать противника ночью; 40-й полк с проводниками из роты коммунистического батальона обходит Мензелинск с юга и с рассветом начинает атаку; отряд Контрыма при поддержке мелкокалиберной батареи Маклина наносит по городу лобовой удар.

К утру мороз усилился, наши цепи двинулись в наступление. По городу ударили орудия. В Мензелинске, вероятно, началась паника: там зазвонили колокола. Мы ворвались в город. Белогвардейцы не смогли оказать сопротивление. Они были застигнуты врасплох и в панике бежали.

Надо сказать, что жители города встречали нас не особенно дружелюбно. Возможно, они не верили в нашу прочную победу. Были красные – не удержались, пришли белые – их вышибли, теперь снова пришли красные – их тоже могут прогнать.

Свой командный пункт я разместил на почте. Кое-как связавшись с Набережными Челнами, доложил, что приказ Азина выполнен.

Когда закончил разговор, меня вдруг позвали к другому телефону. Подхожу, беру трубку.

– Это ты, командир? – спросил грубоватый мужской голос.

– Да, я.

– С тобой говорит командир 32-го Камского полка капитан Колышев!

– Здорово, – говорю я. – Ты что, с того света? Как у тебя дела?

– У меня, – говорит капитан, – дела отличные, а ты и твой комиссар веревку ищите. Чтобы вам обоим на ней удавиться.

– Обязательно найду веревку и буду беречь, чтоб при первой встрече тебя на ней повесить.

Капитан обложил меня по-офицерски, а я его – по-матросски. Но разговор на этом не окончился.

– Какой из тебя командир! – продолжал Колышев. – Видел я, каким кавардаком шли в наступление твои боевые порядки. Со смеху можно лопнуть!

– А я видел, как твой образцовый полк трусов во главе с тобой удирал от нас быстрее зайцев.

От злости беляк, видимо, бросил телефонную трубку. В ушах раздался треск, и разговор прекратился.

…Весна 1919 года вступила в свои права. На Каме тронулся лед. Забурлили и мелкие речки.

Теперь правый фланг 2-й армии надежно прикрывался разлившейся рекой. На форсирование ее противник пока не решался. Из Набережных Челнов запасы хлеба были уже вывезены в центр, но еще много его оставалось в Чистополе.

Несмотря на распутицу, колчаковцы бросали в бой все новые и новые силы. Части 28-й дивизии вели ожесточенные бои вдоль железной дороги Екатеринбург – Сарапул – Вятские Поляны. Начдив Азин неутомимо носился по бригадам и полкам. Не отставал от него и комиссар дивизии, закаленный в боях, отважный большевик Георгий Николаевич Пылаев. Они появлялись там, где было трудно, где назревала жестокая схватка, и своим примером воодушевляли красноармейцев. «Солдатский вестник» то и дело разносил по дивизии целые легенды: «Азин ворвался в штаб белогвардейского полка, перерубил всех офицеров и вернулся невредимым», «Пылаев и Азин вдвоем обезоружили целый батальон беляков и всех отправили с красными повязками к самому Колчаку – агитировать за советскую власть».

Если оборону 28-й дивизии противник прорвать не смог, то на других участках 2-й армии было неблагополучно. Начдив 7-й армии, офицер старой армии Романов, перешел на сторону врага. Вскоре и у нас случилось несчастье. Всем полкам правофланговой группы дивизии был дан приказ якобы из штаба 2-й армии с требованием начать немедленный и безостановочный отход на запад, не задерживаясь даже на таком рубеже, как река Вятка. Нашему 40-му полку было предложено отойти в Елабугу.

Отходили мы днем и ночью, без отдыха, по труднопроходимым дорогам. В Елабуге нас ждал приказ Азина. Из него выяснилось, что предыдущий приказ был ложным, он исходил из рук колчаковской агентуры. Теперь нам предписывалось немедленно вернуться и занять оборону по линии село Тихие Горы, Бондюжский завод и далее по реке Тойма.

Мы быстро выслали конную разведку на Бондюжский завод, за ней направили 1-й батальон. Пришла пора выдвигаться колонне главных сил полка, и тут 2-й батальон, сформированный из тех 700 амнистированных дезертиров, взбунтовался. Они категорически отказались выступать. Командиры рот и батальона ничего не могли поделать с ними. Среди взбунтовавшихся были опытные демагоги с кулацкими и эсеровскими настроениями. И, используя наше затруднительное положение, они выдвинули контрреволюционные лозунги, стали требовать выдачи нового обмундирования и многое другое, чем мы не располагали.

Как назло, в этот день комиссара Юрьева свалил тиф. Пришлось мне брать на себя роль «укротителя» бунтовщиков. Два раза собирал батальон, всеми силами старался уговорить идти выполнять боевую задачу, но все мои попытки были напрасными. В третий раз, возмущенный, вскакиваю на коня и несусь туда. По молодости лет и неопытности рассчитываю на этот раз подчинить крикунов строгим приказом.

Врезаюсь в шумящую толпу – и осечка. Меня зажали. Вижу, с разных сторон в голову нацелены винтовки и карабины. Защелкали затворы. Погорячись – и прошьют пулями.

Как быть? Возвращаться в штаб полка, пожалуй, поздно и тактически опрометчиво: мятежники оценят этот шаг по-своему – струсил… Начнут злорадствовать, освищут. Нет, не бывать этому! Понятно, они устали, не хотят идти туда, где опасно, но это не значит, что они вправе игнорировать распоряжения командования полка и дивизии. Почему бойцы других батальонов, такие же усталые и голодные, должны сражаться, а эти сидеть на месте? Кто дал им такую привилегию?

Чувствую, что это понимают многие бойцы взбунтовавшегося батальона, но они попали под влияние эсеровских элементов, которых надо во что бы то ни стало отколоть от этой массы, изолировать. Но как?

И вдруг будто сам собой на ум приходит дерзкий и отвлекающий вызов бунтовщикам:

– Ну что ж, стреляйте или давайте обедать.

Слезаю с лошади и не спускаю глаз, как мне показалось, с самых главных закоперщиков. Они молча стоят справа и слева от меня. Позади – ординарец Петр Якушев. Поворачиваюсь к нему и говорю так, чтобы все слышали:

– Кухни на площадь! Бегом!

Петр все понял с полуслова и стремглав умчался к штабу за кухнями.

Бунтовщики примолкли. Разговор об обеде отвлек их на другие раздумья. Произошел какой-то психологический сдвиг. Этим надо было воспользоваться немедленно.

– Что вы стоите? – обращаюсь к бойцам так, будто мы уже договорились обо всем. – Пошли на площадь и там за обедом потолкуем…

Толпа зароптала, задвигалась.

– Голодное брюхо словами не кормят…

– Правильно, – послышалось с разных сторон.

И закоперщики вынуждены были подчиниться желанию бойцов. Они пошли за всеми к площади, куда выдвигались кухни. Я сумел через ординарца передать командиру коммунистического батальона приказ незаметно окружить площадь, где обедали бунтари, а находившемуся в городе эскадрону 28-го кавполка построиться и быть рядом наготове.

Возвращаясь на площадь, Петр Якушев как бы между делом предупредил закоперщиков:

– Пулеметы и беспощадный эскадрон нацелены на вас. Первый залп поверх голов, а если не послушаетесь, всех покосят и порубят.

Ординарец, конечно, немножко преувеличил, но это сыграло свою роль. Бунтовщики поняли, что дело может повернуться круто. Им ничего не оставалось, как приступить к расправе над котелками с кашей, а обо мне они словно забыли.

И мы с ординарцем незаметно ушли.

В руках бойцов вместо винтовок и карабинов оказались ложки и котелки. Именно в этот момент на площадь выскочили конники, а на выходах с нее показались бойцы коммунистического батальона, которые окружили обедающих.

– Сдавайтесь!

И удивительно, бунтовщики подняли руки с ложками и котелками. Смех и грех.

Теперь разоружить их уже не составляло трудности.

Мы отобрали зачинщиков – их набралось 63 человека, – которых предали затем суду военного трибунала.

Среди них не было ни одного командира взвода или роты. Это говорило о том, что отказ от выполнения приказа и дальнейшие беспорядки в этом батальоне были стихийными, вызванными усталостью, чем воспользовались подстрекатели.

…19 апреля командир полка Дудин решил атаковать противника и захватить село Тихие Горы, а затем наступать на деревню Бондюга. Выполнение этой задачи возлагалось на 1-й и 3-й батальоны. Командир полка, естественно, воздержался сразу бросать в бой 2-й батальон.

Рано утром батальоны, переправившись через реку Тойма по узкому пешеходному мосту, вышли к западной окраине Бондюжского завода и заняли исходное положение. Артиллерии у нас не было, у противника – тоже. С рассветом наши цепи пошли в атаку. Враг оказывал упорное сопротивление. Однако главным силам полка удалось продвинуться вперед так, что настала пора подниматься в штыковую атаку. Так и сделали. Белые не выдержали и покатились назад. Мы стали их преследовать, старались отрезать отход на восток.

Мне было хорошо видно в бинокль все поле боя, каждого бойца. Когда мы уже считали, что наше наступление увенчалось успехом, противник бросил в контратаку свой резервный батальон. Этот батальон действовал довольно решительно и тактически грамотно. Он отбросил нашу левофланговую роту, которая прикрывала полк со стороны деревни, и стал угрожать флангу главных сил, которые уже подходили к селу Тихие Горы.